Окровавленная красота

Детское восхищение от созерцания помещения вернулось, когда я провела пальцами по перилам и стенам, заглушая остатки тревоги.

Мысли о моей матери, о матери Томаса преследовали меня, когда на следующий день я гуляла по этому гигантскому дому. Не для того, чтобы сбежать, а чтобы исследовать.

Независимо от того, как сильно я старалась, мои мысли постоянно возвращались к Томасу. Я постоянно пыталась дотронуться до своих губ. И мое сердце постоянно пыталось заблокировать рациональное мышление.

В гостиной я провела пальцами по стеклу фоторамки, разглядывая пару за ним. Скорее всего, эта была единственная их фотография в этом доме, поскольку другие мне не попадались.

Томас был до мозга костей похож на своего отца, и я не могла полностью винить свою мать за то, что она поддалась искушению рискнуть всем, что у нее было.

За исключением его глаз.

Редкий оттенок синего принадлежал светловолосой женщине с натянутой улыбкой на красных губах. Она была красива в классическом смысле. Из тех, кто выигрывал конкурсы красоты и не раз привлекал внимание мужчин.

Пальцем я скользнула по тому месту, где рука мужчины обнимала женщину за талию, и, хотя пыталась, но не могла найти в себе силы возненавидеть ее за то, что она сделала. За то, что украла у меня и моей семьи нечто важное. Был только оглушительный укол печали о несбыточном.

Это была трагедия, вызванная любовью.

И мне было не привыкать к рискам и опасностям, которые включали в себя потерю моего сердца.

— Беатрис и Антонио Верроне. — Голос Мурри напугал меня, и я опустила руку, обернувшись и увидев его в дверях.

— Они были прекрасны.

Намек на улыбку тронул его губы, он скрестил руки на груди, переводя взгляд с меня на окно размером от пола до потолка позади меня.

За окном виднелось что-то вроде внутреннего дворика, а в центре него, окруженный розовыми кустами и скамейками из песчаника, находился бассейн.

Очарованная, я шагнула ближе, затем остановилась, затаив дыхание при виде Томаса, делающего сальто, прежде чем проплыть половину бассейна под водой. Даже когда мои щеки начали краснеть, а по телу разливался жар, я не могла отвести взгляд. Теперь я знала, как Томас сохранял стройное телосложение пловца, наблюдая, как он проплывал круг за кругом, его плавные движения рук стремительно рассекали воду.

Мурри прочистил горло, и я отступила назад, наклоняя голову и заправляя прядь волос за ухо.

— Знаешь, для того, кто несколько дней назад был одержим идеей убраться отсюда, сейчас ты выглядишь довольно комфортно.

Я была одержима, и теперь это стало проблемой. Той, которую я пыталась решить. Но мне было трудно сделать этот шаг, когда Томас, казалось, держал меня в плену одним своим присутствием.

— А как насчет тебя? — спросила я, направляясь к двери. — Почему ты все еще здесь после того, что он с тобой сделал?

Ранее я обнаружила, что на третьем этаже расположен чердак или кладовая, и за приоткрытой дверью находилась, как я предположила, комната Мурри. Я заглянула внутрь и обнаружила апартаменты размером с три спальни, красиво оформленную в красных и серых тонах, с башенкой, образующей круглую гостиную.

Мурри пошел за мной.

— Я не знаю, готова ли ты услышать именно эту историю.

Бросив ухмылку через плечо, когда мы приблизились к лестнице, я сказала:

— Потребуется много усилий, чтобы сейчас меня ввести в шоковое состояние.

Мурри обдумал мои слова, затем присоединился ко мне, когда я продолжила идти по коридору.

— Я не был хорошим человеком до того, как пришел сюда, — начал он, затем усмехнулся. — На самом деле, я не совсем уверен, что когда-нибудь им стану.

— О? — Я не поверила ему. Не до конца. — А как насчет того, как ты управляешь этим домом и заботишься о Томасе и Лу?

— Мне очень хорошо платят за все, что я делаю, поверь мне.

Я знала, что он относился к Лу, как любящий дядя, а дело вовсе не в деньгах, и, судя по моему молчанию, он понял, что раскусила его.

— Раньше я контрабандой переправлял женщин через границу.

Я остановилась.

— Чтобы помочь им бежать?

Он потер затылок, отводя от меня взгляд.

— Не совсем.

— Ты похищал их, — догадалась я, слова резали мне язык, когда чувство вины исказило его черты. Кроме его шрамов.

— Да. Индустрия секс-рабынь, о которой, я думаю, ты в какой-то степени слышала, в некоторых местах очень масштабна.

Снова возобновляя шаг, чтобы Мурри не увидел мой обвиняющий взгляд, я спросила:

— И как это привело тебя сюда?

— Похитил не ту девушку, — сухо ответил он. — Она была дочерью сенатора и праздновала свой восемнадцатый день рождения в Мексике со своим парнем и несколькими друзьями. Я и напарник, с которым работал в то время, выслеживали определенные горячие точки, где могли появиться более привилегированные красотки, и мы взяли ее и трех других девушек.

— Ты… — Я покачала головой, пытаясь понять. — Они сбежали?

— Нет, — сказал он. — Год спустя его дочь нашли полумертвой в спальне какого-то шестидесятилетнего миллионера. Он купил ее. А остальные… — То, как остекленели его глаза, говорило само за себя.

Мертвы.

Я удивленно уставилась на него.

— Как ты это сделал?

Он знал, что мой вопрос был озвучен не в буквальном смысле.

— Когда ты растешь ни с чем, и тебе не гарантирован следующий прием пищи, это… закаляет тебя. Тебе нужно стать таким же жестким, как та жизнь, в которой выживал. В детстве я начал заниматься торговлей наркотиками, просто пытаясь свести концы с концами. И когда стал старше, мне захотелось большего. Большего, чем ветхий трейлер, в котором я жил, большего, чем постоянный запах плесени на моей одежде. Я хотел большего, чем дешевое, размытое существование. Так постепенно начал расспрашивать окружающих о более серьезной работе, и, в конце концов, меня приняли.

— Оно того стоило? — спросила я.

— Никогда, — резко ответил он. — Я делал это в течение десяти лет, но деньги ничего не значат, когда ты не можешь попробовать еду, которую можешь себе позволить купить, или увидеть красивую новую квартиру, которую смог снять. Я либо работал, либо тратил оставшиеся деньги, которые зарабатывал, на выпивку и наркотики. Все, что угодно, лишь бы избежать того, к чему я приговорил сотни девушек.

Слово «сотни» обвилось вокруг моего сердца, как петля, и мне захотелось протянуть руку и выколоть Мурри глаза, но когда я посмотрела, по-настоящему посмотрела на него, увидела в них слезы, увидела, как дрожит его волевой подбородок, и расслабила руки.

— Однажды ночью я возвращался к себе домой, чертовски пьяный и взвинченный после того, как оказался на дне, и меня встретил Томас. — В его голосе слышалась улыбка. — Сидел на ступеньках моей квартиры с пистолетом в руке и без всякого выражения на лице.

— Он стрелял в тебя?

— Нет, — ответил он. — Но мне было насрать, сделав он это. Честно говоря, облегчение — было единственным, что я почувствовал под оцепенением. Я добровольно пошел к нему, что, думаю, шокировало его больше, чем любого другого клиента, который у него был, хотя он никогда этого не показывал.

— Но теперь ты его знаешь. — Я остановилась у высокого прямоугольного окна, выходившего на еще одну стену, на этот раз украшенную сорняками высотой по плечо.

Мурри ответил согласием, останавливаясь рядом со мной и тяжело прислоняясь к стене.

— Так или иначе, я очнулся в его кресле, благодаря полумертвой девушке, запомнившей мою внешность, и тому, что мой коллега в то время произнес мое имя, и вскоре все началось, — он ухмыльнулся, пока я ждала продолжения. — Нет необходимости в этих подробностях. — Видимая дрожь охватила его, когда он оторвался от стены.

— Подожди, — сказала я, прежде чем он успел уйти. — Значит, сенатор хотел твоей смерти?

Он кивнул.

— Но сначала он хотел получить ответы. Местонахождение моих коллег, моего работодателя, все, что я знал.

— И совершенно очевидно, что Томас тебя не убил.

— Верно, — сказал он, приподняв губы в улыбке, затем вздохнул. — Я мгновенно отвечал на все, что он спрашивал, и, думаю, тот факт, что я не умолял сохранить мне жизнь, а вместо этого просил покончить со мной, заставило его остановиться.

— А потом он предложил тебе работу.

— Или это, или смерть, — сказал Мурри, оставляя меня разбираться в туманных деталях. — Что, в любом случае, ожидало меня, если бы Томас освободил меня.

— Но разве у тебя нет семьи? В Мексике? Где угодно?

Мурри сунул руки в карманы костюма и пошел назад.

— Для меня она не важна. Они считают, что я мертв, и никогда не помогали мне выжить, пока я рос. Так что, — он пожал плечами, — кровные узы не так уж много значат для меня.

Размышляя об этом, я прислонилась спиной к окну, уставившись в пол.

— О, и, Джемайма? — Я посмотрела на него, когда Мурри быстро перевел взгляд за мою спину, а затем тихо сказал: — Я всегда думал, что он асексуал, так что прими это во внимание, прежде чем, в конце концов, убежишь отсюда.

Это вызвало у меня приступ смеха, но затем я нахмурилась.

— Подожди, серьезно?

— Мы здесь не лжем.

— Ха, — сказала я вслух, мое сердце застряло где-то в горле. — Эй, Мурри?

Он выглянул из-за угла в конце длинного коридора.

— Хм?

— Мне жаль… насчет твоей тарелки.

От его глубокого смеха у меня перехватило дыхание, когда он оставил меня наедине со всем, что сказала.

Давая информации осесть в моей голове, я размышляла о том, какая жизнь, должно быть, была у Мурри раньше. Какого́ ему было приговорить свою душу и многих женщин к пожизненному аду.

В кабинете периферийным зрением я зацепилась за старый проигрыватель. Подойдя к нему, заметила полку с пластинками и после недолгой паузы начала их перебирать.

— Бу-у-у!

Подпрыгнув, я прыснула со смеху, когда обернулась и увидела Лу с влажными волосами и теплой улыбкой.

— Ты напугала меня, малышка Лу.

Ее улыбка стала шире, пока она босыми ногами топала по полу.

— Ты плавала?

Лу-Лу кивнула.

— Папа учит меня дважды в неделю, но на сегодня я закончила. Мне нужно было принять душ, а потом я целую вечность пыталась найти тебя.

Я ухмыльнулась ее словам.

— Что ж, ты нашла меня.

Она бочком подошла ко мне, изучая записи.

— Папа говорит, что они принадлежали бабушке и дедушке.

— Тебе что, запрещено к ним прикасаться?

Она посмотрела на проигрыватель, который, казалось, был в идеальном состоянии, и на нем не было ни пылинки, затем промурлыкала:

— Я — нет, но, — она улыбнулась мне, — он сказал, что тебе тоже нельзя?

— Нет. — Обычно я подчинялась требованиям родителей, но не в этот раз. — Он не запрещал. Как насчет того, чтобы ты закрыла глаза и указала пальчиком на пластинки, и куда он коснется, то мы и мы включим.

Лу подпрыгнула на пятках, прикусив губу, и вслепую ударила рукой по воздуху. Мы рассмеялись, когда я приблизила ее руку, и она вытащила первую пластинку, к которой прикоснулся ее палец. Мое сердце упало и воспарило одновременно, когда я увидела, что это был альбом Fleetwood Mac’s «Rumors».

Воспоминание о моей маме, покачивающей бедрами и нежным голосом напевающей под тот же альбом, когда она убирала в доме или ухаживала за садом, пронизано острыми, как бритва, когтями.

Я вытащила пластинку, пока Лу открывала пластиковый корпус на проигрывателе.

Желая посмотреть, будет ли он работать, и потому что я хотела выбросить из головы множество душераздирающих воспоминаний, пусть даже ненадолго, я осторожно поставила пластинку, а затем установила стрелку на трек номер четыре.

Комнату наполнил скрежещущий звук, и я немного подрегулировала тонарм (прим. пер.: Тонарм — это деталь проигрывателя, которая удерживает головку звукоснимателя в нужном положении относительно пластинки. От длины и конструкции тонарма во многом зависит точность считывания музыки.), пока не зазвучала композиция «Don't Stop».

— О-о-о, — пропела Лу, хлопая в ладоши. — Мне это нравится!

На глаза навернулись слезы, и, чтобы сдержать их, я взяла Лу за руки.

— Пойдем.

Посреди комнаты, окруженный призраками ушедших предков и преследуемый их историями, я танцевала вместе с Лу и искренне улыбалась.

Ее смех был почти таким же громким, как песня, и даже более волшебным. Он обладал способностью осушать слезы и прогонять призраков. Ее маленькая душа была подарком темному, загадочному мужчине и всем остальным, кому посчастливилось ее знать.

И не имело значения, что я танцевала, как на детской дискотеке. На какую-то мимолетную минуту ничто не имело значения, кроме существования.

— Папа! — Лу отпустила мои руки, и я замерла, увидев Томаса в дверном проеме, его волосы и белая рубашка были влажными, как будто он поспешно натягивал их.

Я сглотнула, ожидая увидеть гнев из-за того, что прикоснулась к его вещам, что наполнила его дом ужасов смехом и музыкой, но потом сглотнула по другой причине. Он улыбался, прикусив зубами нижнюю губу, пытаясь сдержать свои эмоции.

— Давай танцевать, давай танцевать!

Все еще глядя на меня, он позволил Лу увлечь себя в комнату, и секунду спустя я почувствовала его руку в своей. Улыбнувшись, я наклонила голову, и мы снова начали танцевать. Томас был таким же бестолковым, как и мы с Лу, что усугублялось его скованными движениями. Но для Лу-Лу он старался, и для моего сердца это было опасно.

Потому что, подобно позднему восходу солнца, стало ясно, что, если Томас Верроне кого-то любит, то нет ничего такого, чего бы он для него ни сделал.

Одна песня закончилась и началась другая, и я почувствовала, как рука Лу выскользнула из моей, но была слишком увлечена другой рукой, которая заменила ее, и медленной мелодией «Songbird», что даже не оглянулась посмотреть, куда она ушла.

— Голубка, — Томас притянул меня к себе и прошептал, касаясь губами моей щеки, — что мне с тобой делать?

Я была смущающе близка к тому, чтобы сказать что-то, чего не должна была говорить, поэтому закрыла глаза.

— Ты фантастический танцор, Монстр.

Он усмехнулся:

— Я прекрасно понимаю, что это ложь, Голубка.

— Прекрасно, целая компания шести- и семилетних детей танцует лучше тебя.

Он откинул голову назад, и громкий смех разнесся по комнате, заглушая музыку.

Пораженная этим зрелищем, я несколько раз моргнула, когда он наклонился ко мне и прижался своим лбом к моему.

— А как насчет сейчас? — спросил он, когда нежно обнял меня за талию. И одной рукой провел немного вверх по спине, покачивая нас из стороны в сторону.

— Сносно, — признала я неузнаваемо мягким голосом.

После моего ответа Томас перевел взгляд на мои губы. Его запах был таким до боли знакомым, к чему я, казалось, давно привыкла, но, как бы ни старалась игнорировать его, Томас все равно заставлял мой желудок сжиматься, а рот наполняться слюной.

— Ты все еще здесь, — сказал он, скорее с мольбой, чем с обвинением.

— Так и есть, — потвердила я.

Тяжесть легла мне на грудь, когда он поднял на меня взгляд, нежное удивление плавало в ледяных глубинах.

— Почему? — он спросил шепотом.

И я ответила так же:

— Честно?

Он моргнул и кивнул, еще раз коснувшись моего лба своим.

— Я не знаю. — Как бы правдиво это ни было, но еще больше настораживало то, что я все меньше беспокоилась из-за отсутствия причины.

До конца песни наши тела покачивались в такт музыке, но наши взгляды ни на секунду не отрывались друг от друга.

Прежде чем музыка закончилась, он указательным и большим пальцем коснулся моего подбородка и сократил крошечное расстояние между нашими ртами. Его теплые губы проложили дорожку к моему сердцу, воспламенив каждое нервное окончание в моем теле, и все, что ему нужно было сделать, это прижаться в поцелуе.

Потому именно это он и сделал, и я перестала считать секунды, наслаждаясь ощущениями от того, что дышу им, пробую его на вкус и чувствую его — чувствую все.

Это самый интимный опыт, который у меня был за всю мою жизнь, и только когда он прижался губами к моему лбу и вышел из комнаты, я вспомнила, что я поцеловалась с убийцей.