Новенькая для дикого. Закрытая школа.

32

— Ва-ря! - опять трясёт меня Алёна.

— Что ты от хочешь? Его проблемы, - откидываю волосы назад.

— Не надо было ввязывать в неприятности. Предлагаешь его на плечо взвалить и потащить в больницу? За какие заслуги перед отечеством?!

Алёна открывает рот, но я не закончила исповедаться, поэтому не даю ей вставить слово.

— Опустим отечество. У него вообще есть заслуги? Он за всю жизнь не положил в «коробочку» и немного добрых дел. Ему даже одноколесную тележку не дадут, чтобы в рай въехать, - распаляюсь пуще прежнего.

— Не волнуйся, - хлопаю Алёну по плечу.

— Он вернётся домой. В пекле его давно заждались. Пусть зажарится до хрустящей корочки.

У Колесниковой от моей агрессии глаза норовят вот, вот на паркет выпасть.

Поражаются вместе с хозяйкой, что за муха меня укусила. Не знаю. Цокотуха, возможно.

Но заткнуться не могу.

Вернее, могу. Не хочу.

Да.

Наиточнейшее определение подобрала. Не хочу.

— Что ты смотришь на меня, как на самого худшего человека в мире?

— Я? Помилуй тебя Иисус Христос. Ни в коем случае тебя не осуждаю. А то, что ты видешь в моих глазах - беспокойство.

— Беспокойство? О нём?

Алёна отводит глаза, молча подтверждая.

— Он с первой секунды портит мою жизнь, - пытаюсь что-то кому-то доказать. — Я дуреха, но не настолько, чтобы помогать своей вражине, номер один.

— Варь, ты же не злая. Притворяешься? - Алёна озадаченно переступает в своих балетках.

— Что на тебя нашло? Бросишь его умирать? - шокировано вытаращивается «Мать Тереза».

Не пережив осуждения и «поверженного» дикого, прикрываю глаза ладонью.

Что бы я не говорила и как бы себя не вела, всё равно он действует на меня… В общем, как-то действует.

Не разобралась до конца.

Как тут разберёшься, когда времени и на сон не дают?

Ёбэнэ.

Ну, за что мне это?

Я в предыдущей жизни Гитлером была?

С чистой совестью, позволяю себе раздувать пожар истерии. Топаю ногами, кричу, ору, но это в душе. В реале же изображаю монумент.

— Варь… - осторожничает Алёна.

Намекает, что бешеная собака может и загнуться, не дождавшись конца «медитации».

— Ладно. Ладно, - ворчу. — Я помогу ему. Помогу. Хватит давить.

— Потащим его в комнату? - неуверенно предлагает Колесникова.

Убираю волосы резинкой, что была на запястье, но услышав бред сивой кобылы - презрительно морщусь.

— Ага. Ещё чего?! Чтобы у меня печень отказала?! Пусть «Барби» на горбу своём его прёт, хоть на край света. Может даже одновременно с этим причитать: «Тока держись. Милый мой Артёмушка.» - передразниваю девушку дикого.

Или кем она там ему приходится?!

— Я же поступлю адекватно и пойду за медсестрой. Где её комната?

У Алёны случается разрыв шаблона, но, к счастью, говорить, находясь в коме, она может.

— В преподавательском корпусе. Двадцать третья комната.

— Поняла.

Забираю куртку с крючка. Натягиваю её на себя. Меняю тапки на уличную обувь и выхожу в коридор.

— На, - кидаю маленькую подушку в Алёну.

Та ловит.

— Зачем?

— Положи ему под голову его пустую. Хотя…в ней ничего ценного. Забудь. Забрось к нам.

Всё.

Оказание первой помощи можно считать выполненным.

Оставляю позади себе нерешительную одноклассницу.

Ладони немного подрагивают, прячу их в карманы.

Всё-таки мне за него страшно, но не буду я переживать о всяких, что не умеют держать язык за зубами.

Кто ему мешал не влезать в неприятности?

Сам виноват.

***

Глазам предстала занимательная картина, когда я вернулась к сто пятой ни с чем.

Одноклассница сидела на подушке сама. На её же коленях покоилась голова Артёма.

— О. Варь. Ну, что? - ставит стаканчик холодного чая на пол.

Кирилл столько притащил, что можно было упиться напитками, что и делала зевающая девчонка.

Не принимая во внимание начавшуюся тахикардию, подхожу к ней.

— Я стучала, стучала. Толку ноль, - рассказываю.

— Может ушла в туалет? - залегает у Алёны на лбу складка.

Не буду требовать, чтобы убрала свои ноги из под его головы.

Были же причины.

— У тебя были причины? - безэмоцианально произношу.

— А? - в начале не доходит, но стоит мне показать пальцем на ходячую, но теперь лежачую проблему, её озаряет.

— Ах. Да. Были. Я пыталась положить подушку и отойти, но он почему-то застонал. Пришлось вот так.

— Хорошо, - верю я.

— Может приведём его в чувству?

— Может в начала посмотрим, что с раной? - выносит здравое предположение Алёна.— Мы его трогаем, но..можем сделать хуже.

— Да. Ты права, - приседаю.

Дыкий дышит прерывисто.

Хлопаю его по щекам.

Парень беспокойно дёрнулся, но глаза не открыл.

— Дёрни его за волос.

— Что? Таки хочешь зелье сварганить?

— Делай, как говорю.

Возведя глаза к потолку, Алёна всё же выбирает один волос и дёргает его. Но у Артём никакой реакции.

— Не притворяется, значит, - подцепив футболку, аккуратно тяну её вверх, обнажая торс дикого.

— У него кровь. Кровь можно симулировать? - выбрасывая «биоматериал», фырчит Колесникова.

— Или думала он бутафорскую налил бы на себя?

Но я уже увидела у нижних рёбер то, что пустило сноп мурашек по телу...

— Д-действительно не прит-творяется, - нервничает Алёна, увидев то, с чего не свожу глаз - я.

Прикасаюсь к загорелой коже, чтобы немного повернуть Артёма.

Обнаруживаю, что весь его бок синий.

Мелкие царапины по всему животу.

И бог знает где ещё, имеются гематомы.

Что же с ним случилось?

Где он был?

И кто мог так сильно ему навредить?