Ночная фиалка

21

Когда Виола проснулась, у нее сильно болела голова. Ей было нехорошо. Тяжелым маревом наплывало какое-то тягостное воспоминание, которое она хотела отогнать и забыть совсем.

Девушка еще глубже зарылась в подушку, но почти тут же услышала стук в дверь. Вошла горничная, как-то смущенно прошептав:

— Мадемуазель, простите меня. Я знаю, что очень рано, но мы не знаем, что делать… Мсье Бертье велел, чтобы вы спустились вниз.

Мсье Бертье. Воспоминания, которые она хотела забыть, вновь возникли перед ней. Она застонала, чувствуя себя совершенно отвратительно.

— Я не могу, — простонала она. — Боюсь, что я заболела.

— О, мадемуазель, я так сожалею, но мсье Бертье сказал, что вы обязательно должны спуститься. Даже если будете себя плохо чувствовать. Для вас уже приготовлен крепкий чай.

Чай — это хорошо. Но встретиться взглядом с Бертье… Собраться с духом и унять волнение — совершенно невозможно.

Горничная, сообщив все, что ей поручили передать, уже наливала в таз теплую воду для умывания. Служанка, видимо, считала, что Виола должна немедленно выполнить указания господина Бертье. Она даже помогла девушке встать и одеться, напоминая ежеминутно, что следует поторопиться.

Спускаясь по витой лестнице, Виола опиралась на перила, чтобы не упасть. Голова еще основательно кружилась. В доме стояла тишина, видимо, никто из членов семьи и гостей еще не вставал.

Внизу лестницы девушку уже поджидал лакей. Он проводил ее в небольшую гостиную. В смутном свете раннего утра здесь было довольно сумрачно. Возле окна стоял Бертье, слегка отодвинув в сторону плотные шторы. Огонь в камине, очевидно, только недавно разожгли, и светлый дым клубился возле чугунной решетки за резным экраном. В зале было еще довольно прохладно, и девушка поплотнее закуталась в тяжелую шаль.

— Мадемуазель Фламель?

Виола оглянулась на чужой голос и с удивлением увидела женщину с суровым лицом.

— Доброе утро, — с недоумением поздоровалась девушка. Она точно знала, что никогда раньше не встречала этой женщины.

— Я не стала бы вас беспокоить, но мы решили, что в создавшейся ситуации лучше всего вернуть ребенка вам.

Виола заморгала в полном смятении. Женщина протянула руку, указывая на корзину, которая находилась на столе.

— Ребенок?.. — девушка почувствовала, что губы ее задрожали.

— Да. Ребенок, которого вы оставили Лизе Манолье, — в голосе женщины зазвучали осуждающие нотки.

— Лиза? — начиная кое-что понимать, Виола с отчаянием взглянула на корзину, чувствуя на себе холодный взгляд Бертье. — Но это не мой ребенок! — выдохнула она.

— Мадемуазель Фламель, я обращаюсь к вашему материнскому сердцу. Акушерка из городской больницы, которая присутствовала при родах, подтвердила, что матерью ребенка являетесь именно вы, — женщина достала из сумочки какую-то бумагу. — Здесь изложен факт рождения в полицейском участке мальчика. Его матерью записана мадемуазель Фламель, проживающая в доме мадам Тибо на улице Вожинас. Сержант Прюнель полностью подтвердил эту запись.

— Это ошибка! — запротестовала Виола. — Я была всего лишь свидетельницей рождения. Это ребенок Лизы, про которую вы обмолвились в начале нашего разговора. Сержант Прюнель специально оговорил меня! Акушерка все перепутала! Поверьте, это не мой ребенок!

Женщина не стала спорить, но смотрела на Виолу так, что девушка покрылась краской стыда, словно и впрямь была виновата. Виола в отчаянии приложила руку к раскалывающейся от боли голове.

— Дата… — она старалась, чтобы голос ее не дрожал. — Мне не нужно оправдываться. Господин Бертье, взгляните на дату этого свидетельства. Это тот самый день, когда… вы сломали руку. А за несколько дней до этого вы посещали салон мадам Лили. Вы должны помнить, что все это невозможно!

Она протянула ему бумагу, но он не сделал ни движения, чтобы взять ее.

— Мне кажется, что мадемуазель Фламель не лжет, — его ровный тон призывал к здравому смыслу. — В записи явно сделана ошибка. А что произошло с этой Лизой?

Женщина с разочарованием посмотрела на корзину.

— Мне грустно сообщить, но Лиза Манолье умерла от… не очень приличной болезни несколько дней назад. Перед смертью она просила отправить ребенка к его матери — мадемуазель Фламель, — она поджала губы и с осуждением взглянула на Виолу. — Если все, что вы заявили, правда, то осмелюсь предположить, что девушка надеялась спасти ребенка от жизни в приюте.

— Но это не мой ребенок… — прошептала Виола. — Мне жаль, что вы совершили поездку сюда, но… это не мой ребенок.

Женщина тяжело вздохнула.

— Верните мне бумагу. Придется вносить в нее исправления и самим заниматься ребенком.

Виола быстро протянула ей документ.

— Уверена, что инспектор Тобиас, дежуривший в тот вечер на участке, может подтвердить мои слова.

— Хорошо, — женщина пристально посмотрела на девушку и тяжело вздохнула. — Я доставлю ребенка в приют для малышей, — она подошла к столу и приоткрыла угол одеяльца. — Боюсь, малыш, что придется тебе расти среди таких же сирот, как и ты. Несчастной будет твоя судьба, Мишель Манолье.

Пламя камина шипело, а в комнате воцарилось молчание. Мсье Бертье не шевелился. Он смотрел на каминную решетку со сжатым ртом.

— Мишель?.. — машинально повторила Виола.

Женщина с надеждой взглянула на нее.

— Может быть, вы хотите взглянуть на эту маленькую душу, прежде чем он исчезнет из вашей жизни навсегда? — она поднесла корзину к девушке.

Вопреки своему желанию девушка заглянула в нее. Мишель Манолье сладко спал в своей плетеной колыбели. У него были розовые щечки, курносый носик и каштановые волосы. Что ему могло сниться, сложно было представить, но неожиданно он так ясно улыбнулся, что на щечках заиграли маленькие ямочки.

— Очень милый малыш, — вздохнула женщина и взяла корзину поудобнее. — Мы будем молить Господа о нем. Вы, наверно, не знаете, что такое приюты для сирот, дорогая?

У Виолы совершенно невыносимо разболелась голова. Она почувствовала себя несчастной и, приложив руки к вискам, в отчаянии уставилась на Бертье. Его безразличные глаза равнодушно встретили ее взгляд. Она ничего в них не прочла — ни одобрения, ни обвинения, ни отказа.

— Мсье Бертье… — она не могла говорить.

Свет, падающий от камина, играл на мраморном лице и золотых волосах, подчеркивая нечеловеческую красоту этого невозмутимого человека.

— Если желаете, то можете оставить его, — небрежно бросил он Виоле и, слегка поклонившись женщине, держащей в руках корзину, быстро вышел из комнаты.

Вскоре Мишель Манолье дал о себе знать всем, кто еще находился в постели. Сначала это были жалобные всхлипы, но когда Виола попыталась его успокоить, он так дико заорал, что в гостиную сбежались почти все служанки, княгиня София, чуть позже к ним присоединилась весьма бледная, с замученным лицом, княжна.

Когда Элина спустилась вниз, она обнаружила, что ее мать расхаживает по комнате, держа на руках малыша с обиженным зареванным личиком, а Виола, запинаясь, объясняет обстоятельства произошедшего. История маленького Мишеля растрогала княгиню, и она едва сдерживала слезы, выслушивая путанный рассказ Виолы.

Посетовав, что и девушка, и Бертье, позволивший оставить в доме малыша, не сообразили, что следует делать в создавшейся ситуации, княгиня распорядилась принести теплого молока и сухие пеленки. Очень быстро ее распоряжения были выполнены. К удивлению Виолы, княжна изъявила желание самолично заняться малышом. Когда одна из служанок перепеленала ребенка, она взяла у нее малыша и уселась его кормить молоком из бутылочки. Княжна так умело обращалась с младенцем, словно не раз этим занималась. Виола с уважением смотрела на свою приятельницу, у которой, разумеется, точно так же, как у нее самой, болела голова после вчерашних вишен.

— Ну вот, и отлично, — Элина старательно промокнула салфеткой лицо ребенка, когда бутылочка опустела. — Теперь ты лучше себя чувствуешь, бедный малыш. Как же тебя зовут, маленький пирожок?

— Леопольд, — ответила княгиня раньше, чем Виола успела назвать его имя.

— Лео! — тут же замурлыкала Элина, качая малыша на коленях. — Маленький львенок!

Малыш с улыбкой уставился на нее, и стала видна парочка крепких зубиков.

— Глупый маленький львенок! Да у тебя уже прорезались первые зубы! Вот и отлично, теперь не надо искать кормилицу, ты скоро начнешь есть самую разную пищу, — обрадовалась княжна и поцеловала его спутанные кудряшки.

Малыш взвизгнул от смеха и ухватил ее за длинные волосы.

— Ах ты, баловник! — девушка крепко прижала его к себе. — Ты потерял своих родителей, бедняжка… Что же теперь с тобой будет?

— Мсье Бертье сказал, что он может остаться здесь, — неуверенно проговорила Виола и взглянула на княгиню. — Быть может, стоит поискать кого-нибудь в деревне, кто захочет его взять?

— Что? — княгиня хмуро взглянула на нее. — Разумеется, нет. Полагаю, стоит подумать о том, как лучше устроить детскую.

Мишель долго бродил по лесу. Он вдыхал аромат морозной сырости и запах застывших деревьев, стараясь окутать свое сердце слоем тонкого инея. В его душе поселилось что-то странное, чужое, оно мешало ему думать о более важных делах. Пожалуй, пора принять этот вызов. Довольно просто смотреть в глаза опасности и наслаждаться ее присутствием. Ему следует сразиться со своим непрошеным чувством. Сразиться и победить. Так же, как он поступил со своим главным врагом.

Виола думала о том, что все ее встречи с Бертье не принесли желанного удовольствия. Ей очень хотелось встретиться с ним в ситуации, где она была бы хозяйкой положения и могла показать ему, какая она волевая и сдержанная. Ей вовсе не доставляет удовольствие лакомиться пьяными вишнями, а потом искать опору на груди мужчины только потому, что ноги не в состоянии ее держать.

Но он вновь вывел ее из равновесия своим неожиданным появлением — промокший, с хвойными иглами в волосах. Она в этот момент направлялась к дворецкому, чтобы передать ему распоряжение насчет обеда.

— Где княжна Элина?

Без всякого приветствия. Короткий вопрос, обращенный к служанке. Взгляд серых глаз замораживал.

— В детской.

— Детская! — он сжал губы. — Почему?

— Княжна вместе с княгиней решают, какую мебель следует отнести в комнату ребенка.

Он взглянул на нее, слегка сузив глаза.

— Мадемуазель Фламель, будьте любезны зайти ненадолго в библиотеку.

Виола с опаской последовала за ним, решив при необходимости обязательно продемонстрировать ему свой характер. И случай ей представился. Лишь только он закрыл двери, она решительно их распахнула и села на стул с гордым видом.

Бертье тут же вернулся к дверям, с силой захлопнул их и сурово взглянул на девушку.

— Мадемуазель Фламель, я хочу напомнить, что именно вы несете ответственность за этого ребенка. Именно вы.

— Конечно, — растерянно согласилась девушка. Она не ожидала, что речь пойдет о ребенке.

— Рад, что вы это понимаете, — кивнул он головой и отвернулся к книжным полкам. — Извольте сами заниматься ребенком. Если детская нуждается в новой обстановке, то составьте список необходимой мебели и вообще всего, что понадобится младенцу. Я все оплачу. Вам ясно?

Виола подняла повыше голову, не желая мириться с тем, что он упрекает ее за то, что она пренебрегает своими обязанностями.

— Совершенно ясно, мсье Бертье. Но я не могу запретить княгине Софи и ее дочери заботиться о мальчике.

Ее подчеркнутая сухость не произвела на него впечатления. Он старательно разглядывал книги в позолоченных переплетах.

— Если дамам хочется развлечь себя заботой о ребенке, то им никто не смеет мешать. Думаю, что скоро им надоест эта живая игрушка.

— Ребенок — не игрушка, и его зовут Мишель. Хотя… княгиня София решила дать мальчику другое имя. Теперь его зовут Леопольд, Лео или львенок. Так нравится княжне Элине.

Он обернулся, удивленно приподняв одну бровь.

— Неужели она действительно привязалась к ребенку? — в его вопросе прозвучало недоумение.

— Мсье Бертье, если вы желали вызвать восхищение у княжны, то сегодня утром вам это вполне удалось.

— Потому что я разрешил вам оставить здесь ребенка?

— Если хотите доставить удовольствие княжне, то называйте ребенка по имени.

Он подошел к окну и стал разглядывать заснувший сад. Казалось, что последняя новость не очень его обрадовала.

— И что дальше? Надеюсь, мне не придется дарить ей детей слишком часто.

Неожиданно для себя Виола не сдержалась от злой иронии:

— Я искренне полагаю, что именно это происходит в браке.

Бертье резко обернулся к ней со странным выражением лица. Улыбка, появившаяся на его лице, казалась высеченной из камня.

— Вы, как всегда, правы, мадемуазель Виола.

Прежде, чем он договорил, девушка покраснела, сообразив, что сказала фразу, не очень приличную для незамужней девушки. Она низко склонила голову:

— Простите. Я позволила себе лишнее.

— В самом деле? — он смотрел на нее с жестокой холодностью. — Надеюсь, что это происходило в вашей жизни не очень часто. — Бертье пару минут помолчал, потом негромко поинтересовался: — Я хотел бы знать, что такое этот герцог Шовиньи.

Виола испуганно уставилась на него, не в силах сообразить, как следует ответить, чтобы не сделать ему больно. Бертье принялся расхаживать по библиотеке, мимолетно касаясь рукой стола, шкафов, книг, огромного глобуса…

— Я жалею, что не признался Элине в своих чувствах до отъезда… — Мишель вдруг остановился за спиной Виолы, и девушка замерла, ожидая, что он станет осыпать ее упреками за плохой совет, но услышала совсем другое: — Недавно я купил чудесное колье с рубинами и хочу подарить его Элине. На Рождество. Что вы об этом думаете? — нетерпение звучало в его голосе.

Она нервно кашлянула, понимая, что должна что-то ответить. Девушка хорошо знала драгоценности княжны, и ей было известно, что Элина предпочитает украшения не очень пышные, но весьма элегантные. Колье с рубинами, быть может, окажется слишком вычурным и дорогим для юной девушки. Хотя, возможно, княжна примет подарок, ведь она и Бертье давно знают друг друга.

— Я думаю, — медленно заговорила Виола, — что это зависит от того, какого стиля само украшение.

— Я покажу его вам, — тут же предложил он, нетерпеливо пожав плечами. — Думаю, что разбираюсь в выборе драгоценностей.

— Полагаю, что сумею угадать — понравится ли оно княжне, — в тон ему ответила девушка.

— Тогда я жду вас здесь перед ужином, — он пошел к двери. — Я принесу его сюда.

Поджидая Виолу в назначенное время в библиотеке, он чувствовал внутри себя растущее нетерпение. И дело было вовсе не в том, понравится ли подарок Элине. Он был уверен, что выбор его удачен, но время от времени бросал взволнованный взгляд на бархатную коробочку, где покоилось рубиновое колье.

Интерес к мнению Виолы был проявлением его слабости, но сейчас он не противился ему. Мишель решил следовать своим побуждениям, чтобы выяснить все неясное и стать сильнее. Было что-то в этой девушке такое, что он никак не мог понять. Она сбивала с толку, казалась неуловимой, изменчивой женщиной. Он не мог предсказать ее следующий шаг, а ее странная логика разрушала все то, чему его учил старый Левон. Казалось, что эта девушка знала и понимала то, что было недоступно Мишелю. Как разобраться в собственной душе, напоенной ядом, если он не может понять, что происходит в душе девчонки, взятой по его просьбе в их радушный дом?

Впрочем, он должен был признаться себе, что не понимает женщин вообще. У него не было никакого опыта в любви, и он, остерегаясь действительности, порой балансировал на тонкой грани между неловкостью и цинизмом. Конечно, он знал и раньше, что Элина обожает детей и, разумеется, мечтает о своем будущем ребенке. Но никогда и представить не мог, что это станет для него проблемой. Весь сегодняшний день она провела, нянчась с малышом, обнимая его, целуя и не желая отдавать никому, даже собственной матери. И это не было похоже на обычный каприз. Как же он теперь жалел, что она внезапно стала взрослой!

Эта милая девочка была такой легкой и веселой, прежде она свободно общалась с ним, обнимая и целуя на глазах у домашних. Но все это было абсолютно безгрешно и похоже на ласки, обращенные к близкому родственнику, брату. Она до сих пор, видимо, считала, что он так же относится к ней. Господи, как же она невинна! Эли, наверно, и предположить не может, что существуют совершенно иные люди, не похожие на нее. Такие, как он. Или Виола. В их недолгой жизни уже было достаточно грязи и мерзости. А он всегда мечтал оградить Элину от того, что испытал сам. И от себя самого. Он не хотел от нее ничего большего, чем эти невинные объятия и поцелуи. Все остальное недостойно и гадко. Он должен стать ее защитой от всего дурного и пошлого. Она должна оставаться всегда такой чистой и невинной…

Как же разительно их отношения отличаются от того, что произошло вчера между ним и Виолой! Элина не думала ни о чем дурном, когда, опьянев от вишен, бросилась в его объятия. А вот мадемуазель Фламель знала и понимала. Он помнит, как она прижималась к нему, вся пропахшая сладким ликером…

А сегодня эта мадемуазель держится совершенно отчужденно, заслонившись колючими шипами приличий. Хотя на этот счет у него уже давно появились кое-какие соображения. Разумеется, она может оправдать себя, уверив, что вчера была пьяна… Возможно, она чувствует тот же стыд, что и он, и точно так же старается теперь овладеть своими чувствами. Но… если бы она повела себя иначе… если бы взглянула на него глазами, полными искушения, как это обычно делали смазливые служанки…

Это было бы желанное облегчение. Темное, но такое желанное. Оказаться в ее объятиях, очень близко… утолить этот невыносимый голод…

Мишель ясно угадал момент, когда она остановилась за дверью. Ее запах, легкие шаги, нежное дыхание, шелест ткани — все это он легко расслышал, но было еще нечто главное за порогом этой комнаты — удивительно светлое и чистое. И оно стремилось найти вход в его сознание.

Когда Бертье решил забраться в дом, который когда-то давно принадлежал доктору Моро, он и представить не мог, что в том самом чердаке, где были надежно спрятаны медицинские ножички, будет устроена маленькая комнатка. Сначала он даже решил, что ошибся домом или помещением. Но найденные скальпели убедили его в обратном.

Вокруг стояла глухая ночь, сам дом был пропитан грязью и мерзостью, но от спящей девушки шло поразительное ощущение тепла и чистоты. Мишель сразу же уловил ее удивительную, нежную ауру. Уловил и запомнил. А затем легко узнал ее в ателье, хотя не видел ее лица при дневном свете.

С самого первого дня (или ночи) она стала казаться ему женщиной, окутанной тайной еще больше, чем Элина и княгиня София. И слабость, которая жила в нем, страдала именно из-за нее.

«Никогда ничего не бойся. Если чувствуешь страх — повернись лицом к опасности, как тогда с медведем. И ты легко сможешь превратить свою слабость в силу», — не раз говорил Левон.

Но сейчас он не мог смотреть в глаза опасности, потому что не знал, к чему это приведет.

Мишель услышал, что она с кем-то разговаривает, приносит извинения, обещает, что не задержится. Послышался звук удаляющихся посторонних шагов…

Запах фиалковой воды ворвался в библиотеку, освежая воздух в комнате, пропахшей свечами и дровами из камина.

На этот раз девушка сама старательно прикрыла двери и повернулась к нему. На ней было зеленое платье с глубоким вырезом, и девушка казалась бледным цветком ночи, распустившимся на тонком изумрудном стебле. Разумеется, она так старательно оделась к ужину. Раньше он обычно видел ее одетой в простенькие платья со скромным вырезом, а ее грудь и шею обычно прятала кружевная косынка. Впрочем, один раз он имел возможность видеть ее обнаженной. Она без всякого стеснения умывалась в своей комнате, не подозревая, что он все еще находится в ее скромном жилище…

Ее лицо не отличалось совершенными чертами, как у княжны Элины, но мадемуазель Виолу можно было назвать хорошенькой и миловидной. Глаза у нее были странного фиалкового Цвета. И невероятно красивый изгиб губ… Вчера он это прекрасно разглядел.

Сейчас она стояла, прижавшись к двери, — прямо-таки Орлеанская дева у столба.

— Я не заставлю вас опоздать к ужину, — сердито заметил он, раздраженный ее напряжением. И своим тоже.

— Надеюсь, — она без боязни взглянула на него. — Графиня Анна и ее дочь хотели помузицировать со мной перед ужином. Знаете… — она вдруг запнулась. — Они не знают, что я — ваш секретарь. Все здесь считают, что я компаньонка княжны Элины, и вряд ли одобрят то, что мое положение… несколько иное.

— Это вы так решили?

— Конечно, нет! — ее лицо приняло выражение оскорбленной невинности. Это могло вызвать у него усмешку, но сейчас он смотрел лишь на ее открытые плечи и полуобнаженную грудь. Впрочем, похоже, что девушка не обратила на это никакого внимания и, волнуясь, принялась объяснять: — Я всего лишь выполняю поручения княгини, а княжна находит мое общество… нескучным. Гости сами сделали выводы.

— Вы хотите сказать, что больше не находитесь в моем личном распоряжении?

Виола прикусила губку. Разумеется, она предпочла бы это.

— Конечно, я по-прежнему полностью у вас на службе. Но мне не хотелось бы, чтобы на семью Маре-Розару упала тень.

— Я тоже этого не хочу, — раздражение усиливалось в нем. Она положил руку на бархатную коробочку. — Посмотрите на колье?

— Да, конечно.

Бертье медленно открыл крышку и протянул девушке коробку с украшением.

Виоле внезапно показалось, что в комнате стало слишком жарко. Наверно, в камин положили слишком много дров… Облизнув пересохшие губы, девушка в немом восторге уставилась на подарок, предназначенный княжне. На нежном бархате искрилось всполохами огня колье, словно сотканное воедино из огромнейшего множества великолепных рубинов и алмазов. Виола никогда в жизни не видела подобного великолепия.

— Боже милостивый! — выдохнула она.

Свечи ярко освещали камни. Колье представляло собой длинную изогнутую ленту, оплетенную цветами и листьями, сделанными из мельчайших бриллиантов, а в центре на подвеске были укреплены три ослепительно сверкающих огромных рубина в форме бутонов шиповника.

— Вам нравится?

Она приложила ладони к губам и лишь молча покачала головой.

Бертье поставил коробку на стол, слегка тронул один из рубинов. Он считал, что красота колье не подлежит сомнению, но ошибся.

— Я отправлю его назад, — проговорил он спокойно, не желая показывать девушке свое разочарование.

— Нет! — она опустила руки. — Оно великолепно! Вы не поняли меня! Просто я никогда не видела такой красоты, — девушка вновь качнула головой и слабо улыбнулась. — Какая же счастливица Элина, — она быстро заморгала ресницами. — И какая я глупая…

— Так вы одобряете? — он внимательно смотрел ей в лицо.

— Ваш вкус безупречен, но… — она подняла повыше голову, словно пытаясь избавиться от слез и глубоко вздохнула. — Я думаю, что его стоит приберечь в качестве подарка на свадьбу.

Тон голоса ее был почти ровным, но в глазах у девушки засверкали алмазы слез, умноженные отблеском свечей, а в уголках рта появилась печальная складка.

— Не хотите его примерить?

Он даже не удивился, когда услышал собственный голос. Ощущение легкости охватило его.

— Что вы! Я не могу.

— Я хочу увидеть, как оно будет смотреться на женской шее.

Он казался безразличным.

— Нам пора к ужину. Все уже, наверно, собрались…

Бертье спокойно достал ожерелье из футляра и подошел к зеркалу возле окна.

— Идите сюда, мадемуазель Фламель. Вы еще не успели устать от работы у меня.

Крепко губы, она молча подошла к нему.

Стараясь не касаться тела девушки, он нежно обвил украшение вокруг ее шеи. Легкий локон ее прически упал на его руку… Он чувствовал тепло ее кожи… Застегнув замочек, он взглянул в зеркало.

Она смотрела на свое отражение и на него. И девушка, и рубины казались ярким светом в окружении мрака. Он сам — мрак и падение…

Ему не стоило этого делать. Ожерелье должно было лежать в коробке. А ему не следовало превращать свою слабость в силу.

Свечи играли в ее волосах. Она приподняла руку, чтобы закрепить локон в прическе, но он перехватил ее ладонь и опустил локон обратно на обнаженное плечо… Его пальцы нежно перебирали шелк мягких волос… Казалось, что они действуют вне его сознания.

Его рука скользнула по ее тонкой бархатной коже чуть выше ожерелья. Это было так волнующе… он никогда в жизни не испытывал ничего подобного. Он стоял молча, едва касаясь ее… Это было выше его сил.

«Останови меня, — молил он. — Не позволяй мне…»

Он не мог говорить, не мог отнять руку.

Виола смотрела на его отражение в зеркале своими огромными фиалковыми глазами. За месяцы, что он провел в Валахии, у нее слегка округлились щеки… Раньше она жила на краю бедности, наверно, голодала… Он воспользовался ее отчаянием и связал с собой, сделал невозможным предать его, выдать полиции. Но она никогда не предавала его. Даже тогда, когда он едва не убил ее. Уязвимость девушки, ее послушная неподвижность была выражением безграничного доверия…

Своими пальцами он мог легко сдирать кору с деревьев… крошить доски, разбивать небольшие камни… он слышал биение ее сердца в пульсации крови на шее… таком легком и частом.

Словно во сне он обнял ее, слегка запрокинув девушке голову и прижался губами к ее шее.

Маленькая. Нежная. Словно птичка в его ладонях. Желание переполняло его. Боже, как он хотел…

Он вспомнил об Элине, о своих планах, о доме, который он построил. Это казалось какой-то другой жизнью, сотканной из фантазий и тумана. Ему казалось, что до этого мгновения он еще и не жил…

Он ласкал ее волосы, ее виски, щеки, нежную кожу. Он видел длинные ресницы, закрывшие ее удивительные глаза. Тогда он еще выше запрокинул ее голову и заглянул в ее фиалковые очи. Какие у нее они красивые… словно лепестки ночных фиалок… наверно, ей дали имя именно из-за этих необычных глаз… а ресницы такие длинные, что он чувствует их дрожь на своих щеках… и запах… аромат цветов, легкий и трогательный…

Его горло сдавил приглушенный стон. Он хотел еще сильнее прижать ее к себе, распустить эти дивные волосы… обладать ее телом… и душой… Внутри его билась сильная волна. Все, что он знал, что испытал, чем владел, — было разрушено. Воля изменила ему.

«Помни, мой мальчик, — говорил не раз Левон. — Если ты будешь сторониться женщин и не успокоишь свое тело, то одна из них когда-нибудь заберет твое сердце. И тогда то, что ты сейчас так упорно отвергаешь, превратится для тебя в лес из ножей, которые разрубят тебя на части и бросят под ноги той, которая посмеется над твоей страстью. Поверь мне. Я знаю, о чем говорю. Именно так произошло и со мной».

Чувство стыда заставило его отпустить тело девушки и быстро выйти из комнаты. Ослепшим и безмолвным.

Виола неподвижно сидела перед зеркалом. Ожерелье сверкало у нее на шее сиянием рубинов. От них уже рябило в глазах.

«Это все потому, что моя мать не была замужем, — обреченно думала она. — Я распутница… Я счастлива. Но я не должна чувствовать себя счастливой».

Унижение и горькая радость смешались воедино. Она не должна быть счастливой. Все произошедшее пошло и непристойно. Она глубоко оскорблена. Ее поведение является вызовом семье князя Маре-Розару. Это непростительно.

До нее донеслись приближающиеся голоса. Видимо, все направляются на ужин.

Виола принялась поспешно расстегивать застежку на колье. Пальцы скользили, и непослушный замочек вовсе не торопился открываться. Девушка уже пришла в отчаяние, когда наконец ожерелье свободно соскользнуло с ее шеи на грудь. Бросившись к столу, она торопливо уложила драгоценность в бархатную коробку и постаралась восстановить дыхание.

Гости уже направлялись в гостиную, где был накрыт стол. Взгляд Виолы столкнулся с устремленными на нее глазами Бертье. Ей показалось, или он и в самом деле переменился в лице? Казалось, что он просто-напросто окаменел.

Элина с улыбкой послала Виоле воздушный поцелуй и приняла руку герцога. У Мишеля не оставалось выбора, и он протянул руку Виоле. Герцог Шовиньи громко заметил:

— Да мы с вами счастливчики, Мишель! Нам выпало счастье сопровождать к столу самых очаровательных дам.

Девушка заметила, как ярко вспыхнула шея у белоснежного воротничка Бертье. Но он ничего не ответил и повел свою спутницу вслед за Элиной и герцогом.

Они шли в полном молчании, и девушка почти не касалась руки Мишеля. Она старательно делала вид, что думает лишь о том, чтобы, спускаясь по ступенькам, не наступить на подол платья. Но волнение ее подвело, и, оступившись, она потеряла равновесие. Ее рука в поисках опоры ухватилась за локоть Бертье, и он мгновенно поддержал ее, замедлив свой размеренный шаг. Лицо Виолы вспыхнуло. Прикосновение его руки отдалось воспоминанием о том, что несколько минут назад эти пальцы ласкали ее…

Девушка вошла в обеденный зал, охваченная странным чувством. Этот безупречный мужчина, облаченный в элегантный вечерний костюм, красавец с четкими чертами лица и холодным профилем, человек, полный тайной силы, слишком нежно держал ее руку. И это заставляло ее сердце колотиться, точно сумасшедшее.

За столом высокопоставленные гости посматривали в сторону компаньонки княжны Элины слегка высокомерно, но Виола прекрасно понимала, что не вправе рассчитывать на что-либо иное. Она помнила свое место, и если бы княгиня не потребовала ее присутствия за столом, то девушка с удовольствием поужинала бы в своей комнате.

Но сейчас все ее мысли были заняты другим. Мсье Бертье, влюбленный в княжну Элину, сидел сейчас возле ее левой руки. Девушка не могла есть и с трудом удерживала в сознании нить беседы.

— Мишо! — княжна прервала мрачное молчание Бертье. — Мы решили, что малыш Лео будет увлечен ботаникой. Он уже пытался съесть две мамины орхидеи. Если ты решил оплачивать его содержание, как уверяет мадемуазель Виола, то сам должен будешь подготовить его для поступления в университет. Что ты об этом думаешь?

— Я поддержу все начинания, которые мадемуазель Фламель сочтет нужными для ребенка, — а сам даже не взглянул на Виолу.

— Я очень подозреваю, что мадемуазель Виола не очень разбирается в таких вопросах, — покачала головой Элина.

Виола заставила себя улыбнуться.

— Вы правы. У меня нет никакого опыта обращения с детьми.

— Так отдайте его мне. Лео так мил, что я готова его затискать! Вы знаете, он уже пытается вставать. Для шести месяцев он прекрасно развит. Я так рада, что не позволили его отдать в сиротский приют, — княжна неожиданно стала серьезной. Такой Виола ее еще не видела. — Милый Мишель, ты должен обещать, что никогда не отошлешь его туда.

Она умоляюще взглянула на Бертье, словно ребенок принадлежал именно ему.

— Никогда, — он произнес это так весомо, что ему нельзя было не поверить. Затем, пристально взглянув на княжну, Мишель негромко поинтересовался: — Так ты хочешь, чтобы я его официально усыновил?

— Ты? — возглас удивления княжны слился с шепотом всех остальных, присутствующих за ужином. Казалось, что все были шокированы его предложением.

Виола тоже была поражена его словами. Хотя именно она могла догадаться, что его решение вызвано желанием угодить Элине.

— Но… вам не придется жениться, чтобы усыновить ребенка? — как-то странно нахмурилась княжна.

— Возможно.

Княгиня очень внимательно посмотрела на дочь, затем обратила взволнованный взор на мужа.

Разговор о ребенке прекратился, и потекла неспешная обыденная беседа, в которой Виола почти не принимала участия. Мысли ее были заняты только мсье Бертье и его странным поведением.

Он по-прежнему хотел жениться на княжне. И с этим ничего не поделаешь. Мужской нрав лишь на мгновение возобладал над его любовью к Элине. Теперь он, разумеется, смущен и старается любым способом загладить свою вину, о которой знает только Виола.

Девушке показалось, что она слышит слова мадемуазель Аделаиды по этому поводу. Наставница так старательно учила свою воспитанницу, как себя достойно вести, так часто говорила о всевозможных глупостях, которые совершают неразумные молодые девицы… И вот все ее предостережения улетучились, стоило лишь этому красавцу снизойти до такой простушки, как она. Девушке подумалось, что она недопустимо влюблена в Бертье. Но мадемуазель Аделаида учила, что любовь — опасный враг для неопытного рассудка, и ее надо пить маленькими глоточками, как во время приготовления вишневого ликера… Ох уж, этот ликер!

Приближалось Рождество. В доме стоял терпкий аромат зеленых хвойных гирлянд, заманчиво пахло ванилью, корицей и копченостями. Виола и Элина часто бродили, обнявшись, по всему дому. Они о чем-то весело смеялись, но каждый раз смолкали, стоило лишь ему встретить их. В свою очередь Мишель, считая, что именно Виола виновна в его смятении, старательно избегал с ней встреч, но стоило лишь девушке возникнуть перед ним, как его злое недовольство уступало место теплоте, нежности и желанию.

В общении с Элиной так же начались сплошные проблемы. Однажды он случайно поймал взгляд, который девушка бросила из-под опущенных ресниц на герцога. Шовиньи стоял с книгой у окна и, казалось, не заметил этого. Почувствовав, что на нее смотрят, княжна оглянулась и, увидев Мишеля, смущенно улыбнулась. Щеки ее заметно порозовели. Он похолодел. Он не знал, что делать, и принялся с деланным интересом рассматривать китайскую вазу. Элина передернула плечиками и направилась к двери. Герцог тут же оставил книгу и поспешил за ней.

Мишель уже давно понял, что у Шовиньи серьезные намерения, а также то, что не в состоянии соперничать с герцогом. Этот юноша сумел легко и быстро найти общий язык с княжной. Они все время весело перешептывались о каких-то своих делах, обсуждали охоту, вспоминали снегирей, для которых сделали кормушку среди ветвей старой рябины. Похоже, что даже в вопросе воспитания маленького Лео герцог знал намного больше, чем сама Элина. Было совершенно очевидно, что Шовиньи полностью отстранил его от княжны. Впрочем, нет. Конечно же, их отношения с Элиной остались такими же теплыми, как и прежде. В первые дни после приезда он рассказал ей о своем новом доме, и она выслушала его с воодушевлением, надавала массу дельных советов. Но все это по-прежнему находилось в рамках привычной дружбы. Он не мог заставить себя признаться, что любит ее, не мог с нежностью прикоснуться к ней, опасаясь, что это огорчит ее.

Сознание того, что гость опередит его, делало Бертье злым и неуверенным в себе. Он старательно боролся с этими чувствами, понимая, что они — плохие советчики в деле любви. Грустно было сознавать так же и то, что вместе с Элиной от него отдаляется и весь мир Маре-Розару. Даже княгиня, казалось, отдаляется от него. Он чувствовал ее странное молчаливое внимание к нему. И это приводило его неуверенность на грань тревоги. Ему пора было действовать. Все вокруг слишком быстро менялось.

Огонь в камине подобрался к углю, и его слабые вспышки уже не давали сильного света. Мишель отошел в глубину комнаты, хотя знал, что она спит и не подозревает, что в ее комнате кто-то притаился. Девичье дыхание было спокойным. Легкость ее сна пробудила добрые чувства в глубине его души. Странно, но в ее спальне он вдруг ощутил спокойствие, словно вернулся к себе…

Пусть это произойдет. Любовный голод, который он стремился утолить, вошел так глубоко в его сознание, в центр его существа, что стал им самим. Между ними уже возникла незримая связь, и с этим ничего нельзя поделать.

Были вещи, которые он еще не познал, но ощущал так ясно, что они казались реальными. Одно прикосновение — и он знал, что затем произойдет…

Элина хотела детей. Своих собственных. Их детей. Но он не мог заставить себя прикоснуться к ней и поцеловать. Даже легким шутливым поцелуем. Братским поцелуем. Та, что обжигала его желанием, была не Элина. А его разум презирал то, что так страстно желало его тело.

Он оставил ее мирно спящей и удалился в холодную ночь. Он чувствовал себя отстраненным от людей, от их тепла. Казался себе чужаком, призраком в безмолвном лунном свете.

— У меня есть прекрасный подарок для Мишеля, — Элина качала на коленях маленького Лео. — Бритвенный набор и зеркало. Ему понравится.

Виола подумала о колье, которое он купил для княжны. Его холодная жаркая тяжесть мгновенно всплыла в памяти.

— А что ты ему подаришь? — княжна внимательно посмотрела на свою компаньонку. — Ты должна была подумать об этом. Он должен иметь твой подарок.

— Не думаю, что это необходимо, — Виола старательно склонилась над вязанием детской кофточки. — Я всего лишь его секретарь.

— Но он тебе непременно что-нибудь подарит. У него талант выбирать подарки. Мишель точно знает, чем угодить всем домашним.

Виола делала вид, что считает петли. У нее уже приготовлены рождественские дары для семьи князя, и она давно раздумывала о том, что можно преподнести Бертье, но так и не решила, стоит ли вообще это делать.

— Как вы считаете, что ему может понравиться?

— Ох, Лео, что ты творишь! Дай мне подумать, милый. Возьми эту игрушку… Жаль, что здесь в поместье нельзя купить ничего приличного. Если бы ты подумала об этом раньше, то могла бы заказать чернильный прибор. А теперь слишком мало времени… Что ж, может быть, ты вышьешь его инициалы на носовом платке?

Предложение княжны опечалило Виолу. Бритвенный набор, чернильный прибор, бриллиантовое колье и — носовые платки.

Сердце заныло. Она вспомнила его лицо в отсветах уличного фонаря за ее окном, быстрое прикосновение его руки, когда он вложил в ее ладонь маленькое колечко. Она носила его на пальце.

Он все еще не извинился за свой легкомысленный поступок в библиотеке. Даже просто избегал ее. Наверно, из-за того, что она была рождена вне брака. Ему, конечно же, противно вспоминать ее поведение в тот вечер. Эта мысль делала девушку несчастной.

— Да. Конечно, — она размотала пряжу с пальца, подобрала упавшую спицу и вздохнула: — Наверно, я вышью для него несколько носовых платков.