Одинокий орел по имени Бернардо

Глава вторая

Бернардо всегда снился один и тот же сон. Маленький мальчик ждет возвращения матери. В доме никого нет. Бернардо стоит в стороне и наблюдает за ним. Он знает все, что в наступившей темноте думает и чувствует мальчик. Потом стук в дверь, и мир меняется навсегда. Мать никогда не вернется. Она лежит мертвая на дне ущелья в горах. Вместе с отцом она, точно в ловушке, зажата в искореженной машине.

Словно картинки слайдов, сцена меняется. Снова мальчик. Он стоит над телом матери и борется со слезами. Он мысленно произносит отчаянные, мрачные обещания защитить память о ней. Вечно почитать ее. Соседи называли ее проституткой. И тот факт, что ее любовник — большой человек, ничего не менял. Хотя внешне все выглядело прилично. Соседи считались с ней, опасаясь Винсенте Мартелли. Но она все равно оставалась для них проституткой.

Он это знал и поклялся стереть обидный след. Стать сильным человеком, как его отец, и заставить людей уважать ее память.

Но он почти сразу нарушил свою клятву.

Другая сцена. Он прячется в темноте материнского дома. А в доме идет спор, что с ним делать. Ведь ему только двенадцать. Он еще мал, чтобы жить один. Да и дом теперь принадлежит семье покойного отца. Идут разговоры о детском приюте. Он — незаконнорожденный. Без имени, без прав.

Опять стук в дверь. И снова меняется мир. За дверями стоит красивая, хрупкая женщина лет сорока. Синьора Баптиста Мартелли, обманутая жена его отца. Она бы должна ненавидеть его. Но она только печально улыбается и говорит, что приехала, чтобы забрать его домой.

К своему вечному стыду, он плачет. Хотя считает себя взрослым и не должен плакать. Рыдания подавили его. Стало невозможным объяснить, что это его дом и он не хочет другого. Он плакал много дней и не мог остановиться. А тем временем все, что он любил и ценил, у него отняли. Богатые Мартелли проглотили его, беспомощного узника.

В этот момент сна Бернардо всегда просыпался. Он находил свою подушку мокрой, его трясло. Он лежал в своей комнате в Резиденции, где его постоянно мучили кошмары. Только здесь, и нигде больше. Прошло целых двадцать лет. А он снова превратился в мрачного, беспомощного ребенка. Куда подевался жесткий, уверенный в себе мужчина, которого знал мир?

Он натянул джинсы и с голой грудью вышел на балкон. Холодный ночной воздух окончательно пробудил его. Чувство печали постепенно исчезало, и, наконец, он полностью справился с ним.

Завтра он покинет Резиденцию и вернется в свой дом, в горы, к людям, знавшим его мать. Он тоже принадлежит к ним. А сюда он вернется ко дню свадьбы.

Внизу виднелась широкая терраса. Перед глазами мелькнула белая занавеска. Он знал, что ее выдуло ветром из комнаты, где спят невеста и ее компаньонка. Лучше бы ему не думать о ней. Перед ним возникла Энджи, дразнившая его. Она принесла тепло в его жесткую, безотрадную жизнь.

Видение было такое явственное, что когда он услышал смех, то сначала не понял, что она и вправду там. Потом совершенно реальный человеческий голос прошептал:

— Тсс!

Он посмотрел вниз и увидел, что она сидит на каменном выступе террасы и проказливо смотрит прямо на него.

Братья, несомненно, оценили бы это нечаянное свидание. Ренато — цинично. Лоренцо — с веселым смакованием. Бернардо же испытал потрясение: его рассматривали, когда он того не сознавал. И его ужасно смущала собственная голая грудь. Но потом свет луны упал на ее стройные ноги. И волосы распушились так, будто она только что встала с постели. И он подумал — и почти не сомневался, — что под коротким халатиком на ней ничего нет.

Строгое чувство приличия требовало подавить грешную мысль. Ведь она была гостем дома. Но как игнорировать озорной взгляд, с каким она смотрела на него? Или ответ собственного тела на мысль о ее наготе?

— Все неправильно, знаете?

— Что неправильно? — подозрительно спросил он, не понимая.

— Полагается, чтобы Джульетта стояла на балконе, а Ромео смотрел на нее снизу.

Ее голос, словно пение соловья, нежно раздавался в ночном воздухе, а он только и мог, что тупо уставиться на нее.

— Вы не хотите что-нибудь сказать? — Она наклонила голову набок: маленькая, хорошенькая птичка в ожидании.

— Да… Я хотел спросить, вы встали, чтобы наблюдать рассвет? Он уже скоро начнется.

— Это, наверно, чудесно.

— Да. Но еще чудеснее в моем доме. Потому что мой дом выше. — Бернардо набрал в легкие побольше воздуха, чтобы заставить себя сказать: — Я рад, что увидел вас. Я очень рано утром уеду, вернусь домой.

— О.

Вот и все, что она произнесла. Но разочарование, прозвучавшее в ее голосе, вынести было невозможно. И следующие слова вырвались на волю вопреки его твердому решению не произносить их:

— Наверно, вы желали бы поехать со мной?

— Я была бы в восторге.

— Мы выедем очень рано.

— Ни за что! — чуть ли не завизжала она, стараясь помнить о спавших в доме и в то же время выразить свое возмущение. — Я встаю рано, когда хожу на работу. А сейчас я в отпуске.

— Я подожду вас, — очарованный, он усмехнулся. — А сейчас идите обратно в постель. А то проспите.

Она засмеялась и исчезла. Бернардо долго стоял и смотрел на место, где она сидела. Он сознавал, что сделал что-то ужасно опасное для своего покоя. Он повел бы себя мудро, если бы написал ей записку с извинениями, передал ее со слугой и немедленно уехал.

Но он так не сделал. Потому что ему вдруг расхотелось быть мудрым.

Утро прошло в предотъездной суете. Лоренцо отправлялся в Стокгольм, чтобы до свадьбы закончить какую-то работу. Ренато предложил Хедер походить под парусом на его яхте, чтобы решить, годится ли яхта для проведения медового месяца. Энджи вежливо отклонила предложение Ренато сопровождать их с Хедер. Она объяснила, что собирается в горы с Бернардо.

— Будь осторожна, — предупредила ее Хедер.

Энджи улыбнулась, вспомнив прошлую ночь. Серебристый лунный свет, играющий на мышцах Бернардо…

— Разве можно веселиться, думая об осторожности, — пробормотала она, становясь под душ.

Энджи тщательно подбирала туалет. Белые джинсы, темно-голубой топик, подчеркивающий прелестные очертания ее фигуры. Изящные серебряные босоножки и серебряное филигранное ожерелье с такими же серьгами дополняли ее наряд. И, наконец, легкое прикосновение очень дорогих духов.

Она появилась вовремя. Но он уже ждал, стоя возле машины, приспособленной для трудных дорог…

Машины, похожей на своего хозяина. Никаких затей, только сила и бескомпромиссность.

Они быстро выехали из Палермо. Сперва вокруг были поля. Затем они начали подниматься в горы. Но перед тем проехали маленькую деревню с узкими извилистыми улочками. На вершине холма стояла хорошенькая розовая вилла с двумя резными лестницами по бокам.

— Это деревня Эллона, — пояснил Бернардо. — Большая ее часть принадлежит Баптисте. Как и вилла. Мы обычно жили здесь летом. Фактически это было… — Он резко нажал на тормоз, потому что дорогу пересекал цыпленок. Потом сказал несколько слов на сицилийском диалекте, которые прозвучали очень похоже на ругательство.

— Что это значит? — спросила Энджи.

— Не имеет значения. — Он покраснел. — Мне не надо было это говорить.

— Так что «фактически было»?

— Я забыл. Посмотрите вокруг. Какое величие.

Видимо, он снова погрузился в себя, решила Энджи. А когда она попыталась последовать за ним, он предупредил, что этого не допустит. Ей хватило ума не настаивать.

Чем дальше они отъезжали от плодородного побережья, тем больше менялся пейзаж. Земля становилась более суровой, более пустынной.

— Процветание только на побережье, — заговорил Бернардо. — В глубине острова мы живем, как сумеем. Здесь есть посевы, овцы, козы. Иногда выпадает удачный год. Но это ненадежное существование.

— Мы? — удивилась она.

— Мой народ, — просто объяснил он. — Те, кто зависит от меня. Высота вас не беспокоит? — участливо спросил он. — Некоторые люди пугаются серпантина.

— Но не я, — отважно запротестовала она. — На какой мы высоте?

— Около полумили над уровнем моря.

Они поднимались все выше и выше по петляющей горной дороге; все богатства Сицилии лежали под ними. Повсюду виднелись акации и цветущие лимоны, где-то вдали сияло море. Пейзаж становился все более суровым и грандиозным. Они миновали сосновый лес, перед ними открылось плоскогорье с виноградниками, над ним высились крутые скалы с домами фермеров.

— Фермеры давно бросили эти места, — пояснил Бернардо. — Здесь трудно жить зимой.

Они проехали еще несколько миль.

— Смотрите, — сказал он.

Она поднялась на сиденье и задохнулась от удивления и восторга. Впереди виднелось селение будто вырезанное в скале. Место могло бы казаться мрачным и недобрым, если бы не красота скалы, окрашенной в красный цвет. Энджи снова села. Когда они подъехали ближе, она вытаращила глаза от изумления. Ей открылся маленький, очаровательный средневековый город.

— Это Монтедоро, — объявил Бернардо. — Большинству построек здесь семь сотен лет.

Они въехали в город через древние ворота и сразу же начали взбираться вверх по крутой красивой улице, мощенной булыжником. Табличка сообщала, что это «Корсо Гарибальди». С обеих сторон рядами тянулись магазинчики. Во многих из них торговали сладостями и бакалейными товарами. Прохожие и торговцы с любопытством разглядывали машину. Ясно, что все здесь знали Бернардо.

Они ехали очень медленно. На улицах толпились туристы. Из боковой улицы выехала карета. Она заставила их двигаться со скоростью пешехода. В карете, запряженной двумя мулами, которых украшали перья и султаны, сидело пять человек. Но особое внимание Энджи привлекла сама карета.

— Это сицилийская карета, раскрашенная вручную? — спросила она. — Я слышала о них.

— Правильно. Мой друг Бенито и его сын летом зарабатывают на жизнь, давая покататься в своих каретах.

При такой медленной езде у нее хватало времени изучить великолепную ручную работу. По колесам, включая спицы, вился орнамент. А саму карету украшали картины со святыми, рыцарями и драконами. И все это сияло на ярком солнце.

В конце улицы он свернул направо, и они оказались в симпатичном переулке, застроенном серыми каменными домами с балконами, украшенными железной узорной балюстрадой. Затем машина снова свернула, и они въехали в ворота.

— Сейчас мы снова поедем по корсо Гарибальди вверх, к моему дому, — усмехнулся Бернардо.

Вскоре Энджи увидела маленькую площадь с бутиками и кафе — столики под яркими цветными тентами были выставлены на улицу.

Бернардо припарковал машину, вышел и свернул в проход, такой узкий, что она его не заметила. Здесь, в тесноте высоких домов, было почти темно. Когда глаза Энджи привыкли к сумрачному освещению, она увидела узкую дверь в стене.

— Добро пожаловать в мой дом. — Бернардо распахнул дверь в мир магии.

Энджи вошла и с удивлением увидела не темную прихожую, а внутренний дворик под открытым небом с изящными крытыми аркадами по сторонам. В центре находился фонтан. Солнце ловило и наполняло блеском каждую каплю воды.

— Я не ожидала… — выдохнула она.

— Отец купил этот дом для моей матери. В Монтедоро во многих домах есть такие патио. Женщины и дети могут при желании никогда не выходить во внешний мир.

— Он соблюдал традиции, — заметила Энджи.

— Да. И еще это понадобилось потому, что люди часто бывали недобры к моей матери. Ведь родители не были женаты. Так отец защищал мать.

— Как удивительно спрятан этот дворик, — восторгалась Энджи. — Снаружи ни за что не догадаться, что здесь такое чудо.

— Это сделано намеренно. Во внешнем мире суета. Особенно летом, когда город в плену у туристов. Тогда все магазины открыты для них. Из Палермо приезжают знатные семьи и открывают свои летние дома, чтобы спрятаться от жары. Но лето проходит, туристы уезжают, остается только местное население.

— И сколько здесь?

— Человек шестьсот. Зимой Монтедоро похож на призрачный город.

— Как люди живут, когда нет туристов?

— Многие работают на виноградниках. Вы их видели внизу. Ими владеет семья Мартелли, а я управляющий.

В очередной раз она заметила в его речи эту странность. Он так говорил «семья Мартелли», будто сам не принадлежал к ней.

В глубине дома зазвонил телефон. Он извинился и пошел ответить на звонок. Оставшись одна, Энджи разглядывала маленький дворик. В нем чувствовалась суровая элегантность, которая нравилась ей.

Она села у каменного фонтана и стала смотреть на воду. За спиной появился Бернардо. Он не сводил с нее глаз, забыв, наверно, что она может видеть его лицо в воде. У нее перехватило дыхание. Так мог выглядеть мужчина, против воли охваченный удивлением, тревогой, томлением, тоской. Он быстро отступил назад, и лицо исчезло. Когда Энджи повернулась к нему, он не смотрел на нее.

Из кухни появилась крупная женщина лет пятидесяти. Бернардо представил ее как Стеллу, домоправительницу. Стелла поздоровалась с Энджи на отличном английском и сообщила, что вино и закуски ждут их. А она заканчивает готовить настоящую еду. Закуски оказались бобовыми оладьями, горячим сыром, разными травами и печеными помидорами.

— Если это только закуска, то мне не терпится узнать, что же такое настоящая еда, — с веселым изумлением пробормотала Энджи.

— Это будет праздник. — Бернардо налил ей в бокал «марсалу». — Стелла счастлива видеть вас. Она любит демонстрировать свое умение готовить, а я редко привожу сюда гостей.

С бокалом в руке он начал показывать ей дом. Несмотря на красоту, это было суровое место. Немного тяжелой, темной дубовой мебели. На полах, выложенных каменной плиткой, лишь кое-где виднелись лоскутные коврики. Стены голые, каменные или кирпичные. Энджи заметила несколько картин, но это не были ценные работы старых мастеров, как в Резиденции. Одна из них — панорама Монтедоро. Город далеко внизу освещен солнцем и гордо высится над долиной. Потом детские акварели: улицы маленького города и мужчина в темной одежде, какую носит Бернардо.

— Да, подразумевается, что это я. — Он улыбнулся, заметив ее взгляд. — Акварели нарисовали дети местной монастырской школы после того, как я заплатил за них, чтобы у них был выходной день.

Приглядевшись, Энджи заметила слово «Grazie» («спасибо») внизу картины.

— Очаровательно, — проговорила она. — И часто вы их так балуете?

— Они приходят в гости на Рождество, — он пожал плечами. — Иногда совершают путешествие в театр. Школа крошечная. Мне это почти ничего не стоит.

Из кухни появилась Стелла и что-то озабоченно сообщила ему. Он ушел вместе с ней. Энджи продолжала рассматривать дом. Одна дверь осталась полуоткрытой. Она увидела в щель только фрагмент кровати. Поколебавшись мгновение, толкнула дверь, чуть увеличив щель.

Большая кровать занимала почти всю комнату. Голые каменные стены, пол выложен красной плиткой. У кровати коврик. Один плетеный стул и сосновый стол, на котором Бернардо держал некоторые свои вещи. Так могла бы выглядеть келья монаха, если бы не старомодный портрет женщины над кроватью. Энджи уже видела портрет предка Бернардо. Теперь она увидела портрет его матери и поняла, как тесно переплелись в нем они оба.

Лицо женщины заинтриговало ее. Красивое, с пухлым чувственным ртом, чуть тронутым улыбкой. Но в глазах — умных и наблюдательных — таилось что-то такое, что отвращало от нее. Ты несправедлива, подумала о себе Энджи. Это были глаза женщины, попавшей в ловушку ситуации, которая заставила ее бороться за выживание. И она справилась. Однако настороженность и подозрительность матери перешли к сыну.

Тайна Бернардо стала еще загадочнее.

Из осторожности Энджи не стала здесь задерживаться.

В следующей комнате не чувствовалось средневековой атмосферы. Современный компьютер, стол и шкафы с ячейками.

— Здесь я выполняю бумажную работу, — с гримасой сообщил вернувшийся Бернардо. — И благодарю небеса за современную технологию, позволяющую тратить на нее минимум времени.

Два огромных окна в глубине комнаты отражали голубизну неба. Энджи распахнула их и отпрянула: глазам ее открылся крутой обрыв в долину. У нее захватило дух, закружилась голова.

В мгновение ока Бернардо очутился рядом и обхватил ее за талию.

— Мне надо было предупредить вас, что окно открывается прямо в обрыв.

— Все в порядке. Я не боюсь высоты. Я просто поражена.

— Отойдем от окна, — сказал он, втягивая ее в комнату. — Так лучше.

Он всего лишь совсем легко обхватил ее за талию, но она почувствовала стальную силу этого мужчины, которая приводила ее в восторг и ужас. Сердце билось в предвидении чего-то необычного. Она ощущала жар его тела и вдыхала острый мужской запах. И конечно, он тоже воспринимал ее реакцию на него. Такое не утаишь и не спрячешь.

В следующее мгновение она встретилась с ним взглядом и увидела все, что хотела. Тем не менее, он отпустил ее, сохраняя безопасное расстояние между ними.

— У Стеллы сейчас будет готов ленч, — сказал он не очень твердым голосом. — Еда отличная, и мы не должны заставлять ее ждать.

Стол был накрыт в простой комнате рядом с кухней. Белые стены, выложенный красными плитками пол, два французских окна, смотревшие прямо на фонтан.

— Волшебное место, — выдохнула она, — когда они принялись за еду.

— В это время года. Зимой разве что несколько человек находят его волшебным. На этой высоте холод бывает ужасным. Иногда я вижу в окно только снег и туман, которые словно отрезают долину. Будто паришь над облаками.

— Но вы же можете жить в Резиденции?

— Могу. Но не живу.

— Но ведь там и ваш дом тоже?

— Нет, — отрезал он и взглянул на нее. — Уверен, что вы слышали всю историю.

— Какую-то часть, — призналась она. — Откуда мне знать, если вы так остро реагируете?

— Я?

— В аэропорту Лоренцо представил вас как своего брата, а вы поспешили уточнить: «сводного брата». Будто хотите, чтобы каждый знал: вы — другой породы.

— Конечно, нет. Просто мне не нравится плавать под фальшивым флагом.

— Но разве это не то же самое, только другими словами? — мягко спросила она.

— Да. По-видимому, это так, — подумав, ответил он.

— Почему вы не позволяете себе быть членом семьи?

— Потому что я не принадлежу к ней, — просто ответил он. — Я родился в другой семье — моей матери и моего отца. Мое имя Бернардо Торнезе. Для здешних жителей оно и сейчас единственное.

— Только для них?

— По документам я Мартелли, — немного поколебавшись, продолжал он. — Баптиста изменила мою фамилию, еще когда я был ребенком и не мог помешать этому.

— Но она, должно быть, хотела быть доброй и дать вам имя вашего отца.

— Знаю. И почитаю ее за это. Почитаю за доброту. Ей нелегко было взять меня и жить со мной рядом — ведь я постоянно напоминал ей о неверности мужа. Она проявила доброту ко мне и в других делах. Отец купил этот дом и другую собственность в деревне, вероятно, для того, чтобы передать ее моей матери, а потом и мне. Но когда он погиб, все было записано на его имя и перешло к Баптисте. Она сказала, что эта собственность по праву принадлежит мне, и записала ее на меня. И, пока я не вырос, управляла ею.

— Какая потрясающая женщина!

— Да. Чувство долга по отношению ко мне никогда не изменяло ей.

— Но разве это только долг? Возможно, она любила вас?

— Как она могла любить? — нахмурился он. — Подумайте, ведь она должна была ненавидеть мою мать!

— Вы когда-нибудь ощущали эту ненависть в ее поступках?

— Никогда. Она относилась ко мне так же, как к собственным сыновьям. Но я всегда удивлялся, что стоит за этим.

Энджи собиралась сказать какие-то принятые в таких случаях вежливые слова, но вспомнила свое вчерашнее впечатление о Баптисте. За очаровательной внешностью пожилой женщины скрывалась стальная воля.

— Как вы познакомились с ней? — спросила Энджи.

— Она появилась здесь через несколько дней после смерти родителей. И объявила, что приехала забрать меня в дом моего отца. Я не хотел ехать. Но у меня не было выбора. При первой же возможности я убежал.

— И прибежали сюда, — сказала Энджи и получила в награду за понимание улыбку.

— Да, я прибежал сюда. Я понимал: мое место именно здесь. Конечно, меня отправили назад. Я снова убежал. В тот раз я спрятался в горах. Когда меня нашли, у меня начиналась горячка. Выздоровев, я понял, что убегать бесполезно. Многие женщины на месте Баптисты отступились бы от меня. По-моему, я вел себя как неблагодарный, бессовестный тип…

— Но вы же были ребенком и потеряли родителей, — сочувственно перебила его Энджи.

— Да. Случись это немного позже, я бы, вероятно, сумел лучше оценить ее щедрость. А так я видел только попытку стереть память о моей матери. Вот почему я цеплялся за ее имя. В глубине души я и сейчас Бернардо Торнезе.

Он открылся ей. И Энджи рискнула спросить:

— Что вы собирались сказать о вилле Эллона, когда мы ехали вверх?

— Вилла, которую вы видели, часть поместья Белла Розариа. Оно принадлежит Баптисте. Когда я выздоровел после горячки, она привезла меня туда. Я просыпался каждую ночь и слышал ее рыдания из-за смерти моего отца.

Энджи затаила дыхание. Она поняла: здесь произошло что-то красивое и таинственное. Но не успела она заговорить, как он вымученно улыбнулся.

— Почему мы говорим о печальном? Давайте выйдем с вином на воздух.

Тени становились все длиннее. От фонтана шел восхитительный холодок. Улыбаясь, она наблюдала за их отражением в воде. Но что-то заставило ее поднять голову. От того, что она увидела в глазах Бернардо, у нее перехватило горло.

Он медленно, почти благоговейно взял ее руку в свою. И молчал. В тишине Энджи слышала, как бухало ее сердце. Он даже не поцеловал ее. И руки касался неуверенно, словно мальчик. Но Энджи чувствовала, как бурно она отвечает на его прикосновение. Это почти напугало ее.

Такой ход событий не предполагался. Раньше она всегда держала положение под контролем. И вдруг даже собственные чувства перестали подчиняться ей. Как у человека, собиравшегося совершить однодневное приятное путешествие и вдруг обнаружившего себя запертым в мчавшемся поезде дальнего следования. Еще момент — и он по-настоящему поцелует ее. Она страстно хотела этого.

Мягкая трель мобильного телефона разрушила очарование момента. Бернардо глубоко вздохнул и яростно произнес: «Да?» Энджи наблюдала, как менялось его лицо, пока он слушал.

— Мы подъедем прямо туда, — наконец сказал он и закрыл телефон. — Звонил Ренато. На яхте произошел несчастный случай. Хедер чуть не утонула. Он просит, чтобы вы немедленно приехали к ней.

— Конечно!

— Они с Ренато отправились кататься на водных лыжах, — кратко объяснил он по дороге. — Она упала. Когда он вернулся, чтобы найти ее, она уже ушла под воду. Это был ужасный момент. Но похоже, он нашел ее довольно быстро. Он звонил с яхты. Они придут в порт в одно время с нами.

Наконец показался порт Монделло. «Санта Мария» только что пришвартовалась. Энджи на ходу выпрыгнула из машины и ухватилась за протянутую с яхты руку Ренато.

Хедер спала в большой спальне. К своему облегчению, Энджи нашла, что цвет лица у подруги хороший и дыхание нормальное. Она провела рукой по ее волосам. Хедер проснулась и сонно улыбнулась.

— Войны уже начались, — проговорила Энджи. — Ренато послал за мной.

— Надеюсь, это произошло не в самую трудную минуту. — Хедер лукаво улыбнулась.

— Минуты еще впереди. — Энджи поняла, что покраснела. — Я хочу, чтобы ты завтра не вставала и провела день в постели. Мы поедем в Резиденцию, как только тебе станет лучше.

Ренато привез их домой. Энджи сидела в машине с Хедер. Бернардо следовал за ними. Она пыталась все внимание сосредоточить на подруге. Но невольно мысли возвращались в Монтедоро, в другой мир, где парят орлы и свободна душа.