Омега. Ты родишь мне сына

Глава 2

Клиника.

Стеклянные двери громко распахиваются. Одна из створок ударяется о стену с глухим стуком, от которого кто-то вскрикивает в холле. Тонкое стекло в алюминиевой раме трескается.

Медсестра за стойкой роняет планшет. Он падает на пол и остаётся лежать. Никто не спешит его поднять. Она смотрит на меня как на хищника, которого по ошибке впустили в стерильный вольер.

Запах страха заполняет воздух. Резкий. Сладковатый. Живой. Хорошо. Так и должно быть.

Из коридора выходит врач. Замирает, встречаясь со мной взглядом, и — уходит в сторону, не сказав ни слова.

Другой охранник сбавляет шаг и резко поворачивает голову, будто заметил трещину в идеально ровной стене. Система оповещения сработала. Они знают. Поздно. Я уже внутри.

Тишина мгновенно становится вязкой. Никто не говорит. Никто не поднимает глаза. Ни одного прямого взгляда, ни одного шага вперёд.

Воздух тяжелее с каждой секундой, словно в здании собирается гроза. Сердца бьются быстрее — я слышу это, как удары барабанов. Каждый хочет сбежать. И правильно.

Пусть воздух напитает хищника. Пусть стены загудят напряжением. Пусть каждый здесь поймёт: в здание вошёл не человек.

Я не кричу. Не размахиваю руками. Опасность — не в словах. Опасность — в присутствии.

— Где главный врач? — Голос ровный. Низкий. Спокойный.

Медсестра вздрагивает. Пальцы зависают над клавиатурой, дыхание сбивается. Лицо бледнеет.

Она начинает говорить — и тут же запутывается:

— Я… эээ… доктор Ларинов… он на втором этаже… приём… я могу…

Слова ломаются. Запах страха — мгновенный, плотный. Он заливает приёмную с головой.

— Вызови его. Немедленно. — Всё тем же тоном. Без нажима. Но за этой фразой — тишина, в которой можно услышать, как трещит напряжение.

Она сглотнула. Повернулась к терминалу.

— Простите… мне передать, от кого?..

Я сделал шаг. Один. Ей хватило. Она мгновенно прижалась к стойке, как к последнему укрытию.

— Скажи: пришёл Чернов, — произнёс спокойно.

Полсекунды тишины.

В её глазах — ни понимания, ни воли. Только тело, которое осознало: рядом — хищник.

Она медленно потянулась к кнопке вызова. Словно любое резкое движение могло закончиться плохо.

— И добавь: если он не выйдет сам — я зайду, — сказал я. Чётко. Как приказ. Без угрозы. Без эмоций.

Каждое слово звучит негромко — но так, будто уже отдан приказ. И его никто не посмеет не выполнить.

Тон, от которого слушаются. Даже не поняв — зачем.

Тон, с которым убивают. Без крика. Без эмоций.

— Да, конечно… сейчас… — сипит девушка.

— Ты уже теряешь время, — бросаю спокойно, разворачиваясь к окну.

Смотреть на неё больше не имело смысла. Она всё поняла.

Дверь открывается почти сразу. Без охраны. Без попытки оттянуть момент.

Главврач заходит один. Шаг — быстрый. Но неуверенный. Халат — сбит набок, руки в движении — не знают, куда себя деть. Взгляд скачет.

Тревога в нём — в каждом жесте. В дыхании. В том, как не поднимает глаз.

— Артём… — начал он, но сразу запнулся.

Я не поворачиваюсь.

Стою у окна, сцепив пальцы за спиной. Смотрю сквозь стекло — за пределы здания. Внутри — только контроль.

— У тебя минута, — говорю чётко. — Объясни.

Он сглотнул. Медленно. Слишком шумно.

— Это… ошибка. Я клянусь. Документы были не до конца оформлены. Система выбрала омегу из резервного списка. Она была после хирургии… Я не видел финальный протокол, я не давал одобрения…

Поворачиваюсь.

— А теперь ты его видишь, — спокойно говорю.

В голосе — ни ярости, ни угрозы. Только факты. И этого достаточно.

Он делает шаг назад. Автоматически.

— Мы… мы сразу всё отследили. Эмбрион прижился. Омега в порядке. Нет отторжения, нет угроз. Мы контролируем.

— Ты подсадил мой эмбрион, — перебиваю. — Омеге. Без допуска. Без разрешения.

— Это было вынужденно, — заикается он. — Я признаю, это не по плану, но ребёнок жив.

— Ты взял то, что я охранял четыре года. И вложил в первое попавшееся тело, — медленно, почти шёпотом.

Шаг вперёд. Он — назад.

— Ты ничего не контролируешь, — голос становится твёрже. — Ни тело. Ни срок. Ни последствия.

— Сейчас ты жив только потому, что она вынашивает моего ребёнка .

— Но если с ним что-то случится — ты первый, кого я закопаю.

Он молчит. Взгляд — в пол. Плечи опущены. Врач ушёл. Остался только человек, который понимает: его время почти вышло.

— Кто она? — спрашиваю без нажима.

Он молчит. Потом тянется к планшету. Медленно. Как будто любое движение может стать последним.

— Юлия Воронова, — говорит. — Омега. Двадцать восемь лет. Недавно перенесла выкидыш. Пришла на осмотр после выписки. Была в базе как стабильная.

— Как она оказалась в протоколе? — перебиваю.

Он выдыхает. Пауза. Слово — как гильза.

— Ошибка.

— Чья?

Он выдохнул:

— Младший врач. Не сверил ID. Подтянул старый шаблон — система автоматически провела её как суррогат. Совпали параметры — база выдала материал. Подсадка прошла по стандартной схеме, без ручной проверки.

— Он уволен?

— Да. Сегодня утром.

— А ты пока жив, потому что с ней всё в порядке, — говорю спокойно, не повышая голоса.

Он кивает. Медленно. Почти не дышит.

— Она знает?

— Мы пытались объяснить. Вчера. Сказали про восстановление тканей, гормональный отклик… Она слушала, но начала нервничать. Паника на фоне нестабильности — мы дали успокоительное. Сегодня она тише. Но вопросов больше.

— Где она?

— Под наблюдением. Вторые сутки. Эмбрион прижился, фон выравнивается. Пока всё стабильно.

Я делаю шаг к двери.

— Готовь документы на выписку.

— Но у нас сутки до завершения цикла…

— Она уезжает со мной, — перебиваю.

Пауза.

— И пусть тот, кто за этим стоял, молится, чтобы я на нём остановился.