От кутюр

Глава 12

Диана поудобнее устроилась среди подушек, наваленных на огромном белом диване. Мысленно она быстро сортировала все, что рассказала ей мать, прикидывая, как это может отразиться на ее собственной жизни.

— Почему я никогда не встречалась с отцом? — спросила она.

— Решение уйти из нашей — твоей — жизни принадлежало ему. Полагаю, он боялся, что люди, с которыми он работал, узнают, что он обманул молодую девушку или что он бьет свою жену. У моего адвоката лежит подробная запись того, что случилось. Это все еще может ему повредить.

— Но за все эти годы он даже не попытался найти свою дочь, — сказала Диана. — Неужели ты не понимаешь, как это тяжело для меня?

— Я не знала, что еще я могу сделать. Я до сих пор не знаю, что должна была сделать.

— А теперь? — Диана начала злиться.

— Может, это из-за денег. Мне были назначены алименты и пособие на ребенка, но Рэнди не дал мне ни цента, и я никогда не просила и не заставляла его.

— Ты рассчитывала на бабушку, — заметила Диана.

— Да. Я отдала тебя ей. И уехала в Чикаго. Думаю, я всегда хотела уехать в Чикаго с того момента, как мне предложили стипендию в Северо-Западном университете. У меня была подружка, не особенно близкая, но я написала ей, и она ответила, что я могу остановиться у нее, пока не подыщу жилье. Это был мой шанс устроить свою жизнь. У меня не было специальности или каких-то способностей. Я не знала, какую работу смогу выполнять.

— И поэтому ребенок тебе только помешал бы. — Голос Дианы прозвучал резко и холодно.

— Да, помешал бы. Я сама еще была ребенком. Способность к воспроизведению себе подобных еще не билет во взрослую жизнь. Ты можешь это понять?

— Начинаю.

— Что бы произошло, если бы я не оставила тебя у твоей бабушки и не уехала в Чикаго? Вашу с бабушкой жизнь в Огайо обеспечивали деньги, которые я зарабатывала все эти годы. Ты знаешь, что после смерти твоего дедушки у нас почти ничего не было? Просто счастье, что я начала зарабатывать деньги, которые можно было делать быстро. Оставшись в Кенфилде, я бы бедствовала или вышла за кого-нибудь замуж исключительно ради денег. Мне было чуть больше двадцати, у меня не было образования, а я должна была содержать и ребенка, и собственную мать.

— И тогда ты стала известной моделью. — В голосе Дианы более чем явственно прозвучал сарказм.

— Полагаю, ты имеешь полное право на горечь.

Марселла вспомнила о тех своих днях в Чикаго. Диане они должны представляться чудесными и волшебными: реклама, показы, карьера, обожание да еще и Кевин О'Хара. Нет, она не могла рассказать дочери об энергичном Кевине О'Хара.

Обе женщины чувствовали себя измученными и сидели, погрузившись каждая в свои мысли. Диана размышляла о поступках своей матери. А та вспоминала Кевина.

Она стала моделью совершенно случайно. Ее подруга Барбара Блэк работала стилисткой у одного из ведущих фотографов Чикаго, Гектора Ротстайна. Прожив неделю в Чикаго, Марселла все еще не могла найти работу, но тогда она еще только приглядывалась к возможности устроиться в районе волнующей Мичиган-авеню. Секретарских навыков у нее не было, она нигде до этого не работала, и Барбара уже начала беспокоиться, сможет ли Марселла найти хоть какую-то работу, чтобы вносить свою долю за квартиру и еду. Они были не настолько близкими подругами.

Как-то днем Барбаре срочно позвонил секретарь Ротстайна. Его постоянный стилист, человек, который гладил и закалывал одежду на моделях, а иногда мог подобрать и какие-нибудь украшения, уволился. Ротстайн был большим человеком в Чикаго. Барбаре хотелось показаться как можно более профессиональной, поэтому она попросила Марселлу сделать вид, что она ее помощница. На девушках была соответствующая рабочая одежда, когда они подошли к двойным дверям облицованного мрамором дома Ротстайна на Астор-стрит.

Марселлу заинтересовала новая обстановка. Внутри все было отделано белым мрамором. В вазах стояли белые лилии. На стенах висели ярко освещенные фотографии красивых и знаменитых людей, запечатленных объективом фотографа. Изображения были увеличены в четыре раза по сравнению с реальной жизнью. Все фотографии были черно-белые и смотрелись очень выразительно. Из маленьких дорогих динамиков, спрятанных в огромных, засушенных с помощью холода растениях, лились звуки клавесина.

Так Марселла впервые попала в волшебное царство красоты.

При воспоминании об этом Марселла улыбнулась. Модель, которая должна была сниматься в тот день, не приехала. Ротстайн шумел в мраморных коридорах. А потом заметил Марселлу.

— Ты модель, моя дорогая? — спросил он.

— Нет…

Но ей хотелось попробовать. Боже, как же ей хотелось попробовать!

— Идем на свет.

Ротстайн привел ее в белую комнату с высоким потолком, уставленную фотокамерами, осветительными приборами и рефлекторами.

— Встань сюда, — приказал он. — Подержи это. Попробуй улыбнуться. Прими элегантный вид.

Сверкали вспышки. Щелкали камеры. Небольшая группа помощников Ротстайна изучала предварительные, сделанные «Полароидом» снимки, которые всегда предшествовали основным съемкам.

— И что ты думаешь, Гектор?

— Хм…

— Вот именно.

— Ты знаешь.

— Да! Я думаю, что эта девочка подойдет. Посмотри, как ее кожа поглощает свет.

— Без сомнения, Гектор.

— Ну что ж, моя дорогая, если ты не была моделью, когда пришла сюда, то будешь ею, когда выйдешь отсюда, — объявил Ротстайн.

Так и случилось. Став новым открытием Гектора Ротстайна, Марселла немедленно заняла избранное положение девушки номер один в агентстве моделей Ширли Гамильтон. Она поднялась еще выше, когда ее выбрали для рекламы в национальном масштабе косметики «Корлин». Этой чести обычно удостаивались топ-модели из самых известных нью-йоркских агентств, которым за день работы платили по три с половиной тысячи долларов. Марселла с легкостью могла перебраться из Чикаго в Нью-Йорк. Ее стремились заполучить все агентства. Но она поступила в вечернюю школу, училась на факультете журналистики в Северо-Западном университете и не могла уехать. Ее карьере помогла эта кажущаяся верность Чикаго. Многие общенациональные компании, имевшие свои отделения на Среднем Западе, приглашали Марселлу для съемок в рекламных роликах и для участия в рекламных кампаниях. Она была одной из них. Она была девушкой со Среднего Запада, оставшейся там, где родилась, и за это ее любили.

Когда она впервые встретила Кевина О'Хара, она была самой очаровательной женщиной чикагского «кофейного общества». Сразу же начали заключаться пари о том, как скоро удастся самоуверенному Кевину О'Хара заманить в постель красавицу Марселлу Тодд. О'Хара был молодым и красивым редактором «Чикаго геральд». Он старательно работал над своим образом золотого мальчика. Его первый брак с богатой наследницей — тогда у него еще не было денег — закончился, когда она, устав от своего тщательно поддерживаемого имиджа, сбежала с немолодым хиппи, который посвятил свою жизнь протестам перед телевизионными камерами и шампанскому по восемьдесят долларов за бутылку. Все, естественно, сказали, что надо быть дурой, чтобы бросить роскошного Кевина О'Хара ради этого немытого волосатика. Кевин был слишком хорош для этой богатой дряни.

Он, разумеется, согласился с этим мнением.

Да, у Кевина О'Хара действительно был имидж. Он поддерживал стройность, пробегая у всех на виду каждое утро от своей квартиры у Карлайла по Мичиган-авеню и заставляя замирать идущих на работу девушек, потому что и в жизни он выглядел так же потрясающе, как и в своем трехминутном куске в вечерних новостях. Эту программу выпускала телестудия, принадлежавшая «Чикаго геральд». Его волосы выгорели на солнце — Аспен зимой и юг Франции летом. Лицо было точеное — он сделал несколько небольших пластических операций. Великолепные зубы — фарфоровые коронки поверх золота.

Он даже был неплохим редактором. Его личное обаяние распространилось и на «Чикаго геральд», которая до прихода золотого мальчика была не слишком важной маленькой газеткой.

— Мы привнесем немного возбуждения и очарования, — сказал О'Хара.

Кевину О'Хара нужно было только самое лучшее. Он жил по нужному адресу. Он был знаком с нужными людьми. Его приглашали на нужные приемы. И видели с нужными женщинами.

Одной из таких женщин была Марселла Тодд.

Кевин О'Хара и поныне был уверен, что это он превратил Марселлу Тодд из звездной модели в звезду журналистики. Но устроила все это Марселла. За время, проведенное в Чикаго, она научилась восхищаться только теми мужчинами, у которых была настоящая власть. В то время как Кевин был позером и определенно имел некоторое влияние, власть была в руках кого-то, кто оставался в тени О'Хара. Но Марселла столь же остро нуждалась в помощи Кевина, насколько ему было необходимо появляться в обществе самой красивой женщины Среднего Запада.

Все получилось очень легко.

— Неужели ты действительно занимаешься на факультете журналистики? — переспросил О'Хара, уже прикидывая, какое внимание привлечет к себе «Чикаго геральд», если Марселла Тодд станет ее сотрудницей.

— Что я могла бы делать для «Геральд»? — осторожно спросила Марселла.

— Вести раздел моды, что же еще? Ты, вне всякого сомнения, эксперт по вопросам моды.

— Что насчет зарплаты?

— Около пятидесяти тысяч.

О'Хара думал, что она с радостью кинется на эти деньги.

— В настоящее время я зарабатываю четверть миллиона, — улыбаясь сказала Марселла.

— Как насчет пятидесяти тысяч и прав на продажу твоей колонки. — Это была дорогая ошибка, о которой он позже очень сожалел. — Это даст еще около сотни тысяч, если пристроишь ее в несколько сотен газет.

— Я смогу по-прежнему работать моделью? — спросила Марселла.

— Конечно. Почему нет?

— Ты просто чудо, Кевин. Я попрошу своего адвоката оформить бумаги.

Она поцеловала своего любовника-босса, причем на публике, потому что договоренность была достигнута в главном зале у Арни, отделанном в стиле «арт-деко». Все обратили на это внимание. Кевин был доволен. Контракт был скреплен поцелуем.

Если убедить Кевина О'Хара в том, что Марселла Тодд должна стать одним из самых высокооплачиваемых сотрудников, было просто, то самой Марселле оказалось не так легко произвести впечатление на профессиональных охотников за новостями из «Чикаго геральд».

Большая часть репортеров немедленно исполнилась к ней презрения.

Высокооплачиваемые сотрудники в рабочей комнате «Геральд» годами перебивались на низкой зарплате в маленьких и средних газетах, чтобы попасть в большое ежедневное издание. Возможно, это звучало тривиально, но они заработали это право потом и кровью.

— Может, мне попробовать спать со своим начальником, — сказал один из спортивных журналистов, бывший профессиональный хоккеист.

— Может, ему и понравится, — добавил его коллега.

— А может, мне лучше спать с дамочкой босса, — продолжил первый. — Она может обеспечить мне повышение.

— Единственное повышение, которое она тебе обеспечит, касается содержимого твоих штанов!

Но Марселла не стала тратить ленту пишущей машинки на привычные дутые похвалы, которыми в «Геральд» заполняли пространство, остающееся от рекламы дорогих модных изделий. Она тут же завела рубрику, посвященную сравнительным покупкам, называя какую-нибудь популярную модель одежды и рассказывая, сколько она стоит в разных магазинах. Отдел рекламы потребовал, чтобы ее уволили, но читателям полюбились информативные и в то же время остроумные колонки, без промаха бьющие по многим нелепостям индустрии моды.

Ее материал не был поверхностным даже в тот раз, когда она объяснила, что одна из главных модниц города не состоит в связи с другой женщиной… во всяком случае, с тех пор как она обучила свою белую немецкую овчарку некоторым новым трюкам. Это была правда, и в течение нескольких месяцев ставшую знаменитостью псину чаще видели на террасе пентхауса на двадцать первом этаже в кооперативном доме по Лейк-Шор-драйв, чем на улице со своей… возлюбленной.

Когда же опросы читателей показали, что погребенную на дальних страницах газеты колонку Марселлы Тодд читает столько же народу, сколько читает редакционный комментарий на спортивные темы, который располагался непременно на последней странице издания, сотрудники устроили в честь Марселлы вечеринку в «Биллигоуте», сомнительном маленьком баре, посещаемом исключительно бывалыми газетчиками. Она была, без сомнения, первым редактором по вопросам моды, пришедшим в «Биллигоут». Кевин О'Хара, разумеется, никогда сюда не ходил. Марселле же это место понравилось.

В отношениях Марселлы и Кевина стала намечаться трещина. Он говорил себе, что создал Марселлу, а она становится более популярной, чем он сам. Она много путешествовала — Париж, Лондон, Нью-Йорк, Милан, Рим, — освещая мир моды. Кевин пытался забыться с другими женщинами — на этот раз черноволосыми, из Южной Америки, — переключился на деньги.

Их связь закончилась, когда Спенсер Коэн, владелец «Чикаго геральд», тот, в чьих руках была сосредоточена настоящая власть, продал газету «Голден лимитед», ни слова не сказав О'Хара.

Марселла по-прежнему вела колонку моды. Кевина уволили. Для всех это выглядело как нежелание Кевина работать под новым началом, но на самом деле его вышвырнули. Сол Голден не жаловал милых, но бездарных мальчиков-редакторов.

Марти Голден была очарована Марселлой. На следующий день после неожиданного объявления о покупке газеты миссис Голден вошла в отдел новостей.

— Вот вы где! — воскликнула она, направляясь в тесный уголок Марселлы.

— Здравствуйте. Я Map…

— Я знаю, кто вы. Я ваша почитательница. Одной из причин того, что я посоветовала мужу купить эту газету в этом ужасном холодном городе, было то, что вы в ней работаете.

— Спасибо…

— Я хочу, чтобы вы перебрались в Калифорнию или Нью-Йорк, если вам больше нравится. Вы станете очень важным сотрудником «Голден лимитед», моя дорогая. Мода станет значительной частью «Голден лимитед». И никаких возражений. Все проекты относительно моды буду возглавлять я, а я отказываюсь работать в этом жутком городе. Бегите домой и укладывайте вещи. Никаких возражений… вы поняли?

— Конечно.

Марселла улыбнулась Марти Голден, которая выглядела такой напористой, но была облачена в неброский костюм от Шанель. В ее новой патронессе был шик.

— Никаких отговорок… э… Что вы сказали?

— Разумеется, я поеду в Нью-Йорк. Мне нужна жизнь, полная яростных сражений, поэтому я выбираю Нью-Йорк.

— Решено. — Марти Голден понравилась красивая женщина, умевшая хорошо писать и быстро принимать решения. — Давайте пообедаем вместе.

Все это, казалось, было только вчера, а уже столько лет прошло. Марселла очнулась от воспоминаний, сидя в своей гостиной в доме у Греймерси-парка.

Диана спала на белом диване. Даже спящая она была красива. Это был один из способов Марселлы проверить, по-настоящему ли красив человек — не важно, мужчина или женщина. Во сне с человека слетает все наносное. Люди, блистающие красотой, пока они бодрствуют, могут предстать во сне неприятными, измученными и скованными. Красивые мужчины, приоткрывшие во сне рот, теряют свою рассчитанную ауру силы. Появляется двойной подбородок. Волосы сбиваются в беспорядке и внезапно кажутся жидкими. Только по-настоящему красивым человеком можно восхищаться, когда он спит.

Диана была по-настоящему красива.

— Что мне делать, моя милая? — тихонько прошептала над спящей дочерью Марселла. — Что мне делать?