Облик (ЛП)

Глава 22

Как только оказываемся дома, мы бежим на кухню, чтобы показаться маме. Она бросает взгляд в нашу сторону и внезапно вскрикивает. Её колени подгибаются. О, нет. Я не подумала об этом. Одна лысая дочь ещё может выглядеть легкомысленно, но две...

Папа выходит из спальни, где он пишет, и резко бледнеет. Он подскакивает к маме, чтобы поддержать её, всё это время пронзая меня взглядом. Он шокирован тем, что я сделала, и злится из-за эффекта, произведенного на маму. Но она уже взяла себя в руки.

– Ава, милая! Ты выглядишь чудесно. И ты, Тед, тоже. Хорошая работа. Подойдите и обнимите мамочку.

Она крепко стискивает нас обеих в объятиях. Думаю, ей потребовалась секунда, чтобы сориентироваться в происходящем, но она наша мама: больше времени ей не понадобилось. Она выдыхает и делает глубокий вдох.

– Я знала, что этот момент настанет, и у меня есть кое-что. Пойдемте ко мне в комнату. Я вам покажу.

Около минуты я чувствовала себя скорее Мегамозгом, чем принцессой-воительницей, но, благодаря маме, это прошло. Она может быть уставшей или раздраженной, но, когда мы действительно в ней нуждаемся, она нас не подводит.

Мы идем вслед за ней в спальню, где она вытаскивает коробку из-под кровати. Это старая обувная коробка из тех времен, когда она ещё могла позволить себе покупать обувь. И в коробке лежат шёлковые шарфики, уложенные между слоями папиросной бумаги.

– Раньше у меня была целая коллекция. Я думаю, здесь хватит вам обеим. Почему бы вам не выбрать то, что понравится? Не хочу, чтобы у вас мёрзли головы.

Мы с Авой сидим бок о бок на краю маминой постели перед её комодом и смотримся в зеркало. Мы складываем шарфы повсюду и пытаемся повязать их на голову разными способами.

Ава обнаруживает длинные шарфы бирюзового и фиолетового цвета из мягчайшего, тонкого индийского шёлка и завязывает в узел с одной стороны. Их кисти свисают через плечо. Сейчас она больше похожа на цыганскую принцессу, чем на принцессу-воительницу. Мама использует карандаш для бровей, чтобы подчеркнуть брови Авы. Так или иначе, большая часть ресниц сохранилась, и с небольшим количеством теней и подводкой для глаз сестра снова превращается в гламурное совершенство, готовое к встрече с Джесси.

Я примеряю разные образы, от "Королева на прогулке" до "Викторианская гадалка по ладони". Суть в том, чтобы выглядеть круто и исключительно, а не как Грейс Келли во время шоппинга. Шарфы сказочно гладкие и мягкие, но они обвисают, и ни один вариант не кажется достаточно крутым. Я скучаю по простой, смелой форме, которая была раньше. В конце концов я выбираю только пару маминых серег-подвесок.

На протяжении всего ужина мама смотрит на меня, не в силах справиться со своим волнением, граничащим с шоком. Я чувствую, она действительно хочет, чтобы и я выбрала шарфик. Папа вообще едва может на меня взглянуть. Я никогда раньше не делала ничего, что бы не нравилось моим родителям – по крайней мере, я такого не припомню. Но что-то изменилось, и мне это нравится.

Это не значит, что я нарушаю закон или что-то подобное. Я та, кто я есть. Это я. Я смелая, я пугающая, я сильная. Я бунтарь и воин, как моя храбрая и красивая сестра, сидящая рядом со мной. Воин, который обожает мясное ассорти, приготовленное сегодня мамой, и который никак не может им насытиться. Ну и ещё двумя порциями яблочно-ежевичной рассыпчатой выпечки на десерт.

Я – Зена. Смиритесь с этим.

На следующий день после завтрака я одолжила один из маминых беретов и папин велик и отправилась на долгую велопрогулку в Ричмонд парк. Это очень волнующе – находиться на свежем воздухе в окружении моей любимой зелени, ощущая ветер в лицо и солнце, ласкающее кожу. Я могла сделать так раньше – папа бы не стал возражать – но по каким-то причинам это никогда не приходило мне в голову. Помимо кручения колеса на "пляже", я давно не делала физических упражнений. За последние несколько недель жизнь, кажется, стала куда сложнее. Сейчас я не могу поверить, что никогда не переживала из-за толстых лодыжек.

Когда я спускаюсь с длинного покатого холма, моё бедро начинает вибрировать. Я торможу и вынимаю телефон из кармана шортов. Это Ава, её голос звучит задумчиво.

– Привет, Ти. Тебя довольно долго нет. Всё в порядке?

Я рассказываю ей о свежем воздухе вокруг и слабом намеке на осень в шепоте листьев этим утром. Я люблю смену времен года. Даже ветер, кажется, знает, что лето скоро закончится.

– Джесси только что написал, – говорит она. – Я писала ему прошлой ночью о том, что мы делали вчера, но я не думала, что он получит сообщение в ближайшее время. Он в Сан-Тропе, кстати. – Длинный вздох. Как и я, она сейчас представляет бесконечную череду девиц в красных бикини с идеальным накачанным прессом.

– Теперь он хочет знать все о моих волосах. Он знал, что это будет большой проблемой.

– И?

– И... Я не знаю, что ответить.

Её голос звучит робко и нервно, не похоже на прежнюю Аву. К тому же, она прежняя позвонила бы Луизе, а не мне. Мы с Авой стали общаться больше с тех пор... ладно, с тех пор, как произошли все эти летние события. Но я никогда не ожидала, что она изменит своим привычкам и позвонит мне.

– Я сейчас вернусь домой, – говорю ей.

– Вот только... мне понравилось, что ты сказала про ветер, Ти, мне тоже надо выбраться куда-нибудь. Мы можем встретиться в Уондсворт парке?

Я соглашаюсь. Уондсворт парк – ничто по сравнению с Ричмонд парком, несмотря на название. Один – это славный островок сельской местности посреди города. Другой – маленький участок зелени на берегу реки, неподалеку от нашей квартиры, где я недавно училась фотографировать. Но для Авы куда легче добраться туда, так что я гоню на велосипеде так быстро, как могу.

Когда я, запыхавшись, добираюсь туда пятнадцать минут спустя, она элегантно сидит на скамейке возле длинного и широкого газона, одетая в простое хлопковое летнее платьице, с нежным макияжем и в мамином голубом шёлковом шарфике, умело намотанном на голову на манер тюрбана, со свисающими через плечо концами.

– Выглядишь замечательно! – говорю я прежде, чем успеваю сдержаться, потому что это звучит банально, но она так не считает.

Ава улыбается и выглядит смущенной – но не недоверчивой, что уже хорошо.

– Что ты там говорила о фото для Джесси... можешь сделать это сейчас? – спрашивает она. – Пока я чувствую себя достаточно смелой. Это проще, чем пытаться объяснить ему.

– Я бы с удовольствием, вот только у меня с собой нет камеры. – Я виновато пожимаю плечами.

Она выглядит ещё более смущенной.

– У меня есть. Я прихватила её с собой. Просто на всякий случай. Я знаю, ты говорила о том, что нашу комнату можно превратить в студию, но, честно говоря, сейчас я ненавижу это помещение. Я ненавижу всё в этой квартире... плохие ассоциации. Ну, ты понимаешь.

Точно. Я терпеть не могу всё это тоже, уже кучу времени. Бьюсь об заклад, ванную она ненавидит больше всего.

– На природе хорошо, – соглашаюсь я. – Я немного практиковалась здесь в фотографии. И Ник – тот парень, ты, наверное, и не помнишь, неважно, этот парень, он сказал, что естественное освещение на улице хорошо подходит. Модные блогеры постоянно так делают.

Она усмехается мне.

– Я помню Ника, – говорит она. Затем она усмехается ещё сильнее.

Я розовею. Не могу представить, почему она так на меня смотрит. Он всего лишь парень, который упомянул интересные виды фотографий. Ничего особенного. Я не слышала о нём все лето, да я и не ожидала этого. Что она имеет в виду? Я думала, что мы говорим о модных блогерах.

– Передай мне камеру, – требую я. – Посмотрим, что я смогу сделать.

Если мои пробные съёмки и научили меня хоть чему-то, так это тому, что вы вряд ли получите грандиозные фотографии, просто размахивая камерой и нажимая кнопку. Если нам нужно, чтобы Джесси увидел Аву с лучшей стороны, то фон должен быть правильно подобран, и я должна найти лучший ракурс лица Авы, с наиболее выгодным освещением и тенями, а она должна улыбаться естественно и не слишком сильно, и не делать никаких глупостей с ногтями.

Я перехожу в режим Зены и объясняю Аве, как ей лучше сесть. Я хотела поиграть с глубиной резкости, как делала Грета на галечном пляже, но камера Авы не настолько продвинутая. Вместо этого я концентрируюсь на том, чтобы усадить Аву в хорошую позу и построить кадр так, чтобы сестра была окружена зеленью, на фоне которой голубой шарф выделяется ярким пятном. С некоторых ракурсов лицо Авы выглядит слишком круглым после лечения стероидами, они мне не подходят. Другие подчеркивают её прекрасные скулы и красивый нос. Выглядит хорошо, но когда я повторяю выражение Винса – Немного золотой брони и ты готова! – тогда она оживляется, её фиолетовые глаза сверкают, и я получаю снимок, который может соперничать с цыпочками в красных бикини.

– Вот оно! – говорю ей. – Что я тебе говорила?

Она смотрит на экран камеры и надувает губы.

– Я выгляжу как яйцо, переодетое пиратом.

– Ничего подобного. Посмотри на свою улыбку.

– Ок. Я выгляжу как Энн Хэтуэй, играющая роль яйца, переодетого пиратом.

– Похоже на то, – соглашаюсь я, ухмыляюсь и убираю камеру.

Однако я замечаю, что Ава отправляет Джесси фотографию сразу, как мы возвращаемся домой, а к обеду эта картинка уже стоит на обоях у мамы в телефоне. Это говорит о том, что стоит думать о своих действиях. Фото не дотягивает до стандартов Сэба, я признаю, но это определенно лучшая фотография из всех, что я когда-либо сделала.

Весь обед папа продолжает смотреть на нас, и на меня в частности. Он пытается восхищаться нашей новой внешностью, но усилия заметны.

– Я тут поискал кое-что, – говорит он. – В Ноттинг Хилл есть очень хороший магазин париков, судя по всему. Я вызову такси, чтобы свозить вас туда.

– Мне это не нужно, – говорит Ава. – Мне уже дали один в больнице, ты забыл?

– Я помню, – говорит папа, – Но тот очень простой. Ваша мама и я – мы хотим, чтобы у вас были более естественные и реалистичные парики. Я имею в виду, ты сейчас выглядишь превосходно – он кашляет, – очевидно. Но ваша бабушка... когда она проходила химиотерапию... она сказала, что хороший парик важен. Для... общественных мероприятий. Мы можем позволить это себе, если постараемся. И, Тед, тебе тоже нужен парик.

– Конечно, па, – говорит Ава послушно. – Это очень мило.

Я осознаю, что она в «Сделай родителей счастливыми» режиме. Бедная Ава. Болеть действительно очень изнурительно. Тогда мне пришло в голову: я могу быть довольна своей лысой черепушкой дома, но учёба начнётся через несколько дней. Возможно, папа и прав.

Так что мама сопровождает нас в магазин париков и мы проводим вечность перед зеркалом, превращаясь в разных людей. Это здорово. Сперва я Мерилин Монро, затем Ферджи. Ава – Элизабет Тейлор (запросто), потом Кэти Перри, после – наша старая бабушка. Серьёзно – наша бабушка. С лохматой, короткой, неоднородно светлой стрижкой, точно такой парик она всегда и носит. Жуть.

Я влюбилась в короткий, темный, обтягивающий парик с прямой челкой, в котором я выгляжу как Луиза Брукс в 1920х. (Удивительно, что можно узнать, смотря классический телеканал с сестрой). Я бы хотела взять этот, но это супер-очевидно – парик. Я знаю, что придётся довольствоваться тем, что выглядит примерно, как птичье гнездо. Хотя, когда я описываю его леди в магазине, она приходит в ужас.

В конце концов Ава выбирает шевелюру длиной до плеч с волнистыми локонами. Это называется Скарлетт Йоханссон. Кто бы не захотел купить парик, зовущийся Скарлетт Йоханссон? Тем не менее, Ава засовывает его в сумку, а не надевает сразу.

– У меня от него голова греется, – говорит она.

Продавец кивает.

– Многие мои покупатели говорят то же самое. Хотела бы я, чтобы в парики встраивали кондиционер. Но вы выглядите в нём великолепно. Знаете, вы могли бы быть моделью.

Ава улыбается и перехватывает мой взгляд.

Мой парик, в итоге, называется Роберт Паттинсон. Это о чём-то говорит.