Опекун для юной девы

День четвертый

Когда Аня проснулась, его уже не было. Ушел на работу, как и планировал. Зато на письменном столе лежала подробнейшая инструкция, что ей надо делать. Ну вот разве что не уточнил, сколько раз за время его отсутствия ей в туалет сходить полагается, а все остальное, вроде, учел. Аня только фыркала, разбирая старательно выведенные его рукой строчки. Выписывал. Каждую букву отдельно, чтоб ей легче было прочесть. Почти печатными, как для ребенка. Педофил клятый! И вот как в его голове «обязательно позавтракай и прими витамины» с поцелуями в грудь совмещаются? Детей вроде как в грудь не целуют, а взрослые сами разберутся, завтракать им или нет.

Однако по принципу «вот назло останусь голодной» действовать не стала. И даже витамины его дурацкие выпила. Он же как лучше пытается, от всей души. Сидел тут ни свет, ни заря, писал. Продумывал ее день, волновался. Гиперопека, конечно, налицо, но это, наверное, действительно от отсутствия опыта. Так что придется ей, видимо, еще подтверждать, что она взрослая и самостоятельная. А там он, глядишь, и успокоится.

Привезли мебель для кухни, новую плиту, помогли все расставить. Вышло, конечно, совсем тесно, если два человека за стол сядут, третьему уже и войти будет некуда. Ну, так третьих у них и нет. Расставила посуду и продукты по шкафчикам. Подумала, что после ремонта окошко неплохо бы вымыть… И поняла, что его уже вымыли. Ну да, ему же приснилось. Так что даже странно, что только помыл, а решетку решил не привинчивать. Или не успел?

А делать-то больше было и нечего. Читать? Так тут одни справочники с кучей непонятных терминов. Самой что ль начать писать? Завести дневник, описывать свою жизнь в новом мире, свои впечатления… Ага, и кто у нас будет этот дневник читать? И даже не постесняется комментировать? И к гадалке ходить не надо: прочтет и не поморщится. Какие такие личные тайны, она же «его», вместе с тайнами. А вдруг он что-то в воспитании упускает?.. Так что дневники отпадают, писать их для дорогого Арика она не готова… А во что превратили ее письмо маме? Ведь ничего же не дали сказать, ни-че-го…

— Скучаешь? — он появился раньше, чем она ожидала. — Ань, ну ты что, здесь и так достаточно чисто.

— Ну, пыль-то все время летит, влажная уборка не помешает, — отвечает с деланным равнодушием. А сама веселится: «хоть в чем-то я тебя обошла! Полы ты помыть не успел, да. Ага, в твоей квартире, и в твоей спальне. Вот почувствуешь теперь, что это значит, когда за тебя твою работу делают!»

— Гулять пошли, ребенок. Я служанку не нанимал, мне не требуется. Я тебе комнату выделил? Выделил. Вот ее и мой хоть до дыр, коль совсем заняться нечем. А у себя я сам разберусь.

— Правда? А говорил, что такое маленькое помещение просто глупо делить на зоны, мы же вместе живем, вместе пользуемся, вместе и отвечаем.

— Да? Ну, тогда позволь мне поблагодарить, — он скользящим движением переместился прямо к ней, обнял, пройдясь руками по спине и чуть ниже, — за проявленную заботу. — А дальше поцеловал. В щечку, в мочку уха, скользнул губами по шее.

— Ар! — она привычно вырывалась. — Ар, пусти, у меня же руки грязные!

— Угу, — удовлетворенно мурлыкнул он. — Вот и держи их от меня подальше. А то рубашка белая, парадная, испачкаешь. — Он вновь лизнул ее в шею, обдал горячим дыханием ухо. И неожиданно слегка прикусил, заставив вскрикнуть.

— Ар!

— Все, все, не буду, — запутавшись пальцами в ее волосах, он притянул ее голову к своей груди. — Не буду больше смущать. Соскучилась?

— Да, — вдруг понимает она. Скучала. И даже очень.

— Тогда заканчивай с уборкой, переодевайся, бери купальник…

— Но у меня нет. Мы не купили.

— Ну, так купим по дороге. Мы ж договаривались, сегодня только отдых.

Отдых. В городе неожиданно жаркого солнца и тенистых бульваров, пронизанном легкой моросью шумных фонтанов и раскрашенном цветочным многоцветьем газонов. Встречавшиеся им компании молодежи беззаботно смеялись, радуясь погожему летнему дню и бесконечности каникул. Люди постарше двигались решительно и целеустремленно, стремясь успеть как можно больше в свой не слишком большой обеденный перерыв. Впрочем, было много и тех, кто вовсе никуда не спешил, проводя свое свободное время в прогулках по этому красивому летнему городу.

Ане красивым казалось абсолютно все: дома, люди, раскидистые деревья на бульварах, простенькие скамейки в их тени, ажурные оградки, отделяющие проезжую часть. Город словно переливался теплом и светом, его жители казались довольными и самодостаточными. И пусть они не знали об огромном мире, раскинувшимся за горами, и даже не стремились туда, куда все равно не могли попасть, им было явно хорошо и здесь — в их городе, в их стране. И, идя по улицам за руку с Аршезом, вновь нацепившем малиновую прядь и майку с картинкой весьма сомнительного содержания, Аня думала о том, что вполне сможет быть счастлива здесь — в этом городе, в этом мире. И даже без возможности пересечь когда-либо вновь непроходимую Границу.

Потому что… Потому что Аршез. У нее был Аршез, и он сам сказал, что это — уже навсегда. Еще недавно совсем чужой, незнакомый и вообще, как он утверждал, не человек, он незаметно стал для нее всем — ее семьей, ее домом, ее галактикой. Нет, она не думала сейчас о том, что отношения между мужчиной и женщиной требуют куда большей конкретики, не пыталась понять, в каком именно качестве она хочет видеть в своей жизни Аршеза. Они просто шли. Он держал ее за руку. И весь мир им улыбался.

В каком-то из магазинчиков, преодолевая смущение при мысли, что ей все же придется для него раздеваться (пусть и не до конца), она выбрала себе купальник. Чтобы на переполненном городском пляже, не выдержав темного взгляда его скрытых очками глаз, броситься в воду с головой, стартанув прямо от кабинки для переодевания. Он присоединился к ней не сразу. Прежде подобрал ее вещи, в смятении оброненные прямо в траву, неспешно разделся сам, давая ей, да и себе, время, чтоб успокоиться. И догнал уже ближе к середине озера.

— Ты точно умеешь плавать? — поинтересовался, выныривая рядом.

— Ар! — дернувшись от неожиданности, она едва воды не наглоталась. — Ну, разумеется, умею, — буркнула, недовольная своей на него реакцией. — Что я, по-твоему, совсем беспомощная?

— Тогда догоняй! — злодейски плеснув ей в лицо, он развернулся, и очень бодро поплыл прочь.

— Ах ты!.. — отплевываясь и вытирая глаза от воды, возмутилась она. И, разумеется, бросилась за ним следом — догнать, забрызгать и вообще утопить. И почти догнала его, он был совсем уже рядом. Но вдруг нырнул, резко уходя глубоко под воду — и всплыл уже в нескольких метрах позади девочки. И вновь дразнил ее, уплывая неспешно, давая возможность догнать, но не позволяя поймать, заставляя носиться за ним зигзагами по всему озеру, пылая праведным гневом, но не имея возможности отомстить обидчику.

И лишь когда почувствовал, что она совсем уже обессилила, сдался на милость победителя, принимая на себя водопад разгневанных брызг, а потом и Аню, резко бросившуюся ему на плечи в попытке притопить. Он покорно ушел под воду, ловя при этом ее руки и обвивая ими себя за шею. И всплыл, уже пристроив ее на спине:

— Крепче держись, покатаю.

Так плавать, как он, люди не могли, конечно. Скользить по-над водой, даже не трудясь изображать гребки руками, пользуясь исключительно врожденной способностью к левитации… Но людей рядом не было, они отплыли уже достаточно далеко. А ей, чтобы не соскользнуть, пришлось не просто держаться за его шею, но и обхватить его корпус коленками, прижимаясь к нему крепко-крепко. Но она была порядком уставшей, растерявшей за время погони все свои глупости на тему прилично-неприлично. Аня прижималась к его спине, словно наездница на диковинном морском животном. И было ей хорошо.

А потом, когда они достаточно уже отдохнули на берегу, он спросил, кивнув на ребят, перекидывающих неподалеку мяч через сетку:

— Знаешь такую игру?

— Волейбол? Конечно, кто ж не знает.

— Присоединимся? У них явно игроков не хватает.

— Но… как? Ты разве их знаешь?

— Нет. Заодно и познакомимся. Нужны же тебе друзья.

Познакомился он легко. Подошел, улыбнулся обезоруживающе и попросил принять их в игру. Ребята не возражали, их взяли в команду. Играла Аня неплохо. Не мастерски, конечно, но под провал команду не ставила. Хороший средний уровень, не вызывающий ни удивления, ни раздражения. Аршез — или, вернее, Артем — предпочел демонстрировать мастерство. Вполне себе «человеческое» мастерство, ничего сверх. Впрочем, играть в человеческие игры, оставаясь на уровне человеческих возможностей, он привык, практика имелась. Жизнь среди людей всегда нравилась ему именно этой иллюзорной возможностью стать для них своим. Пусть на время, но все же ощутить себя членом их компании, их команды. Не выиграть у них, но сыграть с ними вместе, быть включенным в единый круг столь ярких во время спортивных поединков эмоций, разделить с ними их азарт.

Впрочем, сейчас он играл ради своей девы. И играл хорошо, даже очень хорошо, тоже ради нее. Стать для них ценным игроком, чтоб заинтересовались, чтоб приглашали еще. Их, они же ведь вместе. А его ребенку нужны друзья, нужны крепкие человеческие привязанности, она не может быть только с ним, не должна.

После игры, как и ожидалось, было совместное купание, совместные беседы, совместное распитие столь необходимых людям на жаре прохладительных напитков. Аня, чуть смущаясь, рассказывала новым знакомым, что она в Чернометске недавно, только переехала, и пока еще толком не осмотрелась и не освоилась, и даже где будет дальше учиться, пока не знает. Аршез слушал немного рассеянно, его, конечно, больше интересовали капельки воды, стекающие с верхней части ее купальника, и потому он даже не смог толком вспомнить, а предупреждал ли он девочку о том, что ее подлинную историю рассказывать нельзя — никогда, никому и ни при каких обстоятельствах.

Но рассказывать правду новым знакомым Аня, по счастью, и сама не стремилась. Ей хватило и первого вечера в Чернометске, когда весь город, казалось, не сводил с них глаз. И все потому, что с ней шел Он — Великий и загадочный пришелец из соседней страны, представитель иной, не человеческой расы… Желание Аршеза раствориться в толпе, казаться им всем обычным, рядовым человеком, девочке импонировало. И уж вовсе не хотелось становиться центром внимания самой, оказавшись пришелицей из неведомых земель, которых, как известно здесь каждому, «не существует». Это ей в лучшем случае не поверят, сочтя бессовестной фантазеркой, а в худшем… Нет уж.

— Мой городок небольшой совсем, окраинный, вы, наверно, и названия не слышали. А Чернометск классный. Такой большой, красивый, энергичный. Столько людей, все куда-то спешат… Нет, пока не знаю, в какую школу пойду, не узнавала еще. Да я приехала только, мне бы от переезда в себя прийти…

Аршез привычно представлялся студентом политеха, благо куратор сего престижнейшего в городе вуза был его другом и о жизни и быте вверенного его надзору заведения рассказывал предостаточно. А порой и в гости звал. А уж какие он умел устраивать вечеринки с участием лучших студентов!.. Да, вот вечеринка ему сейчас точно не помешает. Хотя то, что он придет на нее без своей девы — без своей личной девы — недоумение у товарищей вызовет…

— Артем, а ты куратора когда-нибудь видел? — любопытство в голубых девичьих глазах было столь сильно, что заставило его вынырнуть из фантазий о головокружительных танцах и сосредоточиться на разговоре и его участниках.

— Так его у нас если только слепой не видел, — впервые внимательно приглядываясь к незнакомой деве, с преувеличенно показным безразличием бросил Аршез. — Он же дважды в год перед всеми студентами выступает — хвалит за успехи, поздравляет с праздниками. У вас разве не так? Ты, кстати, где учишься?

— В восемьдесят третьей школе, — «порадовала» его дева. — И нет, у нас не так. Нам, знаешь ли, кураторы по штату не положены.

Она чуть усмехалась, бравируя своей юностью. А он мысленно стонал, давясь всеми еще не рассказанными студенческими байками. Твою ж мать! Докатился! Уже с детьми тусуется… И пусть он в очках, в образе, но он же даже не заметил! Даже внимания не обратил! Да, он Анюте подбирал компанию, и, зрительно сравнивая ее и их, решил — подойдут, возраст где-то тот же. И даже мысль не щелкнула: «тот же — это тоже дети, не подходят, ему — никак».

Впрочем, чуть успокоился он, внимательно скользя взглядом по лицам присутствующих, «детьми» здесь были разве что две юных девы — голубоглазая Лика «из восемьдесят третьей школы» и серьезная, молчаливая Катя, надо полагать, оттуда же. Остальные рубеж совершеннолетия перешагнули и, за минимальным исключением, действительно были студентами. Вон Веня даже оказался студентом того самого политеха, и теперь активно интересовался его факультетом, курсом, отношением к общим знакомым.

Он отвечал «легко и охотно», при этом цепко контролируя всю компанию, чтоб некоторые слова в беседе не прозвучали, чтоб вот даже мыслей их произносить не возникло. Девочек, правда, щадил, оставляя их сознание в неприкосновенности, надеясь, что сможет вовремя прервать нить беседы и так. Анюте нужны здесь друзья, ей нужно как-то входить в этот мир, с чего-то начать, и разговоры со сверстниками ей полезны…

Не все! — понял он уже несколько минут спустя, слушая, как Лика увлеченно тараторит его ребенку:

— Я тут на днях такой роман прочла — ах! Просто мечта! Там молодой вампир влюбился в деву прямо на Горе, во время праздника Перехода…

— У вас тоже в моде романы про вампиров? — Аня почему-то обрадовалась. И Аршез не стал обрывать беседу, слушая дальше. — А у меня подружка была, она кроме вампирских романов вообще, по-моему, ничего не читала. Сама вечно ходила вся в черном, всякие крестики-гробики коллекционировала, мышей летучих на всех тетрадках рисовала… Что? — непонимающе взглянула она на столь же удивленные лица собеседников.

— Да так, — пожала плечами Катя. — Начала про вампиров, закончила мышами. Ты всегда такая логичная?

— А в черном твоя подружка почему ходила? — не смолчала и Лика. — Такая страшная была, что даже сомнений не возникало — ни один вампир в жизни не влюбится?

— Но… — Аня даже растерялась. — У нас летучие мыши вроде как символами вампиров являются. У вас разве нет? И черный цвет. Вампиры же порождения ночи, им тьма бли…

— Чего они порождения??? — в голосе парня безмерное удивление практически мешалось с негодованием.

— Да что ты хочешь от девочки из приграничья? — Аршез примирительно-пренебрежительно дернул плечом, посылая поборнику справедливости приказ заткнуться. — Ты б видел, из какой глуши она к нам приехала. Из этого их, с позволения сказать, города до нормальных цивилизованных мест десять суток на собаках добираться нужно. А горы — вон они, из окна видать. А за горами сам знаешь, кто обитает. Так что не удивительно, что у них там поклонение вампирам Адской Бездны махровым цветом цветет и прочие мракобесия, — он ласково обнял свою Анюту, глядящую на него с обидой и явно собирающуюся возмутиться. — Ничего, с годами воспитаем, — нагнулся и поцеловал ее в щеку. Вот да, при всех. И она смутилась, сбившись с мысли, а он, воспользовавшись паузой, раскланялся. Было очень приятно… Но нам пора… Дела, заботы…

— Ну и зачем? — она косилась на него с укоризной, обиженно топая прочь от озера по извилистой тропке. — Так вот надо было выставлять меня круглой дурой из дикого леса? И я, между прочим, не из глуши. Я в нормальном городе выросла, на всю страну известном. Это у вас здесь глушь и мракобесие. Отгородились от целого мира и врете, что кроме вас и мира-то нет.

— А-ань, — протянул он миролюбиво, — я выдуманный город в виду имел, в котором ты и не была ни разу.

Молчит, упорно топая дальше.

— Здесь в ходу совсем другие мифы, ребенок. Слова похожи, а значения у них иные совсем. Того, что ты там наговорила, по-другому и не объяснить было. Ты ж видела, ты их шокировала буквально. Парень так и вовсе на скандал нарывался, не будь ты девой, и до драки бы дошло.

— Из-за чего, из-за дурацких вампиров? — она даже остановилась и обернулась изумленно.

— Угу, вот именно за подобное выражение мне точно придется за тебя, как пацаненку, драться.

— Да ладно, снимешь очки да скажешь «ай-ай-ай», драться всем и расхочется, — пренебрежительно фыркнула девочка. Драки из-за литературных героев — да уж, приехали. Ну и кто тут дикарь?

— Да куда ж я их сниму, там детей полпляжа, — Аршеза предложенный вариант не устроил.

— И? — она смотрела все более недоуменно. — Дети-то тут при чем? Я ж тебе не трусы снять предложила.

И тут же покраснела, сообразив, что именно ляпнула.

— Аура, малыш, — вздохнув, признался он. — Для детей не слишком полезна.

— А я… — ей вспомнился весь этот крутеж с ее совершеннолетием, и то, что он говорил, что на улице бы не подошел. — Ты мне поэтому велел витамины пить?

— Да, — не стал отказываться он. — Ты не бойся, это не так критично: ты взрослая уже почти и индивидуальные показатели у тебя… просто сказочные.

— Индивидуальные показатели чего? — она и не боялась. До тех пор, пока он не начал уговаривать ее этого не делать. «Да ты посмотри, какие уникальные характеристики… да для ее возраста…» — раздался в памяти отвратительный голос развозившего их пилота.

— Способности твоего организма сопротивляться вредному излучению моей ауры.

— Они что, растут с годами?

— Как и весь организм — только в детстве да юности. Но у тебя они уже сейчас выше, чем у абсолютного большинства взрослых в нашей стране. Не смогу тебе сказать, в чем причина. Возможно — это твои индивидуальные особенности, возможно у людей из-за гор этот показатель вообще значительно выше. Века тесного сосуществования в границах Сибирии иммунитет наших людей могли существенно подорвать… В любом случае, у тебя он безопасно высок, а детей ко мне в дом не води, — подытожил Аршез не слишком приятный разговор. И перевел на банальное, — есть хочешь?

— Ага. Но не сильно, можно пока не переживать, — улыбнулась она, осознав, что будет ведь переживать. И как-то на задний план ушли и нелепые разборки о различиях в фольклоре, и вредоносность его таинственной ауры, ей, впрочем, ничем не грозящая. Он — ее Аршез, ее Артемка — волнуется из-за того, что она голодная. И даже готов драться за нее со всякими местными дураками. Хоть и считает это пацанством.

Ужин она готовила сама. Он предлагал в кафе, но она отказалась. Все же первый раз на своей собственной кухне. Хотелось обновить. Хотелось попробовать. Хотелось почувствовать себя настоящей хозяйкой их уютного дома. Хотелось показать ему, что она не маленькая, не беспомощная, и уж с чем — с чем, а с приготовлением пищи справляется прекрасно. Ну и, кроме того, она просто любила готовить.

А после ужина он утащил — нет, увлек ее смотреть кино. К себе в спальню, на мягкое бежевое покрывало. Усадил ее перед собой, так, чтоб можно было нашептывать на ухо, вдыхая аромат ее волос и кожи, и тихонечко целовать в макушку, пользуясь ее увлеченностью фильмом, и не только в макушку… ну, если повезет. Фильм выбрал, как она и просила, по географии: про Бездну и горы, про леса и реки. Тот, кто делал его, умел любить свою землю, умел делиться ее завораживающей красотой.

И Аня парила над лесами и ныряла в Бездну, неслась по степи за табунами диких коней, и ветер шевелил ее волосы на вершинах высоких гор. Или это Аршез шевелил. Так ласково, так невесомо. И все что-то рассказывал, рассказывал, а голос у него был — хотелось слушать и слушать… Так, в кольце его рук, под его неспешный рассказ она и уснула.

А он долго еще сидел, бережно удерживая ее у своей груди, и не мог ни на что решиться. Хотелось уложить ее на подушки, лечь рядом, обнять и гладить ее… ну, пусть хоть по волосам… до самого рассвета. Вот только рассудок твердил, что «по волосам» его не устроит, он хотел ее всю — гладить, целовать, обладать… Обладать!!! Пронзая ее насквозь, вслушиваясь в хриплое, сбившееся дыхание, захлебываясь от поглотившей их обоих страсти!.. И похоронить уже под утро.

Нет, он сдержится, что за бред? У него были сотни человеческих дев, и все они живы и прекрасно себя чувствуют. Все Ксандар с его безумными страшилками, да чтоб он в Бездну рухнул, ломая ноги! А Аня, его нежная, маленькая, хрупкая Аня… Да просто не простит, и никогда уже ему не поверит. И не обретет уверенности в себе, и не обретет здесь дома, который он так стремился для нее создать. Потому что дом — это там, где не предают. Где тепло, безопасно, там, куда хочется возвращаться.

А ей хотелось. Он чувствовал это, ей сегодня хотелось. После всех прогулок, приключений, знакомств вернуться с ним в его дом — в их дом, в ее дом. Но вовсе не в его кровать. Так неужели он все разрушит?

Он вздохнул, поднимая свою деву на руки и бережно перенося в выделенную для нее комнату. Опускать — отпускать — ее не хотелось. Но он все же уложил ее в такую огромную для столь маленькой девы кровать и укрыл одеялом, так и не решившись стянуть с нее хотя бы шорты. Они точно будут мешать ей спать, и вообще, спать в одежде — это какая-то особо извращенная пытка. Но ведь не оценит, извращенка малолетняя, опять кричать начнет о личном пространстве… Да просто смутится.

Он вышел, осторожно прикрывая дверь. Но ложиться не стал. Открыл маршрутизатор, пробежал глазами зеленые огоньки тех, кто устраивал этой ночью вечеринку и списки их прибывших и еще ожидаемых гостей. И решительно добавил свой огонек к тем, кто намерен провести эту ночь под крышей дома Астэи. Лететь меньше часа, а компания подбиралась страстная. Хрупкие малолетние человечки точно из головы вылетят. Хотя бы на эту ночь.