Охотничьи угодья

Глава 3

По мнению Анны, Дана была храброй женщиной, сначала разозлила их, а потом решила поделиться сокровенным. Фейри старалась ничем не показывать, как ей важно их мнение, но тело ее выдавало.

У Анны перехватило дыхание при взгляде на картину. Она была мастерски написана, изысканна в деталях, цвете и фактуре. Статная молодая женщина с рыжеватыми волосами и бледным лицом смотрела на них с картины, прислонившись головой к оштукатуренной стене. В руках она держала хрупкий желтый

цветок.

Цвета казались не совсем реалистичными, более яркими, но было что-то знакомое в изгибе женской щеки и форме ее плеча.

— Похоже на работу одного из старых голландских мастеров, — заметила Анна.

— Вермеер, — согласился Чарльз. — Но я никогда не видел этой картины.

Фейри вздохнула и подошла к столу. Она начала чистить свои кисти быстрыми, почти лихорадочными движениями.

— Никто не видел, с тех пор как картина погибла в пожаре пару столетий назад. И никто никогда не увидит, потому что это не та картина. — Она взглянула на Анну. — Ты права, это Вермеер. На что смотрит эта женщина?

Неожиданно гламур фейри рассеялся перед глазами Анны, и она разглядела ее истинное лицо.

Чуждая и… одновременно узнаваемая. Тролль сказал, что ему было не очень больно. Эта женщина — хищница, очень опасная хищница.

Чувствуя себя неуютно под этим странным взглядом, Анна покачала головой.

— Я не знаю.

Дана резко махнула рукой.

— Ты не туда смотришь.

Анна покосилась на женщину на картине, которая встретила ее взгляд ясными голубыми глазами, на несколько тонов светлее, чем у Даны. Единственный ответ, который пришел ей в голову, был глупым, но она все равно сказала:

— На кого-то здесь, в этой комнате?

Плечи Даны поникли, и она повернулась к Чарльзу.

— Нет. А ты видишь? Когда художник закончил оригинал, то притащил крестьянина с улицы, и даже тот необразованный дурак смог это увидеть. Ученики Вермеера, те, кто были там в тот день, когда художник закончил картину, назвали ее словами крестьянина: «Она смотрит на любовь». Сам Вермеер назвал эту картину «Женщина с желтым цветком» или как-то еще более прозаично.

Анна смотрела на картину, и чем больше на нее глядела, тем больше запутывалась. Ничто не могло отнять мастерство, с которым передавалась сочная текстура кожи, волос и ткани женского платья, но это походило на прослушивание одной из тех компьютерных программ, которые проигрывают ноты: идеальное техническое мастерство… и никакой души.

— Я не очень разбираюсь в картинах, — попыталась оправдаться Анна.

Дана покачала головой и печально ей улыбнулась, спрятав хищницу внутри себя.

— Все в порядке. Мой народ проклят любовью к красивым вещам и отсутствием способности их создавать. — Она вытерла руки. — Не все фейри, конечно. Но многие из нас, кто наиболее глубоко погружен в магию, отказываются от творческих способностей всех видов.

— Драконы такие же, — туманно сказал Чарльз.

Он знал дракона? Анна заинтересованно посмотрела на него. Он слегка улыбнулся, но его внимание было приковано к фейри, которая прекратила уборку.

— Драконы тоже не могут творить?

Чарльз пожал плечами.

— Так говорит мой отец. В основном он говорит только то, что считает правдой.

Дана улыбнулась, и словно в комнате выглянуло солнце.

— Быть похожей на драконов не так уж плохо. Я видела только одного, — ответила она. — Встреча получилась мимолетной, но он был… как Вермеер. Произведением искусства.

Он наклонил голову.

— Вот именно.

Дана точно так же наклонила голову и внимательно посмотрела на Чарльза.

— Ты — смертоносная рука маррока. Грубый. Опасный.

— Верно, — согласился Чарльз.

Анне показалось интересным, что фейри считали «грубость» более значимой, чем «опасность».

— Меня привлекло это в тебе, — продолжила Дана. — Я бы сказала, что знаю тебя довольно хорошо. Но никогда не предполагала, что ты также можешь быть добрым. — Она положила руки ему на плечи и, улыбнувшись Анне, поцеловала его в щеку. Анна чувствовала пульсацию магии, когда Дана накинула ее на Чарльза, как мантию или сеть. Магия соскользнула, но даже Анна, которая не находилась в центре ее внимания, почувствовала наваждение и похоть, которые она вызывала.

— Вот, — обратилась Дана к Анне. — Даже сестра не могла бы быть более осмотрительной. Итак, ты вроде бы сказал, что принес кое-что для меня.

Она не лгала. А если бы и так, Анна не сумела бы определить этого, а фейри не могли лгать, верно? Возможно, магия исходит от них непроизвольно, и это случалось каждый раз, а фейри даже не замечали этого.

Вроде бы Чарльза это не затронуло, но трудно сказать наверняка. По его лицу как обычно ничего нельзя прочитать. Даже супружеская связь не помогла Анне.

Но он должен был почувствовать поцелуй фейри с такой магией. Но в ответ ни влечения, ни восхищения, ни похоти?

Добровольно или нет, но магия фейри направлена на него, Анны коснулась только малейшая тень, хотя ее в жизни не привлекали женщины.

Анна слегка коснулась руки Чарльза. Ему не удалось восстановить свои барьеры против нее, и внезапно она точно поняла, что он чувствовал к Дане Ши — настороженность. Не желание или страх, а настороженность и уважение, как один хищник к другому на нейтральной территории. А еще был братец волк…

Анна слышала, как оборотни говорили, что они с волком, с которым делили свои тела, одно целое. У некоторых оборотней был отвратительный характер и потребность убивать тех, кто от них убегает. В первые несколько месяцев после своего превращения, Анна мало думала об этом, больше сосредоточилась на сохранении рассудка.

Чарльз иногда говорил о своем волке так, словно это отдельное существо, с которым он делил тело: братец волк.

Впервые после того странно ужасающего момента снаружи, когда она почувствовала все, чем он был, Анна ощутила волка внутри Чарльза.

Две разные души. И братец волк тоже ее почувствовал.

«Моя пара, — сказал он ей. — Выбрось это из головы, чтобы мы могли разобраться с этой чужачкой».

Он назвал Дану не только чужачкой. Он дал ей несколько имен: могущественная, безжалостная, убийца, связанная правилами, слишком цивилизованная, уважаемый враг.

Голос братца волка звучал в голове Анны яснее, чем голос маррока.

Маррок говорил словами, а братцу волку не требовалось нечто настолько человеческое.

Анна отдернула руку от Чарльза, как будто обжёгшись, и уставилась на свои пальцы. Чарльз подтолкнул ее плечом — небрежный жест, который фейри, вероятно, не заметила.

Или оказалась слишком вежлива, чтобы прокомментировать.

«Позже», — тихо пробормотал братец волк, а потом Анна осталась одна в своих мыслях. Наедине с остатками ревности и обиды от отказа волка. Знание того, что она вообще не должна чувствовать ни того, ни другого, совсем не помогло.

Чарльз протянул пакет Дане, и фейри приподняла брови.

— Обычная бумага и бечевка?

Он пожал плечами.

— Папа дал мне это в таком виде.

Фейри покачала головой, открыла ящик стола и вытащила пару изящных ножниц из чистого серебра. Положив пакет на стол, она разрезала бечевку и развернула бумагу.

И хищница, которую Анна мельком заметила ранее, вернулась в полной силе. Дана не двигалась, даже не моргала, но предзнаменование чего-то ужасного заполнило помещение. Каждый мускул, каждый волосок на теле Анны предупреждали ее бежать.

Анна посмотрела на Чарльза. Его внимание было приковано к фейри, но он не встревожился. Неужели он этого не почувствовал? Или он так уверен, что может справиться с Даной? Но его спокойствие помогло Анне вернуть самообладание. Она ждала, пытаясь понять, что вызвало такую бурную реакцию.

Еще до того, как Дана открыла упаковку, было очевидно, что внутри картина. Небольшая. Десять дюймов на двенадцать, в дубовой рамке, на пару оттенков темнее, чем стол. На картине изображен морской пейзаж.

— Папа просил передать тебе, что это то, что он помнит, — пояснил Чарльз. — Хотя возможно, он немного перепутал некоторые детали.

— Я не знала, что маррок рисует. — Голос Даны прозвучал… глубже, хриплым от возраста. Ее руки дрожали, когда она прикоснулась к картине. Сила фейри, которую Анна так сильно ощущала всего несколько мгновений назад, исчезла, словно ее никогда и не было.

— Он не рисует. — Чарльз покачал головой. — Но у нас в стае есть художник, и у него дар рисовать по описанию других людей. А мой отец очень хорошо может обращаться со словами.

— Я не знала, что твой отец когда-либо был там. — Голос фейри звучал потерянно.

Чарльз пожал плечами.

— Ты же знаешь, какой он. Никто не замечает его, если он сам этого не хочет. И он бард. Он везде бывает.

Дана подняла голову, ее глаза были опухшими, нос красным, хотя по щекам не текло ни слезинки. Она выглядела очень по-человечески.

— Как он узнал?

Чарльз поднял обе руки.

— Кто знает, как мой отец во всем разбирается. Он думал, это тебе понравится.

Дана снова посмотрела на них, и по ее виду невозможно определить, довольна она или нет, хотя точно была подавлена и потрясена.

— Мой дом. Его давно нет. Разрушенный магией, источник пересох столетия назад. На его месте сейчас городская улица, которая носит название сотни других улиц в сотне других городов. Я думала, что все воспоминания об этом утрачены. — Она прикасалась к картине так, как Анна — к Чарльзу: легонько, опасаясь боли, но не в силах сопротивляться ее притягательности.

Она наклонила картину, чтобы им обоим было лучше видно. Берег глубокого озера, синий цвет неба почти переходил в черный. Это произведение искусства было более простым, чем картина, над которой работала Дана, а холст намного меньше. Но простыми мазками кисти художник уловил неземную красоту, которая превратила маленькую картину в окно в фантастическое место. Место, в котором Анне не были рады, но каким-то образом оно соответствовало хищному взгляду, который она мельком заметила в глазах Даны.

— Передай своему отцу, — сказала Дана, возвращая свое внимание к картине, — что я постараюсь вернуть ему подарок равной ценности. И приношу свои извинения, если этого не сделаю.

***

— Ну что ж, — произнесла Анна, когда они благополучно отправились в путь. — Это было… тревожно.

— Она тебе не понравилась?

Анна посмотрела на Чарльза, затем снова обратила внимание на дорогу. Когда заклинание фейри коснулось ее, Анна хотела понравиться ей, заискивать у ее ног и ждать крох доброты. Все остальное время желала убить фейри за флирт с Чарльзом, за то, что та спала с ним.

Анне хотелось заползти в темную нору, чтобы больше никогда не беспокоить братца волка своим присутствием, и это глупо. Он не отвергал ее. Совсем нет. Но в его предостережении чувствовалось такое пренебрежение. Его внимание было приковано к Дане.

Дана — фейри, Серый лорд, уверенная в себе и могущественная. Не двадцатитрехлетняя женщина с неполным образованием, которая после трех лет в стае не знала даже четверти того, что ей следовало, о том, как быть оборотнем. Она не подходящая пара для Чарльза.

Но она не стала говорить все это Чарльзу, не желая показаться глупой дурочкой, которая требовала к себе внимания.

К счастью, она смогла ответить на его вопрос, не выдавая того, что действительно беспокоило ее в фейри.

— В Чикаго, в Брукфилдском зоопарке есть домик для рептилий. Однажды в детстве я ходила туда на школьную экскурсию. Там жила зеленая мамба. Это была самая красивая змея, которую я когда-либо видела, не броская, просто такого неописуемого оттенка зеленого и настолько ядовитая, что если она кого-то укусит, обычно не хватает времени, чтобы ввести противоядие.

— Ты думаешь, Дана красива? — задумчиво спросил Чарльз. — Я бы сказал, у нее интересная внешность, но не красавица. Немногие из фейри красивы со своим гламуром. Красота не очень хорошо сочетается с чарами. И фейри, как и мы, потратили много времени, чтобы научиться прятаться у всех на виду.

Анна смотрела перед собой.

— Она красивая. Самодостаточная. В зале, полном кинозвезд, каждый бы посмотрел на нее в первую очередь.

Анна чувствовала на себе его пристальный взгляд, хотя сама смотрела на дорогу.

— Это доминирование, — сказал он. — Не красота.

— Нет? — Она обогнала парней на «Феррари». Обидевшись, они с ревом подъехали к ним сзади так близко, что Анна видела, что одному из них следовало бы побриться.

— Красота не всегда дается легко. Возьмем, к примеру, Паганини.

— Это музыка.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Чарльз не вел легкую, приятную беседу, и ей понравилось, как он обдумал то, что она сказала, вместо того, чтобы просто позволить ей продолжать в том же духе.

— Я видел ее без магии, — сказал он ей, наконец. — Возможно, благодаря этому могу замечать более тонкие вещи. Мы стали любовниками, потому что я нашел ее интересной. — Он наблюдал за ее реакцией.

В то утро Анна бы точно объяснила бы ему свои чувства по поводу того, что он описывает бывшую любовницу. Но с тех пор она мельком видела его всего на пирсе, хотя изо всех сил старалась не смотреть. Никто не должен стоять полностью обнаженным перед другим человеком.

Но она заметила кое-что неожиданное. Она знала, кто она такая, и знала, кто он. Дело не в том, что она не ценила себя, но Чарльз был силой природы.

И он беспокоился, что она никогда не сможет увидеть, кто он есть, и полюбить его, потому что смотрел в зеркало и видел только убийцу. Только поэтому он прятал связь между ними. Он любил ее без всякой причины и не ожидал, что она полюбит его в ответ.

Он просто ждал, когда она поумнеет и уйдет.

Анна была в ужасе, как будто ей подарили изящное и ценное стеклянное украшение и любое неверное движение могло его разбить. Она чувствовала, что это украшение следовало отдать в более сильные и умелые руки, которые не причинят ему вреда. Но все же быстро застолбила свои права перед Даной.

Когда Анна промолчала, Чарльз продолжил:

— Дана взяла меня в качестве своего любовника, потому что, как только поняла, что ее способности вызывать у окружающих вожделение, на меня не действуют, ей стало любопытно, на что будет похож секс с не одурманенным магией партнером.

Анна фыркнула:

— Уверена, что внешняя упаковка ее тоже привлекла.

Чарльз вздохнул.

— Я сказал все неправильно, да? Я должен перед тобой извиниться.

Она взглянула на него.

— Я не хотел обсуждать эту древнюю историю, но и не помешал ей. И я не очень хорошо умею объясняться словами. Позволь мне внести ясность: между нами не было ничего, кроме взаимной признательности. И это случилось сто лет назад или больше.

— Все в порядке, — сказала Анна. — Я понимаю. — Благодаря сухому юмору можно выйти из ситуации. — Ты живешь уже давно, и у тебя было много любовниц, я не могу тебя в этом винить.

Чарльз положил теплую руку на ее колено и произнес:

— Мне понравилось сегодня, когда ты заявила права на меня перед ней. — Он поколебался. — Полагаю, мои чувства были бы задеты, если бы ты смогла говорить о ней без ревности.

Анна убрала правую руку с руля и провела ладонью по его пальцам.

— Тебе нужно проверить свой нюх, Кемо Сабе. Мне не нравится, что ты говоришь о ней. Я хотела разорвать ей лицо, когда она поцеловала тебя. И когда братец волк оттолкнул меня…

— Он не это имел в виду. — Свободной рукой Чарльз постучал по дверце. — Он не способен на уловки, даже для того, чтобы облегчить ситуацию. Он очень прямолинеен.

Парни на «Феррари» все еще висели у них на хвосте, и Анна один раз предупредительно нажала на тормоза.

— Что ж, — произнесла она. Прямолинейный, значит. — Я полагаю, это все объясняет.

Но это ее больше не беспокоило. Ее успокоило не объяснение Чарльза, а то, как она почувствовала радость братца волка, смешанное с удовлетворением Чарльза от того, как она встретилась лицом к лицу с Даной и заявила на него права в лодке фейри. Она не могла видеть все его эмоции. Сейчас от Чарльза вообще мало что слышно, но братец волк, казалось, готов быть более откровенным.

— У вас двоих гораздо больше общего, чем просто одно тело, — заметила она.

Чарльз начал смеяться и сполз со своего места.

— Я полагаю, что так и есть, к добру это или к худу. Ему не нравятся фейри, даже Дана. И он… Мы все еще приспосабливаемся к тому, что у нас есть ты. Мы защищаем нашу стаю, в этом всегда заключалась наша работа. Особенно покорных, которые являются нашим сердцем.

— И он… Ты чувствуешь меня как супер покорную, — продолжила Анна. Она омега и совсем не покорна. Но служила примерно той же цели в стае. Доминирующие волки могли расслабиться рядом с ней, потому что знали, что она никогда не бросит им вызов, не потому что не могла, а потому что ей этого не нужно. Омег не заботило положение в стае, они просто заботились о стае.

— Ты наша, — недвусмысленно ответил он, и веселье в его голосе пропало. — Ты принадлежишь мне и братцу волку. И то, что наше, должно быть в безопасности. Дана не означает безопасность. Ты отвлекала нас, и если бы мы говорили с тобой слишком долго, она бы почувствовала это и обиделась. Обидеть большинство фейри нетрудно, и Дана не исключение.

— Ее реакция на картину, которую прислал ей Бран, была странной, — сменила тему Анна.

— Очень, — согласился Чарльз. — Но не стоило бы преподносить ей подарок, который стоит меньше подарков, которые другие принесут ей во время этой конференции. Лучше оставаться с фейри в хороших отношениях. И я оставляю это моему отцу, он точно знает как двигаться в этом танце.

— Вермеер… Почему она скопировала его вместо того, чтобы нарисовать что-то свое?

— Ее собственные картины хуже. Ты помнишь картины с грустными клоунами? Какое-то время они были повсюду. Яркие и плоские. Пустые.

Анна вздрогнула.

— У моего дантиста они были по всему кабинету.

— Вот я об этом, — сказал Чарльз.

— Может, ей стоит рисовать пейзажи, — предложила Анна. — Копия картины Вермеера сделана очень хорошо.

— Однажды я предложил это, но Дана не проявила интереса. Она хочет рисовать те сюжеты, которые ей нравятся — влюбленных и мечтателей.

— Как думаешь, у стаи хорошая автостраховка? — спросила Анна, снова посмотрев в зеркало заднего вида.

Чарльз оглянулся на «Феррари» и прищурился.

«Феррари» внезапно сдал назад.

— Боже, — сказала Анна. — Тебя удобно иметь рядом.

— Спасибо.

Анна подумала о Дане, прокладывая путь в потоке машин.

Каково это — любить музыку и не уметь петь или играть? Или, что еще хуже, быть знатоком, но никогда не переступать грань между набором нот и высотой тона, и ритмом настоящей музыки? Знать, что тебя не хватало буквально на волосок, но ты понятия не имеешь, как превратить правильность мелодии в мощь и истинную красоту.

Она знала нескольких таких людей в школе. Некоторые из них совершили прорыв, некоторые нет.

До того как перемены вынудили ее бросить учебу, она специализировалась на музыке. Ее основным инструментом была виолончель.

В школе был парень, первая скрипка в квартете, мастер в технике и настолько хорош, что обманывал профессоров, заставляя их думать, что играет музыку. Настоящий вундеркинд.

Анна не подозревала, что он обращает на это внимания, пока однажды вечером, после выступления, когда все отправились в местный бар и выпили пива и эля, отмечая концерт. Остальные танцевали, но она осталась с ним за столиком, обеспокоенная тем, что он старался напиться, хотя обычно был назначенным водителем, попивая чай со льдом или кофе.

— Анна, — сказал он, уставившись в янтарную жидкость в своем стакане, как будто в нем плескалась мудрость века, — я ведь не обманываю тебя, верно? Остальные, — он неопределенно махнул рукой, указывая на их товарищей, — думают, что я гений. Но ты ведь знаешь правду?

— Знаю что? — спросила она.

Он наклонился вперед, от него пахло пивом и сигаретами.

— Ты знаешь, что я мошенник. Я чувствую, как зверь внутри меня кричит, требуя выхода. И если потеряю контроль, это приведет меня к величию вопреки моему желанию.

— Так почему бы не выпустить его на волю? — Тогда она не была оборотнем. Мир казался более безопасным местом, монстры надежно прятались в своих шкафах, а она была храброй в своем невежестве.

Его глаза были старыми и усталыми, голос немного невнятным.

— Потому что тогда все увидели бы, — сказал он ей.

— Увидели что?

— Меня.

Чтобы создать великое искусство, приходилось обнажить свою душу, и некоторые вещи следует оставить в тайне. Некоторое время, после того как ее насильно обратили, Анна вообще не занималась музыкой, и не только потому что ей пришлось продать свою виолончель.

— Анна?

Она ослабила хватку на руле.

— Просто думаю о Дане и о том, почему она не может рисовать так, как ей хотелось бы. — Она поколебалась. — Интересно, это потому что у нее нет души, как утверждают некоторые церкви? Или потому что она боится выставлять все, что у нее внутри, напоказ?

Чарльз выбрал отель ради комфорта Анны.

В центре Сиэтла были более модные заведения, сверкающие драгоценностями из стали и стекла.

Он мог себе это позволить.

В других городах компания маррока даже владела несколькими отелями, и они вложили в них значительные средства. Но он помнил, как всего несколько недель назад Анна была напугана его домом, который не считался экстравагантным или особенно большим. Поэтому подумал, что ей будет удобнее в этом отеле, который ему всегда нравился.

Иногда его смущала потребность показать ей вещи, которыми он дорожил, в надежде, что она тоже их полюбит. Он был слишком стар, чтобы позволять себе такое, не стоило выпендриваться в самолете или везти ее в этот отель. Когда-нибудь ему придется рассказать ей об инвестиционном портфеле, который он создал для нее. Но он старый охотник и знал, что лучше не пугать свою жертву. Он подождет, пока ей не станет более комфортно рядом с ним, со стаей.

Анна остановилась перед бордюром, и он почувствовал ее напряжение, когда парковщик подошел, чтобы забрать у нее ключи. Она обхватила себя руками, пока Чарльз называл свое имя и давал молодому человеку чаевые за то, чтобы он не воротил нос от потрепанной «Тойоты».

Чарльз взял багаж, отказавшись от помощи служащего, и взглянул на Анну, которая смотрела себе под ноги. Она чувствовала бы себя лучше, если бы их никто не обслуживал.

Может, ему следовало отвезти ее в более простой отель?

Куда-нибудь, где можно припарковать машину и никто не спросит, нужна ли вам помощь? Может, Анна все еще расстроена попыткой Даны вызвать ее ревность. Или она беспокоилась о братце волке?

Братец волк никогда ни с кем, кроме Чарльза, не разговаривал. Даже с Браном. Может, это расстроило ее? Или она расстроена тем, как братец волк открыл их душу возле дома фейри. Возможно, она увидела что-то, что вызвало у нее отвращение? Напугало ее? Или дистанция, которую она установила между ними, когда они покинули дом Даны, вообще не имела ничего общего с ревностью.

Чарльз не привык к эмоциональным горкам, на которых катался с тех пор, как встретил Анну. Хорошо, что она омега, которая могла успокоить всех вокруг, а не доминант. Братец волк и так на взводе; только когда она прикасалась к нему или была счастлива, он полностью успокаивался.

Им нужно поговорить, но не на публике.

Отель был старым одиннадцатиэтажным зданием из кирпича, а не стали. Но это высококлассное заведение старого света, оформленное с изяществом, которое Чарльзу понравилось. Целью отеля было скорее восхищать, а не впечатлять, в средиземноморском стиле ар-деко. Когда они вошли в вестибюль, Анна, которая все еще оставалась тихой, встала прямо в дверях. Она подняла глаза и посмотрела на рождественскую елку, украшенную огромными бордовыми, темно-фиолетовыми и серебристыми бантами из ткани, огромный темно-зеленый с золотом бант красовался на верхушке дерева.

Анна улыбнулась Чарльзу и взяла его за руку. И он понял, что сделал правильный выбор.

Ей понравилось это место. Братец волк радовался, что доставил удовольствие своей паре.

Их номер находился на седьмом этаже, что братцу волку не нравилось. Он предпочел бы иметь окна как удобный запасной выход, а не как рискованный способ побега. Но Чарльз предпочел иметь комнату, в которую было бы труднее проникнуть неожиданным посетителям, и волк уступил.

Лифт открылся, и они увидели зеркало, благодаря которому коридор казался больше и светлее. Золотая рыбка плавала в прозрачном круглом аквариуме на столике.

— Золотая рыбка? — спросила Анна.

— Золотые рыбки — крутые создания, — сказал Чарльз.

Она засмеялась.

— Я не спорю. Я знала кое-кого, кто спас золотую рыбку из студенческого братства, где она жила в бутылке от пива. Но почему золотая рыбка в отеле?

Чарльз пожал плечами.

— Я никогда никого не спрашивал. Если ты приезжаешь один, тебе в комнату ставят золотую рыбку для компании, — ответил Чарльз. Это единственный раз, когда у него в комнате нет золотой рыбки.

Чарльз долгое время был один, несмотря на стаю, несмотря на любовниц. Он должен был быть одиночкой, потому что, как сказала Дана, он смертоносная рука своего отца. Ему пришлось остаться одному, потому что знакомых убивать легче, чем друзей.

А теперь он не одинок. Ему это нравилось, он упивался этим, хотя иногда полагал, что связь между ними приведет к его смерти. Ради нее он уничтожил бы мир.

Он надеялся, что до этого не дойдет.

Чарльз открыл комнату и подождал у двери, пока Анна исследовала свою новую территорию.

Она прошлась по комнате, дотрагиваясь до стола и дивана в гостиной. Слегка потянула за кисточку на гобеленовых портьерах, которые отделяли спальню от остальных комнат.

— Это похоже на комнату для шейха, — сказала Анна. — В комплекте с полосатыми обоями, которые выглядят как стенки палатки, и тканевой перегородкой. Круто. — Она села на кровать и застонала.

— Я могла бы привыкнуть к этому. — Затем посмотрела на него теплыми карими глазами и добавила: — Нам нужно поговорить.

Чарльз был согласен, но все же его душа ушла в пятки.

Он не очень умел вести разговоры.

Анна села, скрестив ноги, на дальней стороне кровати и похлопала по матрасу рядом с собой.

— Я не кусаюсь, — сказала она.

— Да?

Анна улыбнулась ему, и внезапно все в его мире стало хорошо.

— Или позабочусь о том, чтобы тебе понравилось, если я тебя все же укушу.

Чарльз оставил их багаж перед ванной, закрыл дверь в коридор, и братец волк даже не возражал против препятствия между ними и побегом. Тепло Анны притягивало его, как огонь зимой, и ни ему, ни его волку нет спасения. И им обоим было все равно.

Чарльз снял кожаную куртку и бросил ее на пол. Затем сел на кровать и стянул ботинки. Он услышал, как ее теннисные туфли упали на пол, и растянулся на кровати рядом с Анной. Она хотела поговорить. И он мог говорить, уставившись в стену.

Чарльз ждал, когда она начнет. Если он начнет разговор, то Анна не спросит его о том, что ей нужно было знать. Он научился этому давным-давно с менее доминирующими волками.

Через некоторое время Анна плюхнулась на кровать рядом с ним. Он закрыл глаза и позволил ее запаху окружить себя.

— Для тебя эта связь такая же странная, как и для меня? — спросила она тихим голосом. — Иногда это подавляет, и я хочу, чтобы это прекратилось, хотя мне больно, когда это происходит. И когда круг сужается, меня расстраивает то, что не понимаю, что ты чувствуешь.

— Да, — согласился Чарльз. — Я не привык делиться ни с кем, кроме своего волка. — Она его пара. У нее были трудные времена, и она нуждалась во всем, что он мог ей дать. Поэтому он решил сказать то, что с трудом мог выразить словами: — Меня не волнует, что братец волк думает обо мне. Но ты… Мне не все равно. Это сложно.

Анна подвинулась так, что ее дыхание коснулось его затылка. Очень тихо она произнесла:

— Ты когда-нибудь жалел, что это произошло?

При этих словах он сел и повернулся к ней, изучая ее лицо и пытаясь понять, что она имела в виду. От его внезапного движения Анна вздрогнула, и если бы кровать не была такой большой, она бы упала, пытаясь сбежать от него.

Чарльз закрыл глаза и взял себя в руки. Здесь нет врагов, которых нужно убивать.

— Никогда, — сказал он ей с предельной искренностью, которую, как надеялся, она услышала. — Я никогда не пожалею об этом. Если бы могла видеть мою жизнь до того, как вошла в нее, ты бы не задавала этого вопроса.

Он почувствовал тепло ее тела и запах еще до того, как она прикоснулась к нему.

— Я доставляю тебе много неприятностей. Я, вероятно, причиню тебе еще больше боли, прежде чем все наладится.

Чарльз открыл глаза и позволил себе утонуть в ее запахе, в ее присутствии, и поцеловал веснушку на ее щеке. Затем одну сбоку от носа и еще одну чуть выше губы.

— Долгое время Сэмюэль говорил, что мне нужно что-то, чтобы встряхнуться.

Она поцеловала его, хотя делала это редко и только когда он был совершенно неподвижен и наслаждался этим даром доверия. Ее пытали монстры, и иногда они все еще имели над ней власть.

— Если так пойдет и дальше, никаких разговоров не будет.

И это хорошо, подумал он. Но Чарльз знал, что были вещи, которые ей все еще нужно обсудить, поэтому снова лег и положил голову на руки, хотя на кровати лежало, по крайней мере, три ряда подушек.

— Я чувствую, что мы делаем все неправильно, — сказала она. — Что эта связь между нами должна быть намного крепче.

— Между нами нет ничего неправильного, — возразил он.

Анна разочарованно застонала, и он понял, что не этого ответа она искала. Чарльз попробовал снова:

— У нас есть время, любимая. Пока мы осторожно ступаем по выбранному пути, у нас есть очень много времени, чтобы сделать все правильно.

— Хорошо, — согласилась она. — Я могу с этим жить. Означает ли это, что я могу сказать тебе, когда мне кажется, что ты идешь не в том направлении?

Он ухмыльнулся.

— Что я только что сказал?

— Между нами нет ничего неправильного, — повторила она его слова с большим удовлетворением. — Это значит «да», верно?

Он снова посмотрел на нее:

— Это означает «да».

— И ты в таком же замешательстве по этому поводу, как и я?

Она хотела, чтобы они были на равных. Но он не мог лгать ей.

— Нет. Думаю, что ты в большем замешательстве, чем я. У тебя не было двухсот лет, чтобы решить, кто ты, а кем ты не являешься. Когда все это изменится…

Чарльз пожал плечами.

Он не привык ко всем этим эмоциям. Он взял чувства и желания своей человеческой половины и засунул их внутрь, чтобы они не мешали тому, что должен был делать. И теперь они все вернулись, и он не знал, что с ними делать. Он не глуп и понимал, что на этот раз отодвинуть эмоции будет не так легко.

— В большем замешательстве, — сказала Анна. — Ладно. Все в порядке. — Она провела пальцем по его руке. — Когда прикоснулась к тебе сегодня, у меня было такое чувство, как будто у тебя две души в одном теле. У меня так же?

— Анна, — сказал он. — Ты такая, какая есть. Братец волк и я… Ты знаешь, что я родился оборотнем, а не обратился. Думаю, поэтому я отличаюсь. Большинству оборотней приходится подчинять своего волка. Через некоторое время дух волка уменьшается до части духа человека. Бездумная, жестокая часть, полная инстинктов и желаний, но без настоящих мыслей. — Он посмотрел на ее бледную руку на фоне зеленой шелковой рубашки. — Я не мой дедушка и не умею заглядывать в сердце человека. Не знаю, правда ли то, что тебе рассказал. Это просто то, что я видел и чувствовал. Мы с волком достигли компромисса. В ситуациях, когда я лучше справляюсь, он позволяет мне полностью контролировать ситуацию, и я оказываю ему такую же любезность.

— Две души, — произнесла она.

— Нет, — он покачал головой. — Одна душа, один человек, два духа. Мы одно целое, братец волк и я. Мы не разделимы. Если бы он умер, я бы тоже умер.

— Я покалечила свою волчицу?

Чарльз перекатился на бок, желая о ней позаботиться.

— Об этом не нужно скорбеть. Это просто выживание. Но если это поможет, думаю, ты и твоя волчица достигли совершенно другого компромисса. — Он улыбнулся. — Именно поэтому братец волк выбрал тебя еще до того, как мы успели поздороваться. Ты знаешь, что мы уравновешены. Ты для меня, твоя волчица для моего волка. Она застенчива, если тебе не угрожают, но она здесь.

Анна сжала его руку.

— Это хорошо. Я готова это принять.

— Ты хочешь поговорить о чем-то еще? — хрипло спросил он.