Просыпаюсь в тишине. На этот раз — без крика, без судорог, без мокрой подушки. Просто открываю глаза и лежу.
Комната наполнена мягким, золотистым светом. Сквозь шторы пробивается солнце, рисует полосы на полу. Тепло. Спокойно.
Никто не держит. Никто не сжимает плечи. Я одна. На подушке рядом — только вмятина. От него осталась лишь тень тепла. Артёма уже нет.
Сажусь. Провожу ладонями по лицу. Внутри странное ощущение — будто что-то изменилось. Сон прошёл без боли. Ночь — как оберег. Я впервые за долгое время выспалась.
Ребёнок внутри — спокойно. Волчица тоже. Она не мечется, не рвётся наружу.
Потягиваюсь, переодеваюсь не спеша. Тело требует движения, но ровного, спокойного. Хочется воды. Может, еды.
Спускаюсь по лестнице. Перила прохладные. Дом дышит жизнью. Но ровная тишина вдруг кажется слишком натянутой. Будто перед чем-то.
В холле меня встречает чужой запах. Резкий, приторный, слишком сладкий. Цветы и духи, которыми пытаются замаскировать хищность.
И голос — звонкий, колкий, будто стальной клинок, царапающий по нервам.
— Ну надо же, — тянет она, поворачиваясь ко мне с улыбкой, где нет ни капли тепла. — Вот и та самая находка. Говорят, ты теперь «ценный экземпляр» в стае.
Передо мной стоит волчица. Омега, но держится так, будто мир у её ног.
Гладкие чёрные волосы переливаются холодным блеском. На ней безупречный свитер, всё — до мелочей вылизано, подогнано. Красота, доведённая до оружия.
Я молчу. Просто смотрю.
Она медленно скользит взглядом по мне сверху вниз — как будто оценивает товар.
И в этом взгляде больше презрения, чем интереса.
— Я — Оксана. Думаю, ты уже слышала, — её губы растягиваются в тонкую линию. Усмешка больше похожа на оскал.
— Нет, — отвечаю честно.
— Правда? — её бровь чуть приподнимается. — Забавно. Хотя неудивительно. Альфы любят держать своих «особенных девочек» в неведении.
Слова режут, как пощёчина.
Я делаю шаг вперёд. Не для спора — просто не собираюсь пятиться.
Волчица внутри замирает, настороже.
— Ты пришла за ним? — спрашиваю, стараясь говорить спокойно.
Оксана усмехается. Звонко, хищно.
— Нет, — отвечает лениво. — Я из его круга. Мы с ним давно. Своих он всегда держит рядом.
Она делает паузу и скользит взглядом по моему животу.
— А ты… новенькая. Беременная.
И тут она делает паузу, глядя прямо в глаза:
— Знаешь, — её голос становится тягучим, ядовитым, — не приходило в голову, что альфа возьмёт ребёнка… а тебя просто выкинет за дверь? Эти слова впиваются под кожу, в самую сердцевину. Волчица во мне вспыхивает. Она не злится — она рычит, готовая рвануть.
— Ты не знаешь меня, — произношу твёрдо, сквозь стиснутые зубы.
Оксана усмехается шире. Красиво. Хищно.
— И знать не хочу, — отрезает , голос бьёт. — Мне достаточно одного взгляда, чтобы понять: ты здесь чужая. Поверь… хозяйкой этого дома ты не станешь. Никогда.
Она резко оборачивается — будто поставила жирную точку. Каблуки звенят о мрамор. Уходит легко, хищно.
В груди всё сжимается так, будто в неё вбили железный обруч. Воздух не идёт. Вдыхаю — и горло перехватывает, лёгкие будто захлёбываются. Выдыхаю — рывками, с болью, как через рваную рану. Паника накатывает холодной, липкой волной. Перед глазами всё расплывается, стены едва держат форму.
— Юля, что с тобой?! — голос Артёма прорезает туман, режет, как удар по нервам.
Сгибаюсь, обхватываю живот, пальцы вцепляются в ткань платья до хруста суставов. Тянет, жжёт, каждый спазм будто ломает изнутри.
— Ты не можешь так… — бормочу, задыхаясь. Слова застревают в горле, с трудом прорываясь наружу.
Он рядом. Его ладонь ложится мне на плечо — горячо, жёстко, властно.
— О чём ты? — рычит низко. Не вопрос. Приказ.
Поднимаю голову. Свет режет глаза, мир качается.
— Я не отдам его, — выдыхаю, сорвавшись на рычание. Пальцы до боли вжимают ткань внизу живота.
Боль отзывается толчками. Я сжимаю зубы, но вырывается короткий стон.
— Юля! — его голос становится жёстче, резче. Он хватает меня за плечи, встряхивает. — Смотри на меня!
Я смотрю. Его глаза близко. Яркие, сосредоточенные. И вдруг они не угрожают, а держат. Он — якорь.
— Она сказала… что ты заберёшь ребёнка. А меня вышвырнешь… — губы дрожат, дыхание сбивается, слова разваливаются на обрывки.
Он застывает. Его взгляд становится ледяным.
— Кто ты? — спрашивает низким, почти безэмоциональным голосом.
— Омега. Оксаной зовут…
Тишина затягивается, секунда превращается в вечность. Затем его пальцы поднимают мой подбородок, заставляя смотреть ему прямо в глаза.
— Слушай внимательно. Никто. Ни одна волчица, ни одна стая не посмеет забрать у тебя ребёнка. Пока ты под моей защитой — ты мать моего сына. И точка.
Слезы текут непроизвольно, это не рыдание, а выход накопившегося напряжения. Он притягивает меня к себе, обнимает так крепко, что ощущаю тепло.
— Всё хорошо. Успокойся. Я рядом. Мы справимся вместе.
Волчица внутри меня затихает.
Но как только я делаю шаг, боль пронзает мой живот. Я издаю короткий, пронзительный визг. Артём мгновенно напрягается, его глаза темнеют.
— Чёрт… — выдыхает сквозь зубы. И в ту же секунду подхватывает меня на руки. Без слов. Просто берёт.
— Потерпи, — рычит. — Сейчас.
Артем стремительно несёт меня по коридору, крепко прижимая к себе. Его сердце громко стучит, и мне кажется, я слышу этот гулкий ритм. Каждый его шаг отзывается эхом по плитке, а моя голова беспомощно качается на его плече. Дыхание срывается короткими рывками, в горле пересохло.
Дверь медблока распахивается с таким грохотом, что я вздрагиваю — словно её вышибли. Металл звенит, ударяясь о стену, и в ту же секунду в нос бьёт тяжёлый запах антисептика и лекарств. Белый свет ламп режет глаза.
— Павел! — его рёв разрывает тишину. Голос такой, что дрожат стены и вздрагивают люди. Не зовёт — приказывает.
Внутри всё леденеет. Я судорожно хватаюсь за его рубашку, пальцы дрожат. Все взгляды, как острые ножи, вонзаются в меня — медсестры, врач — все наблюдают. Но я вижу лишь его профиль: суровый, решительный.
Артём не отпускает меня, пока не убеждается: кровать готова, свет мягкий, приборы включены.
— Осторожно. Она на пределе, — голос хриплый, злой.
Павел кивает, и только тогда Артём укладывает меня на кушетку, не убирая пальцев с моей руки.
— Дыши, Юля, — шепчет он почти у самого уха. — Просто дыши. Я рядом.