Оливия Джоулз, или Пылкое воображение

36

– Еще вина? – предложил Феррамо. – У меня есть «Сент-Эстеф» восемьдесят второго года, которое, я думаю, Как раз подойдет к козлятине.

– Отлично.

Рядом с ее стулом как раз стояла кадка с развесистой смоковницей. И когда он отвернулся за бутылкой, она быстренько сбросила кусок козлятины обратно в сервировочное блюдо и вылила содержимое своего бокала под смоковницу.

– ...И еще «Пулиньи-Монтраше» девяносто пятого – на десерт.

– Мое любимое, – мурлыкнула Оливия.

– Как я уже говорил, – продолжал Феррамо, наливая вина и только потом усаживаясь, – разделение физического и духовного является главной проблемой Запада.

– Хм-м, – протянула Оливия. – Но если религиозное правительство берется выступать от имени Бога, а не руководит демократическим процессом, что может тогда остановить безумца, который скажет, что это по воле Бога он потратил все государственные деньги, отпущенные на продовольствие, чтобы построить себе восемнадцать дворцов?

– Партия «Баас» Саддама Хусейна – плохой пример религиозного правительства.

– Я вовсе не это имела в виду. Я просто назвала первое, что пришло в голову. Я хочу сказать: кто решает, в чем состоит воля Божья?

– Она изложена в Коране.

– Но священные писания легко толковать вкривь и вкось. Сам знаешь: что для одного значит «Не убий», то для другого означает «око за око». Ты же не думаешь, что убивать людей во имя религии – это нормально.

– Ты педантична. Истина не нуждается в толкованиях. Она так же ясна, как солнце, восходящее над пустынной равниной. Ошибка западной культуры очевидна во всем – возьми большие города или средства массовой информации. А что она несет людям? Самоуверенность, глупость, насилие, страх, бездумную погоню за материальными благами, поклонение сиюминутным знаменитостям. Возьмем, к примеру, людей, которых мы с тобой видели в Лос-Анджелесе: развратные, пустые, самовлюбленные, только посули им богатство и славу – кинутся, как саранча на сорго.

– А мне показалось, они тебе нравятся.

– Я их презираю.

– Тогда почему же ты берешь их на работу?

– Почему я беру их на работу? Ах, Оливия, ты не такая, как они, но ты все равно не поймешь.

– А может, пойму. Для чего ты окружаешь себя всеми этими горничными, охранниками, и дайверами, и серфингистами, мечтающими стать актерами, раз ты их презираешь?

Пьер перегнулся через стол и медленно-медленно провел пальцем по ее шее. Она стиснула шляпную булавку.

– Ты не похожа на них. Ты не саранча, ты – сокол.

Он поднялся из-за стола и подошел ближе. Погладил ее по волосам – по спине у нее побежали мурашки.

– Ты не такая, и потому тебя надо держать в клетке и приручать, до тех пор пока ты не приучишься возвращаться к хозяину. Ты не такая... – прошептал он ей в затылок, – и ты не развратная.

И вдруг ухватил ее за волосы и оттянул ее голову назад.

– Правда ведь? Разве ты готова к посягательствам другого мужчины, к тайным поцелуям во мраке?

– Ой, пусти, – сказала Оливия, дергая головой. – Что за мужчины на этом острове? Безумцы какие-то. Мы ведь ужинаем. Пожалуйста, перестань валять дурака, сядь и расскажи мне, что ты имеешь в виду.

Феррамо не спешил отпускать ее.

– Ну пожалуйста, Пьер, мы же не на школьной площадке. И чтобы спросить меня о чем-то, не обязательно дергать за волосы. Садись лучше на место, у нас еще впереди десерт.

Ом постоял еще минуту, потом не спеша вернулся на свое место – так пантера осторожно ходит вокруг добычи.

– Почему ты не пришла ко мне, как обещала, мой ловчий сокол, моя сакр?

– Потому что я не сокол, а профессиональный журналист. Я пишу о дайвинге в местах, еще не вытоптанных туристами. Как бы я могла описать острова Ислас-де-ла-Баия, если бы сразу осела в роскошнейшем отеле?

– Неужели тебе необходимо встречаться с местными инструкторами по дайвингу?

– Конечно.

– Мне кажется, – сухо сказал Феррамо, – ты поняла, Оливия, кого я имею в виду. Я говорю о Мортоне.

– Пьер, ты же знаешь, как ведут себя западные парни на вечеринках, особенно если там много рома и бесплатного кокаина: лезут с поцелуями к девчонкам. В наших странах это не считается оскорблением. И в конце-то концов, я ведь его прогнала, – сказала девушка, чуточку слукавив. – А сам-то ты с тех пор скольких девушек целовал?..

И тут он улыбнулся, как мальчик, которому после скандала вернули-таки его любимую игрушку.

– Ты права, Оливия. Конечно же. Другие мужчины будут восхищаться твоей красотой, но ты вернешься к своему хозяину.

Боже, как же он упрям.

– Пьер, послушай. Во-первых, я современная девушка и у меня нет хозяев, – она прикидывала, как бы половчее уйти от неприятной темы. – Во-вторых, если двое хотят быть вместе, у них должно быть общее мировоззрение, а по моему твердому убеждению, убивать нехорошо. А если ты так не считаешь, мы должны с этим разобраться.

– Ты меня разочаровываешь. Как и все на Западе, ты достаточно самоуверенна и принимаешь в расчет только свою собственную, наивную и близорукую точку зрения. Но представь себе, о чем может думать бедуин в суровой пустыне. Выживание племени для него превыше жизни индивидуума.

– Стало быть, ты за терроризм?

Он налил себе еще вина.

– Ни один человек не скажет, что война лучше мира. Но бывают времена, когда война становится необходимостью. А сегодня правила ведения войны изменились.

– Неужели ты... – начала она, но ему явно надоела эта тема.

– Оливия, – заметил он с улыбкой, – ты совсем ничего не ешь! Тебе что, не нравится?

– Я все еще неважно себя чувствую – укачало на катере.

– Надо поесть. Обязательно. Иначе ты меня сильно обидишь.

– Вообще-то от вина я бы не отказалась. Можно открыть «Пулиньи-Монтраше»?

Подействовало! Феррамо продолжал пить, а Оливия продолжала выливать вино под смоковницу. Он по-прежнему был собран, следил за своими жестами, и только красноречия и страсти в его речах заметно прибавилось. И еще она чувствовала, что ему это нелегко дается, что Пьер на грани срыва и его настроение в любую минуту может перемениться на полностью противоположное. И это так не вязалось с его манерой держаться на людях: тогда он казался спокойным, уравновешенным, исполненным чувства собственного достоинства. Интересно, подумала Оливия, может, все это последствия какой-то давней психологической травмы, подспудно сказывающейся, как и в ее случае: смерть кого-то из родителей, например?

Постепенно из обрывков стала складываться история его жизни. Он получил образование во Франции. Упомянул Сорбонну, но вскользь. Подробнее говорил о занятиях в Грассе на Лазурном Берегу, где обучался искусству «обоняния» – необходимому для будущего парфюмера. Потом долгое время жил в Каире. У него был отец, которого он презирал и вместе с тем боялся. О матери же – ни слова. Весьма трудно оказалось вывести его на разговор о его продюсерской работе во французском кинематографе. Это было почти то же самое, что заставить кого-нибудь из официантов – они же продюсеры – в «Стандард Отеле» назвать последний поставленный ими фильм. Ясно одно: в семье денег было немеряно, он привык их тратить почем зря, и объездил чуть не полмира – Париж, Сен-Тропез, Монте-Карло, Ангуилла, Гштаад.

– А в Индии ты был когда-нибудь? – спросила Оливия. – Мне бы очень хотелось побывать в Гималаях, в Тибете, в Бутане... – «ну же, решайся, договаривай!» – ...и в Афганистане. Загадочные, девственные места. Ты там бывал?

– Ну да, конечно, в Афганистане был. Прекрасный, суровый и дикий край. Я отвезу тебя туда, мы поедем верхом, и ты увидишь жизнь кочевников, – так я сам жил в детстве, так жили мои предки.

– А что ты там делал?

– В юности я любил путешествовать – совсем как ты, Оливия.

– Ну, вряд ли ты путешествовал так же, как я, – заметила она с улыбкой, а сама подумала: «Ну же, давай, выкладывай. Проходил подготовку в лагерях? Готовился ко взрыву «ОкеанОтеля» или к чему другому? Когда это будет? Скоро? И меня собираешься к этому привлечь?»

– Нет, почему же. Мы жили в палатках, как простые люди. Моя родина – это земля кочевников.

– Судан?

– Аравия. Земля бедуинов: бодрая, гостеприимная, простая и мудрая, – он снова глотнул «Монтраше». – Западный человек, думающий лишь о прогрессе, ничего не видит, кроме будущего, и разрушает мир во имя стремления к новизне и к успеху. Мой же народ знает, что истину следует искать в мудрости прошлого, и богатство и успех каждого зависит от силы племени.

Феррамо налил еще вина, наклонился и схватил ее за руку.

– Потому-то я и должен отвезти тебя туда. И конечно, там ты найдешь массу материала для твоей статьи о дайвинге.

– Жаль, но я не могу, – сказала она. – Нет. Я должна получить заказ от журнала.

– Но во всем мире нет лучшего места для дайвинга! Там такие скалы, такие отвесные кручи, уходящие вниз на семьсот метров, коралловые остроконечные рифы, похожие на старинные башни, вздымающиеся прямо со дна океана, такие пещеры и подводные туннели. Это невозможно передать! Девственные места! Нетронутые! За все время ты не встретишь ни одного дайвера.

Кажется, последняя бутылка вина превратила Феррамо в заправского очеркиста.

– Остроконечные рифы поднимаются из морских глубин, привлекая несметное количество морских обитателей, в том числе и крупных. Только представь, какое это поразительное зрелище – акулы, скаты, барракуды, серебристый горбыль, собакозубый тунец...

– А, так там много рыбы! – воскликнула Оливия.

– И завтра мы с тобой устроим дайвинг a deux.[38]

«С похмелья? Ну уж нет».

– А там есть где остановиться?

– Вообще-то большинство дайверов живут прямо на борту. У меня там есть несколько лодок, оборудованных для жилья. Но ты, конечно, если захочешь, сможешь жить как настоящий бедуин.

– Звучит заманчиво. Но я ведь должна писать только о том, что читатели могут испытать сами.

– Давай лучше я расскажу тебе о Суакине, – сказал Пьер. – Суакин – это Венеция Красного моря. Полуразрушенный коралловый город, в шестнадцатом столетии считавшийся крупнейшим портом на Красном море...

Прослушав двадцатиминутную хвалебную оду, произнесенную на одном дыхании, она начала подозревать, что роль Феррамо в «Аль-Каиде» сводится к тому, чтобы забалтывать слушателей до смерти нудными речами. Похоже, у него слипались глаза – Оливия выжидала, когда он окончательно сомкнет ресницы, – так мать следит за своим малышом, дожидаясь, когда можно будет взять его на ручки и отнести в кроватку.

– Давай вернемся в комнату, – шепнула она, помогая ему дойти до низкой кушетки. Он тяжело плюхнулся на нее и уронил голову на грудь.

Затаив дыхание и до конца не веря, что осмелится это сделать, девушка скинула туфли и на цыпочках подошла к компьютеру. Открыла его и нажала на клавишу – может, он тоже просто дремал, как и его хозяин? Черт. Он был выключен. Если включить, какой будет звук: аккорд или, не дай Бог, он квакнет?

Феррамо шумно и тяжко вздохнул и чуть повернулся, провел языком по губам, как ящерица. Оливия подождала, когда его дыхание опять станет ровным, и только тогда решилась. Нажала на кнопку пуска, подумав: если что – кашляну. В компьютере что-то зажужжало, и, прежде чем она сообразила, что пора кашлянуть, компьютер произнес женским голосом: «А-га».

Феррамо открыл глаза и сел прямо. Оливия быстро схватила бутылку с водой.

– А-га, – сказала она, – ага, тебе грозит тяжкое похмелье, если ты не выпьешь воды.

И поднесла бутылку к его губам. Он покачал головой и жестом отстранил бутылку.

– Ну, тогда прошу меня не винить, если с утра у тебя будет трещать голова, – продолжала Оливия, подбираясь к компьютеру. – Тебе следовало бы выпить не меньше литра воды и принять таблетку аспирина. – Продолжая щебетать в том же духе, потихоньку уселась за компьютер и, стараясь сохранять спокойствие, оглядела рабочий стол. Ничего особенного – обычные картинки да ярлычки. Она глянула через плечо. Феррамо крепко спал. Она подключилась к Интернету, потом сразу же перешла к «Избранному».

Первые две странички были такие:

«Гидросварка: все для сварки под водой».

«По низкой цене – машинка для удаления волос в носу».

– Оливия! – (Она так и подпрыгнула на стуле.) – Что ты там делаешь?

«Спокойно, без паники. Помни, он выпил добрых четыре бутылки вина».

– Пытаюсь проверить свою электронную почту, – сказала она, не глядя на него и по-прежнему тыча пальцем в компьютер. – У тебя беспроводная связь или по модему?

– Отойди оттуда.

– А зачем? Ты же все равно сейчас заснешь, – сказала она, якобы надувшись.

– Оливия! – произнес он грозно.

– Ладно, ладно, я сейчас. Только выключу, – быстро проговорила она, отключилась от сети и услышала, как он встал с кушетки. Сделав невинное лицо, она обернулась к нему, но он уже направлялся в ванную. Она метнулась на другой конец комнаты, открыла шкаф и увидела кучу видеофильмов, некоторые были надписаны от руки: «Лоуренс Аравийский», «Призы Киноакадемии 2003», «Академия страсти мисс Уотсон», «Изумительные пейзажи островов Ислас-де-ла-Б'аия».

– Что ты там роешься?

– Ищу мини-бар.

– Здесь нет мини-бара. Это не гостиница.

– А я думала, гостиница.

– Мне кажется, тебе пора возвращаться в свой номер, – Похоже, он только начал осознавать, что сильно пьян. Одежда его помялась, глаза покраснели.

– Ты прав, я очень устала, – произнесла Оливия с улыбкой. – Спасибо за прекрасный ужин.

Но он уже метался по комнате, опрокидывая вещи, – видно, искал что-то, и лишь махнул ей рукой на прощанье.

Да, это было жалкое подобие того сильного, уверенного в себе мужчины, на которого нельзя было не обратить внимание и который так поразил ее в том отеле в Майами. «Спиртное – моча Сатаны, – подумала она, возвращаясь в свою комнату. – Интересно, скоро ли в «Аль Каиде» откроют отделение «Анонимных алкоголиков»?»