Огненный вихрь любви

Глава 9

Макс открыл глаза. Поморгал.

— Неужели я еще в постели? — поинтересовался он сам у себя. — Ой, — Морган дотронулся до ноющей левой щеки и проснулся окончательно. Вспомнил о вчерашнем вечере. «Этого наглеца за соседним столиком нужно было просто удавить из-за его непристойного отношения к Эмме», — подумал Макс и вздохнул.

«Я даже не мог и предположить раньше, что полезу драться. Нет, все-таки здорово я ударил того хама, — похвалил он себя. — Но что на меня так подействовало, что я полностью потерял над собой контроль?» — недоумевал Макс.

Он потянулся и только сейчас обнаружил еще один синяк на заднем месте, шея не поворачивалась. «Слава Богу, хоть голова цела, — думал Морган, потирая шрам. — А ведь могли так намять бока… Это же надо, как я вчера разошелся. Да, давно со мной этого не было».

Странно, но он чувствовал, будто тяжелый груз свалился с плеч. Душа с легкостью парила под веселую музыку, музыку Эммы (нельзя сказать, чтобы это ему нравилось, ведь он привык маршировать под собственного барабанщика). Макс схватился за голову.

— Слава Богу, ты в порядке, — хихикнула Эмма. От запаха кофе и жареной грудинки Максу стало нехорошо.

— Опять побывала на стойке? — неестественно сострил он.

— Я не могла больше тебя ждать.

— Ты дурно на меня влияешь. Водишь меня в сомнительные места, — Эмма села на кровать. Запах пищи становился просто нестерпимым. Макс застонал.

— Ничего страшного, — нежно сказала Эмма, взяла Макса за руку и дала маленький стаканчик. — Выпей глоток.

— Это какое-нибудь тошнотворное зелье домашнего изготовления?

Эмма поднесла стаканчик к его губам. Макс со вздохом покорно выпил.

— По вкусу напоминает мяту, — распробовав, удивленно сказал он и отдал стаканчик. — Что это?

— Ш-ш-ш… три, два, один, сейчас!

Желудок судорожно сжался, Макс прикусил губу, чтобы не застонать от боли. Неожиданно боль отпустила… и похмельный синдром улетучился вместе с нею.

— Что… что это за чудодейственное вещество? — испуганно спросил Морган. — Действие просто поразительное. Это сделала твоя мама?

— Да.

— Ну и ну! Если не умрешь от желудочных спазмов, то будешь долго жить.

— Мама бы меня прокляла, если бы узнала, для чего я использую эту настойку.

— А для чего она предназначена?

— Снимать менструальные спазмы.

— Что? — Макс чуть не задохнулся.

— Не переживай, — успокаивала его Эмма. — Грудь от нее не вырастет. Это безобидное средство. Однажды утром Сисси не могла подняться с постели и я проэкспериментировала.

— Все-таки кто эта Сисси?

— Сисси — друг. Ей, наверно, лет сто, но это обстоятельство не мешает ей быть экзальтированной особой. Когда я попадаю в неприятные истории, она всегда меня защищает. Она — писательница, одна из так называемого «потерянного поколения», частенько я ей печатаю рукописи, чтобы заработать денег. У нее — артрит. Сисси будет в Сент-Луисе через пару недель, она приглашена на благотворительный бал.

— Ее имя случайно не «Чеймверз»?

— Да.

— Боже мой, ты знаешь одного из десяти лучших авторов нашей страны и зовешь ее просто писательницей? У тебя нет совести!

— У меня есть. У Сисси — нет.

— От этого зелья… — Макс сморщился и потер кадык.

— Не беспокойся, Макс. Мама не может положить ничего вредного в свои снадобья, — проговорила Эмма, нежно коснувшись лица Макса. — Может, принести льда?

— Нет, — сказал он и потянул одеяло, сообразив, что на нем ничего нет… и она сидит на кровати. Макс отодвинулся от Эммы, и ушибленный копчик дал знать о себе. Теперь Моргану было все равно, кто сидит на кровати, страсть потухла, не успев разгореться. Макс с облегчением вздохнул.

— Тарелка на шесть часов, — проворковала Эмма, поставив поднос ему на колени. Мягкий шелк скользнул по его руке. — Апельсиновый сок на одиннадцать, кофе — час. Гренки слева от тарелки, бекон на двенадцать.

От удивления карие глаза Макса округлились.

— Откуда ты это знаешь?

— Как ты думаешь, что я делала в твоем книжном шкафу?

— О, — он вспомнил те многочисленные руководства, которые покупала Шаннон, но никогда не читала. — Спасибо.

Макс ел, Эмма молча смотрела на него. Всю ночь она металась в постели, не зная, что делать. В какой-то момент Эмма поняла, что была очень наивной, полагая, что Макса так просто соблазнить. Он будет бороться с ней, он будет бороться с собой — лишь бы не потерять власть. Макс хочет распоряжаться своей жизнью, но почему это значит, что она не может стать ее частью?

Эмма посмотрела на Макса, будто видела его в первый раз. Предчувствие никогда не обманывало ее. Сегодня Макс ведет себя не совсем обычно. Баррикады еще на месте, но, казалось, защитники покинули их.

Ах, как жаль, что она не может знать, что думает и чувствует Макс. Вот Диана, у нее бы получилось… В детстве они с сестрой бродили по острову и наблюдали за жизнью маленьких зверей. Диана их очень любила, и они отвечали ей тем же. Крошечные создания забывали о природных инстинктах и шли к ней прямо в руки, благодаря терпению и любви.

«Сегодня Макс настроен не так решительно, значит…» — думала Эмма, и от этой мысли соски стали твердыми, прикрытые шелком ночной рубашки. Как хорошо, что она не переоделась. Терпение и любовь.

— Эмма, — нежно позвал Макс. — Я… я не хочу больше.

Она посмотрела на недоеденный завтрак.

— Может быть, подогреть?

— Нет, — Макс поднял поднос и протянул Эмме. — Поставь, пожалуйста, вниз.

Взяв поднос дрожащими руками, она поставила его на пол и повернулась к нему.

— Хочешь что-нибудь еще? — спросила она взволнованным голосом.

— Да, — он потянулся за ее рукой. Эмма, сидевшая на кровати, стремительно подала ее. Простыня соскользнула, обнажив широкую грудь, поросшую темно-каштановыми жесткими волосками. Вместо того, чтобы поправить простыню, Макс нежно гладил тонкие пальцы.

— Эмма, почему ты делаешь это все? — медленно проговорил Макс. — Игра и все остальное…

— Я хочу понять тебя. Почему ты прячешься от людей?

— Я не прячусь, Эмма, — нахмурился Макс, озадаченный ее словами. — Просто не люблю толпу. В любой момент можно споткнуться, налететь на кого-нибудь или… или заблудиться!

— Не любишь попадать в глупое положение? — вспыхнула Эмма. Макс молча кивнул головой. — Большинство людей в той или иной мере ставят себя в глупое положение, — она криво усмехнулась. — Добро пожаловать, мистер Морган, в реальный мир. Вас приветствует королева абсурда, — на мгновение Эмма замерла, как пантера перед прыжком, и, наконец, выдохнула: — Я сделаю это.

— Что? — настойчиво спросил Макс и нежно прикоснулся к ее щеке.

— Я хочу тебя, Макс, — тихо сказала она и поцеловала его ладонь.

— Эмма…

— Ты не представляешь, что творилось со мной прошлой ночью, я чуть не сошла с ума… Но я не стыжусь своих желаний, не боюсь своих желаний, — выпалила она. — Единственно, чего я боюсь, — это то, что ты можешь обидеть меня.

— Эмма, милая, я никогда не обижу тебя, клянусь.

— Тогда тебе лучше быстро поцеловать меня, не то, обещаю, что спрячу трость и привяжу Дикси к дереву!

Макс положил руку на плечи и потянул Эмму к себе. Губы его были свежи и солоноваты, как вкус моря. Он целовал глаза, щеки, рот, дразня, проводил по губам языком. Волны желания, нежности, самозабвения окатывают душу Эммы. Ослабевшая, она льнет к нему, руки скользят по жестким волосам, пальцы находят маленький твердый сосок и нежно сжимают его. Эмма слышит приглушенный стон, вырвавшийся из мужской груди.

Внезапно Макс хватает ее за плечи и приподнимает над собой. Она смотрит на смущенного Моргана, охваченного страстью, и заставляет себя молчать.

— Я не могу больше с тобой бороться, — хрипло проговорил он. — Ты знаешь это.

— Конечно, — шепчет она.

— Но я не могу предохранить тебя.

— Можешь, — смущенно сказала Эмма и покраснела. — Проверь верхний ящик в тумбочке. Я положила их вчера вечером перед тем, как мы ушли.

— Неужели ты думала, что я мог… — возмущенный Макс не смог договорить.

— Ты убегал от меня, словно заяц с горящим хвостом, — хихикала Эмма. — Мне кажется, что ты бы не позаботился об этом.

— О, — грустно улыбнулся Макс.

«Терпение и любовь, любовь и терпение», — твердила про себя Эмма.

— Я не прошу луну, Макс.

— Только меня?

— Только тебя, — она нежно провела пальцами по белеющему шраму. — Прямо сейчас.

Макс вздрогнул, руки его ослабели. Эмма наклонилась и поцеловала коричневый кружок на его груди.

— Всего целиком, без условий и сожалений, — шепчет Эмма, касаясь губами колючего подбородка. — Позволь любить тебя, — стонет она и целует сжатые губы. — Я хочу любить тебя.

Макс нежно ответил на легкий поцелуй, потом припал к губам Эммы, кончиком языка лаская чувственный рот, руки скользнули по шелку.

— Эмма, — прошептал Макс, освобождая Эмму от ночной сорочки, — ты уверена?

Тело ее ответило красноречивее всяких слов.

— Еще никогда и ни в чем я не была так уверена, — пробормотала она и снова поцеловала.

Раздев ее полностью, Макс целует гладкие плечи, тонкую шею, покусывает мочки ушей, грудь. Руки скользят по телу, находят грудь, сжимают ее, пощипывают соски — бутоны призывно поднимаются. Неожиданно пальцы отпускают их, пробегают вдоль тела, гладят трепещущие бедра, словно успокаивая, и снова бегут вверх, на обратном пути встречают грудь и вознаграждают ее за долгое ожидание.

Со стоном Макс отпускает себя на волю, на волю собственного тела и неуемной страсти. Разум растворяется в волшебном аромате. Только одно желание — обладать этим прекрасным телом.

Возбуждение росло в ней, посылая властные импульсы во все уголки вздрагивающего тела. Губы ищут и находят ее губы, язык проникает внутрь, лижет зубы, щекочет небо, встречается с ее языком, борется с ним, жаркий, влажный, вызывающий слезы предвкушения на ресницах. Эмма в таком восторге: кажется, вот-вот сладкая волна наслаждения захлестнет и ее. Нет, она сдастся потом, истомившись игрой. Некое растение продолжало расти в ней, пускать корни, разбрасывать бесконечные ветки с силой более мощной, чем сила разума…

— Не спеши, — шепчет Макс и гладит ее крепкий живот, будто холку разгоряченной лошади.

— В следующий раз, — хрипло проговорила Эмма. — Я хочу тебя сейчас.

— Я знаю, — тяжело вздохнул он, опускаясь все ниже и ниже. Сильные руки опрокинули Эмму на подушки, пальцы становятся все настойчивее, прокладывая себе путь к заветному плоду. Вот они пробежали по всему паху, потом ладонь принялась как бы разглаживать складки, но пальцы уже на лобке, путаются в руне, покрывающем его, и находят крохотную точку, узкую щель, раздвигают ее. Крик восторга рвется из груди Эммы. Ладонь ласкает горячую, вздрагивающую расщелину, будто бы успокаивая, ласкает ее, не торопясь, поглаживает лепестки губ, чуть-чуть раздвигает их и медленно приближается к бутону плоти. Эмма уже не сдерживает стоны, чувствуя на животе мощное и упругое орудие, и задыхается от ожидания.

Она нежно прикасается к длинной и крепкой флейте, на которой мужчины поют песнь любви. Макс, простонав, плотнее смыкает губы вокруг твердого соска.

Слезы радости замерли на ресницах, когда Макс сразу вошел в распахнутые ворота, одним ударом погрузившись во влажную глубину Эммы до самого дна.

— Ты такая… горячая, — слышит она страстный шепот.

Он поднимается над Эммой, почти полностью вытаскивая свое копье. Она жалобно стонет и посылает трепещущее лоно вослед.

— Пожалуйста, — взмолилась Эмма, — Макс, пожалуйста, я прошу тебя.

Она чуть не зарыдала от одиночества и, царапая влажную спину, обхватила его стройными ногами. И он заполнил ее снова. И снова. Ее тело, тело гибкого, хищного зверя, покорно раскрывалось навстречу любым желанием своего обладателя. Он наносил ей быстрые могучие удары, погружаясь с каждым разом все глубже и глубже. Стон переходит в плач, плач — в крик. Сладчайший восторг уносит Эмму в другой мир, истома охватывает все тело, и она замирает… Но ненадолго.

Дыхание участилось, обнимавшие ее руки напряглись, и возродившееся тело старалось убедить Макса не медлить, пытаясь помочь мужчине поскорее испытать последний трепет. Темп все более убыстрялся, заставляя Эмму кричать при каждом ударе.

С протяжным громким стоном Макс пролился, и она вторила ему радостными всхлипами. Бушевавшая в ней буря сменилась величественным покоем, ясной безмятежностью. Она прижалась к шершавой щеке, покусывая и целуя ее, и заплакала от радости.

Макс нежно поцеловал Эмму.

— Эмма? — прошептал Макс. — Милая, я обидел тебя? Тебе больно? Ради Бога, прости меня. Я не знал… — растерянно проговорил он. «Боже, разве можно быть таким невнимательным, — ругал Макс себя. — Она же такая нежная, хрупкая…»

— Не это, — счастливо хихикая, Эмма потянулась к Максу. — Ты не обидел меня. Я не ожидала…

«Я тоже», — подумал Макс, но вслух произнес:

— Ты? Ты не можешь найти слов? — съязвил он и торжественно добавил:

— Небеса обрушились, и ад застыл.

— Нельзя быть таким самодовольным, — она шлепнула его по плечу.

— Ведьма.

— Тиран.

Он провел, едва касаясь, по темным завиткам и осторожно спросил:

— После жениха у тебя никого не было, правильно?

— Правильно, — тихо ответила Эмма, но тут же натянуто рассмеялась. — Но был бы, если бы я знала…

— Тише, любимая, тише, — проникновенно пропел Макс и крепко обнял. Слизнув соленую слезинку, он нежно прикоснулся губами к еще пылающим щекам.

— Это когда-нибудь тебя злит? — спросила она, перебирая волосы на его груди.

— Что меня злит? — удивился Макс и, убрав ее руку с груди, поцеловал пальцы.

— Быть слепым.

— Иногда, — улыбнулся он, вопрос не причинил боли. — Я всегда считал, что зрение восстановится: даже тогда, когда проходит курс обучения перед выпиской из больницы. На нем настояли врачи. Пробыв дома несколько дней, я вызвал доктора к себе домой и потребовал дополнительного обследования. Он предупредил меня, что тестирование не даст положительных результатов… Я не верил… — пальцы его бродили по лицу Эммы, помогая воображению дорисовывать облик молодой женщины.

— Что произошло потом?

— Врач был прав: ответ был отрицательным. Но я никак не мог смириться с мыслью, что навсегда останусь слепым: целый день я провел, ломая все, что попадалось под горячую руку, и кричал на весь дом благим матом. А потом напился, — Макс тяжело вздохнул. — Когда я проснулся, глаза мои по-прежнему ничего не видели, и у меня не было волшебного зелья твоей мамы, — он грустно улыбнулся. — Тогда я понял, что нужно решать: либо влачить жалкое существование, либо жить полноценной жизнью. Начал я с того, что выучил шрифт Брайля.

— Это только часть обучения?

— И да, и нет. Ты не поверишь, существуют аппараты для чтения книг с обычным шрифтом или просто записанные на магнитофонную пленку, поэтому шрифт Брайля можно было и не учить. Но мне нравится читать больше, чем слушать, да и баночки с едой, полки с одеждой — все помечено шрифтом. А что касается слепоты… Человек ко всему привыкает.

— Неужели?

— Сейчас я расстраиваюсь только тогда, когда неожиданно на что-то или кого-то наталкиваюсь, или вместо какой-нибудь вещи хватаю воздух, или, — улыбка исчезла с лица Макса, — или когда я занимаюсь любовью с красивой женщиной и не вижу ее лица.

Она прильнула к его груди и прошептала:

— Я закрываю глаза, я хочу знать тебя, как ты меня, — и тянется к соску, смыкает губы, трогает его кончиком языка. Желание с новой силой просыпается в нем. — Я хочу видеть тебя так, как ты видишь меня.

— Эмма, — Макс удивлен, восхищен, сражен. Рука скользит вдоль спины, поглаживает упругие бедра. Эмма поднимается над ним и покрывает его лицо поцелуями. — Эмма, ты…

— Ш-ш-ш… не говори, — пальцы притрагиваются к его губам. — Только чувствуй, Макс. Чувствуй меня, чувствуй мою любовь.

— Да, Эмма, да, — порывисто ответил он и поймал ее пальцы губами.

— Макс, я счастлива, — простонала Эмма…

— Оказывается, ты не так уж и наивна, — пробормотал Макс, когда они оба перевели дыхание.

— Оказывается, — хихикнула довольная Эмма, устало потягиваясь в объятиях Макса.

— Еще бы немного, и я бы умер, — улыбаясь, проговорил он. Черные кудряшки щекотали ему губы.

— Это прекрасная смерть, — дразня, она провела рукой по его плоскому животу и дальше вниз. Протяжно простонав, Макс схватил ее руку еще до того, как она успела добраться до изящного жезла.

— В тебе есть хоть капля жалости, женщина? — приподнявшись на локте, спросил он.

— Нет, — гордо ответила Эмма, яростно сопротивляясь. — Эгоист, ты портишь удовольствие другим.

— Вот как, — протянул Макс. — Интересно, который сейчас час?

— Не знаю, и мне все равно.

— Я хочу есть, — твердо сказал он. — Ты не хочешь поплавать перед ленчем?

— Прямо так? В чем мать родила? — Эмма смотрела на Макса широко распахнутыми глазами. — Что скажет Бенно?

— У него выходной. Ну так что, согласна?

— Согласна, — эхом ответила Эмма, выбираясь из постели. — Давай, кто вперед! Догоняй, — крикнула она и выбежала из комнаты.

— Так нечестно! — бросил он ей в след. — Ты же знаешь, я не могу бегать!

— Ay, бедное дитя, — позвала Эмма, весело смеясь. — Значит, я выиграю!

Макс решительно поднялся, потянулся, и счастливая улыбка осветила его лицо. Как он раньше жил без Эммы? Но, нахмурившись, Макс отогнал эту мысль от себя.

— Почему у тебя дерево растет над бассейном? Листья падают в воду.

— Над бассейном есть дерево? — разыгрывая удивление, спросил Макс, глубоко вдохнул горячий воздух, распахнул дверь, выпуская радостную Дикси.

— Макс!

Он схватил Эмму за голые плечи и резко повернул к себе.

— Теперь, Эмма, тебе не следует ходить вокруг да около, рассказывая всякие небылицы, — строго предупредил он, старательно хмурясь, чтобы не рассмеяться.

— Мои? Небылицы?

— Сейчас мы это проверим, — он тяжело вздохнул и подхватил Эмму на руки.

— Макс! Что ты делаешь?

— Проверяю твои слова, — тем же тоном проговорил Макс и зашагал к бассейну, не забывая внимательно считать ступеньки. Видя, что ее слова не возымели никакого действия, Эмма предприняла еще одну попытку остановить Макса и пронзительно взвизгнула:

— Макс!

— Итак, куда я поместил этот бассейн? — вслух рассуждал он. Десять, одиннадцать…

— Макс!

— Теперь я вспомнил! — с облегчением сказал он, заходя в прохладную воду. Эмма крепко обхватила его шею.

— Ты сумасшедший, ты знаешь это? — поинтересовалась драгоценная ноша.

— Ш-ш-ш… Это великая тайна.

Эмма приникла к губам, дразня их кончиком языка, и услышала, как срывается стон с этих губ и летит в нее, заставляя дрожать ее тело.

— Я думала, что ты устал, — жарко шепчет она.

— У меня открылось второе дыхание.

— Ты хочешь сказать, третье? — весело спросила Эмма. Он улыбнулся ей в ответ. — Твоя улыбка, как луч солнца, Максвелл Морган.

— И твоя улыбка, как луч солнца, Эмма Маклин, — он коснулся ямочек на ее щеках, она — цап! — укусила за палец. — И зубы тоже!

Эмма укусила еще раз и неожиданно возбужденно заговорила:

— У меня есть идея! Почему бы нам не пойти в Юнион Стейшен?

— У меня на уме есть кое-что получше, моя маленькая девочка, — пробормотал Макс и озорно усмехнулся. — Ты поможешь мне приготовить ланч?

— Я бы хотела, но… — смиренно проговорила Эмма, тяжело вздохнув, — грозный хозяин не разрешает мне заходить на кухню.

— Хорошо, мисс Маклин, я беру свои слова обратно, — примирительно сказал Макс. На душе потеплело, когда он представил Эмму, порхающей на его кухне. Макс сильнее прижал ее к себе, стараясь не думать о том, что, возможно, она скоро уйдет из его жизни.

— Кажется, мой дом любит тебя, — хихикнул Макс. — Ты останешься, пока не придут результаты рыночной проверки?

— Все ясно — тебе нужна женщина, с которой ты насыщал бы свою невероятную похоть.

В этих насмешливых словах слышалась надежда одинокого сердца — найти любовь. «Пусть наши отношения остаются такими же легкими, необязательными, иначе… иначе я буду просто дураком», — с сожалением думал Макс.

— Разумеется. Ты останешься?

Эмма ответила не сразу.

— И мне придется выполнять отвратительные обязанности, которые не имеют никакого отношения к гостям? Стирка белья, уборка?

— Пока можешь только готовить, — шутливо приказал он.

— Моя мама воспитывала приличных детей, — гордо сказала Эмма. — Она научила меня одному секретному рецепту, как готовить курицу.

— Значит, ты согласна?

— Если мне не изменяет память, результаты будут недели через две, правильно? Мой друг примерно в это же время прибудет в Сент-Луис, — она потерлась щекой о свежую щетину. — Уговорил, я останусь у тебя — все же лучше, чем в отеле. Но, мне кажется, ты даже не подозреваешь, что тебя ожидает в ближайшем будущем.

Макс громко вздохнул. Он знал.