Аманда Хендерсон
Бразилия далеко не повсеместно насыщена опасностями, москитами, влагой и неприятными встречами.
Эта страна умела увлечь. Особенно если ты добился того, что так страстно желал.
И, как сказал один мой знакомый, перед тем как ехать в Бразилию следует завести еще одно сердце — потому что свое ты мог оставить именно здесь.
Бесконечные пляжи с белоснежным песком соседствуют с неприступными вершинами, бурлящие водопады — с укромными бухтами, шумные мегаполисы расположены в непроходимых джунглях, а сумасшедшие природные богатства прикрыты тряпьем и беззубыми улыбками бедняков.
Я еду на лошади, смотрю по сторонам и улыбаюсь. Потому что чувствую себя здесь, в этом природном парке величиной с огромную страну, как чувствуют редкие виды птиц и зверей, взятые под охрану ЮНЕСКО.
Как в убежище.
Защищенной.
И, в то же время, совершенно свободной.
Я чувствую, что изменилась. Вышла за рамки и ограничения, которые давно поставила сама себе и, наконец, стала той, кем стремилась стать всю свою сознательную жизнь. И это не произошло на пафосном приеме, приглашения на который ценились на вес золота, или же в моем собственном офисе, в момент передачи огромных сумм.
Это случилось, когда мы с Холлом мчались прочь, с кипящим в крови адреналином, осознающие, что путешествие длиною в еще одну жизнь завершено нашей победой. Тогда я осознала, что мне все по плечу. Что я смогу преодолеть любые трудности, достичь любых целей и при этом остаться собой, настоящей, не предав себя ни единым жестом и не прикрываясь больше забралом страха или сдержанности.
Раз я смогла преодолеть всё, что с нами произошло, я точно справлюсь с любыми другими обстоятельствами. В том числе со своими воспоминаниями.
Проблемы? Какие проблемы, если ты выжил, дышишь и смотришь только вперед? И посреди сочной зелени, яркого неба и невероятного пространства, ощущая у самого сердца в потайном кармашке камень, видя рядом мужчину, с которым, как выяснилось, не обязательно враждовать, я поняла, что стала взрослой. И поверила, что в будущем много хорошего, а прошлое… оно уже достаточно далеко, чтобы потревожить.
Конечно, оно не могло не попытаться вернуть меня в свои липкие объятия, почуяв, что я почти вырвалось.
Это происходит по приезду в город.
Мы довольно быстро и беспрепятственно преодолели несколько сот километров от шахты — и никто не попытался нас убить. Сначала на лошадях, затем на машинах. И оказались, наконец, в цивилизации, в самом дорогом отеле, что нашелся здесь — вполне достойном, кстати — в его роскошной ванной и на удобной кровати. И даже — по привычке последних дней — вдвоем в одном номере. Чтобы есть там нормальную еду, запивая дорогим шампанским, и ласкать друг друга до изнеможения на белоснежных простынях.
Холл неутомим, стараясь подсадить меня на наркотик со своим именем … впрочем, я отвечаю ему тем же. Давно уже отравленная каждым его поцелуем. Мы засыпаем, сплетясь в одно целое. И почти с благодарностью я вижу привычный кошмар. Он пришел попрощаться.
… гибкая влажная лиана оплетает мои ноги и начинает закручиваться вокруг тела с отвратительными чавкающими звуками поглощая все мои попытки сопротивления, придавливая, пугая до одури, заставляя ненавидеть…
— Аманда?
Я резко сажусь на кровати, тру лицо и включаю свет над прикроватной тумбочкой.
— Кошмар… — говорю хрипло.
— Это я уже понял, — а вот Деймон — раздраженно, — И не в первый раз. Не хочешь… поговорить?
— Решил заделаться моим психоаналитиком, Холл?
— Решила справиться со всем сама, Хендерсон? Или все-таки расскажешь, что с тобой происходит? Я не пытаюсь лезть тебе в душу, но… может быть тебе станет легче.
Я чуть медлю.
Да или нет?
Да.
И не только потому, что мне действительно может стать легче… легче уже от того, что кто-то обеспокоен моим состоянием. Я ведь так и не смогла пройти сквозь мясорубку психоанализа, никогда не делилась своим прошлым ни с кем.
Но еще и потому, что если я хочу попытаться строить с кем-то отношения… с тем же Холлом, я должна научиться откровенности.
— Я родилась на маленьком ранчо, — слова приходится выдавливать из себя, — где за много миль вокруг — никого из соседей. А жизнь проходит на свежем воздухе и в ветхом доме, среди немногочисленных родственников. Нас было трое… детей. А еще с нами жил брат отца и его жена.
Встаю и отхожу к окну, утыкаясь лбом в холодное стекло.
— Я их всех… ненавидела, наверное. Или какое чувство может быть у маленькой девочки? Не знаю, как так получилось, но никто из моих родных не вызывал во мне теплых чувств. Я не понимала их — они не понимали меня. Мне не нравилось возиться в земле и ухаживать за животными, лошади, пожалуй, исключение и то потому, что они дарили мне ветер… Меня бесила наша бедность, вульгарность матери, моя одежда, достававшаяся от братьев, необходимость добираться до школы больше часа каждый день, волосы, криво обрезанные тетей, бардак и ветхость нашего дома… Безумно хотелось оказаться где-то… совсем в другом месте. Где можно покупать красивые вещи, а красивые люди красиво говорят и сидят за красиво накрытыми столами. И лет с десяти я начала копить деньги…
— Но вряд ли это… стало причиной твоих кошмаров, — он встает и подходит, но не прикасается ко мне, будто понимает — сейчас я хочу для себя личного пространства.
Я разворачиваюсь к Холлу и смотрю на него внимательно. Что ж, вряд ли мне есть что терять… даже если я пожалею о своей откровенности.
— Мой дядя… произошел несчастный случай. Он повредил позвоночник и оказался прикован к инвалидной коляске. А меня обязали ухаживать за ним — мне было тогда четырнадцать. Братья и родители уже работали вместе, как и тетя… А я вроде как не считалась нормальным работником. И все бы ничего, но он начал пить, а потом…
Мой голос прерывается.
— Он приставал к тебе?
Киваю.
— Я не сразу поняла, что происходит. Приставать ведь можно разными способами. Сначала он просто демонстрировал мне… многое. Потом, притворяясь беспомощным, заставлял прикасаться. Я чувствовала себя неловко, но не смела отказаться. А когда осознала и пожаловалась родителям… В общем, затрещину от отца я получила такую, что больше не открывала рот. Ублюдок был очень хитрым и отлично умел настроить всех против.
— Он…
— Нет, — отрицательно качаю головой, — Я спала с ножом под подушкой несколько лет. И ходила с ним. И как только стало понятно, что моя «семья» не сможет вернуть меня назад насильно в силу возраста, ушла. В кармане у меня было… двести семнадцать долларов и сорок центов.
— У тебя все получилось, — по его лицу ничего нельзя прочесть.
— Да.
— Даже убедить всех, что ты… — он прерывается, а я криво улыбаюсь:
— Из богатой семьи и частного пансиона? Я настолько хотела этого, что с легкостью вошла в роль. Моя жизнь… стала именно такой, как я мечтала когда-то девчонкой.
— Ты — молодец. — Холл смотрит серьезно, — Не знаю, справился бы я так же блестяще. А вот твоего дядю мне хочется убить…
— Нет необходимости.
— Простила? — спрашивает недоверчиво.
Хмыкаю. И смотрю на него спокойно:
— Несколько лет назад я наняла детектива, чтобы узнать про них. Мои родители все так же живут на ранчо, братья сбежали от бедности и затерялись на севере Америки, тетка в доме престарелых, я дядя… сдох, перепив однажды некачественного джина.
Мы молчим. А потом Холл задает… неправильный вопрос:
— Почему ты не говорила про это? Тогда?
— Считаешь я должна вываливать всю эту грязь на каждого своего знакомого? — я морщусь.
— Я для тебя был просто знакомый?
— А кто ты был, Холл? И кто ты для меня сейчас?
Может показаться, что я спрашиваю об этом почти равнодушно. Но нет. На самом деле я напряжена до самого нутра, желая услышать… Да черт его знает, что. Может, что он ошибся. Тогда. Или что он ценит мое доверие. И сам доверяет теперь не меньше. И что он хочет быть кем-то большим, чем просто знакомый и… партнер.
И что моя правда его не напугала.
Но он лишь смотрит тяжелым взглядом, открывает рот… и закрывает его, так и не решившись ни на какие объяснения. В глазах — непроглядная темнота.
А я лишь киваю. Потому что он в своем праве отказаться от чего бы то ни было… даже от того, что я так и не смогла предложить.
Мы больше не ложимся.
Собираем вещи, завтракаем и выписываемся из гостиницы.