Отблеск миражей в твоих глазах

Задумываюсь о том, что доводить благоверную — довольно занимательно, но всё же энергозатратно. Не девочка, а сплошной мозготрах. Никакой определенности по отношению к ней нет. Не могу подогнать её ни под один маркер поведения. Она словно микс противоречий, вызывающих по большей части отторжение. То святая невинность, то заправская конспираторша, то злостная драчунья, то лихая оторва. Блядь, ну где я еще видел, чтобы девки на ходу выпрыгивали из тачек и светили факами, убегая? Чтобы вмазывали не хуже боксеров? Чтобы с напрочь отбитым чувством самосохранения вырисовывали немыслимые пассажи, а потом внаглую еще и условия свои диктовали?

Сука, да таких не встречают, на таких — нарываются.

В наказание за страшные грехи.

Собачимся только так, никаких культурных форм общения. И мне пиздец как настачертел этот формат. Пора заканчивать затянувшуюся муть. Я готов делиться козырем. Созрел к сотрудничеству. Надеюсь, продуктивному.

Но Лусинэ всё нет и нет.

Ни через полчаса, ни через час.

Я всё это время стою и смотрю на постепенно рассасывающийся по домам персонал, и в какой-то момент понимаю, что эта сучка меня кинула.

Еще несколько минут с особой злобой сжимаю челюсть, глядя на неоновую надписать с названием караоке, а потом резко срываюсь, собираясь уезжать.

И тут она появляется. С огромным пакетом и настолько потерянным лицом, что я напрягаюсь. А когда подходит ближе, и я вижу её влажные глаза, охуеваю в цвет от неожиданности. Как удар под дых.

— Эй, — зову тихо в попытке установить контакт с космосом.

— Меня уволили, — потрясенным шепотом. Произносит и вздрагивает, очухиваясь.

Я наблюдаю, как взгляд чучундры набирает стремительный оборот от штиля до шторма, и почти усмехаюсь, мысленно начиная обратный отсчет. Ну какая из неё плакса? Сейчас будет файер-шоу.

— Меня уволили из-за тебя. Отследили по камерам, что я уже в который раз «выясняю отношения» в рабочей обстановке. Агрессивно и жестко, чуть ли не с порчей имущества. Я, блин! Полгода безупречного труда и прилежности, и тут появляешься ты — и всё!..

— Коту под хвост… — вставляю, стараясь не заржать.

Бешеная роняет свой пакет с отчетливым рыком и бросается на меня с кулаками, всекая по груди, плечам, рукам:

— Весело тебе, блохастый?! Издеваешься?! Нормально, да? Никаких проблем?! Ты всё испортил!

— Зачем тебе эта работа, Лус? — ловлю запястья и фиксирую, посерьезнев. Даже прощаю вновь произнесенное «блохастый», чтобы услышать, черт возьми, ответ на давний вопрос. — Смысл тебе работать с такой обеспеченной семьей? На что тебе деньги?

— Ты тупой? — огрызается и тут же вырывается, отходя на пару шагов. — Тебя моя жизнь и мои цели не касаются! Ненавижу, блин! Зачем только появился? Зачем эта идиотская свадьба!

— Ну, как видишь, цель у нас всё-таки одна — избежать её.

— Да если бы не твой приставучий дед, этого всего не было бы! — яростно топает и издает короткий вопль, подбирая вещи. — Черт! Как же бесит! Где мне теперь найти такой же идеальный график и высокую зарплату?! Ненавижу тебя, Барс!

Я дышу взаимностью, роднуля.

Мечется несколько секунд, взбегает на тротуар и нервно ведет пальцами по экрану телефона. Подозреваю, вызывает такси. Правильное решение. Вряд ли нам стоит сейчас ехать в одной машине.

Никак не комментирую её свирепое поведение.

Молча стоим и игнорируем существование друг друга.

Автомобиль возникает, к счастью, довольно быстро. Чучундра усаживается, с хлестким хлопком закрывая дверь. А я качаю головой и за каким-то хреном еду за ними.

Заезжаю во двор подружки Лусинэ следом за такси. Удостоверившись, что девчонка благополучно доходит до подъезда, трогаюсь в обратный путь, как вдруг она торопливо меняет направление и подлетает к «Мерсу». По лицу понимаю — ничего хорошего не скажет, но стекло опускаю с равнодушным смирением:

— Лучше тебе хотя бы пару дней не попадаться мне на глаза, Барсег.

И что-то подсказывает, в этот раз стоит следовать выплюнутому в лютом гневе совету.

15. Барс

И я ему следую.

Появляюсь в том же дворе на третий день. Приезжаю ближе к вечеру и в очередной раз набираю чучундре, получая стабильные длинные гудки. Пишу ей, что внизу, безо всякой надежды на положительный исход.

В отличие от неё, пусть и с натяжкой, но я всё же остываю за этот короткий срок. Нехотя признаю′, что у Лусинэ есть причины так себя вести. Скажем, если бы в моей жизни случилась задница в планах по чьей-то вине, я бы тоже не стал контачить с человеком. Хотя бы из желания убивать.

А в чокнутом Миньоне, не сомневаюсь, это желание касательно меня зашкаливает.

Издалека морщусь на толчею детей, орущих, словно потерпевшие. И раздумываю, насколько правильно будет явиться сейчас в квартиру подружки чучундры?.. Мне бы этого не хотелось. Но. У нас с ней не так много времени, я опасаюсь, что старики всё решат сами и просто поставят перед фактом.

Лавируя в шквале «за» и «против», принимаю решение всё же подняться.

Не успеваю сделать и шага, как дверь подъезда распахивается, выпуская на улицу… мою благоверную.

Стопорюсь и пялюсь во все глаза.

От неё шарахает совершенно иным вайбом. Уверенностью. Женственностью. И демоническим хладнокровием. Мне навстречу идет новая версия младшей Шахназарян. Лучшая среди всех имеющихся версий. Вне конкуренции с предыдущими.

И я, блядь, в очередной раз теряюсь в её таланте перевоплощения.

Черное свободно сидящее платье-пиджак по самые колени, классические туфли в тон на шпильке, собранные в низкий блестящий хвост волосы с прямым пробором, что придает благородности её лицу, и идеальный вечерний макияж. С красной помадой.

Последнее идет далеко не всем. Но, сука, когда девчонка подходит ближе, я в изумлении отмечаю, что матовый красный — это, по ходу, её фича. Тонкие губы с алой краской выдают такую фактуру, что я подвисаю, вспоминая, видел ли раньше девушек, на которых это смотрелось так же чертовски гармонично?.. Не вульгарно, не чересчур, не пронзительной нелепостью. А как нечто безупречно уместное.

— Мне покрутиться? — останавливается напротив и складывает руки на груди под моим тяжелым пристальным взглядом, пока я игнорирую её реплику.

В общей массе — охуенная стерва. Вот такой вердикт выдает мой внутренний судья. Это значит, как и прежде, она для меня непривлекательна, но эффектность образа отрицать не стану. Взгляд цепляет. А нутро не отзывается. Яркое впечатление быстро смывается, в сухом остатке — только поверхностное любопытство. Которое тоже улетучивается с первыми звуками насмешливого девичьего голоса.

— Лучше на разговор настройся, — бросаю строго, давая понять, что сегодня уже не соскочит с темы.

— Смени тон, Диего, — предупреждает, слегка щурясь. — Ты снова забываешься.

— У нас мало времени, — озвучиваю недавние мысли, ни капли не меняя тон.

— Вот это точно. Поехали.

— И куда же? — интересуюсь, ища подвох в её поведении, когда усаживаемся. Причем, на этот раз она занимает переднее пассажирское сидение.

— В ресторан. Подскажу дорогу.

Почти не удивлен.

Чучундра показывает мне картинку с названием. Комплекс мне знаком, находится в соседнем городишке. Ехать туда около часа.

— У меня там дела. Недолго побудем, потом обсудим нашу проблему.

— Я тебя везу на свидание, Луноликая? — усмехаюсь саркастически.

— Такую важную миссию я бы тебе не доверила, Барсик. Лапки не доросли.

— Не нарывайся.

— Аналогично.

— С какой стати я выступаю твоим таксистом?

— А зачем ты ошивался во дворе? Я нашла лучшее применение твоему свободному времени.

Это происходит как-то внезапно для меня самого. Я начинаю смеяться. Под её абсолютную невозмутимость. Будто вся энергия, затрачиваемая на раздражение и злость к этой стерве, взрывается от одного крохотного укола.

Не каждый день натыкаешься на подобную наглость. Какую-то естественную, что ли. Забавно.

Не знаю, почему не спорю. Наверное, здравый смысл напоминает, что за мной имеется косяк. Лусинэ, кажется, настроилась на диалог, и не стоит сбивать её с пути. Плюс — я хочу знать, куда намылилась чучундра в таком виде.

— Ты…

— Помолчи, пожалуйста. Мешаешь, — перебивает, цокая. — Сказала же, поговорим. Но потом.

Кидаю в нее беглый изучающий взгляд. Сидит в телефоне, напряженно вчитываясь во что-то. Указательный палец правой руки мелко вибрирует, будто отбивая ритм по чехлу.

Ничего не понятно, но очень интересно.

Бля-я-я, да это мое перманентное состояние рядом с ней.

Сплошные загадки, тайны, интриги. И никаких просветов.

У ресторана ожидаемо негде припарковаться, сердобольный дядька в жилетке вовсю жестикулирует, направляя меня в свободный закуток. Лусинэ резво вылетает из машины, вновь проверяет экран телефона и решительно подходит ко мне.

Смотрит цепко, оценивающе, глазами водит туда-сюда. Я приподнимаю бровь в немом возмущении, нутром чуя, сейчас пойдет какая-то дичь.

— Ты, в принципе, всегда одет так, — и снова открытая язвительная насмешливость.

— Так?..

— Как на свадьбу. Смазливенький, аккуратненький.

Если бы она знала, насколько сильно в этот момент хочется дать ей по губам, издевательски изогнутым в улыбке!

— Зато удачно впишешься в обстановку! — эта выскочка бесцеремонно хватает меня за руку и тащит ко входу.

Я и опомниться не успеваю, как оказываюсь внутри праздничного хаоса.

Реальной свадьбы, мать его.

Охуевший, оглядываюсь, пытаясь сориентироваться.

— Что за номер, чокнутая?! Мы так не договаривались! — шиплю ей в ухо, заставляя притормозить.

— Не нервничай, пушистый, — скалится сучка. — Тебе нельзя, шерстка выпадать начнет.

Мы резко останавливаемся рядом с прилизанным задротом в костюме. Судя по тому, что в руках у него микрофон, это ведущий. Лусинэ выпускает меня, полностью сосредоточившись на новой жертве. И улыбается ему приветливо, воодушевленно, как посетителям в караоке, что непомерно бесило и бесит. Неужели они не видят в ней фальши? Как можно вестись на такой развод?

И тем не менее мужик поддается. Плавится.

Я краем уха слушаю, что они договариваются о выступлении. Она бренчит что-то про подарок молодоженам. Не особо придаю значения разговору, сам осматриваюсь, пытаясь найти знакомые лица. Куда меня привела эта сумасшедшая? Где родственники, знакомые? Почему я никого не узнаю′?

— Я сейчас вернусь, ты пока пронзи лучами своей неотразимости местных кошечек… Только давай без солнечных ударов!

Пиздец! Просто пиздец! В жизни никогда и никому не хотелось так свернуть шею.

Что мешает мне развернуться и уйти?

Интуиция, блядь. В которую до встречи с этой пигалицей я даже не верил.

Неотрывно слежу за перемещениями невестушки. Она общается с музыкантами, показывает что-то в телефоне, потом хозяйничает в ноутбуке с логотипом ресторана. Через пять минут возвращается с широченной невъебически довольной улыбкой, от которой я почти слепну.

В ярости, разумеется.

— Расслабься, — смачно шлепает меня по плечу, вызывая критическую стадию кровожадности. — Полчасика — и мы уезжаем.

— Чья эта свадьба?

— Неважно.

— Блядь, ты в числе приглашенных хоть есть?

— Нет, я здесь персона нон грата, любовь моя.

— Охуеть, мать твою.

— А ты думал, в сказку попал? — смеется.

Клянусь, я выпадаю в осадок. Стою и как немощный болезный теряю координацию конечностей.

Я просто не могу поверить, что это происходит. Какого хера, кстати, это происходит?!

Мы торчим за колонной ближе к сцене и по ту сторону от музыкантов. Молодожены восседают на своем пьедестале в противоположном конце зала. Я понятия не имею, что сейчас будет. Но будет нечто грандиозное. В глазах чокнутой горит такой бешеный огонь, что я немного боюсь её.

Чучундра пританцовывает на месте под какой-то незатейливый мотивчик, сохраняя зрительный контакт со мной. Когда мелодия заканчивается, подмигивает мне и на своих каблучищах буквально летит к прилизанному, забирая у того подготовленный микрофон.

А потом ведущий просит минутку внимания, свет в помещении приглушается, оставляя яркое пятно в центре, куда и становится Лус.

И атмосферу моментально срубает из легкого ажиотажа в темное предвкушение.

Я, само собой, иду за ней, чтобы прибиться поближе. На всякий случай. Вдруг найдется кто-нибудь, кому сильнее меня приспичит придушить её?..

Персона нон грата, еб вашу мать!..

— Скромный душевный подарок от Викентии! — ровно оповещает Лусинэ.

И на контрасте словами «Ugh, you're a monster»[1] начинает представление.

Моя челюсть отваливается, когда пространство традиционного мероприятия просто разъебывается нахуй речитативом моей ненаглядной. Через несколько секунд к ней бросается огромное количество молодежи, в основном — пацаны, которые с восторженным свистом и улюлюканьем окольцовывают её, поощряя юную репершу.

Что я думал про «выпасть в осадок»?

Настоящий шок я испытываю именно в эти мгновения, с благоговейным ужасом вслушиваясь в стремительную читку Лус. Её голос, ложащийся на бит, стреляет с такой скоростью, что без раздумий можно отправлять на рэп-баттл. И она там победит, зуб даю.

Зрелище настолько захватывающее, что к парням постепенно присоединяются девчонки, следом — более возрастная категория.

Людей бомбит от нетипичной картинки — перед ними такая девочка-девочка на шпильках, при параде, рот которой просто настоящий феномен. Пушка.

Бля, да я сам завораживаюсь и неосознанно втискиваюсь в липучую толпу.

Это нечто.

Лусинэ — звезда. От неё шабашит бунтарской энергетикой, кипучей жизнью, проснувшимся вулканом.

Её снимает и оператор, и пацанята, с самого начала запечатлевающие на телефоны феерическое выступление.

Сколько ора, аплодисментов вокруг. Лишь малая часть старперов не участвует в общем буйстве.

Я даже не замечаю, что улыбаюсь, восхищенно качая головой, как и все вокруг.

Шизанутая, ей-богу. Но какая шизанутая! Загляденье.

То, как она двигается. Как она жестикулирует. Как берет высокие ноты и резко падает в нижний регистр. Как виртуозно передает смысл песни.

Словно рождена быть во всём этом, рождена сиять и приковывать взгляды. От неё действительно невозможно оторвать глаз, любой взмах ресницами — преступление, потому что пропускаешь что-нибудь интересное.

— «Монстр,

Если попадёшься мне на пути, я скормлю тебя монстру,

Днём ты нормальный, но ночью превращаешься в монстра,

Когда луна светит, как в «Ледовом пути дальнобойщиков»,

Чувствуешь себя злодеем из старых блокбастеров.

Годзилла извергает пламя, монстр»…

Где-то на втором куплете я узнаю песню и понимаю, что Лус меняет везде первое лицо на второе, адресовывая каждое слово жениху, который пялится на неё с ненавистью. Но безбашенная девчонка неумолимо приближается к молодоженам, продолжая взрывать зал своим талантом.

Улыбаюсь шире, наблюдая за ней.

И четко понимаю, это — плевок. Плевок парню, которому чучундра время от времени незатейливо шлет факи, маскируя их под типичные реперские взмахи ладонью.

Это считываем, по ходу, только мы втроем: обескураженная невеста, злой жених и я.

На последних аккордах чеканутый Миньон так отжигает на кураже, что я, блядь, округляю глаза.

Исполняет колесо с прокрутом и садится на продольный шпагат, тут же взлетая обратно. За считанные, мать твою, секунды. Без единой оголившейся части тела, настолько это быстро и выверено с профессиональной точностью.

Финальный выстрел презрительным взглядом в женишка и резкий поворот к благодарным зрителям.

Разрушительная сила оваций и толпа, провожающая её комплиментами.

Лусинэ подходит ко мне и ложится лбом на плечо, тяжело дыша. Странно, что тянется ко мне за поддержкой. Еще страннее, что я не отталкиваю.

Отгораживаю свою чеканушку от внешнего мира, отводя к стене, и тихим смешком пропеваю:

— Химера. Ты просто чума, детка.

— Ой, шат ап, Диего, умоляю.

— Ну раз умоляешь…

Все вокруг перешептываются, беззастенчиво рассматривая нас. Видимо, пытаются выяснить, кем и кому приходится реперша, как найти в соцсетях, как добыть номерок. Веселое любопытство простолюдинов заставляет меня снисходительно лыбиться, пока звезда отдыхает, приходя в себя.

А потом я ловлю в фокус перекошенное лицо жениха, который моросит, что-то втирая небольшой группе мужиков.

И чувствую тот самый пиздец, который подкрался незаметно, хотя был виден издалека, когда вся орава затевает шествие в нашу сторону…

Вот и гонорар прилетел.

[1] Речь о трэке «Godzilla», Eminem ft. Juice WRLD.

16. Барс

Мы почти бежим.

Почти. Очень быстрым шагом уже минут десять снуём по узким улочкам.

Запыхавшись, достигаем центра и только среди людских скоплений сбавляем темп. Не то чтобы за нами кто-то всерьез гнался, но и испытывать свою удачу в такой ситуации не хочется.

Я отпускаю руку Лусинэ, за которую держал её весь путь, чтобы не отставала.

Мы оборачиваемся друг к другу, тяжело дыша. Смотрим не мигая.

И синхронно начинаем смеяться.

Эта чокнутая девчонка настоящая оторва.

С красивой улыбкой. Громким смехом. Редкими глазами.

Стресс, быть может. Но придушить её сейчас мне хочется чуть меньше, чем часом ранее.

— Я уже дважды мудохаюсь с твоими проблемами, чучундра, — бросаю провокационно. — Ты мне должна.

— Дважды?! — закатывает глаза, укоризненно качая головой. — Ты попутал, красавчик? В прошлый раз ты не меня спасал, да и благодарность от Олюшки своевременно получил, спорим?!

Отвожу взгляд, сам не знаю — почему. Моя личная жизнь не тема для обсуждения. Кого хочу, того и трахаю.

Чеканушка понимающе хмыкает и тут же продолжает деловито:

— Учитывая, что я тоже прикрывала твой царский зад, Диего, мы квиты.

— Сомнительное равенство.

Восстановив дыхание до нормы, трогаемся вдоль пестрых магазинов.

Думаю, через полчаса вполне безопасно будет вернуться за машиной.

— Ну и кто это был? — учитывая буйный характер шагающей рядом химеры, я сразу отметаю классическую версию о том, что сегодняшний жених — её парень. Или бывший парень. Тут однозначно нечто пофееричнее будет.

— Бывший моей подруги, — протягивает нехотя с безумно кислой миной, словно слопала лимон.

— Что натворил? Обещал жениться и бортанул?

— Всё куда проще: хотел попользоваться влюбленной в него малолеткой. Но послал, когда понял, что возни много, и пустил слухи, что Кети «отменная тинка, отполировала ему член по самые яйца» ещё в первые встречи. Это, если что, его цитата. Её потом долго травили местные пацаны. Предлагали прокачать навыки прямо в подъезде.

Судя по злости, с которой Миньон выплевывает последние слова, период у них был точно не из легких. Подключаем фактор маленького городка и представляем, как молниеносно распространились слухи.

— И вы с ней замутили вендетту?

— Что? — Лус проглотила возмущенный смешок. — Кети ни при чем. История произошла примерно год назад. Она, к счастью, встретила хорошего парня и забыть забыла об этом мудаке. В этот раз всё серьезно, скоро они поженятся. А сейчас она гостит у него в краевой столице. Ты единственный, кто в курсе моего перфоманса, Кети убьет меня, если узнает.

— То есть, ко всем прочим приблудам… ты еще и мстительная сука?

— Мстительная?

На суку не отзывается, главное. А «мстительная» чем-то царапает. Пиздец.

Не сразу замечаю, что шагаю один. Резко оборачиваюсь и вижу её отставшей на десяток метров застывшей статуей. Хмурится, сверлит асфальт в задумчивости.

Серьезно, блядь?

Сотни оскорблений и никакой реакции. Один негативный эпитет — и такой загруз?

Хотя чего это я еще удивляюсь? Вспомним, с кем имеем дело.

В следующую секунду чеканутая резко вскидывает на меня свои невозможные глаза и приближается уже совершенно безмятежная.

— Нет, я не мстительная, в недрах моей памяти не обнаружилось ни одного случая, за который я хотела бы отомстить. У меня нет ни желания, ни времени на такие глупости.

— Да ну нахуй? — аж слюной давлюсь. — Напоминаю, чучундрна, мы спринтернули из ресторана после твоего показательного шоу. Ты, мать твою, год вынашивала план мести! Ты метнулась ради этого в соседний город и выступила перед незнакомой публикой, завуалированно опустив женишка-гондона ниже плинтуса. Ты обеспечила ему тёрки с женой, которая всё отлично поняла. Ты, блядь, практически испортила ему свадьбу! Потому что он когда-то шпилил твою подругу и плохо с ней расстался. Камон!

— Это другое, — отмахивается с благоухающим пофигизмом. — Тебе не понять, твою подругу не унижали так жестко. Этот урод должен был получить по заслугам! Две вещи, которые он ненавидел больше всего на свете — рэп и меня. Грех было не соединить две причины позлить его. Никакого года я ничего не вынашивала. О свадьбе узнала несколько месяцев назад, и идея пришла сама собой. Оставалось только подготовиться.

— No comment! — сдаюсь, вскидывая ладони перед собой. — Не хотел бы я оказаться на месте этого парня. Но ты же признаёшь, что совсем ебобо?

— Ты такой же, раз здесь со мной.

— Аргумент.

Прыскаем оба.

— И никто никого не шпилил, фу, — уточняет Лусинэ важно. — У Кети хватило ума не спать с ним.

— Тебе тоже хватает ума не спать со своим парнем?

— С чего это? — щурит свои глаза, когда косимся друг на друга.

Я ожидал другой реакции на провокацию. Что-то в стиле «Я не такая, я жду трамвая»… Не могу объяснить, почему в этот момент меня настолько поражает половая жизнь чучундры. То есть, именно её наличие.

— Мала еще, — бросаю, наконец, небрежно, и мы отворачиваемся, плутая дальше. — Хотя выбор твой.

— Ха! Для свадьбы не мала, для секса — мала? Нормально, блин? Ничего не смущает?

Мне категорически не нравится предмет разговора, поэтому я окрашиваю вопрос в риторический и не отвечаю. Похрен, как она живет. Хоть гарем пусть заведет.

— Значит, Вика, Кети — это Викентия? Твоя подружка, по документам которой ты работала, чей образ копировала.

— Да, Шерлок.

— Как такое возможно? Вы ни капли не похожи с ней. Даже в парике и с вечерним макияжем тебя легко вычислить.

— Детали играют весомую роль. Можешь не верить, но за всё это время ты единственный человек, который узнал меня. Несмотря на то, что к нам периодически заскакивали мои знакомые.

Мысли по поводу её конспиративных талантов выедают мой мозг, кончик языка чешется от желания выведать все мелочи, но я уверен, что ничего она мне не станет рассказывать, поэтому не рыпаюсь.

— Кстати, — активируется вдруг чокнутая с пробивающимися в голосе нотками любопытства. — Ты же поверил мне тогда! Поверил, что Вика — другой человек. Что изменилось потом? Как ты догадался, что это я? Почему вернулся спустя две недели?

— А ты не охренела ли? Хитрозадый мой Миньончик, я тебе тюбик, что ли, раскрывать карты, пока сама ты тулишь свои фокусы?

— Попробовать стоило, — ничуть не тушуется стерва.

Замолкаем с улыбками. Напряжение между нами не исчезает, поверхностное перемирие — всего лишь эффект недавно пережитого совместного трэшака.

Проживаем настороженное веселое изумление, что целых двадцать минут выдержали в обществе друг друга и не совершили ни одной попытки убийства.

Доверия нет, как и не было.

Мимо нас плывут туристы-возрастники, размеренные и умиротворенные. Ну кому еще понадобится приезжать сюда — к обилию термальных источников? Горы, деревья, тишина. Санатории с лечебными программами. Воздух. Чистый-чистый.

Но я всегда задыхался здесь. Разлагался в сонливой трансцендентности, отравлялся спокойствием вокруг, ведь внутри всё требовало взрыва, скорости, огня, кипиша.

— Давай посидим немного? У меня ноги болят.

Присаживаемся на ближайшую скамью, и я красноречиво оглядываю туфли на высоченных каблуках. Лусинэ отражает мой взгляд вдернутой бровью, дескать, хочешь прокомментировать? Рискни здоровьем.

— Зачетный глоу-ап[1]. Если ты можешь выглядеть так, то почему притворяешься молью? Миньоном?

— У безликости есть свои преимущества. Как минимум, родной, никто на кадрах сегодняшней свадьбы не признает в отвязной реперше тихоню Лусинэ.

Это да, она — просто слэй[2]. Задала такой муд на чахлой свадьбе и свинтила в закат. На ближайшие недели у гостей будет тема для бурных обсуждений.

— Если тебя позвать на маскарад, и ты придешь собой — именно собой, — никто тебя не узнает. Хотя в этот раз ты будешь без маски. Не тяжело так жить?

— Не переходи черту. Я же не ныряю в твое душевное равновесие, Барс. Какая тебе разница, как я живу и какими причинами оправдываю такое существование?

— Для разнообразия хотелось бы услышать правду.

— А ты сам-то готов ею делиться?

Бля, нет, конечно. Но придется, раз решили сотрудничать.

— Я сгоняю за машиной, — поднимаюсь. — Постарайся ни во что не вляпаться. Просто сиди на месте, чучундра.

Удостаивает меня таким возмущенно-презрительным взглядом, под конец которого закатывает глаза под веки, что я невольно расплываюсь в довольной улыбке.

— Я так и не определился, чекануш.

— В чем, бубенчатый? — вот же сучка.

— Это ты у нас такая харизматичная или дело всё же в психических отклонениях?

— Иди уже, смазливый.

Коротко качнув головой, пускаюсь в обратный путь с тупой лыбой на роже. У меня такое впечатление, что эту стерву почти никто не знает настоящей. С одной стороны, я завидую несведущим. С другой же, прихожу к выводу, что девчонка довольно эпичная. С ней бы дружить, а не враждовать, но второе получается само собой, а к первому мы никак не придем.

С огромной осторожностью пробираюсь на стоянку ресторана, втюхивая в карман парковщика деньги, и уезжаю оттуда без происшествий. Возвращаюсь к аллее и застаю Лусинэ сидящей в компании пожилой парочки. Они бурно переговариваются, смеются, а чучундра еще и жестикулирует в экспрессии, что-то доказывая. Будто ей действительно интересно с ними.

— Здравствуйте, — роняю вежливо. — Нам пора, Лус.

Старики переглядываются между собой с каким-то особым посылом, а потом с непонятного содержания понимающими улыбками смотрят на меня.

— Это мой водитель Диего, — выдает оборзевшая стерва, вскакивая на ноги. — И нам действительно пора. Отличного вам отдыха! Было очень приятно!

— И нам, Люсенька. Всего хорошего тебе, деточка.

— Ты пиздец безбрежная, деточка, — цежу, когда отворачиваемся и отдаляемся от парочки.

— Купи мне мороженое, а? — я аж торможу и таращусь на неё в ахуе. — Что? Ну у меня телефон сел, а налички с собой нет. Мне надо заесть стресс.

Брови сами собой взлетают от такой наглости.

— Что ты так разнервничался? Я сказала, что ты водитель, чтобы они не надумали, будто ты мой парень. Такие милые, сейчас будут часа полтора нас обсуждать. Не хотелось оставлять ложных впечатлений.

— Да ты — и не хотела оставлять ложных впечатлений? — ебаный в рот диссонанс, почему я до сих пор удивляюсь её выходкам?.. Еще и ресницами своими хлопает, сама невинность.

Доходим до машины, и я с дичайшим недовольством бурчу:

— Какое?

— Любой шоколадный стаканчик, — а сколько в голосе неприкрытой радости, будто и не верила, что куплю.

Топаю в супермаркет, затариваюсь несколькими фирмами нужного вида мороженого, мысленно посмеиваясь над непритязательным выбором.

— Боже, какая щедрость! — комментирует чеканушка, получив пакет сладкого. — Ты меня балуешь, любовь моя.

Шумно вздыхаю, трогаясь с места. Спустя пару минут тишины непроизвольно стреляю глазами в сторону, где чучундра с удовольствием вгрызается в лакомство. Даже в этом она отличается от нормальных девушек: кусает мороженое, лопая его, как хлеб. Но, блядь, так аппетитно, что я, равнодушный к сладкому, неожиданно для себя тяну руку и достаю из пакета на её коленях одну из упаковок.

Лусинэ резко оборачивается ко мне в возмущении. Как будто реально собиралась расправиться со всеми четырьмя сама, а я объедаю бедняжку.

Невозмутимо продолжаю крутить руль и принимаюсь за дегустацию.

То ли я голодный, то ли тоже нуждаюсь в заедании стресса, но никогда ещё эта примитивная сладость не казалась мне такой вкусной. Покончив с ней, еще какое-то время молчу, следя за дорогой. А потом перехожу к тому, что, собственно, нас и объединило в этом дурацком приключении:

— Меня отчислили из ординатуры. Вот тебе козырь.

Поглядываю на неё в ожидании бурных реакций.

Чучундра откладывает пакет на заднее сидение и принимает исходное положение, уставившись на меня в недоумении. Вытирает рот тыльной стороной ладони, отчего я дергаюсь в отвращении. В полутьме салона не особо вижу, чистые ли у неё губы, но всё равно неприятно.

— Вот же влажные салфетки, ну, блин…

Протягиваю пачку не глядя, кожей ощущая, как вспыхивает чокнутая. А следом шипит:

— Какие мы брезгливые! У меня чистый рот, это просто рефлекс. Шок от новости. Оставь себе свои салфетки.

Пожимаю плечами. Кладу их обратно.

— А как ты так умудрился всего за две недели учебы? И что сказал бабушке с дедушкой?

— Сказал, что накосячили со списками, студентов оказалось больше, чем мест. И нас временно отправили по домам до устранения сбоя. Остальное тебя не касается.

— Но… что дальше?

— Уеду через две недели и буду делать вид, что всё в порядке. Потом восстановлюсь. Надеюсь.

— Ты даже не представляешь, как они тобой гордятся, Барс. Твоя бабушка очень любит рассказывать о твоих достижениях, хвалит. Дед тоже. Делится. Но сдержаннее. Они буквально живут тобой.

Совесть кусает за бок от её искреннего сожаления. И мне это совсем не нравится. Сейчас я ничем не лучше самой чучундры. Мотивы, быть может, у нас разные, но оба лжем семьям.

— Вот ты и получила компромат на меня, — пресекаю обсуждение довольно грубо. — Давай без ля-ля. Перейдем к сути. Лично мне эта свадьба нахуй не сдалась, даже если ты согласна и хочешь.

Сделав ход, поворачиваю голову к ней и ловлю замешательство на лице девчонки. Обескуражена резким переходом. Задевает её что-то в моей интонации, потому что глаза моментально искрятся недобро.

Вновь возвращаюсь к дороге, позволяя ей беззвучно расчленять меня взглядом. И уж совсем не жду, что эта чеканушка следом резво подастся ко мне и начнет нашептывать в ухо:

— Позволь, я очень нежно нанесу тебе психологическую травму, — теплое дыхание щекочет, разгоняя запах шоколада, а интимный регистр голоса заставляет замереть настороженно. — Родной, мир не крутится вокруг тебя, каким бы красавчиком ты ни был. А я не собираюсь за тебя замуж. И не собиралась изначально.

Напоследок дует слабо, дразня, и я отзываюсь крупными мурашками.

Когда стерва садится на место, я бесшумно выдыхаю с облегчением. От неё можно словить любой финт, нельзя расслабляться.

— Хватит говорить об этом, будто тебя одного тошнит от договоренности наших семей. Ты выставляешь всё так, словно я с радостью и вприпрыжку согласилась на брак с тобой. Вообще-то, я еще во время помолвки попыталась образумить тебя.

— Ага, идеальное место и час, чтобы объявить, что мы против. Раньше не судьба, блин, была? — язвлю, взбешенный перекидыванием стрелок. — Я сколько, блядь, за тобой бегал?

— С чего я должна была тебе доверять? Я не знаю твоих целей, ты не знаешь моих! — огрызается в ответ. — Меня дико смущает, что парень твоего возраста не может честно сказать родным о своем нежелании жениться.

— Аналогично, твою мать. С хера ли прикидываться тихоней, если всё равно сделаешь по-своему?!

В салоне катастрофически вибрирует яростью. Основанной на обоюдной беспомощности. Если продолжить в том же духе, мы не придем ни к чему хорошему.

Она права, я старше, я мужик. Мне разруливать. Просто нужна и её поддержка в этом деле.

Поворачиваюсь к ней, успокоившись, и иду на мировую:

— На днях нанесем вам визит, нам с тобой надо найти аргументы, почему свадьбу следует отложить. А потом уже постараться, чтобы её вообще не было.

— Предлагай.

Остаток пути разрабатываем варианты, что-то отсеиваем, что-то берем на заметку. Оба признаем, что играем на время. Ни мне, ни ей нет никакого резона пресекать всё сразу. Недосказанность в мотивах так и остается висеть в воздухе, но это уже не столь важно. Важно, что мы наконец-то сошлись в тактике и цель у нас одна.

Высаживаю чучундру там же, откуда подобрал. Прощаемся, наговорившись вдоволь, довольные и уверенные в успехе. В последнюю секунду Лусинэ вдруг оборачивается, не успев отойти от машины, и задорно бросает:

— Эй, Диего, спасибо. Без тебя я бы не справилась так блестяще.

Салютую ей и отпускаю с миром.

Спустя несколько дней наведываемся к Шахназарянам. Чеканушка в образе скромняшки подает привычный кофе. Вид смиренной дочери меня вставляет, когда вспоминаю её зачетный рэп в ресторане. Знала бы семейка, какую бомбу греет под боком…

На телефон падает сообщение, я тянусь к смартфону, когда мой дед внезапно заявляет:

— Ну раз обе стороны не против, выберем дату в ноябре.

Я обвожу взглядом присутствующих, досадуя, что Лус как раз пошла за чем-то в кухню. Это идеальный шанс высказаться обоим.

— Разве у нас не возникнут сложности с её переводом в университет посреди учебного года? — комментирую ровно.

— А Лусинэ уже всё узнала, — добродушно отмахивается бабуля-одуванчик в косынке. — Никаких сложностей.

Застываю, как если бы мне дали леща, со слегка склоненной головой.

В комнату входит моя благоверная, но я лишь слышу шаги, а сам жду продолжения, нутром чуя, меня ждет очередной пиздец.

— Она согласна на ноябрь и уже занимается запросами, — вещает благую весть дед Сурен.

Меня глушит тут же.

Всё же беру смартфон и читаю смс. От чучундры:

«Нам надо поговорить. Срочно».

Медленно-медленно поднимаю на неё глаза и всё понимаю по взгляду напротив.

Эта сука меня кинула.

[1] Глоу-ап — происходит от англ. «to glow up» и означает позитивное улучшение внешнего вида. Особенно в разные периоды жизни.

[2] Слэй — происходит от англ. «slay», словом выражают искреннее восхищение действиями другого человека, объектом или ситуацией. Что-то вроде «молодец» или «офигенно».

17. Лус

Это уже второй букет, который я не смогу отнести домой.

Вот о чем думаю, сидя в кофейне напротив парня, который давно нравится.

С нетипичной мне меланхоличностью разглядываю розовые бархатные лепестки, изучая прожилки на них, пока Марат делает заказ.

Это можно назвать свиданием? Если мы просто зашли в заведение напротив университета попить кофе?

Желания у меня не было ни малейшего, но Адамов так настаивал, что я сдалась. Сдалась, не испытывая ни грамма трепета или волнения, хотя должна бы. Впервые прилюдно нахожусь одна в мужском обществе. Да еще и в статусе невесты. Другого человека.

Жизнь такая закрученная штука. Что такое возраст, когда ты даже в восемнадцать в полной заднице?

— Ты меня не слушаешь, — напоминает о себе Марат с мягкой укоризной.

Еще бы я тебя слушала, когда моя голова занята арифметикой: сколько заветов я нарушаю в данную секунду.

— Прости, сегодня я рассеянная.

— Есть причины?

— Кети скоро выходит замуж и уезжает, — ага, и я тоже, прикинь. — Как бы свыкнуться.

Нам приносят напитки и десерт. Я обхватываю чашку руками в стремлении получить немного тепла. Отогреть замерзшие под горячим сентябрьским солнцем пальцы.

На самом деле… я согласилась зайти сюда с Адамовым, потому что мне страшно оставаться одной. Я боюсь собственных мыслей. Я не сплю уже три дня. После ужина с Таривердиевыми.

Марат очень старается меня отвлечь, я даже делаю усилие и смеюсь над его шутками. Рассказывает про друга детства, который тоже в свое время переехал, но они поддерживают связь.

Разговор не клеится. Парень озадачен, что я, всегда языкастая и бойкая, могу быть молчаливой и отстраненной. А какой еще быть перед лицом перемен, которых не искала? Я тоже не нравлюсь себе такой. Более того — я себя такую раньше не знала.

— Мне пора на электричку, — напоминаю, глядя на нетронутый капучино.

Пенка в нем подсохла, рисунок скосился, пока я вертела чашку в руках.

Такой кривой и неправильный, как моя жизнь сейчас.

— Я тебя отвезу, — Адамов твердо кивает.

Я не менее твердо качаю головой. Нет и точка. На том и расходимся после коротких уговоров.

Букет жжет ладони.

Пока добираюсь до вокзала, складывается впечатление, что кожа покрылась волдырями. Почему?..

Я оставляю цветы на скамье у одной из колонн напротив касс. Выбрасывать жалко, так хоть кто-то подберет.

Когда отправляемся, привычно сажусь в отдалении и механическими движениями стираю макияж, затем заплетаю волосы. Одета сносно по семейным меркам, домашний дресс-код проскочу. Отвлекаюсь на нехитрый процесс, а дальше бессодержательной и безликой тенью таращусь в окно.

Не думала, что мне может быть стыдно перед Барсом, которого я не особо воспринимала всерьез до некоторых пор. А сейчас так совестно, что вою на луну.

Эгоцентричный красавчик пропал с радаров.

Я никак не могу забыть выражение его глаз. Едкое разочарование в них, ободравшее меня изнутри на лоскуты. Новый тяжелый опыт, из-за которого я мгновенно растерялась и не смогла ничего сделать. На меня никогда так не смотрели…

Банальная нестыковка, нехватка времени и моя некстати проснувшаяся робость привели к тому, что мы, еле-еле ступившие на тропу сотрудничества, теперь вернулись в категорию недругов.

Бабушка с дедушкой застали меня врасплох беседой за полчаса до прихода гостей. Раскрылась парочка обстоятельств, менявших мое отношение к ситуации. Я просто не успела поговорить с Барсом до. А сразу после, когда попыталась связаться с ним, обнаружила, что везде у него заблочена. И что прикажете делать, черт возьми?!

В течение трапезы мой жених всё же выбил отсрочку. Напомнил о нынешних сбоях в учебе, аргументируя, что последующие месяцы придется работать интенсивнее, и вряд ли в ноябре у него будет свободное время для должной подготовки. Врал безбожно.

Пока наши семьи принимали окончательное решение, смазливый смотрел на меня в упор.

Ждал. Что сдам. С потрохами.

Будто специально создал условия, чтобы проверить, спалю ли, рассказав об отчислении.

В режущем презрительном взгляде так и читалось: ну давай, дойди до конца.

Он меня подначивал, а я вспыхивала всё сильнее и молчала.

Кожа пульсировала так болезненно, словно по ней хлестали крапивой.

Унизительное положение Иуды. А именно Иудой Барс и заставлял меня чувствовать себя.

Правда, на тот момент я как-то верила, что можно еще исправить случившееся.

Но прошло три дня. В тишине. И эта вера истончилась до призрачности.

Остается только метаться и сходить с ума в неизвестности.

В груди тесно и тревожно вибрирует.

Набатом. О чем-то стремительно и неотвратимо надвигающемся…

***

Спорт-клуб, в который я устроилась после увольнения из караоке, достаточно приличное место, несмотря на преимущественно мужской контингент. Помещение большое и нашпигованное столиками, оборудовано очень просто. Я бы сказала, аскетично. Приглушенные тона, много темного дерева и единственная яркая деталь — фотографии известных футболистов на стенах.

Естественно, пахнет пивом и снеками, с огромных экранов на весь периметр надрываются голоса комментаторов, смешивающихся с голосами посетителей.

У меня сегодня первый рабочий день. Уже несколько часов привыкаю к атмосфере, слегка настороженно изучая присутствующих. Например, сейчас с интересом наблюдаю за выражением лиц двоих мужчин, которые с каждым забитым голом «Барселоны»[1] реально мрачнеют на целый тон. Это немного смешно, но одновременно и пугает. Раньше я не встречала таких фанатиков. Ни в одной области.

Эти двое явно приятели, даже одеты в аналогичные футболки с эмблемой «Баварии», хотя транслируемый матч «Ла Лиги» идет между «Барселоной» и «Эльче». По обрывкам услышанных фраз понимаю, что они ненавидят «Барсу» до чертиков.

Кладу заказ, забираю пустые бокалы и от греха подальше уматываю побыстрее.

Оставив посуду в кухне, стремительно возвращаюсь и принимаю новый стол рядом с этими же мужиками, где спиной ко мне сидит брюнет.

— Добрый вечер, готовы заказывать? — тараторю на подходе и мгновенно застываю, взглянув в надменную морду смазливого.

Растерянно моргаю, пока он, вальяжно развалившись, обдает меня практически сшибающей волной презрительного пренебрежения во взгляде.

— Ты за мной следишь? — обретаю дар речи и спрашиваю тихо.

Барс лениво скользит по мне абсолютно безразличными глазами и, сделав серию подходов вверх-вниз, останавливается на бейджике с именем. Слегка, совсем на грани неподвижности, приподнимает бровь, узрев «Викентия» вместо более уместной «Вики». Ну, вот такой здесь неординарный админ, ему полное имя моей Кети показалось очень прикольным, а я не стала спорить, когда мне выдали карточку.

— Пиво и фисташки.

Окей. Значит, придерживаемся инсталляции «вышколенная официантка и хамоватый клиент».

— Какое пиво предпочитаете? Фильтрованное, не…

— Любое, — перебивает и складывает руки на груди.

И я со смирением принимаю свою участь: первая же смена на новом месте обещает быть ужасной.

Поза парня просто вопит — я пришел тебя довести.

Так и есть.

Как только ставлю перед ним заказ, Барс брезгливо кривится и выдает:

— На стекле отпечатки твоих пальцев. Меняй.

Я призываю свою выдержку и молча приношу новую порцию, на этот раз обмотав ладонь салфеткой, чтобы не придирался. Он щурится на мое действие и нарочито медленно, не прерывая зрительного контакта, демонстративно задевает пальцем пиалу с орехами, опрокидывая её на стол.

— Убери.

Убираю.

— Что-нибудь еще? — интересуюсь елейно.

— Стол плохо протерла, отвратительно грязно. Надо сообщить вашему менеджеру, что персонал недобросовестный. И фальшивый.

Поджимаю губы и замираю с тряпкой в руках.

Различные сценарии проносятся в голове буквально за секунду. И как швыряю ему в рожу эту самую тряпку. И как бью мордой об «отвратительно грязный» стол. И как выплескиваю в него холодное пиво.

Скольжу взглядом по чертам смазливого, выискивая изъяны, за которые можно зацепиться и сфокусироваться на них, чтобы отвлечься и успокоиться. Но беда в том, что внешность Барса безупречна. Даже на мой объективный вкус. И это бесит еще больше. Мне хочется сделать ему пакость и малодушно отомстить за все издевательства. А вместо этого я стопорюсь на глазах этого гада, вязну в их глубинной темноте с мыслью, что самое идеальное определение им — очи жгучие. Какой-то невероятный мистический флаш-эффект.

— Чего зависла, фейк ньюз? — щелкает снисходительной насмешливостью в голосе, будто точно знает, о чем сейчас думаю.

— А ты не слишком ли большеват для проявления обид на детском уровне? Обзываниями и примитивными подначиваниями? Давай поговорим нормально. Ты не совсем правильно воспринял ситуацию. Я хочу всё объяснить и исправить.

Я говорю ровно и максимально вежливо, стараясь потушить свою злость.

Он подается вперед, сохраняя брезгливое выражение лица, и почти доброжелательно произносит:

— Позволь… я очень нежно нанесу тебе психологическую травму: мне похуй, чего ты там хочешь.

Развожу руками:

— Тогда продолжай вести себя, как обиженка. А мне надо работать.

Я отхожу так резко, что у него не остается ни единого шанса ответить.

Есть вероятность, что Барс действительно сдаст меня админу, рассказав о фальшивой личности. Я ведь даже паспорт Кети не смогла принести, потому что она в отъезде. Похлопала ресницами, подавая копию, и сказала, что забыла документ. Проблем не возникло. Но не факт, что надолго.

Разумеется, я расстроюсь, мне вновь потребуется искать новое место. Это и время, и нервы. Но ведь не смертельно же, правда? Буду искать. Если смазливому надо таким образом потешить задетое эго — вперед. Я все равно не смогу повлиять на это.

Парадокс, но в спорт-клубе мне комфортнее, чем в караоке. Да, вокруг одни мужчины, витает азарт, веет грубой силой. Но эти мужчины постарше, чем клиенты караоке. Они заняты игрой на экране и ее обсуждением под алкогольные напитки, а не оценкой твоей задницы. Безусловно, рано приходить к подобным выводам в первый же день. Но я сравниваю свои ощущения весь вечер и понимаю, что мне нравится.

Сложно найти заведение, в котором тебе пойдут навстречу по поводу графика, а трудиться я могу строго в определенные дни недели, когда ночую у Кети из-за английского. Чудо, что получилось так быстро устроиться. Плюс — здесь я точно не встречу никого из окружения, можно окончательно расслабиться. А в караоке то и дело натыкалась на знакомых. Не узнавали, это да. Но всегда бы мне так везло?..

В общем, жаль, если вылечу отсюда.

Следующие полчаса обслуживаю столики, с настороженностью поглядывая на Барса. Он не пьет и неотрывно наблюдает за каждым моим шагом, но почему-то больше не лезет.

Что творится в черепной коробке смазливого?

Явно ничего хорошего. Беспринципный он козлина. Потому что в какой-то момент, когда я прохожу мимо, на секунду теряя бдительность, это животное бьет по нетронутому бокалу, обливая меня с размаху, а вишенка — летящие в стороны осколки и забрызганный пол.

Не верю. Просто не верю.

Обмираю на месте. Испачканная, мокрая и пахнущая кислятиной.

Ну что за детский сад!

— Барс, ты совсем?..

Сволочь равнодушно смахивает с себя попавшие на руки капли, безэмоционально оценивая мой плачевный внешний вид.

Мужики, те самые, что за «Баварию» за соседним столом, и так до этого косились на нас с недовольством, а тут, услышав мое обращение, и вовсе бесцеремонно уставились с омерзением.

— Какая стремная кликуха у пацана… — резюмирует один.

И меня бомбит вдруг. Жестко и бесконтрольно. Я, еще не понимая, на что подписываюсь, зло бросаю:

— Это не кличка, а имя. Он самый преданный фанат «Барселоны». Просто ярый! Отбитый настолько, что официально сменил имя, даже по паспорту теперь Барс.

Наверное, в эту минуту на подсознательном уровне я дико хочу, чтобы произошел конфликт, чтобы с Таривердиевым сделали что-нибудь ужасное, что сгонит с него этот необъятный гонор.

Всем своим существом желаю причинить ему боль, настолько он меня достал, и направляю фокус на эту жуткую мысль. Разрушительная энергия обиды выливается в необдуманный поступок, который не заставляет ждать последствий.

Черт… Вот бы эта избирательная Вселенная другие мои желания исполняла бы так же быстро. Не отходя от кассы.

Чем страшны фанатики… я узнаю′ именно в этот миг, когда оба наших слушателя напрягаются и таращатся на Барса в безмолвном шоке. Я выдала такой бред, но они, подвыпившие и обозленные игрой, в которой победила ненавистная им «Барса», реагируют ошеломительно остро. Багровеют и обдают Барса такой кровожадностью, что я нервно сглатываю и жалею о своей глупости, опасаясь, что сейчас начнется драка. Таким психопатам хватает и безобидного повода, а у нас это целое «поводище».

Мой жених — со свойственным ему пофигизмом в отношении меня — не воспринимает идиотскую информацию про смену имени и продолжает очищать свои конечности. Этот чистоплюй попросту не замечает сидящих рядом мужчин, которые мысленно закопали его в ближайшем лесу.

Барс занят собой любимым. Смазливого беспокоят только грязные руки, пока я тут проживаю разрыв сердца в страхе за его жизнь.

К нам приближается уборщица с веником и совком.

Я краем глаза улавливаю движение сбоку, отмечая, что фанатики активизировались с конкретной целью пустить кое-кому кровь.

— Я покажу, где у нас туалет, — чрезвычайно бодро оповещаю и резво хватаю Барса за локоть, сдергивая с места.

Оборачиваюсь и обнаруживаю, что мужчины намерены идти за нами.

Толкаю вперед опешившего парня и тараном протаскиваю к уборным, минуя бар. Как только сворачиваем в коридорчик, резко пихаю его тушу к двери подсобки. Мы влетаем внутрь, после чего в кромешной темноте я на память подталкиваю Барса в узкий закуток за стеллажами, где можно спрятаться. Хорошо, что перед сменой мне показали это помещение.

Красавчик внезапно обретает дар речи:

— Блядь, какого…

— Заткнись! — шиплю, прижимаясь вместе с ним к стене.

Но куда там! Конечно, он меня не слушает! Начинает возиться и бормотать нецензурщину. Я в панике пытаюсь ему помешать, завязывается глупая борьба, пока Барс не оступается и не летит вниз, утаскивая нас обоих. И рождая грохот.

В этот момент я слышу голоса тех двоих, отчего душа уходит в пятки.

Смазливый шумит, из-за этого я улавливаю не всю фразу мужчины, а отдельные слова, четко фиксируя доносящиеся «подправить» и «ебальник». Отчего пугаюсь еще сильнее.

Барс, конечно, спортивного кроя мальчик, но там количественное преимущество, приправленное алкогольными парами, и даже если я позову подмогу, парню успеют навредить.

А я не хочу, черт возьми!

Пусть у того моего желания включится обратное действие!

Клянусь, у меня нет никаких претензий к Диего! Больше нет!

— Да слезь ты, мать твою! — возмущается этот дурак, не понимая, что стараюсь сберечь его шкуру.

Продолжает барахтаться, чтобы подняться с пола.

Времени что-либо объяснять нет, главное — заставить молчать.

Поэтому ловлю дежавю и, навалившись на смазливого, утыкаюсь губами ему в рот. Очень надеясь на паралитический эффект хотя бы в течение десяти секунд, чтобы драчуны прошли мимо и вошли в туалет. В прошлый раз же сработало!

Я так припечатываюсь к нему, что меня невозможно отлепить. Хуже пиявки. Не на жизнь, а на смерть.

Пульс, барабанящий в висках, становится невыносимым раскатом в ушах.

Сосредоточившись на нем, упускаю момент, когда Барс зеркалит мое собственное действие и, психанув, начинает давить мне на рот.

А в следующий миг, два неисправимых неуступчивых идиота, мы уже целуемся.

Целуемся по-настоящему.

[1] «Барселона», «Бавария», «Эльче» — профессиональные футбольные клубы. «Ла Лига» — чемпионат Испании в высшем дивизионе.

18. Лус

Я не сразу понимаю, что мы перестали бороться и пробуем друг друга на вкус, захватывая то синхронно, то поочередно верхнюю и нижнюю губу «противника». И даже когда понимаю… не препятствую происходящему. Потому что не верю в сиюсекундную искаженную действительность, в которой мы с Барсом можем целоваться. Будто смотрю на это со стороны. И если бы мы не находились в темноте, я бы распахнула глаза, чтобы видеть его близко-близко.

Это так странно. Что такое поцелуй? Я дебютантка и не знаю, на каких ощущениях сосредоточиться, чтобы уловить ту волну кайфа, с которым люди говорят об этом процессе. Говорят в жизни, в книгах, в кино. Ладно я профан, но Барс? Он тоже движется осторожно, легонько сминая мою плоть. А я — его. Немного заторможенные, обескураженные и ведомые сомнительным любопытством…

Пока скрип отворяемой двери не отрезвляет и не выводит меня из экспериментального слюнообменческого помутнения.

Я с силой отрываюсь от рта Таривердиева и с резко замедлившим бег сердцем таращусь сквозь зазор в стеллажах на вход. Где две крупные тени пытаются нащупать выключатель. И как только догадались, что надо искать беглеца здесь?! Они весь туалет, что ли, облазили, не найдя его?! С ума сойти!

В то же мгновение со всей тяжестью осознаю… что именно натворила.

Глупость за глупостью. Необдуманные абсурдные поступки. Несвойственные мне реакции на провокации. Приведшие к такой вот идиотской ситуации, когда мы со смазливым сидим во тьме, стискивая друг друга, а на пороге маячат двое фанатиков, желающих навалять Барсу за «Барсу».

Вот сейчас… сейчас они включат свет и за считанные секунды вычислят нас. Успею ли я выскочить и позвать на помощь? Или правильнее остаться с Барсом и попробовать поддержать в драке?.. Мои навыки вполне могут пригодиться…

И когда я, нервно сглатывая, свыкаюсь с мыслью, что приму участие в драке, раздается возмущенное:

— Эй, товарищи, я не понял? Куда это вы в служебное помещение?

Боже, благослови нашего админа, ну что за прекрасный человек!

Пьяные болельщики что-то мямлят в ответ, оправдывая вторжение на чужую территорию. Но помещение незамедлительно покидают. Правда, так и остаются стоять у двери, придерживая её, словно не теряя надежды, что вернутся.

На нас с Барсом падает крохотная полоска света.

Глазами сцепляемся. Не мигая.

И дыханием бьемся. Не шевелясь.

— Ну и что это значит? — шепчет Барс на грани слышимости, когда незваные посетители всё же исчезают, гонимые блюстителем, и мы снова погружаемся в кромешную темень.

— Ты даже не обратил внимания, что на тебя охотятся два выпивших психа. За то, что тебя зовут Барс, а они ненавидят «Барсу». Времени придумать что-то другое не было, я тебя затащила сюда, чтобы избежать мордобоя.

— После того, как сама же на меня их и натравила?.. — смекает быстро. — Ты нахуя этот бред про имя ляпнула?

— А ты зачем меня облил, как детсадовский обиженка? — орем шепотом, выясняя отношения, как реальная детсадовская шпана.

— Да это случайно! — выдает крайнюю степень раздражения. — Ты совсем отбитая?! Просто рукой взмахнул неудачно! Пиздец! Да слезь ты уже с меня! Слезь…

Мне много чего есть сказать этому гаду, но внезапно дверь повторно скрипит, и я, не давая договорить, вновь затыкаю ему рот уже традиционным способом.

Да что ж такое, а? Что за нестандартное проявление критического мышления?! После таких психологических травм мне понадобится психолог. Какого хрена я творю, спрашивается?!

По характерному звуку понимаю, что это уборщица оставляет свой инвентарь, так и не притронувшись к выключателю. Когда она уходит, я отлепляюсь от Барса и начинаю ерзать, чтобы встать из тесного закутка. Я реально сижу на нем, упираясь коленями в пол по обе стороны от его бедер. Места безумно мало, мы обложены стеной и стеллажом.

Совершаю рывок вперед и подрываюсь назад, но упускаю равновесие и плюхаюсь обратно.

А следом замираю в потрясении.

Недолгом.

— У тебя… эрекция?.. Ты нормальный, нет?

— Встречный вопрос! Может, мать твою, перестанешь вырисовывать на моем члене ритуальные танцы?! Банальная физиология!

— Блин, блин, блин! — теряюсь, отталкивая его. — Да ты не Барсик, ты блудливая псина!

Смазливый оскорбляется до глубины души. Стискивает меня со всей дури, блокируя движение. Будто издевается и вынуждает отчетливее чувствовать постыдную твердость под собой. Он не понимает, что я паникую, а не выделываюсь. И поэтому злится так, что голос у него звенит:

— Клянусь, когда мы отсюда выйдем, я тебя, блядь, трахну!

— Еще вопрос, кто и кого трахнет! — отражаю на взводе, заражаясь его яростью. — Клянусь, сама тебя трахну, животное!

— Заметано, чеканушка. Заметано, поняла меня?! Попробуй теперь соскочи!

Клятвы вылетают безжалостными пулями. И развеваются над нами, как знамя. Символизирующее гордость.

Кто отступит первым?

В какой-то миг складывается впечатление, что наши слова — топоры, что держат палачи. Малейшая оплошность — и прощай голова.

Где взять горсточку здравого смысла, чтобы остановить это сатанистское противоборство?! Хоть кто-то же должен быть умнее?!

Видимо, нет.

— Сколько резинок мне купить? — подначивает этот Люцифер. Только по контексту врубаюсь, о чем речь.

— Сколько вытянешь физически, столько и купи, — не остаюсь в долгу. — Банальная физиология!

И наконец-то вскакиваю на ноги, разрывая сиамские объятия.

Несусь к двери и разведываю обстановку.

Пока Диего копошится, успеваю сбегать в зал и вздохнуть с облегчением, не обнаружив там преследователей. Остается проверить только крыльцо.

— Тебя где носит, рыжуль? — бармен кивком указывает на тоскливо ожидающие своего часа бокалы на стойке. Ну да, я как бы на работе, и меня ждут заказы.

— Я щас! Минуту! А те двое за угловым заплатили? Ушли?

— Да, Пашка рассчитал и выпроводил. Я не догнал, что за история. Чаевых, кажется, тебе не выпало.

— Ну и ладно, — улыбка до ушей, потому что окончательно расслабляюсь. — Главное же, что заплатили.

Только собираюсь сделать шаг к коридору, чтобы сообщить Барсу, как он сам входит в зал. Проплывает мимо меня к кассе. Слышу, как напоминает и о сломанном бокале. Настаивает на компенсации. Какие мы щедрые.

Смазливый не смотрит на меня. Молча покидает спорт-клуб.

Признаться, я этому только рада.

Бред, которые мы несли, ведь нельзя считать за чистую монету? Нельзя же?

Еще полтора часа добросовестно отрабатываю свою смену. Админ под конец хвалит, бармен-бородач весело подмигивает, поддерживая. Я рада, что даже с такими испытаниями хорошо зарекомендовала себя.

Стараюсь не думать о том, что произошло в подсобке.

В раздевалке складываю свою чистую одежду в рюкзак, не рискуя переодеваться, потому что насквозь пропиталась пивом. Лучше поеду в форме и сразу залезу в душ.

Прощаюсь и вызываю такси уже на выходе из заведения.

Моментально замечаю машину Барса и его самого, стоящего чуть поодаль.

Смотрит в упор. Даже на расстоянии умудряется высекать гневные искры.

И этот вызов во взгляде…

Кто кого? Это же я говорила? А что дальше?

Что. Дальше. Мать. Вашу.

Как же мне хочется стереть эту дебильную самоуверенную ухмылку с его морды! Берет меня на слабó.

Отменяю такси и решительно пересекаю улицу, безмолвно устраиваясь в «Мерсе». Чей водитель так же молча садится за руль.

На панели передо мной разложены три пачки презервативов. Разложены так, чтобы я сразу увидела их.

Фыркаю.

Трогаемся.

Всё — инерция. Не верю в правдивое намерение довести спор до конца.

Мы этого не сделаем.

Мы же этого не сделаем?

Берем друг друга на понт. Как обычно. Но за черту черт не переступим.

И тем не менее… Матерь Божья… оказываемся в квартире Кети и синхронно снимаем обувь.

— В душ? — роняет Барс почти весело.

Топоры. Топоры висят над нами. Кто и кого? Что делать, Господи?!

Жгучие глаза с искрящимся в них превосходством, как же они бесят сейчас. Задевают самые гнилые струны моего нутра. Те, что коварно нашептывают утереть нос красавчику. Которому я вообще не нравлюсь. Пусть отказ исходит от него. Пусть сам скажет «стоп».

— В душ. Вдвоем, — отбиваю, повышая ставку.

И направляюсь к ванной.

Заходит туда следом за мной.

Я регулирую воду и оборачиваюсь к нему.

Он стягивает с меня парик и отбрасывает на стиральную машинку.

Я вытаскиваю заколки и швыряю их на раковину.

Он цепляет поло на загривке и стаскивает его через голову.

Я отраженно избавляюсь от своей футбоки.

Волосы рассыпаются по обнаженным плечам.

Столбенеем вдруг. Полуголые друг перед другом.

Потому что не владеем правилами этой новой игры…

19. Лус

Это просто дело принципа, напоминаю себе решительно. Не сдаться. Вынудить противника признать поражение и отступить первым. Самовлюбленный павлин напротив всего лишь дразнится. По-другому быть не может, ведь я совершенно не нравлюсь ему, что, впрочем, взаимно. Он даже не целовал меня — так, елозил губами в состоянии аффекта. Я помню, как Барс раньше кривился, бледнел, глядя в мое лицо. Вот и сейчас его брезгливость обязательно проявится. И смазливый ко мне не притронется.

Стоит и смотрит внимательно-внимательно. Палит своими жгучими глазами.

Я завожу руки назад и ловко расправляюсь с крючками, отправляя бюстгальтер к футболке. Теперь я обнажена, как и Барс, по пояс. Стараюсь дышать носом и отогнать стремительную жаркую волну стыда, когда он опускает взгляд на мою грудь.

Это длится несколько десятков секунд. Беззастенчивый осмотр. Чисто мужской, оценивающий. Подбешивающий.

Вода шумит на заднем фоне. Мы молчим. Я силюсь не прикрываться.

А потом эта упрямая сволочь тянется к своим джинсам. И избавляется от всего разом, следом делает шаг в ванну. Я не опускаю глаза ниже его подбородка. Задираю голову в приступе немого превосходства, а саму пробивает на паническую дрожь.

Зачем это всё?..

Самые дебильные игры — игры без правил. Анархия чревата. Очень нехорошими последствиями.

Я проделываю те же манипуляции и оказываюсь голой, запрыгивая под струи воды. Становлюсь спиной к Барсу и развожу бурную деятельность. Заграбастываю шампунь, с громким стуком ставлю бутыль обратно, намыливаю шевелюру, заодно стирая макияж с лица.

Ни на миллисекунду не забываю, что он сзади.

Дышу. Дышу. Дышу.

Наглец хватает гель для душа, задевая моё бедро. Я прикрываю веки и выдыхаю с огненной судорожностью. Не трусиха ведь. Подумаешь, разделась перед парнем. Скольких он видел? В этом нет ничего особенного. Вот и вести себя надо подобающе.

Я заканчиваю мыть волосы, когда в поясницу внезапно упирается достоинство Барса. Он ведь значительно выше меня. И ближе, чем я думала. Обжигает беспардонным контактом. Это на какой-то момент парализует сознание. Еще и специально не отходит, подначивает, совершая легкий толчок.

Ну… мы всего лишь моемся, да? Пространства мало, человек не рассчитывает амплитуду действий. А то… что у него полная боевая готовность… физиология же?

Разворачиваюсь и отступаю на шаг, почти вжимаясь в кафельную стену. Струи обволакивают, даря чувство мнимой защищенности. Так на пару граммов легче. Пока не сцепляемся взглядами.

Читаю провокацию.

Меня за язык никто не тянул. Сказала, сама его оприходую. Вперед. Он этого и ждет. Или же… сдаться? Как наступить на горло и забить на гордость? Лучше сдохнуть.

Вновь непозволительно открыто и долго пялимся друг на друга не мигая. Гонор. Осязаемое противостояние. Неуступчивость. Надежды на просветление — ноль целых ноль десятых.

Что дальше? Только повышать ставки, естественно.

Нарвалась на спор — держи своё слово.

Да боже ж ты мой, я взрослый человек, а не тепличный цветок.

Я уже голая перед практически незнакомым парнем. Чего мне стóит прикоснуться к нему?

И вот этот градус злости на саму себя, что загнала в угол своими стараниями, придает мне сил отмести все ненужные на данный момент размышления и чувствования, в том числе и смущение.

Я разглядываю Барса со скрупулезной тщательностью. Прохожусь по густым черным бровям, они до идеального крылатые, выразительные. Спускаюсь к носу — крупному, мужскому во всех смыслах, без изъянов, как, например, мой с горбинкой. Минуя ухоженную щетину, которая присуща многим восточным парням в наше время, стопорюсь на губах. Если по ощущениям, то они упругие и крепкие, а если визуально — широкие и мясистые. Их приятно трогать. И на них приятно смотреть. Я не стану отрицать этого. Черты у смазливого мужественные, но это пока не зрелая мужественность, а юношеская резковатость.

Барс действительно красив до смазливости, вот таких мальчиков обожают толпы фанатов. Такие снимаются в кино. Такие становятся успешными блогерами. Это их век — век картинки.

Перед тем как сползти взглядом ниже, еще раз сталкиваюсь с его глазами. В них горит всё так же — вызов. И чуть-чуть интереса.

Подталкиваемая покалывающим кончики пальцев любопытством, в которое ныряю без страховки, поднимаю руку и очерчиваю мужские плечи. Таривердиев не выказывает ни протеста, ни какой бы то ни было другой реакции.

Барс — мальчик большой. Натренированный, пышущий силой. Кожа у него интересного оттенка — не смуглая, но темноватая. Близкая к золотисто-карамельному. Изумительный тон. Я со своей белизной о таком только мечтать могу. Мне и загореть так не дано, а Диего от природы одарен еще одним преступным для мужского пола плюсом!

Почему-то на подсознательном уровне кажется, что люди со смугловатой кожей должны быть горячее. Сложно сейчас делать вывод, я и сама пылаю. И маленькая ванная увязла в пару.

Глажу большие грудные мышцы и ловлю тугой отклик их сокращений. Впитываю. Сама вздрагиваю, будто по цепной. Ерошу жесткие завитки, задеваю плоский сосок, веду к прессу. Сосредоточенно изучаю экспонат, послушно выдерживающий мои манипуляции.

Эмоции во мне орут. Захлебываются происходящим. Наводят суету внутри. Но я как-то невероятно естественно отстегиваюсь от действительности, будто делаю это не впервые. И играючи вычерчиваю фигуры по Барсу. Трогаю сильные мужские руки. Двигаюсь по апексу мускулов.

Внутренние протоколы временно архивированы и не имеют воздействия на мое поведение.

Здесь решается, кто победит.

Моя вера в собственную победу подвергается изрядным сомнениям, когда я бросаю взгляд на пах Таривердиева.

Непроизвольно отшатываюсь от него и архитектурно замираю, разглядывая его член. В животе всё сжимается, забиваясь в какой-то дальний уголок и оставляя гулкую пустоту, которая неприятно пульсирует.

— По-моему, он тебе большеват, — резюмирую со всей серьезностью.

Барс вдруг кладет ладонь на ствол и ведет по нему от основания до головки, а потом обратно. Гладит размеренно. Не пошло, не совершая фрикций. А словно покровительственно-властно. Как-то гипнотически красиво. Аж дыхание затаиваю, следя за жестом.

— Брал на вырост, — нарушает говорящее молчание между нами.

Как только до мозга доходит сказанное, пробивает на смех, отчего приходится поджимать губы. Вопиющее безобразие. Непотребство.

Этот гад вскидывает руку и захватывает душевую лейку, снимая её с крючка. Абсолютно невозмутимо смывает с себя остатки пены, неотрывно глядя на меня.

Тот факт, что у смазливого стоит, ничего не значит. Женское тело в радиусе одного метра дает свой результат. Мужчины — патологические животные, в чем я убеждаюсь. Однако честные. Не отрицают.

Но, блин, неужели Барсу совсем все равно — с кем?!

Да нет. Это просто понт.

Мы этого не сделаем.

Не сделаем губительного шага!

Боже, где кнопка «стоп»?!

— Полотенце висит чистое. После стирки. Можешь воспользоваться. Ты иди, я приду через несколько минут, — не буду же я при нем подмывается, мы как бы не настолько близки.

Он послушно уходит.

Когда дверь захлопывается, обнимаю себя руками, пускаясь в болезненную дрожь.

Мама дорогая! Что за помутнение?..

Если бы не гордость, давно бы выгнала парня. Но вместо этого быстро моюсь и вылезаю из ванны. Второго полотенца, само собой, нет. Кое-как отжимаю волосы и со шпарящим во всю мощь адреналином топаю босиком в комнату, где на кровати как ни в чем не бывало восседает Барс с обмотанной махровой тканью вокруг бедер. Не смотрю на него. Быстро вытираюсь выуженным с полки полотенцем и обмакиваю шевелюру, подсушивая.

Упускаю момент, когда парень оказывается рядом. И подпрыгиваю, когда с силой вжимает в себя. Резко разворачиваюсь на месте. Наглец повторяет действие, только теперь лицом к лицу. Давит ладонью на мою поясницу и ощутимо вбивается эрекцией в живот.

Черт, а это больно. Ничего прекрасного, как нам внушают в кино и книгах, я не вижу. Член каменный, буквально оставляет вмятину на мне.

— Готова? — вибрирует провокацией Люцифер.

Взглядами схлестываемся, воплощая технику высоких напряжений. От нас несет зарождающейся злостью. Неверием. Каждый пытается заставить другого остановиться.

Я автоматически киваю.

В следующий миг оказываюсь на постели. Подмятая под него.

Взбрыкиваю и отталкиваю:

— Я же сказала, сама!

Ловлю благосклонную ухмылку, которая прилагается к снисходительному пренебрежению. Я ненавижу это его выражение лица! Ненавижу высокомерие, сквозящее в чертах. Да я скорее умру, чем уступлю ему!

Грубо бью смазливого по диафрагме, заставляя разлечься, откидываю полотенце подальше и хватаю пачку презервативов, что так любезно выставлена на тумбочке у кровати. Вспоминаю первый курс, две недели которого нам проводили общие лекции, в том числе — по половому воспитанию, где приглашенный акушер-гинеколог досконально описывала, как правильно пользоваться популярным средством контрацепции. Так ловко натягиваю латексный чехол на Барса, что тот слегка выгибает бровь в изумлении.

Сама в шоке. Меня лихорадит.

Последние секунды. Отступать некуда.

Либо Таривердиев сейчас прекратит эту безжалостную игру, либо я расстанусь с девственностью на спор. Ха.

Медлю. В упор смотрю на эрегированный член. Который, словом, сейчас выглядит еще эпичнее, устремленный вверх. Как то самое величие. Увитый венками, устрашающий, впечатляющий.

Делаю ошибку, вновь взглянув в глаза Барсу:

— Трахать меня собираешься, чучундра? Или можно засчитать твое балабольство и разойтись по домам? — с насмешливой укоризной.

А мне многого и не надо. Достаточно брошенной подначки.

Кладу ладони ему на грудную клетку, пользуясь, как опорой. Перекидываю через него одну ногу и вжимаюсь коленями в матрас, корректируя положение. Нависаю над Таривердиевым, успешно блокируя озноб. Мокрые волосы липнут к спине, низ живота скручивает от страха. Зато ладони вбирают тепло гада.

Я понимаю всю неправильность происходящего.

Я отдаю себе отчет в том, что делаю.

И я медленно опускаюсь на член.

Чувствую неприятное растяжение, как только касаюсь промежностью головки, и впускаю её на ничтожный сантиметр.

Не первая и не последняя, как-нибудь переживу дискомфорт. У меня преимущество — школа гимнастики. Говорят, это облегчает дефлорацию.

Еще сантиметр. И еще. Каждый раз замираю, привыкая.

Прикрываю веки, чтобы не выдать яростно бьющуюся за ребрами истерику.

Еще чуть-чуть.

Гнусная несправедливость природы. Почему мне больно, а смазливому — нет?

Мысль не успевает сформироваться, как Барс, сминая мои бедра ручищами, совершает резкий толчок, вторгаясь в меня до предела. Моего предела.

Глуша готовый вырваться наружу жалостный стон от испытываемой кошмарной боли, я инерционно присаживаюсь, намертво скрепляясь с Таривердиевым.

20. Барс

За реакции на боль, за гнев, за чувство голода и жажды, а также за удовольствие отвечает гипоталамус. Области «за гнев» и «за удовольствие» расположены крайне близко.

И я, блядь, только этим научным фактом объясняю свое поведение. Расхераченное к ебеням.

Как иначе растолковать происходящую чухню? Как связать воедино мою ярость на Лусинэ за ее ехидный поступок после нашей договоренности и отклик тела на голозадую чучундру?!

Столько дней во мне копилась злость, сегодня даже приперся к ней на новое рабочее место, хотя и понятия не имел, что собираюсь делать. Убивать, как бы этого ни хотелось, ее нельзя. И получилось то, что получилось: снова из-за нее мы ввязались в какую-то ахинею. Бахнулись характерами и сцепились языками до идиотского спора.

Я мог ожидать чего угодно, только не того, что при виде обнаженной чеканушки мне снесет менталку.

В какой момент всё вышло из-под контроля, и я словил приход мысли, что хочу, чтобы Лус пошла до конца? Может, когда девчонка расчехлила грудь? Или когда повернулась ко мне задом?

Да это, сука, настоящая порно-мечта.

Тщательно скрываемая за убогой одежкой.

Чучундра мыла голову спиной ко мне, а я пялился на ее пятую точку и подавлял желание зарядить по ней смачным шлепком.

Что я там говорил про компенсацию природы? Да она тут явно перестаралась, наградив чеканушку безупречным телом. Стройными ногами, аппетитной натренированной попой сердечком, слишком тонкой талией и охуенной стоячей грудью. Навскидку — тройкой.

Меня выбивает страйком.

Мозг никак не принимает, что лицо и тело принадлежат одной девушке. Я должен ее ненавидеть, но я стою и подыхаю от потребности прижаться к ней стояком.

Как талантливый человек талантлив во всем, так и убогий пусть будет убог во всем, чтобы легче было делать выбор, а не впадать в диссонанс.

По-хорошему — прекратить бы и свалить. Я на отключке выбираю второе — молчать и идти дальше.

Но сомнения всё же грызут. Даже когда выбираюсь из ванной и топаю в спальню, раздумываю над тем, чтобы свинтить.

А затем Лусинэ вбегает в комнату в чем мать родила — до розоватости распаренная, манкая… и я предаю себя окончательно.

Она заставляет меня лечь, а сама забирается сверху — я слепну от совершенства этой картинки.

Начинает тихонько насаживаться — напрягаюсь, чувствуя ее бархатную узость. Взрываюсь в нетерпении и сам подаюсь навстречу, сграбастывая белоснежные бедра.

Девчонка фигурно изгибается, откидывая голову назад, я ощущаю, как ее стягивает дрожь. Как щекочут кончики мокрых волос мои колени, дразняще касаясь их. Наблюдаю, как трепещут черные ресницы на щеках, как поджимаются губы, заостряются черты. И самое блядское по степени извращенности — кайфую, как ее ногти в стихийном порыве вонзаются мне в кожу. Сам при этом таращусь на гордо выпяченную в этой позе грудь, и рот безудержно наполняется слюной — так хочу попробовать на вкус эти персиковые соски.

Пиздец. Никогда не замечал за собой такой падкости и примитивного зверства.

Выебать ее — в данную секунду какой-то жизненно необходимый пункт. Без которого полетит моя зараженная чертовым вирусом операционка. Реакции на чучундру — побочка при сбое, имеющем неопознанный генез. Я, блядь, падаю в засасывающую вязь и сам тянусь ко дну.

Перемещаю ладони на девичью талию, балдея оттого, насколько хрупкой она выглядит в моих ручищах, полностью опоясавших ее.

Делаю еще один осторожный толчок, Лус тут же шипит и сильнее царапает мне грудь. Туловище практически соприкасается с моими ногами — так интенсивна дуга. Если бы не держал ее, точно упала бы назад.

Вот это отдача, мать вашу! От мысли, что ей настолько хорошо, почему-то увеличивается собственное удовольствие. Бешеный передоз эмоций, нутро ебашит фейерверками, стоит только чеканушке начать медленно двигаться. У меня аж глаза закатываются. В ней так тесно, что это даже немного больно. Но, блядь, до невозможного охуительно…

Амплитуда ее движений несколько минут не меняется, девчонка действует чересчур лениво. Это неплохо, конечно, но моя агрессия требует выхода, поэтому я снизу начинаю подначивать ее на большее. Чуточку сопротивления — и она позволяет трахать себя стремительными выпадами.

Единственное, о чем жалею, это отсутствие зрительного контакта. Я бы хотел видеть распахнутые желтые глаза, горящие похотью. Бля-я-я…

Представляю мощное зрелище и понимаю, что на грани. Еще несколько секунд, и меня реально прошивает уничтожающей вспышкой. Я кончаю долго, с рыком продолжая вбиваться в податливое тело. Неожиданно покорное и готовое принимать мои импульсы.

Дурею.

Прикрываю веки и откидываюсь на подушку, гоняя воздух в горящих легких, как после жесткой силовой трени. А чуть позже в действительность из посткоитального похуизма меня выводит растерянный и несвойственно тихий голос:

— Ты… всё?

Какой-то стремный по содержанию вопрос.

Пиздец. Я ее точно не довел до финиша. Даже не подготовил, не подумал об этом… Сам продержался пару-тройку минут. С другой стороны, у нас же не обычный секс, а гребаная фатальная бойня. Никаких уступок. Чучундра добровольно взобралась на меня и не претендовала на ласку.

— Сейчас продолжим, — обещаю, открывая глаза и фокусируясь на ней.

Лус отнимает от моей груди ладони и запоздало играет в целомудрие, прикрываясь волосами и руками. Смотрит лихорадочно блестящим взглядом, не догоняю, что с реакцией.

— Не надо. Этого достаточно, — качает головой. — Вполне.

Я слегка подаюсь вперед, отчего член внутри нее непроизвольно скользит, будто спичкой чиркая и зажигая.

Эта чокнутая вдруг так резво спрыгивает с меня, что не успеваю остановить. И сразу тянется к моему паху с намерением снять презерватив. В ахуе с ее проворности, все же в последний момент хватаю за запястье, останавливая. Дергается — давлю пальцами, начиная агриться. Чеканутая в своем репертуаре — выписывает пируэты, которые я не андерстенд вообще.

Глаза чучундры бегают, пока я вглядываюсь в побледневшее лицо.

Прослеживаю за ее взглядом и мимолетно мажу по члену, что так беспокоит девчонку. Возвращаюсь к бесцветным девичьим щекам. Раскрываю рот, чтобы подстебнуть с этим неуместным смущением.

И замираю.

Я, блядь, чувствую, что меня рубит пополам, так херово делается за грудиной от ебаной догадки.

С трудом поворачиваю сделавшуюся разом свинцовой голову и вытаращиваюсь на презерватив с алыми разводами.

Парализует знатно.

Лус пользуется замешательством, вырываясь на свободу.

Мои шестеренки громыхают в активной фазе анализа. Оглушает от создаваемого в сознании шума.

Словно коротким замыканием, выпадаю в осадок.

Это что-то чудовищное, паническое. Кроет безнадегой.

Сколько сижу в бессвязной черноте, не знаю.

Очухиваюсь, услышав шорох.

Лусинэ стоит у окна, смотрит на улицу, придерживая уголки покрывала на груди. Тяжелая ткань волной осела ей на поясницу, полностью открывая прямую спину. Волосы перекинуты через плечо. Картина прихлопывает выдержку. Девушка кажется мне такой беззащитной, что стискиваю зубы, захлебываясь в кусающей за бок вине.

Ярость нечеловеческой дозой бьет в мозг, и я вскакиваю, бросаясь к ней. Останавливаюсь в полуметре, не рискуя приближаться вплотную, чтобы не натворить еще больше дел.

— Поздравляю. Звание самой упоротой гордячки заслуженно твое, — на удивление ровно произношу, дыша огнем.

— Спасибо.

Я не помню, была ли в моей жизни более криповая ситуация, чем эта.

Не знаю, что сказать.

Пригвоздился к месту и палю ей в спину своей злостью.

— Ты же не боишься, что теперь тебе придется жениться? — льется горькая насмешка, словно веревкой сдавливая грудную клетку. — Расслабься. Стать первооткрывателем — сомнительная честь в наше время. Никто не узнает. Я поговорю с дедушкой, придумаю что-нибудь, свадьбу отменят.

Мой искусственный металлический смех рассекает комнату тут же.

— Серьезно, родная?

— Барс…

— Я ж тебе так и доверяю. Не удивлюсь, если завтра окажемся в загсе.

— Слишком много драмы в голосе человека, который изначально не собирался жениться. Ты привык обвинять меня во лжи, а сам согласился на брак из-за обещанной дедом суммы. Я все слышала. Еще в первую встречу в караоке, в ночь перед сватовством. Ты разговаривал с Марком, пока тот курил в закутке. Пожалуйста, хватит выставлять меня единственной злодейкой, ты сам строишь жизнь на лжи. Наверное, мы оба заигрались. На этом стоит остановиться. Я поговорю со своим дедушкой, он меня послушает. Правда. Обещаю.

— Какая щедрость, я тронут! — выплевываю, восстанавливая в памяти эпизод почти четырехмесячной давности, где откровенно делился планами с другом, уверенный, что нас никто не слышит.

Прохожусь пятерной по волосам, череп разрывает от адского давления.

Зачем?! Зачем, блядь?! В чем логика?

Кровь ревет.

На башке будто барабан, в который исправно лупят со всей дури.

Разорвать ее хочу, дуру.

Задушить к чертовой матери.

Но обессилено опускаю руки и еще минуту прожигаю дыру между ее лопаток.

Что делать, если напортачено до обугленных руин?

Это просто какой-то дефолт.

Лусинэ не оборачивается, от нее веет холодным равнодушием. Самая странная, безответственная, недальновидная девушка, которую я знаю. Утянувшая и меня в свои мутные воды. Как отмоюсь?

Резко разворачиваюсь и устремляюсь в ванную, где наспех натягиваю вещи, с отвращением избавившись от кондома.

Мне нельзя сейчас оставаться, я точно прибью эту сумасшедшую.

Вылетаю из квартиры, скрежеща челюстью.

Как же всё это нелепо, до жестокости глупо. Скомканно, размыто и совершенно неоправданно.

Мы и вправду заигрались.

21. Лус

Вытираю запотевшее зеркало и пытаюсь разглядеть свое размытое отражение. Никогда бы не подумала, что люди действительно прибегают к этой киношной сцене, с бесцельной бесстрастностью выискивая что-то на лице. Искаженной кляксой вырисовывающемся на серебряной глади.

Как можно ничего не чувствовать? Ничегошеньки.

Всё смотрю и смотрю.

Меня будто коротнуло, вывело из строя замыканием.

Я в домике, где царит нелепое бестолковое спокойствие.

Первый поцелуй, первое прикосновение, первый секс… ничего этого у меня больше не будет. Попрано нечто важное, чистое, прекрасное. Всё могло произойти правильно, но я талантливо запорола течение событий, не дав свершиться красивым моментам в будущем.

Прикладываю ладонь ко лбу, стягивая прилипшие пряди к виску.

Как бездарно я профукала самую большую девичью ценность.

Уголки губ кривит печальная улыбка. Это даже мысленно звучит с пафосом — я поставила жирный крест на своей чести.

М-да.

Пускаю холодную воду и жду, пока она приблизится к ледяной. После адово горячего душа умываюсь ею, уповая на контраст, который может помочь прийти в себя.

Но нет. Просто замерзаю.

Бреду в спальню и нахожу в недрах шкафа Кети самую теплую пижаму и носки. Меня так знобит, что облачаюсь с армейской скоростью, стремясь согреться.

Игнорируя открытую пачку презервативов на тумбочке, будто ядовитую змею, убираю постельное белье, оставляя голый матрас и подушки. Закидываю в барабан стиралки, но не задаю программу, ночь на дворе, соседи спят, а стены здесь тонкие.

Возвращаюсь в комнату и опускаюсь на ковер, спиной упираясь в бортик кровати. Сверлю темноту за окном немигающим взглядом и обнимаю колени механическим жестом.

Ну и зачем? Как? Почему я допустила эту фатальную ошибку?

В груди расползается дыра.

Я никогда не страдала склонностью к опрометчивым поступкам, не шла на неоправданные риски, не вступала в бессмысленные споры. С детства была слишком сознательной для беспросветных глупостей. Все мои действия были выверены, имели четкую цель. А сейчас мир опрокинулся. Я растеряна. Обескуражена собственным поведением.

Думаю о Марате. Он первый парень, который мне понравился. Я предполагала, что между нами может возникнуть что-то искреннее, у чего будет шанс перерасти в нечто большее. По-девчачьи впадала в мечты перед сном, крутила какие-то сцены, разрешала воображению унести меня за пределы реальности.

А что же Барс, которому я так легко отдалась?.. Всего лишь феноменальное помутнение. Ставшее спонсором крутого разгона от нецелованной до искушенной.

Проступает недоумение.

Что с этим делать?

Как привыкнуть к горькому вкусу никчемной победы?

Следующий час расходую на то, чтобы не дать внутреннему каркасу развалиться окончательно. Душý боль в зародыше, не позволяю разрастись отчаянию и отгоняю слезы. Никогда не была плаксой. Я справлюсь.

Дверной звонок пугает неожиданностью.

Вздрагиваю и несколько секунд хмурюсь.

Не хочу его видеть, зря пришел.

Но когда трель повторяется, нехотя плетусь в коридор

— Чего тебе? — с усталым безразличием впускаю парня.

Барс огладывает мое одеяние не по сезону, но никак не комментирует. Молча снимает обувь и мрачно шагает к ванной. Наблюдаю, как моет руки. Чистюля сахарная.

— Передумал бросать тебя на произвол судьбы, чекануш.

Вот так заявление.

— В смысле, передумал, — не выражаю никакой заинтересованности, — а как же мои страдашки? Я уже меланхоличный плейлист подготовила, чтобы официально принять свою участь.

— Послушаем вместе.

— Ты поплачешь со мной?

Короткий закрытый взгляд, полный напряжения, и Таривердиев нагло обходит меня, вваливаясь в спальню. Меньше всего сейчас я нуждаюсь в разговорах с ним, поэтому захожу следом и включаю ноутбук. Через минуту помещение затапливает тонким голоском «Максим», вещающим:

— Я так привыкла жить одним тобой, одним тобой…

Я воспроизвела рандомную композицию, выданную поисковиком на запрос «грустные песни».

Стоим с Барсом и смотрим друг на друга без тени улыбки, хотя ситуация безбожно дурацкая. Я так манифестирую о своем намерении всё же остаться одной, а он — игнорирует это намерение и неподвижно слушает весь первый куплет. Весь! Терпеливый гад!

А потом неожиданно срывается с места и дергает меня за руку, заставляя приблизиться к себе. Кладет мои ладони на свои плечи, а сам осторожно перемещается мне на талию. Причем, в рамках приличия.

И мы начинаем медленно кружиться. Очень-очень медленно.

Я деревенею и позволяю эти манипуляции, чувствуя себя крохотной балериной в шкатулке, заводимой ключиком.

Поверить не могу — мы танцуем?!

Кто из нас более крезанутый?

Жгучие, жгучие глаза напротив. Что в них изменилось?

— Вот теперь ты меня пугаешь. По-настоящему, — шепчу, выбитая из колеи.

— С тобой не сравнюсь, поверь. В шоке от тебя, химера. У меня мозг буксует от твоих выступлений.

— Ты очень много обзываешься.

— Не совсем. Констатирую факты по случаю.

— О, надо же. Теперь не буду переживать, что я чучундра. Это не агрессивно окрашенная кличка, всего лишь факт по случаю.

— Ну, я тоже в твоей интерпретации получаю не лучшие звания. Пушистый, блохастый, бубенчатый… продолжать?

Мотаю головой и вздыхаю.

Отстраняюсь, не дожидаясь окончания песни, выключаю ноутбук и сажусь на ковер, как до прихода Барса.

С каждым словом в диалоге из меня будто душу вынимают порционно. Я не просто устала, я сломалась.

Вот бы он понял, что ему лучше уйти. Сил спорить нет.

Но не судьба.

— Почему ты одна? — присаживается рядом и зеркалит мою позу, сгибая ноги в коленях и откидываясь на бортик кровати.

Оба смотрим в окно на только-только зарождающийся рассвет. Яркие градиентные цвета на пару секунд отвлекают меня от собеседника.

— Кети у жениха, я же говорила.

— А твоя семья? Как они отпускают сюда? Чем ты объясняешь ночные выгулы?

— Ночные выгулы, — фыркаю. — Как будто я по дискотекам шляюсь.

— Технически — почти. Так что?

— Родители Кети ученые-археологи, три четверти года их не бывает в городе. Раньше с ней жила бабушка, но полгода назад уехала к себе в село. Родные справедливо решили, что Кети с наступлением совершеннолетия стала достаточно взрослой для самостоятельной жизни.

— Завидуешь?

Не знаю, как так выходит, но его беззлобное ехидство заставляет меня рассмеяться:

— А то.

— Значит, ты ночуешь половину недели у подружки, и это оправдывается тем, что ей страшно в одиночестве?

— Слишком примитивно мыслишь, Барсик, — поддеваю, устраивая голову на согнутых коленях. Терять мне больше нечего, поэтому отвечаю честно, надеясь, что после утоления информационной жажды гость уйдет. — Мы с Кети примерно год занимаемся английским с одной американской преподавательницей, немного владеющей русским. Из-за разницы во времени это всегда происходит ближе к ночи. Дома я мешаю бабушке с дедушкой громкими разговорами. Как-то плавно мы пришли к тому, что я ночую у Кети в урочные дни, да и вместе веселее грызть гранит науки. Вообще, знаешь, Кети — моя единственная блажь по жизни. То есть, блажь, которую мне позволяли. Мы с ней похожи, наверное, поэтому и притянулись. Обе воспитываемся старшим поколением, а не родителями.

Барс хмыкает. Напоминая невзначай, что тоже из этой лиги.

— Я знаю, что ты спросишь сейчас. А как же занятия, если я работаю. Кети включается одна, я потом нагоняю по материалам.

— Зачем тебе эта работа?..

Самая нижняя полоса горизонта становится светлее. На часах — половина седьмого. Я сижу с парнем, с которым переспала несколько часов назад под влиянием очень странных обстоятельств и делюсь своими секретами.

Не, я всё-таки чеканутая, он прав.

— У тебя никогда не было ощущения, что твои родные будто целенаправленно мешают тебе жить? Воплощают свои амбиции через тебя же. Перекрывают кислород, загоняют в рамки? А там та-а-ак тесно, Боже, та-а-ак тесно…

Молчит.

Слегка оборачиваюсь, ловлю серьезный тяжелый взгляд.

Ха. В яблочко. Конечно, он чувствует всё то же. Одна лига, черт возьми.

Вновь отворачиваюсь к окну.

— Я мечтала стать послом. Начиталась книг о великих женщинах, когда была подростком. Меня впечатлила история Дианы Абгар[1]. Дедушка даже слушать не стал. Бухгалтерия — единственная дорога в светлое будущее. И производство пленки — доступная планка. Какая Москва? Какие международные отношения?..

— Ты копишь на учебу в Москве?

— Да. Открытый бунт мне не по карману, я не могу вылететь из дома и попасть в столицу босоногой.

— Значит, твой дед — тиран?

— Сам ты тиран, — бурчу деловито. — Мой дедушка просто очень сильно зациклен на мне, не хочет отпускать никуда. Я его единственное продолжение. Всё это понятно, но далеко не нормально. Я решила не спорить с ним, подготовиться финансово и обрубить хвост одним ударом. Дедуля простит позже, я знаю. Когда осознает, что я задыхаюсь здесь. Как в клетке запертая.

— Я не догоняю, почему ты тогда хотела отказаться от свадьбы? — в голосе Барса прорезается искреннее замешательство. — Это был идеальный шанс.

— Да потому что не было речи о том, что я после свадьбы живу с тобой.

— В смысле?

— У дедушки идея-фикс: не отпускать меня от себя. Патологическая боязнь потерять. После стольких несчастий в семье он болезненно реагирует на расставания даже маленьким сроком. Однажды в школе мы ездили в Архыз на три дня, так мой телефон разрывался от его звонков. Словно обязательно случится что-то плохое, если не проконтролирует. Твой хитрый дед знал об этом пунктике с самого начала и уверял моего, что главное — сыграть свадьбу, а там дальше… два года твоей ординатуры пройдут быстро. И я успею доучиться. Ты вернешься, заживем рядом с ними. А пока будем ездить туда-сюда.

— Это какой-то бред.

— Угу. Как видишь, за лето им удалось сойтись на том, что я всё же как законная жена должна быть с мужем, и каким-то чудом мои согласились, что временный переезд можно пережить. Твой дед знал, как действовать. А мне рассказали только в тот день перед вашим приходом. Я хотела предложить тебе сделку с фиктивным браком, но ты и слушать не стал, сразу сделал выводы, везде меня заблокировал, обиженный по самые почки. И вот… — напоминать лишний раз о последствиях этого бойкота не приходится. В воздухе висит грозовое предупреждение, ведь еще чуть-чуть, и нам придется обсуждать произошедшее сегодня, но вряд ли у нас получится. — Правда, для меня до сих пор загадка, зачем так рано тебя женить?

— А тебя так рано замуж выдавать? — парирует достаточно грубо.

— Меня — как раз незачем. Это всё дедушка Барсег, давно терроризирует мою семью со своим предложением. Мне всегда не нравилась эта спешка. Как конец света. У вас какая-то семейная тайна? Ты многомиллионный наследник американской родни, и по завещанию наследство переходит к тебе только после женитьбы?

Наступает красноречивая тишина.

Я поднимаю голову с колен, поворачиваюсь к Барсу полубоком, он в упор смотрит на меня, как на идиотку. С неприятным немым изумлением.

Вот как мы вновь дошли до такого формата общения? Без слов задеваем друг друга.

— Да шучу я, лицо попроще организуй, — вздыхаю, чувствуя, как усталость давит на плечи.

На улице уже проступают лучи солнца. Они падают на подоконник, подсвечивая листья растений.

Глупая, глупая жизнь. Куда ты меня толкнула?

Внезапная жалость к себе накатывает бешеной сносящей волной. Боль утраты какой-то значимой части собственного нутра настолько необъятная, что кажется масштабнее самой вселенной. В груди печет, словно раскаленной кочергой проткнули.

Не хочу больше разговаривать, не хочу видеть Барса рядом.

Мне стыдно. Мне очень стыдно. Безумно. Дико. Непростительно.

Спешу прогнать, вставая:

— Я не соврала, поговорю со своими, как-нибудь отмажусь от свадьбы. Соображу весомые аргументы. Твой секрет никому не расскажу. Мне даже больше неинтересны ни твои мотивы, ни причины сделки с родным дедушкой, который обещал тебе деньги за помолвку. Только закроем тему навсегда. Не будем больше донимать друг друга. Уходи, ладно? Теперь ты знаешь всё. Уезжай, как и планировал, постепенно ситуация утрясется.

Благочинно притупляю взгляд, лишь бы не смотреть парню в глаза.

Что мешало мне вот так честно рассказать ему о себе при первых встречах? Недоверие. Страхи. Большие риски. Я автоматически отвечала на высокомерие Таривердиева колкостью и скрытностью. Подобное на подобное. Доотвечалась. Умираю от неловкости… А это я еще домой не попала…

— Уходи, Барс. Пожалуйста. На этом увлекательные аттракционы будем считать закрытыми. Дальше сами по себе решаем свои вопросы. Никакого пересечения. Живи спокойно, я никому ничего не собираюсь рассказывать. Это моя ошибка. Ты из-за неё не пострадаешь.

Несмело плетусь к двери, ставя точку в истории.

Так и не поднимаю головы, пока Барс идет следом, затем обувается и берется за ручку двери, явно желая что-то добавить.

Поджимаю губы, скрещиваю руки на груди. Язык тела вопит: никаких контактов, лавочка прикрыта.

Несостоявшийся жених уходит, лишь свистящим дыханием выдавая свои эмоции.

Щелкаю замком и шагаю в гостиную, где плюхаюсь на диван. Потому что на кровать лечь не в силах. Не сегодня. И не завтра. И никогда, быть может.

Я настраиваю себя на привычное существование. С трудом. Но настраиваю.

После учебы возвращаюсь домой. Уже вполне спокойная и урезонившая тремор.

До тех пор, пока Барс не появляется вечером на нашем пороге с корзиной красных яблок[2].

[1] Диана Абгар — первая в мире женщина-посол.

[2] «Красное яблоко» — традиция армянской культуры и культур некоторых республик Кавказа, Закавказья. Принесенные на утро после первой брачной ночи красные яблоки со стороны семьи жениха считались подтверждением невинности невесты. Это некая отсылка к «простыне» у многих народностей.

22. Лус

— Ты совсем ошалел, родной? — шевелю губами, будто на износ, поскольку меня парализует от страха.

Эта смазливая сволочь улыбается во все тридцать два. Гребаный Гринч во плоти. Коварный, безжалостный, злобный.

У меня волосы на загривке шевелятся от мысли о том, что сейчас может произойти. Неужели Барс настолько жесток? Неужели доведет моих родных новостью о нашем ночном поступке?

Таривердиев бросает взгляд поверх моей головы, фокусируясь там и улыбаясь еще шире. Вся семья дома, за спиной может быть кто угодно, вышедший в коридор на трель звонка.

Сердце сжимается до боли в груди, паника кроет до удушья.

— Добрый вечер, — Барс обходит меня и решительно направляется вглубь коридора. — А я сегодня без торта, но с яблоками. Бабулька продавала на дороге, взял вместе с корзиной. Давайте отнесу на кухню, обувь сейчас сниму.

Я выдыхаю только в этот момент. Тело после скачка напряжения резко обмякает, нервные окончания покалывает, словно тысячи иголок впиваются в кожу.

— Испугалась, чучундра? — вздрагиваю от шепота у уха. — Тонус тебе полезен, чеканушка.

И сам закрывает дверь, ручку которой я сомнамбулически до сих пор держала, не в силах пошевелиться от фееричного появления жениха.

В гостиной ожидаемо становится шумно. Странно, но мои родные искренне любят «будущего зятя», а он отвечает им взаимностью, кажется. Барс очень обаятельный, он в считанные секунды располагает к себе людей, я не единожды это наблюдала. Одна улыбка чего стоит. У меня от нее все пломбы вопят в восхищении и сразу хочется броситься к стоматологу за вот такой же идеальной картиной двух ровных белоснежных рядов. Причем, это свои, а не популярные виниры. Тот случай, когда сапожник с сапогами. Ему впору сниматься в рекламе зубных паст, щеток, ниток и прочей лабуды.

Включаюсь в действительность, словно щелчком.

Бреду в кухню, где мама возится со злополучными яблоками.

— Ты посмотри, какие красивые. На подбор просто, — удивляется она.

— Оставь, я сама. Иди туда, я всё принесу.

Мама забирает уже подготовленные вазочку с конфетами, блюдо со сладостями и десертные тарелки.

Я привычно варю кофе, пусть и знаю, что товарищ стоматолог его не пьет, всегда вежливо принимает, но к чашке не притрагивается. Тщательно мою яблоки и расставляю их среди остальных фруктов в огромной фруктовнице на ножках.

В голове не перестает биться тревожная надпись «SOS!».

Катастрофа. Этот дурак приперся ко мне домой, чтобы довести до инфаркта. Отдает должок? Мстит? Но, блин, за что уж теперь-то мстить, когда я пообещала расторгнуть свадьбу?..

Отношу кофе, ловя очередную волну тремора.

Раскладываю перед каждым по порции, а когда поднимаю глаза на смазливого, он умудряется мне незаметно подмигнуть.

Сученыш. Интриган чертов.

Зачем усложнять ситуацию, твою-то мать!

Вторым рейсом водружаю фрукты и присаживаюсь в свободное кресло во главе журнального столика по правую руку от устроившегося на диване Барса. В разговоре не участвую, завороженно смотрю на красные яблоки. Красавчик распушил хвост, рассказывает, что скоро уедет, полностью ударится в учебу и даже уже приметил клинику, в которой хочет работать.

Ха. А как заливал, что я обманываю семью? Врет как дышит.

— Поговорить надо, — парень склоняется ко мне.

— Они похожи на отравленные яблоки из «Белоснежки», — выдаю вдруг невпопад, привлекая к себе всеобщее внимание. Не отрываю взгляда от глянцевой кожуры, она меня гипнотизирует своим совершенством. — Как будто укусишь и впадешь в кому.

Бабушка начинает суетиться, чистит, разрезает фрукты, пододвигая тарелку ближе к Барсу. Он хватает дольку именно красного яблока и смачно хрустит ею в метре от моего лица. Тихо и невзначай бросая, чтобы услышала только я:

— Ну ты-то можешь не беспокоиться о коме, зеркальце твое имя как той, что на свете всех милее, никогда бы не выдало.

Я выплываю из паралитического состояния и тут же впадаю в замешательство, замирая. Прослеживаю свою реакцию, пытаюсь поймать причины болезненного отклика внутри. Мне неприятно. Обида цепной волной поражает все органы, которые гулко пульсируют, пуская темную рябь по телу. Почему так? Раньше было плевать на всё, что говорит смазливый. А сейчас отчего-то не по себе. Задевает. Хочу ударить. Двинуть по морде, стереть эту наглую ухмылку.

— Извините, у меня очень сильно болит голова. Плохо спала ночью, — глаза в глаза с самоуверенной сволочью. — Лягу пораньше. Спокойной ночи.

Моська Барса слегка вытягивается, теряя насмешливость. Не ожидал такого поворота. А родные обеспокоенно кивают, головные боли и плохой сон — редкий гость в моей жизни. И если я говорю, что плохо себя чувствую, значит всё действительно плохо.

Никто меня не останавливает.

В комнате запираюсь на ключ, захлопываю окна. Падаю на кровать и приклеиваюсь взглядом к потолку.

Я впихнула события этой ночи в дальний угол сознания, провела обычный день: была на занятиях, пришла домой и помогала бабушке по хозяйству, выполнила кое-какие задания на завтра.

Словом, не давала возможности удариться в анализ.

Но откат неминуем.

Прикрываю веки и раз за разом прокручиваю сцены своего грехопадения, ощущая, как жжет кожу в приступе неконтролируемого дичайшего стыда. Миллионы девушек по всему миру без колебаний и какого-либо сожаления расстаются с девственностью, не раздувая из этого трагедии. Я тоже могу. Правда же? Не все ведь проходят естественную дефлорацию в романтической обстановке или с любимым человеком?..

Последующие несколько часов меня бросает из крайности в крайность. То я прихожу к тому, что ничего страшного не произошло, это жизнь. То я трясусь, понимая, как подвела доверяющую мне семью, да и себя тоже, лишив важного этапа в становлении полноценной девушкой.

С ума сводит эта дилемма, я по-детски зарываюсь с головой под одеяло и жмурюсь, ища спасения в кромешной тьме.

Сказывается усталость, испуг, нервное истощение, и я почти мгновенно засыпаю, обещая себе: что бы ни было на уме у Барса, я поговорю с дедушкой и поставлю точку в этой истории.

Пустившей во мне трещины…

23. Лус

Выхожу после работы в третьем часу ночи. И почти не удивляюсь, завидев машину Барса у тротуара. Два дня мы не виделись, он звонил, я игнорировала. Привыкала к новой действительности и не хотела слышать его голос.

— Теперь ты у нас обиженный пирожок? — ухмыляется, подходя ближе.

— Деловая колбаса, — парирую, отменяя такси.

— Садись, обсудим твою деловитость.

— Я не вижу в этом необходимости, но раз ты так нуждаешься в моем обществе…

— А то! Линять начал от тоски по тебе, зуб даю. Прыгай давай.

Слабая улыбка трогает губы, у пушистого хорошее настроение?

— Я так и не понял, почему твои пускают тебя в пустую квартиру, пока подружка свинтила? Как-то не вяжется с образом строго деда.

— Никто не знает, что Кети не здесь. Мне это не на руку, я не рассказывала дома о её поездке. Кстати, сегодня я к себе, а не к ней.

Барс послушно поворачивает в нужную сторону, внимательно изучая дорожные полосы.

Уже сбилась со счета, сколько раз вот так сидела с ним в салоне этой раритетной малышки. Но одно знаю точно — он водит образцово. Наверняка заслуга деда Барсега.

Достаю косметичку и первым делом стираю помаду. Затем принимаюсь за ресницы, ощущая на себе косой взгляд водителя.

— Я много думал о твоей версии дальнейшего развития событий. Понял, что в этом есть свои плюсы при определённых условиях. Расскажи мне, каким ты видела наш фиктивный брак?

Немало изумляюсь, резко оборачиваясь к нему.

— Барс, не начинай даже. Это предложение неактуально, — рублю невозмутимо и достаю бутылку воды из рюкзака, в горле сухо. — Я потихоньку готовлю почву, еще пару дней и решу вопрос с отменой свадьбы.

— Не газуй, чекануш. Я сказал, рассмотрим подробнее твой прежний вариант.

О, как меня бесит эта самоуверенность! Высокомерный гад! Сколько возмутительного спокойствия и веры в собственную значимость!

— Да ты совсем охренел, Барсик, — толкаю со свистом. — Еще и меня чокнутой называешь.

— Заслужила, вот и называю. Хочешь, чтобы перечислил причины? Как минимум самые веские? Ты приперлась на чужую свадьбу и устроила стремное шоу. Это пиздец, родная.

— Говорит человек, который меньше месяца назад вломился в мою спальню!

— Это другое! Ты ждала меня, готовилась!

— Сути не меняет! Не принижай свои достоинства, блохастый!

— Бля-я-я, да ты адекватно общаться умеешь?..

— Было бы с кем!

— Умела бы, вовремя сообщила бы о том, что целка! И это, ебаный в рот, самая веская причина из всех, что могу озвучить!

После этого заявления в салоне устанавливается зловещая тишина.

Меня выворачивает наизнанку. Начинает мелко трясти. Бросаю свои вещи в рюкзак и натягиваю капюшон черного худи на голову. Спрятаться пытаюсь. Избежать темы. Замуроваться.

Но за свои поступки надо отвечать.

— Я же был уверен, что ты спишь со своим парнем, — продолжает Барс безжалостно. — Ты меня в этом неплохо убедила.

— Нет никакого парня, — вздыхаю сдавленно.

— Да ясно уже. И зачем было столько врать мне? Сука… я даже не почувствовал ничего. Не понял, что ты…

— А как ты должен был? По спецэффектам? Услышать «чпок»? Господи, Барс, ладно бы обычные парни, но ты-то в меде учишься! — обвиняю, нападая, в бессознательной попытке защититься. — Должен быть знаком с некоторыми нюансами человеческой физиологии.

— Речь разве о физиологии, Лус? — он спрашивает это так устало, что понимаю окончательно: тоже всё это время пытается переваривать произошедшее.

Удивительно, но при своей внешней разгульности Барс довольно серьезный и совестливый, в чем я убеждалась не раз.

Правда в том, что моя ошибка сказалась на нас обоих. Очень жёстко сказалась.

— А ты все свои поступки можешь объяснить внятно? — смотрю перед собой, задавая тихий вопрос.

— Само собой, у всех сбоит плафон, — отвечает без раздумий. — Но ты, мать твою, отличаешься особым талантом. От тебя мне распиливает чердак каждый раз, когда понять силюсь, ныряя в размышления.

— Я облегчу тебе задачу. Мое поведение — не твоя зона ответственности, поэтому просто забудь всё. И разойдемся.

— Нет.

Да чтоб тебя!

— Барс, ты дурак? Не видишь, что у нас даже говорить нормально не получается. Я не воспринимаю тебя, а ты не воспринимаешь меня. Мы хороши только в обоюдном стебе. В остальном — несовместимы. Никаких сделок у нас не получится, практика показала.

— Это не тебе одной решать.

Развожу руками и затыкаюсь. Бесполезно.

— Как ты хотела устроить фиктивный брак? — повторяет упрямо эта сволочь.

— Очень просто! — огрызаюсь на нервах. — Уехала бы с тобой, некоторое время ютилась бы у тебя с царского позволения, пока не нашла бы работу, а потом съехала бы. Объяснилась бы с родными, мол, не вышло, не сошлись характерами.

— Ага. И специальность ты поменяла на почве «не сошлись характерами», психанув? И в Москве остаешься с горя? — издевается, хмыкая. — Хреновый план. Это не фиктивный брак, а сомнительный трамплин.

— Ну прости, куда мне до твоей смекалки! Это же ты прохаванный, знаешь все махинации, чтобы в конце еще и при деньгах остаться.

— Не зарывайся, чучундра. Я пытаюсь строить с тобой диалог. Успокойся. И выслушай моё встречное предложение.

За всеми этими напряженными разговорами, построенными на обоюдных обвинениях, не замечаю, как доезжаем. Барс останавливается в нескольких домах от нашего, выключает зажигание и поворачивается ко мне.

Где-то на заднем фоне вибрирует лай соседских собак, учуявших чужаков. Свет фонарей проникает в салон, подсвечивая лицо моего визави. Очень красивое, мрачное и крайне сосредоточенное.

От жгучего взгляда мурашки расползаются врассыпную по коже.

Сцена попахивает мистичностью. Аж не по себе.

Механически тянусь за бутылкой, пока Таривердиев собирается с мыслями. Я уже заранее против всего, что он скажет. Устала. Мы два идиота, загнавших друг друга в тупик. Мне тяжело в этом тандеме. Я переоценила свои силы.

Делаю пару глотков, не меняя позы. Смотрю ему прямо в глаза. Зрительный контакт набирает обороты. Край капюшона, когда запрокидываю голову, чтобы допить воду, съезжает на веки, немного притупляя видимость.

И я упускаю момент, как оказываюсь в руках этого придурка. Он резко тянет меня на себя, пустая бутылка вылетает из ладони, совершая инерционный полет в лобовое стекло, откуда с глухим стуком падает на панель и скатывается на коврик.

Барс прижимается к моему влажному рту и несколько секунд просто давит, словно привыкая. Я в ужасе застываю неподвижно, испуганная такой прытью. Брезгливый красавчик меня целует? Сам? Мир сошел с ума?

Брыкаюсь. Бью его в грудную клетку, дышу на разрыв. Что он делает?! Мне страшно!

Гад блокирует мои руки, сцапывая их одной лапищей и устраивая на своем каменном бедре, а второй — хватает за шею, придвигая ближе и окончательно лишая кислорода.

Пряди парика вываливаются, падая мне на лицо, щекоча подбородок и щеки. А Барс… вдруг нежно прикусывает мою нижнюю губу, парализуя своим действием нервную систему. Осторожно пленяет, слегка вбирает в себя. Примеряется. Ведет языком. Присасывается. Отпускает немного. Чтобы сразу повторить манипуляции по кругу. Целует аккуратно, постепенно добиваясь моего ответа.

Я внезапно расслабляюсь, не получая привычной агрессии с его стороны. Моему мозгу, остро нуждающемуся в передышке от роя убийственных мыслей, нравится эта заминка. Сознание пускает импульсы удовольствия, и я уже не понимаю, как оказываюсь на коленях Таривердиева, успев перекочевать на водительское сидение со своего места.

Обнимаю его за шею, он — меня за талию. Примагничиваемся друг к другу, всего на секунду оторвавшись и взглянув в одинаково шальные глаза.

Целуемся. Привыкаем ко вкусам. Дышим с большими интервалами. Впускаю его язык в себя, когда просит беззвучно, ударяя упругим кончиком по зубам.

И сразу — густо, глубоко, крышесносно.

Сумасшедшие. Психи просто. Как так? Куда нас ведёт?..

Не думается о чем-то правильном. Мне впервые за столько времени болезненно хорошо и уютно. В чужих объятиях. В первом и вот теперь по-настоящему взрослом поцелуе. Островок мнимой безопасности среди творящегося в жизни хаоса.

Барс такой вкусный, у меня голова кружится от его запаха. Дурею от новых ощущений, инстинктивно прижимаюсь к нему сильнее. Пальцы ползут вверх и теряются в жестких волосах. Слегка оттягиваю их и получаю свирепую атаку, он будто с катушек слетает и начинает пожирать меня, пошло вбиваясь языком в рот, сплетаясь с моим языком намертво.

Дрожу от обрушившихся эмоций. Это аварийное крушение.

Мы терзаем друг друга без остановки. Долго. Качественно.

Всё вокруг теряет очертания и смысл. Здесь и сейчас я забываюсь в этом человеке, которого ненавидела всей душой.

У него мягкие губы, безумно чувственные, гладкие наощупь. Не могу напиться ими. Помутнение.

А уж что творит со мной он…

И неожиданно меня подбрасывает, словно от удара током.

Откидываюсь назад, ударяясь спиной о руль, и тут же тишину ночи разрывает гудком клаксона.

Убираю ладонь Барса со своей груди. Именно это отрезвило меня, стоило только ощутить прикосновение к голой коже под худи. Стремительно перелезаю обратно и закрываю лицо руками.

Охренеть. Охренеть. Охренеть.

— Я просто хотел кое-что проверить, — хрипит смазливый, с трудом дыша. — Прости.

— Да пошел ты, Барс, — выдаю с отчаянием.

— Не грузись. Не повторится.

Вот ублюдок.

Сцепляю зубы.

Как же он всё усложняет, скотина! А потом нивелирует тут же, будто норма.

Зачем было это делать?!

— В общем, слушай. Нам обоим выгоден этот брак. Сначала взбрыкнули, пободались, но рассуждать надо трезво. Лучшего шанса сбежать в Москву и учиться там, где хочешь, ты не получишь. Не отвечай сейчас, ладно? Всё равно ничего хорошего не скажешь на нервяке. Я уезжаю в выходные, перед этим окончательно поговорим.

— А ты? — шиплю, выпрямляясь и заглядывая ему в лицо. — Что получаешь ты? Мне надоело, что я о тебе ничего не знаю, при этом сама всё о себе рассказываю.

— Знаешь, — возражает ровно. — Всё ты знаешь. Съемная квартира, учеба, машина — дед финансирует, держа меня под колпаком. Уверен, что пойду по наклонной, как только получу свободу. Он человек старой закалки и считает, что женитьба меняет мужчину, запуская новые химические процессы, типа, ты добытчик, пора завязывать с детством.

— Ты не договариваешь, — бросаю твердо. — Так все взрослые думают о своих детях и внуках. Есть другие причины. Ты же не просто так передумал.

— Тебе достаточно знать и этого минимума, окей?

— Тебе достаточно пойти в задницу, окей?

Барс вдруг смеется. Залипаю. Обескуражена.

Подмигивает мне, ероша волосы, чем выдает истинное состояние, внутреннюю растерянность, которая идет вразрез с внешней расхлябанностью.

— Значит, сработаемся, чекануш. Ты слишком горишь мечтой, чтобы на полном серьезе отказываться от легальной дорожки к ней. Детали обсудим, когда будем готовы к мирному диалогу. А сейчас иди.

— Мирному диалогу? — повторяю неверяще. — Пока ты ведешь себя, как конченый козел, ничего такого не предвидится. Начни уважать меня, бубенчатый. И раскошелься на подробности своей позиции. Без этого я не соглашусь на сотрудничество. Хватит мнить себя крутым. Бывай, красавчик.

Подхватываю рюкзак и вылетаю из машины.

Губы ноют. Лицо пылает. Дрожу от шквала эмоций.

Быстро приближаюсь к воротам и осторожно проверяю территорию.

Привычными действиями бесшумно запрыгиваю во двор, пользуясь собственноручно сотворенными выемками. Хвала Небесам, моя семья плохим сном не страдает. Все спят крепко. В четвертом часу ночи никто не бодрствует.