Омега. Ты родишь мне сына

Глава 15

Меня выталкивают из медблока.

— Мы справимся, — бросает Павел, не оборачиваясь. — Ты сейчас не помощь. Ты — угроза стабильности.

Угроза? Я? Тому, кого держал в руках, пока она тряслась от боли и страха?

Дверь захлопывается.

Через стекло вижу Юлю. Ей ставят капельницу. Тонкая игла. Белая лента. Бледная кожа. Пульс — едва ощутим.

В груди гудит. Низко, глухо. Волк внутри не просто бесится — он ломает клетку.

Сажусь. Через пять секунд — вскакиваю. Ждать — не умею. Не тогда, когда это уже не про контроль. Это про одно: кто тронул мою самку. И кто сегодня хочет умереть.

Я разворачиваюсь. Быстрый шаг. Коридор. Холодный воздух хлещет по лицу, как пощёчина.

Кто сказал ей эту дрянь? Кто сунул в уши яд про то, что я заберу волчонка?

Мне не составит труда найти виновного.

Это не город. Это стая. Здесь всё видно. Всё слышно. И теперь все — молчат. Отводят глаза.

Правильно. Я не в настроении повторять.

Захожу в зону охраны. Монитор. Камеры. Последние полчаса.

Она. Оксана. Омега.

Хищная. Выдрессированная. Опасно терпеливая. Та, что "нечаянно" царапала дверь в мой кабинет, "просто" касалась плеча, "всего лишь" проходила мимо, когда я работал.

Но главное — она была рядом с Юлей.

В холле. В коридоре. У лестницы. Перед самым срывом.

Запускаю запись.

Юля подходит. Говорит. Оксана — напротив. Усмешка. Движение. Слова — тихие, но по лицу всё читается: угроза и демонстрация статуса.

Юля держится. Рычит. Оксана — уходит. А Юля — садится. И её накрывает.

Я захлопываю экран. Выхожу. Охранник — едва не отскакивает.

— Найди Оксану. У тебя три минуты.

Он не спрашивает. Я же иду в дом.

Юля пока не знает, насколько далеко я готов зайти. Но узнает.

Оксана стоит напротив. Спина ровная, подбородок вперёд. Омега, которая знала, как быть нужной в подходящий момент. Послушной. Молчаливой. И — опасной. Не глупа. А это всегда хуже.

Сегодня она перешла черту.

Юля — в медблоке. Полуживая. В истерике. А Оксана решила поиграть в ревность.

Не в тот день. Не с тем мужчиной.

Я смотрю на неё. Без лишних слов.

— Ты красивая, — произношу медленно. — И удобная омега.

Она замирает. Понимает.

— Но не больше.

— Артём, я думала… что мы… что ты…

Голос дрожит. Глаза блестят.

— То, что я провёл с тобой пару ночей, — шепчу низко, — не делает тебя моей парой.

Молчание. Резкое. Ледяное.

— Но я… я думала, ты ищешь кого-то…

— Я не ищу.

Подхожу ближе. Запах — липкий, приторный. Напоминает, от чего я уходил.

— А ты, Оксана, была моим выбором только в тот момент, когда мне не нужно было ничего, кроме тишины.

Её руки — в кулаки. Внутри — закипает. Но я не даю шанса.

— Ты знала, кто я. Знала правила. И всё равно полезла к моей омеге. Беременной. Уязвимой.

— Я просто хотела, - хрипит в ответ.

— Нет. Ты хотела показать, что она лишняя. И имела наглость сказать, что я заберу у неё ребёнка?

Мой рык перекрывает её дыхание.

Хватаю её за горло. Не сильно. Достаточно.

— Ты никто в этой стае. Ни для меня. Ни для волков. Запомни это.

Пауза. Холодная.

— До полнолуния — изолятор. Один час света. Одна порция еды. Ни связи, ни посещений.

Она впервые боится. Не за себя. За статус. За иллюзию власти.

— Это слишком…

Я склоняюсь ближе.

— Это милость, Оксана. В следующий раз — её не будет.

Оборачиваюсь.

— Уведите.

Я помню, когда впервые пустил её ближе. Спустя месяц гибели Оли.

Дом — пустой. Мёртвый. Каждая комната — как выжженное поле. Запах — не жизни. Её. Моей истинной.

Я спал на диване. Вдыхал призрак. И тогда — появилась Оксана.

Не сразу. Тихо. Чай в кабинете. Вечерние обходы. Прикосновения. Паузы. Взгляды снизу вверх. Присутствие.

Омега с хорошим нюхом. Или с интуицией.

Я ничего не обещал. Просто однажды — отпустил волка. Наутро — проснулся с ней в постели.

Мне нужно было забыть. Хоть на ночь. Перекрыть чужим запахом свою боль.

А она — начала подниматься. Медленно. Умело.

Не просила. Не требовала. Но всё её существо кричало: «Я рядом. Я твоя. Возьми».

И, чёрт возьми, я почти дал ей шанс.

Почти.

Пока не увидел, как она смотрит на моих волков. Как на трофей. Как на лестницу вверх.

Я замолчал. Отстранённость — лучшее оружие. Но она осталась.

Думала — остынет. И теперь решила, что может диктовать условия. Омеге, которая носит моего волчонка.

Я сам виноват. Открыл дверь, когда был сломан. Пустил в дом, когда не было сил выгонять. Молчал, когда должен был сказать: ты — не пара. Ты — временная.

Теперь — разгребаю.

Но если она думает, что приблизится к той, кто носит мою кровь… Пусть привыкает к одиночеству. В изоляторе. Без света. Без надежды.Без меня.

Прошло три часа.

Я снова в медблоке.

Тихо. Не стерильной тишиной, как в больнице — живой.

Дверь приоткрыта. Заглядываю в палату.

Юля спит. Тело напряжено, но дыхание ровное. Лицо спокойное.

Плед сбился с плеч, волосы растрёпаны, но впервые с момента, как она оказалась здесь — её не трясёт.

Я стою на пороге. Просто смотрю.

Климов встречает меня в коридоре.

Никаких бумаг, планшетов и врачебного пафоса. Просто смотрит в глаза.

— Она в порядке, — говорит спокойно. — Мы сняли спазмы, дали витамины, немного поддержали. Теперь только покой. Пускай отдыхает.

— А волчонок?

— Всё стабильно. Реакция была, но не критичная. Успели. — Он делает паузу. — Но в следующий раз можем не успеть.

Молчу. Ни кивка, ни вопроса. Просто тишина.

Климов выдыхает, медленно, как будто обдумывает, как сказать то, что будет дальше:

— Артём, тебе нужно убрать всё, что может её дергать. Любой стресс — угроза. Разговоры, давление, даже взгляд не в том тоне.

Он делает шаг ближе.

— Если хочешь сохранить ребёнка — тебе придётся забыть, что ты альфа. Хотя бы рядом с ней. Хоть на время.

Я поднимаю взгляд.

— Забыть? — сухая усмешка режет воздух. — Легче сказать, чем сделать.

— Тогда вспомни, что ты не просто альфа, — голос давит, словно клинок к горлу. — Ты отец. И всё, что ей сейчас нужно, — не приказ. Не контроль. Не твои стены и охрана. А уверенность, что рядом не зверь, а человек. Мужчина, которому можно довериться.

Я отворачиваюсь и иду по коридору. Каждый мой шаг — это как сражение с самим собой.

Внутренний зверь рычит и требует контроля. Он хочет командовать, крепко держать и не отпускать. Его голос звучит как приказ: «Моя. Подчиняйся. Слушай».

Я сдерживаю этот животный инстинкт, как будто затягиваю петлю. Понимаю: если сейчас дам волю внутреннему зверю, то потеряю её.

Дохожу до конца коридора и останавливаюсь. Смотрю в окно. Юля. Непоколебимая. Закрытая. Слишком гордая, чтобы просить помощи. Но сильная — даже когда внутри всё трещит по швам.

И это всё на фоне боли, которую она несёт из прошлого, как тяжёлое бремя на сердце.

А я... Я должен быть тем, кто не добивает. Кто выдержит её бурю, когда сам готов сорваться в отчаянный крик.

Потому что теперь у нас нет права на промах.