Отблеск миражей в твоих глазах

Я выуживаю лестницу, припрятанную между боковой стеной дома и забором, ловко взбираюсь по ней и юркаю в заранее приоткрытое окно. Если успею утром выйти раньше деда, спрячу её без последствий, а если нет — придется соврать и сказать, что вечером вновь отлетела сетка.

Сгружаю рюкзак на пол и прямо в одежде падаю на кровать.

Тут же подношу пальцы к пылающим губам и трогаю их, воскрешая дикий поцелуй с Барсом.

Мне не нравится, что я забылась. Не нравится, что получила удовольствие. Не нравится, что мы позволили себе такое.

Допустить повторения нельзя.

Со стоном признаю′, что предложение Таривердиева очень заманчиво. Если мы сложим оружие, пресечём открытую конфронтацию, вполне можно прийти к чему-то стоящему.

Но риски… Боже, сколько рисков с этим красавчиком!..

Успокаиваюсь немного лишь на мысли, что у меня есть время всё обдумать.

А на следующий день попадаю в эпицентр грандиозного скандала, где всегда пассивная мама орет на деда, а привычно сдержанный дед кричит на единственную дочь, не стесняясь в выражениях.

Впервые становлюсь свидетелем раскола в своей образцовой по всем параметрам семье.

Узнаю причину и выпадаю в осадок.

Дедушка расторгнул мою помолвку с Таривердиевым…

24. Барс

Наверное, я просто не ожидал подобной сцены, поэтому выбит из равновесия.

Паркуюсь чуть ниже двора университета Лус и наблюдаю за тем, как она принимает букет. Пацан жизнерадостно улыбается ей, а моя вестибулярка вдруг передает пламенный привет через резкий приступ тошноты.

Узнаю мальца мгновенно.

Мир тесен, а курортный городок с численностью в сто двадцать тысяч человек — еще теснее.

Только я понятия не имел, что благочестивая семейка вернулась в родные пенаты. Не интересовался.

Голубки воркуют минут пять от силы. Девчонка отчаянно качает головой время от времени, отказываясь, видимо, от почетного сопровождения на тачке. Это хорошо, что башкой думать не разучилась. Хотя… в её случае скорее редкость.

Коршуном продолжаю следить за парочкой, пока та, наконец, не прощается.

Моя невестушка с тоской смотрит вслед съебавшемуся кавалеру. Надо же, какой тюбик. Никакой настойчивости. Оставил дамочку, как и велено было.

Лусинэ подносит цветы к лицу и долго вдыхает запах. Зажмуривается на секунду. И почему-то выглядит грустной.

Меня один черт — не колышет.

Чучундра — внезапно, надо понимать — вспоминает, что ей пора домой и движется в сторону остановки. На полпути замечает мою машину. Столбенеет довольно забавно. Воровато оглядывается. Осматривается. И лишь после направляется ко мне.

Отчего-то весело и паршиво одновременно. Боится, что нас застукает воздыхатель? Или просто не хочет, чтобы университетские зеваки видели её с двумя парнями с промежутком в десять минут?

Выхожу ей навстречу.

Останавливаемся друг перед другом.

Молчим.

Она заметно нервничает. Хмурится, успокаивается, снова хмурится. Губы поджимает, расслабляет, снова поджимает. А вот глаза не отводит, что бы в них ни происходило.

— Барс…

Что это? Ей неловко? Бойкой чеканушке, выкидывающей фортели различной степени безумства? За то, что «спалил» её? Или есть другие причины?

С изумлением осознаю, что видеть девчонку такой неприятно. Или, может, я просто устал от всех ипостасей Лус. Сейчас вот она напоминает мне себя в первые дни знакомства в роли моей невесты. Но особенно остро такой была в день помолвки: юной, беззащитной, взволнованной.

Притворяется? Или всё же может быть девочкой при случае?

Вдруг накатывает апатия. Заебался искать ответы. Энергозатратное это дело — связываться с чокнутыми Миньонами.

— Барс, это не я, — сначала даже не втыкаю, о чем речь. — В этот раз я ничего не делала, честно. Вчера дома был скандал, меня не посвящали в подробности, просто объявили, что вернули кольцо. Никто ничего не объясняет. Клянусь, я не в курсе, что происходит.

Она торопливо заправляет прядь за ухо и смотрит своими невозможными глазами исподлобья. Потухший огонь. Не согреться. Совсем. Холодок по позвоночнику.

Охуеваю от информации. Семейка у неё интересная, чего б не озвучить человеку основание для разрыва договорённости? Щадят? Думают, ранят бедняжку?

— Садись, — бросаю мрачно и устраиваюсь за рулем.

Раздражение накрывает, когда чучундра заваливается на заднее сидение. Будто спецом провоцирует.

Трогаюсь и через пару десятков метров молча протягиваю ей телефон с открытым фото.

Судя по тому, как долго чеканутая не комментирует, тоже в шоке.

Вот это насмешка судьбы. Никак иначе. Её дед запечатлел нас на камеру. Лиц не видно, но номер тачки, рыжие волосы и тонкие пальцы в моей шевелюре — четко.

— Как ты еще не попалась, раз домашние страдают бессонницей и рассекают ночные улицы в четыре утра?

— Не страдают… — тянет чуть позже. — Это, как всегда, закон подлости.

И заливается смехом. Истеричным.

Укоризненно поглядываю на неё через зеркало заднего обзора, заламывая бровь в немом осуждении.

— Не могу поверить! — аж захлебывается, пиздец. — Тебе предъявили доказательство порочной связи… со мной же?! Прости, это очень смешно! Ну, Барс!

— Рад. Безумно. Что тебе так весело.

А вот мне, блядь, ни капли не было, когда вчера вечером зашел в дом и увидел дедушку с бабушкой изваяниями сидящих в гостиной с кучей подарочных упаковок на журнальном столе. По тут же схваченному недоброму взгляду главы семейства просек, что нелады.

— Мы собираемся к сватам с очередным щедрым визитом? — поинтересовался осторожно.

— У нас нет больше сватов. Твоими стараниями.

Прозвучало хлесткой пощечиной. После предварительно плевка. Дед умел опускать интонацией.

Когда я перевел непонимающий взгляд на бабушку, та лишь придвинула к краю столика самую мелку коробочку. С кольцом.

Естественно, первой мозг взорвала догадка об очередном фортеле Лус. Застонал мысленно, стиснув челюсти в бессильном желании убить дуру.

А потом Таривердиев-старший с сочащимся недовольством взял в руки свой телефон. Через мгновение мне прилетело сообщение.

Открыл. Впечатлился. Припух с ситуации.

Бабушка вышла. Я сел напротив деда и поднял на него глаза. Не спешил пояснять. И что тут пояснишь? Что самозабвенно сосался со своей невестой под конспирацией?

— У тебя есть двое суток, чтобы исправить это. Через три дня у Сурена день рождения, я хочу войти в его дом и поздравить, оставив позади пережитый позор. Если нет… ты знаешь, что будет.

Как всегда, лаконично. По существу.

Пережитый позор? М-да. В принципе, согласен. Я представил, какими эпитетами меня награждали в моменте. Охреневший щенок в двух шагах от дома сватов приходующий рыжулю прямо в машине.

Бля-я-ядь.

Для поколения динозавров это расценивается как мой явный game over. Меня выперли из игры, списав за неисправностью.

Тупо пялился потом на возвращенные подарки и бесился.

Сука, что за напасть, а?

Только словил отходняк от «бурной» ночи с чеканушкой, кое-как наладил контакт, и на тебе…

Вот и приехал на следующей день за ней в университет.

Но что-то не больно рвется чучундра сочувствовать. От млеющей овечки, не знавшей куда глаза девать десять минут назад, ничего не остается. Улыбается широко и радостно, снова и снова увеличивая фотку.

Не ахти какое качество, но дед Сурен молодец, компромат что надо.

— Поворот неприятный, — бросаю сухо. — Но исправить вполне реально. Дедушка поставил мне ультиматум. Завтра поеду на производство к твоим и там поговорю. Захвачу Марка, он единственный, кто рожей и фактурой сойдет за меня. Разыграем, что машину ему отдал, он со своей девушкой в кураж вошел. Извинится. Раскланяется.

— Дедушку сложно будет убедить, но план рабочий. Фотки девушки поправдоподобнее нужны. Ну и примерно хоть придумайте, где живет, раз в нашем районе. Вдруг проверять кинется.

— Да я уже ничему не удивлюсь. Если он разорвал помолвку без суда и следствия, блядь, даже вопроса ни одного не задав… Охуеть просто. В общем, это всё понятно. Справимся с деталями.

— Но?.. — девчонка считывает главное.

— Мне надо знать, стоит ли игра свеч. Вдруг я рыпаюсь впустую? И ты всё равно решила свинтить.

— Не решила, — палит твердо и без раздумий. — В том смысле, что я согласна на сотрудничество, ты прав.

— Умница.

Закатывает глаза и отдает мне телефон.

Привычно лезет в сумку за косметичкой и начинает стирать раскрас.

— Тяжело жить в обмане, — цокаю с поднявшимся на крохотный градус настроением.

— Это не обман, а компромисс. Еще б ты что-то понимал.

— Куда мне, — выдыхаю со свистом. — Цветы откуда? Недопарень подарил?

— Нам это обязательно обсуждать?

— Нет. Практикую светскую беседу ради разнообразия.

— Что за аристократические замашки? Лучше за дорогой следи.

— Язва.

— Гастрит.

Качаю головой. Детский сад, мать вашу.

— Как же много проблем с тобой, чекануш. Сплошное мозгоебство от и до.

— Зато от тебя одна радость лучистая, мой пушистый друг.

Обмен любезностями подходит к логическому концу.

Разговаривать ни у кого желания не находится.

Несмотря на внешнюю браваду, оба загружаемся ситуацией. Пиздец, какие мы невезучие. Я бы, наверное, послал всё к херам, если бы не данное уже обещание.

Подъезжаем к сквозной многоэтажке. Лус, успевшая превратиться в домашнюю девочку без макияжа с заплетенными волосами, вылетает из машины, двинувшись к подъезду, но вдруг резко тормозит и оборачивается, одаривая серьезным хмурым взглядом:

— Удачи, Барс.

Вау.

Киваю в знак признательности. Уже собираюсь трогаться, но замечаю на заднем сидении букет.

— Эй, цветы забыла!

— Не забыла, — вновь оборачивается уже на ступеньках, с большим сожалением поджимая губы на миг. — С собой мне нельзя. Выброси их или отдай кому.

— Да ты совсем оборзела, родная?

— Так от тебя заразилась, родной! Через слюну твою передалось!

Флешбэком к ночному поцелую моментально. На секунду вычеркивает из действительности. Позвоночник огнем обдает.

Сучка!..

Плохая была затея ставить эксперименты.

Бесит реакция.

Пока соображаю, Лус исчезает.

С отвращением смотрю на яркие бутоны. Ну нахуй.

Быстро отношу букет на ближайшую скамейку и возвращаюсь. Еще по помойкам я не лазил, выкидывая чужие подарки. Чертовы голубки.

Еду к Марку, трем с ним завтрашний сценарий. До самого позднего вечера ищем в районе коттеджей типаж рыжей девчонки через всех возможных корешей. На всякий случай, но, блядь, так тщательно, будто кастинг проводим. Находим даже парочку подходящих персонажей, штурмуем соцсети, запоминаем информацию.

Друг, разумеется, не упускает шанса подъебать качественно. Одно радует — останется между нами.

Выдвигаюсь к дому в десятом часу. И сам не понимаю, как сворачиваю к частному сектору. Профдеформация, что ли? Целый день говорим же о коттеджах.

Не разворачиваюсь сразу. Доезжаю до дома Шахназарянов и паркуюсь напротив чуть выше. Набираю Лус, чтобы выяснить, что за обстановка внутри.

Чучундра сбрасывает. Меня тут же кроет раздражением, я ведь вижу свет в её комнате.

И он неожиданно гаснет.

Снова звоню. Та же история.

Интуитивно жду. Чего-то. Не знаю.

И дожидаюсь.

Тонкая фигурка в черном проворно вылезает через окно спальни на втором этаже. Стремительно спускается по лестнице, которая исчезает через десяток секунд. Видимо, Лусинэ убирает её на место, заметая следы. Еще десяток секунд — через забор перепрыгивает мелкая чеканушка с замашками ниндзя.

Вот что бы она делала, если бы у нас в городе строили высоченные ворота с зубьями? А не эти детские препятствия?

Девчонка бежит вверх по улице, надвинув капюшон на лицо. Меня, само собой, не замечает, проплывая мимо.

Останавливается через несколько участков и вытаскивает телефон из кармана.

Я набираю еще раз. Решаю пока не выдавать своего присутствия. И опять сбрасывает.

Не нравится мне это.

Жду.

Через шесть минут к ней подъезжает машина с шашкой.

Та-а-ак.

Смотрю на время. Начало одиннадцатого.

Не на работу, это точно.

Тогда, куда, блядь, на ночь глядя потащилось это горе вселенского масштаба?!

25. Барс

Терпение я никогда не считал своим достоинством и не относил себя к терпилам. Но с Лусинэ, мать твою, будто знакомлюсь с новыми возможностями собственного организма.

Целых двадцать минут веду прилежную слежку, сев на хвост машине. Но, когда она выезжает на федеральную трассу, мои нервы все же срываются в блядский хаос. Лопаются, как изношенные тросы.

Ну, до чего же упоротая эта чучундра, а?! Какая еще девочка в здравом уме поедет в дальнюю дорогу одна с неизвестным типом?!

Да она не просто ебобо, а мегаебобо.

И как только дожила до восемнадцати? Вот здесь без шуток, судя по всему, можно сказать — молитвами родных, которые и не в курсе, какая бедовая их малышка. Но старательно просят за нее Боженьку.

Обгоняю такси, поворотником моргаю, чтобы съехало на обочину, но водила игнорирует. В бешенстве подрезаю на безопасном участке, выжигая тормоза до визга. Вылетаю и несусь к тачке. Дверь которой открывается, и оттуда выпрыгивает не менее взбешенная чеканушка.

Бросается ко мне и зло бьет ладонями по грудной клетке, аж стопорюсь в ахуе:

— Дурак! Ты же напугал меня! Ну кто так делает?!

— Кто так делает?! — пускаюсь на рев. — Может, трубку надо вовремя брать?!

Сверлим друг друга адской яростью. Это привычно. Высокое напряжение, искры, дым из ушей.

А вот то, что Лус вдруг сдувается и тухнет мгновенно, — очень непривычно.

— Не до тебя, Барс, — отзывается глухо, и ночная темнота будто совсем поглощает ее сникшую хрупкую фигуру. — Отстань.

— Куда ты едешь?

— Не твое дело, — и столько усталости и потерянности в голосе, что сдерживаю готовые сорваться с языка колкие ответы.

— Сядь в тачку. Мою. С таксистом расплачусь сейчас.

— Да не лезь ты! — отступает на метр и разводит руками. — Мне далеко ехать.

— Понятно, что не в соседний супермаркет мчишь по магистрали. Но ты себя, блядь, слышишь? С левым мужиком и далеко? Сам отвезу.

— Барс, блин! — орет, как потерпевшая. — Прекрати! Повторяю: не твое дело!

На безлюдной трассе, ругаясь, выглядим довольно жутко. Редкие зеваки, пролетающие мимо, так и сворачивают шеи, забывая о дороге.

Смотрю на Лусинэ и в очередной раз за эти месяцы задаюсь вопросом, какого хрена? Оно мне надо было?

Взбалмошная идиотка, творящая дичь! Сука, как же заебало, реально! И самое тупое, что мне стремно бросить ее вот так одну, хотя заслужила! Но мы в ответе за тех… и дальнейшее бла-бла.

В битве взглядов мой определенно побеждает, потому что чеканушка бессильно рычит, сдаваясь:

— Не надо расплачиваться, у меня списывает с карты.

И топает к дедовскому «Мерсу».

Я выдыхаю пар и подхожу к водителю, мрачно протягиваю косарь:

— За беспокойство.

Щедровато, но человеку будет моральной компенсацией за невольное присутствие при нашем сраче.

— Куда едем? — интересуюсь с пониженной тональностью, усаживаясь за руль, но без особой вежливости.

Девчонка молча скидывает геометку по мессенджеру.

Пиздец. Краевая столица, какой-то сомнительный райончик. Переться минимум два с половиной часа.

— Что там потеряла в это время? — толкаю раздраженно, настраивая навигатор, и трогаюсь.

— Барс, без вопросов. Пожалуйста. Не сейчас.

Я не знаю, как, но отчетливо ощущаю, что Лус на грани. Это меня ошарашивает и отрезвляет одновременно. Предчувствие чего-то гадкого и необратимого. Тяжелого, катастрофического.

Ей плохо. И ей страшно.

Невольно реагирую. Напрягаюсь и мчу с дозволенным максимумом.

Может, что-то с рыжей подругой? Она ведь сейчас там с женихом? Что-то, что заставляет так переживать, теряя себя?

Херово.

Если бы с моими друзьями случилась беда, я бы тоже был на взводе и гнал бы вовсю, не считаясь с тем, что происходит вокруг.

Но почему тайком? Почему без ведома семьи? Не стыкуется. Никак. Ее бы пустили, эти двое слишком близки. Да еще бы сопроводили в безопасности. С другой стороны, это же чучундра. Зачем искать логику?

Ехать в такой атмосфере не комильфо. Я иногда кидаю короткие взгляды в съежившуюся Лус. Бесцельно пялится в окно, не отрываясь. Тень. Нервная. Беспокойная. Бьющая тревогой. И при этом абсолютно неподвижная.

Не лезу, как и просила. Как ни странно, понимаю и принимаю этот закидон. Бывает, невозможно заговорить о чем-то, пока не уложишь в башке.

Один раз останавливаемся на заправке, где от предложенных напитков и перекуса чеканушка отказывается.

К часу ночи добираемся до города, еще полчаса плутаем по улицам, следуя указаниям карты. Останавливаемся у двухэтажного обшарпанного здания с дешманской вывеской. Оба с сомнением изучаем название. То ли клуб. То ли бар.

Девчонка задумчиво кусает нижнюю губу, будто собираясь с духом. Стреляет глазами то в экран телефона, то на табличку над дверью. Сверяется.

Не дергаю ее, просто наблюдаю.

Когда хватается за ручку, чтобы выйти, зеркалю движение, но Лус стремительно оборачивается и обдает таким жестким вытесняющим нутро наизнанку взглядом, что моментально впечатляюсь, замирая. Это какой-то ебучий вау-эффект, блядь. Пригвождает только так. С размаху. Глазищами своими ведьмовскими.

— Нет, — чеканит твердо. — Барс. Нет. Пожалуйста. Мне надо одной.

— Да ты в конец чокнулась? Я тебя не пущу в эту халупу одну.

— Барс, — выдавливает сдержанно и очень решительно. — Ты же знаешь, что я могу за себя постоять, да? Я должна пойти одна. Помощь здесь не требуется. Правда.

— Пять минут. Не вернешься — зайду.

— Десять. Уложусь. Обещаю.

Бесит, что торгуемся. Но вижу, без вариантов — Лус это нужно не на жизнь, а на смерть. Бывает такое. Сшибаемой на пути волной. Или сделай — или сдохни.

— Обещания твои, родная, для меня всегда заканчиваются одинаково херово, — заключаю со скрежетом и откидываюсь обратно на сидение.

Пулей уматывает, пока я не передумал.

Скриплю зубами, мысленно крою себя матами за то, что поддался. Хуевые у меня предчувствия. Десять минут — много или мало? Успеют ей причинить вред?

Блядь. Блядь! БЛЯДЬ!

Она ж талантливая, ей и десяти секунд хватит нарваться!

Выскакиваю из машины, поглядывая на смартфон в руках. Отсчитываю. Слово же дал. Зря дал, но… надеюсь на живучесть чеканушки.

Состояние: на старт, внимание, марш!

Гипнотизирую дверь, даю себе еще полминутки. И когда уже делаю шаг к развалюхе, полотно со скрипом отлетает, являя Лусинэ.

Бледную до бескровности.

Я тут же коченею, только взглядом пробегаясь по ней, чтобы вычислить, есть ли какие-то повреждения. Понимаю, что видимых — нет.

Девчонка дает деру и вколачивается в меня на скорости. На секунду сжимает ткань футболки на груди, цепляясь в паническом жесте. Пустыми глазами мажет по моему лицу, на самом деле и не видя даже. И так же резко отпускает, словно опомнившись.

— Поехали быстрее, — шелестит хрипло и бесцветно, огибая меня.

Оказываюсь в тачке следом за ней, херачу по газам, с визгом срываясь с места.

Проверяю — погони нет, никто не вышел в поисках Лус.

Притихшая, будто и не дышит совсем, она неподвижно смотрит перед собой. Эмоционально расхристанная и совершенно безжизненная. Еще хуже, чем была по пути сюда.

Я не знаю, почему так тонко чувствую её. Раньше с другими такого не было. А сейчас штырит от концентрированной боли, которой фонит от девчонки.

Мысли в голове путаются. Чересчур много вопросов. И едкая тишина вместо ответов.

Спустя полчаса колесим по трассе в той же неизменной обстановке — Лус со стеклянным взглядом, и я, косящийся на неё в беспокойстве.

Не ожидаю никаких объяснений, уверенный, что всю дорогу будем молчать.

Пахнет отвратительно. Душой жжёной.

Но моя попутчица удивляет. Внезапно сообщая замогильным шепотом:

— Мой отец жив. И он — наркоман.

Соленые слова вызывают оскомину на языке, перетекают на гортань, раздражая слизистую. И я рвано сглатываю.

Блядь.

Не отрываясь от ночного маршрута, нахожу холодную ладошку чеканушки и сжимаю в своей, ощущая, как этот самый холод транзитом перетекает через сосуды к сердцу и протыкает его льдиной. Уж слишком хорошо я врубаюсь в тяжесть обиды ребенка на родителя.

Впервые в жизни выдаю в эфир:

— Моя мать жива. И она — шлюха.

И боль становится невыносимой.

Потому что мы соприкасаемся раной к ране.

26. Барс

Пока девушка-бариста варганит кофе, поворачиваю голову и через окна-витрины придорожного кафе наблюдаю за Лус. Она сидит на капоте машины, прижав колени к груди, и смотрит куда-то в темное небо. В горах ночью холодно даже в летний период, что уж говорить о конце сентября? Но я спокоен, потому что капот еще горячий, да и одета моя подопечная в теплое худи. В отличие от меня, который рассекает в одной футболке. Я-то не планировал никаких поездок, а днем было солнечно.

Веселая ночка.

Подхожу к ней, сую в руки латте на каком-то-там-растительном-молоке. Закидываю в салон купленные воду и сок, возвращаюсь и становлюсь рядом, ежась от свежего воздуха. Почти морозного.

Выглядит чеканутая чуть лучше, чем полчаса назад, когда её знатно полоскало.

Сразу же после моего признания она вырвала ладонь и заорала, чтобы тормозил. Пулей вылетела на улицу и тут же согнулась пополам, расставаясь с содержимым желудка. Я минут пять смотрел, как её выворачивает наизнанку. Даже когда уже было нечем, девчонку продолжало адски скручивать. Оно и понятно — нервное. Раздражаясь от ебучей беспомощности, одной рукой я придерживал ей лоб, а второй — страховал за талию, чтобы не грохнулась. Она дрожала, покачиваясь и еле стоя на своих двух. Совсем без сил.

Горько усмехался сам себе. Наши раны настолько гнилые, что Лус не выдержала. Будто после моего признания, сделанного в бессознательном порыве поддержать, доза яда в ней стала в два раза больше, добив. Хотел же как лучше, а получился обратный эффект. Нас обоих словно вычеркнуло от высоковольтного скачка. Боль к боли. Катастрофический мгновенный износ до обесточенности. Необратимая химическая реакция. Отравление. И как результат — её рвота. Мое опустошение.

В тачке даже воды не оказалось, пришлось просто вытереть девчонку влажными салфетками. Она пыталась сопротивляться, но была слишком слаба для самостоятельных действий. И бороться тоже не получалось. Не скажу, что это приятно, моя брезгливость никуда не делась. Иногда эта идиотская черта доходит до сумасшествия. Но в такие моменты, к счастью, во мне отключается поганый человеческий фактор и активируется нечто профессиональное. Вне собственных естественных рефлексов. Иначе как бы я пошел в мед?..

Потом мы проехали пятнадцать минут до ближайшей кафешки, так и не произнеся ни слова. И Лусинэ закрылась в туалете, долго умываясь. Я, блядь, как выдрессированный, топтался у двери, прислушиваясь к плескам, потому что не был уверен, что она не грохнется в обморок — до того трупно выглядела.

Но вышла оттуда Лус вполне уже нормальной. Выскользнула на улицу и запрыгнула на капот, немало меня удивив такой энергичностью после упадка сил.

Понятия не имею, какой кофе она пьет, выбрал первый попавшийся, просто чтобы эта бедолажная не замерзла. Сам стою и отхлебываю безвкусный и бесцветный чай с той же целью.

— Поехали? — предлагаю осторожно еще через минут пять.

Девчонка съезжает с капота и одним махом выпивает содержимое стакана, выкидывая тот в урну. Садится на свое место. Я следом за ней устраиваюсь и трогаюсь.

Рассекаем просторы федеральной трассы в терапевтической тишине.

Думаю о том, что произошло. Знакомство с отцом в восемнадцать — это событие. Знакомство с отцом-наркоманом — событие на всю жизнь.

Чеканутая с виду крепкий орешек, зачетно застыла камнем. Но я знаю, что чуть позже откат её доломает. Сейчас рано, в ней идет перестройка, этот процесс долгий.

У каждой семьи свои скелеты в шкафу, не мне о них рассуждать, но, кажется, Шахназаряны этим поступком способствовали расколу в доме. Лус будет требовать ответы, ведь эта ночная вылазка — тайный способ проверить инфу, которую она без сомнений получила буквально перед поездкой. Наверняка случайно. Вряд ли бы кто-то с ходу сообщил о таком спустя столько лет. Ей нужно было нечто, на что сможет опираться в разговоре. И увидеть воочию человека, всю жизнь считавшегося мертвым, это точно беспроигрышный аргумент.

История пахнет пиздец как плохо.

Я со своими скелетами уже давно сплю в обнимку, приучен к этому мазохизму с детства, а вот Лусинэ придется туго. Она девочка эмоциональная. И с характером. Для неё, как и для любого, впрочем, — это удар под дых. Запрещенный прием, блядь, отправляющий в нокаут.

И мне её очень жаль. Как бы ни было, ни один ребенок не заслуживает подобной ебучей участи.

Добираемся к коттеджному сектору аккурат к пробивающемуся рассвету. Горизонт начинает слабо светлеть.

Торможу напротив нужных ворот и глушу мотор. Какое-то время сидим в привычной уже тишине под утренний щебет птиц и редкий лай собак.

Широкая темная полоса на небе постепенно тает.

И внезапно Лус решительно выходит. Я — за ней. Подхожу и останавливаюсь в метре. Встречаемся глазами, и я четко знаю, что она скажет.

— У нас ничего не получится. Прости.

В её голосе так много отчаяния и мучительной растерянности, что нутро затапливает новым приходом жалости. Или сочувствия. Хер его, что это за чувство, без понятия.

Но оно побуждает притянуть девчонку за руку и прижать к себе. Ощущая, как тут же цепляется ко мне. Крепко-крепко. В грудь сопит дробно. И дрожит бесперебойно.

— Прости, Барс. Я не смогу. Правда.

Это шепчет чуть позже, отстраняясь. Смело заглядывает в глаза, готовая принять мою злость и обвинения. А их нет. Сука, да у неё жизнь трещит, рвется. Какие договоренности, какие планы? Всё к ебеням.

Сам рассматриваю доверчиво распахнутые желтые глаза-монеты, прощаясь.

Признаю′, что наше общение зажигало. Лето было интересным, пусть и сложным. Наяривал проблемы с ней только так. Мы более-менее узнали друг друга, когда Лус была в роли Вики, наш словесный спарринг был уколом удовольствия. Азарт брал, как хотелось её прижучить. А потом уже допер, что сотрудничать правильнее. Даже после всех выкинутых фокусов. Дружба нам обоим была выгодна. Но теперь… увы.

Ясно, почему дед Сурен не собирался выпускать внучку из-под своего крыла. Боялся за неё основательно. Настолько, что дошло до абсурда. Хотел выдать замуж и продолжать два года держать при себе, пока я якобы не вернусь в город. Это было его условием, странным, но исполнимым. Мой дедушка дал ему гарантию, не подозревая, что никто возвращаться не собирается.

У нас вышло почти индийское кино.

Барсег-старший тронулся на желании скорее меня окольцевать. Считает это панацеей. Искренне считает. Нашел девушку из хорошей семьи и максимально непохожую на мою мать. Страх повторения сценария. Я понимаю. Вот правда. Столько дерьма пережить с собственным сыном, потом остаться с внуком на руках и с каждым годом бояться, что тот вырастет таким же, как его отец, бездарно закончивший жизнь в аварии вхлам пьяным. В двадцать пять.

Наши семьи имели свои мотивы, которые удачно наслоились в ходе переговоров. Я согласился на этот шаг, чтобы выиграть время. Лус — и вовсе не имела выбора. Завертелось месиво, взаимное стремление кинуть вторую сторону. И всё закончилось тем, что взаимодействовать выгоднее. Но не выгорело.

Старики преследовали благие цели, мы — просто преследовали личные цели, исходя из своих амбиций.

И вот… гонка за целями накрылась, игроков спихнули с дистанции ебаные непреодолимые обстоятельства.

Напоследок невесомо целую бывшую невесту в лоб, разрывая наш снулый зрительный контакт:

— Ты справишься, чекануш.

И сматываюсь собирать манатки.

После того… как сообщу деду, что не оправдал его ожиданий…

27. Барс

Два с половиной месяца спустя…

Мадлером[1] толку′ дольки цитрусовых вместе с мятой. К полученной кашице добавляю жидкие ингредиенты, отчасти пользуясь джиггером[2]. Активно трясу шейкер, ловко подбрасывая и демонстрируя парочку маневров, за которыми наблюдают посетители у барной стойки. За полтора месяца работы научился мелким трюкам, развлекаю народ умениями, пока коктейль внутри цилиндра доходит до нужной кондиции. После чего быстро разливаю по харрикейн-бокалам со льдом, и завершающий штрих — украшение веселыми трубочками.

Подталкиваю выпивку улыбающимся девушкам, механически лыбясь в ответ. Привычно поддерживаю ненавязчивое дамское внимание.

И тут же забываю о подружках, завлекающе посасывающих свои напитки. Вечер пятницы всегда напряженный, ни минутки на отдых. Я именно этого и хотел, когда устраивался сюда. Движения в руках, четкости в мыслях, сосредоточенности в действиях.

Заказов много, голову почти не поднимаю, все лица сливаются. Музыка гремит, танцпол динамично штырит, слух ловит только названия из меню, что бросают клиенты, пытаясь перекричать песни.

— Опа! Тавердиев… Тадиревдиев… Тари…

— Таривердиев! — наконец-то помогают чуваку произнести правильный вариант.

Стреляю глазами в подошедшую компашку. Не самая приятная биомасса, учились на пару курсов ниже меня. Золотые детки, кучкуются по интересам, выглядят дорого, ведут себя дешево. Всё как обычно.

— Народ столько месяцев мусолил, как ты оформил профессора в нокаут, — глумится первый, у которого язык заплетается. Они явно уже подшофе, но этот самый поддатый.

— Больше не обсуждают? — бросаю равнодушно, когда на секунду в зале становится тише между сменой композиций.

Продолжаю разливать алкоголь в порядке очереди.

— Не-а, событие выжило свой срок годности, — ржут над понятной только им шуткой. — Жаль, что тебя выперли…

— Звезда потока теперь сияет ночью!

И снова идиотский пьяный смех.

Принимаю их заказ. Парни еще пару-тройку раз пытаются вызвать меня на диалог, но я игнорирую. Внешне исполняю полное спокойствие, а внутри давлю разворачивающийся тайфун. Кружит смесь зависти, отвращения и дикой апатии.

Смотрю на этих куражистых мудаков: по килограмму золота на шее и запястье, тачки из салонов, карточки наверняка с невъебенным лимитом. И, блядь, не понимаю, почему? Почему эти отбросы на вершине жизни с рождения? Что со мной не так? Что у меня за карма такая — расплачиваться за грехи родителей? Дед ведь всегда располагал достаточными финансами, но выдавал их с унизительным подозрением. Был бы скрягой — базару ноль, но эта фича действовала только в отношении меня. Чтоб не повторял судьбу его избалованного отпрыска.

А теперь и вовсе я сам по себе. Больше никаких лавэ.

Третий месяц, как не общаюсь с дедушкой.

Вот как в конце сентября заявился утром домой после поездки с Лус, сказав, что ничего не получится исправить, и я уезжаю, так и не разговариваем.

Напоследок Барсег-старший окатил меня разочарованным взглядом и выдал:

— Ты хуже, чем я думал.

— Даже хуже, чем он? — не остался в долгу, понимающе хмыкая.

Бабушку жалко было. Плакала и плакала, бедная.

— Я буду тебе звонить. Каждый день. Обещаю.

Обнял ее крепко и свалил в закат. Слово держу, звонки регулярные.

Бывает. Разногласия поколений. Моя гордость и амбиции, дедовское упрямство и уверенность в собственной правоте. Я устал, пиздец как устал. Всё свое существование отрабатывать чужие косяки.

Наверное, к лучшему случившееся. И что от сиськи кормовой отвязался.

Зато вариант один — надеяться на свои силы. Это в какой-то степени облегчает муть в голове. Раньше брал деньги и бесился, что меня контролируют, всё под копейку, словно в банке. Дальше деньги — только под моим контролем. Но их нужно зарабатывать.

Иди туда, где страшно.

Иду. Припеваючи, сука, иду.

Страшно было, что лишусь финансовой поддержки, и из-за того, что придется батрачить, не смогу уделять должное внимание учебе.

Страшно было, что однажды поведение деда доконает, и я уйду с концами.

Страшно было, что рядом никого из близких не будет.

Ну и? Живу же, не сдох.

Сначала надо было решить с квартирой. Попроще и подешевле найти. Съехал в другой район, действительно попроще. Кое-какие сбережения и вложения имелись, можно было протянуть при экономии. Я так и собирался делать, бросая упор на повторение, пусть и самостоятельное — страх брал, что растеряю знания и навыки, если пущу на самотёк. С третьего курса ведь на базе родной кафедры вел активную практику, пальцы привыкли быть в деле, мозг — в холодном расчете. Жил этим. Любил.

Весь октябрь провалялся дома, листая справочники, просматривая обучающие материалы, изучая техники. Вроде всё по фэншую. Правильно расставил приоритеты. Ан нет, мать твою. Тонул в злости при этом. Потому что зуд в пальцах убивал — так хотелось быть на месте врачей на видео. Вернуться в привычную среду. К запахам химозным, к стерильности, к алгоритму движений.

На стену лез от безысходности.

— Ты идиот, Барсег, — с чувством после знакового эпизода резюмировала одна из любимых преподавательниц при моем отчислении еще в сентябре. — Неужели это было так необходимо?

Сам задавался озвученным вопросом. Не то чтобы жалел, что врезал охуевшему в цвет профессору. Нет. Мог обойтись без импульсивного выпада — это да. Как-то пережить, что старый гондон кинул меня. Достойно пережить, причислив к полученным урокам жизни.

Внешний мир не должен знать, что у тебя под кожей — моя железная позиция. Но в тот день звезды сошлись иначе. Накрыло жёстко. Тумблер отключился.

А старик обиделся до глубины души — тут же к руководству, а потом и вовсе кислород прикрыл. Мстительная туша.

Я пробовал заходить с разных ракурсов, подался к его коллегам, напрашивался к ним на безвозмездной основе, чтобы не терять целый год. Пусть официально и не учился бы. Но везде разводили руками, мол, прости, ссориться с таким человеком не хотим. Та же кафедра, на которой меня любили, печально охала и вздыхала, чуть ли не со слезами на глазах прощаясь, но ничем помочь не могла. Всё повторяли, что надо пробовать в следующем сентябре, когда история подзабудется.

Человек — тварь приспосабливающаяся. Я на своей шкуре испытываю это с детства. Закаляюсь. И нынешнее положение — в копилку.

Однако намеченный план спихнулся к херам, потому что в груди ныло нестерпимо. Я будто рану ковырял, сам себя травил, день ото дня заставляя с завистью наблюдать за специалистами в стоматологических кабинетах на экране. И в какой-то момент понял, что такими темпами унесусь куда-то не в том направлении.

И бросил самообучение. Совсем. Спрятал учебники, убрал закладки, удалил историю браузера. Утихомирил загоны. Осознал, что сидеть на месте не могу.

Раз уж придется год быть в тени, лучше уж в движении. Мне нужна была какая-то деятельность, связанная с мелкой моторикой на постоянной основе. Чтобы изголодавшиеся по труду пальцы не теряли гибкости.

Бармен — не ахти какое шикарное решение, но зато быстро нашлось местечко в одном из клубов, где диджеил приятель. Недельки две обучился у действующего бармена и пустился в свободное плавание.

Когда есть цель, препятствия только подстегивают.

Прорвусь.

Иногда только сбоит система. Как сегодня с этими мажорами.

После смены отсыпаюсь до обеда следующего дня. Тренируюсь, выпуская остатки пара. Затариваюсь в ближайшем супермаркете. Включаю какой-то нашумевший исторический сериал. Честно выстаиваю полторы серии. И вырубаюсь под эмоциональные реплики актеров.

Из коматоза выводит настойчивая вибрация телефона. Не сразу втыкаю, где нахожусь, что происходит. Шарю рукой по обивке дивана, хватаю смартфон и не глядя прикладываю к уху:

— Да.

— Я не справляюсь… — критически стертый голос на том конце. — Не справляюсь…

[1] Мадлер — пестик, с помощью которого измельчают ингредиенты в шейкере.

[2] Джиггер — мерный стаканчик для бармена.

28. Барс

Тапаю по экрану смартфорна с раздражением, когда объявляется вторая задержка рейса. Погодные условия — нередкая в этот период года причина. За столько лет, что летаю домой, привычен к отложенным полетам. Но сегодня, блядь, как сегодня погасить тремор? От злости пульс мечется так, что аж в висках танцует адски.

Потеря времени бесит нереально. Чувствую, что у меня его нет.

Запрокидываю голову и прикрываю веки, убирая телефон в карман.

Бедовая, бедовая чеканушка. Позвонила, вдохнула в меня свое отравленное отчаяние и отключилась. Не берет уже часа три…

Херовый район города имеет одно преимущество — ближе расположен к аэропорту. За час добрался, в пути оформил билет. Спасибо, что рейсы в курортный городок постоянные и частые.

К счастью, в третий раз не задерживают.

Ближе к полуночи приземляемся, прохожу паспортный контроль, с трудом устаивая на месте. Медлительность работников раздраконивает сильнее.

В такси прошу ехать в город, а сам в очередной раз активирую приложение, через которое когда-то отслеживал перемещения Лус. На расстоянии оно почему-то сбоило, из квартиры в столице и из аэропорта меня выбрасывало. Даже подумал, что девчонка обнаружила у себя тщательно спрятанный мною еще с помолвки виджет и удалила.

Сейчас пробую без особой надежды, но, когда загорается красная метка с геоданными, замираю от обрушившегося облегчения.

До момента, пока не приближаю и не читаю название клуба, холодея.

Через сорок минут притормаживаем у входа самого злачного заведения на ближайшие несколько городков. Даже я здесь никогда не был.

От засасывающей черноты предчувствий начинает тошнить.

Дело дрянь. Как ни крути.

Внутри оживленно. Слегка ошарашивает ажиотаж. Не представлял, какая большая аудитория у этого клоповника с минусовой репутацией.

На какой-то миг теряюсь в хаосе и пытаюсь вновь и вновь дозвониться до Лусинэ. Безрезультатно.

Брожу между столиками, параллельно сканируя танцпол. На сцену, где выкручиваются гоу-гоу танцовщицы, не обращаю внимания.

Я ведь ничего не знаю о том, как и чем жила эти месяцы чеканушка. Может, она здесь работает. А может… и глупости творит. Очень, очень нехорошие глупости.

Мысль показать фото, чтобы добыть информацию, сразу отбрасываю. Что-то подсказывает, раз даже в караоке тогда не хотели помочь, в этом притоне и подавно пошлют.

Лица официантов изучаю особо тщательно. В основном — пацаны. Парочка девчонок, и среди них Лусинэ нет. Продолжаю названивать ей и штурмовать танцующих. Несколько раз обознаюсь. Короткие вспышки радости в итоге приводят в еще большее бешенство.

Нехотя поворачиваюсь к лестнице с подсветкой. Вип-кабинки на втором этаже.

Интуиция ебашит только так.

Взлетаю по ступенькам и бесцеремонно начинаю открывать двери.

Компания навеселе.

Еще одна. Но уже обкуренная вхлам.

За третьей — намечающийся тройничок.

Следующая заперта. Дергаю ручку несколько раз.

Перехожу дальше.

Где-то на предпоследней кабинке ко мне подходит амбал с квадратным лицом:

— Чего рыщешь, Шерлок?

Игнорирую.

Охранник тут же тянется, чтобы скрутить. Ловко проскакиваю и ломлюсь в последнюю випку. Пусто.

— Сука! — рычит мужик, когда вырываюсь и подбегаю к запертой четвертой двери.

Паника выбрасывается в кровь, позвоночник простреливает холодком. Не знаю, откуда у меня стойкое ощущение, что счет на минуты. Херачу по полотну ладонью, вбиваюсь плечом.

Качок в форме секьюрити подбегает и, кроя матом, хочет помешать мне.

На адреналине всекаю ему в рожу, получая нужную заминку. Делаю несколько ударов ногой по уже расшатанному замку.

— Ты что исполняешь, утырок! — орет в ухо бизон, нейтрализуя меня.

Падаю и щекой прочесываю грязный пол. Сверху наваливается тонна туши.

Глаза застилает лютой злобой. Столько во мне ярости, подпитанной страхом не успеть, что с нечеловеческой силой вырываюсь и бью амбала локтем в солнечное сплетение. Краем глаза замечаю, что по лестнице уже спешит подмога.

Сверхбыстрыми движениями вскакиваю и громлю чертову дверь окончательно.

В комнатке темно.

Шарю по стене, нахожу выключатель.

Свет вспыхивает ровно к секунде, когда меня сзади хватают за руки.

Время будто застывает.

Накрывает паралитическим эффектом. Сердце долбит ребра. В ушах частотный шум. Перед глазами мелькают мошки.

Жилы рвет от ужаса.

Я никогда в жизни не забуду эту картину. И чувство полного погружения в бездонную пропасть ада.

Лус лежит щекой на деревянной поверхности. В собственной блевотине. Синюшная. Мертвецки. Одна ладонь сжимает телефон на столе. А вторая — свисает безвольно.

Я всё смотрю на эту свисшую руку и не могу оторвать взгляда.

Это пиздец.

Молотит до боли в легких, дышать не могу.

— Ебаный в рот, — цедит охрана в шоке, выпуская меня.

По щелчку включаюсь в реальность.

Эмоции гашу в ноль.

Срываюсь к девчонке, дергаю на себя. Стекает тряпичной куклой. Прикладываю пальцы к запястью. Отсчитываю. Не чувствую пульса. Кожа холодная.

Упрямо перехожу к шее. Та же история.

— Сколько времени она здесь? — ору и сгребаю салфетки, вытирая ей лицо.

Фокусируюсь на губах и ноздрях, чтобы прочистить пути поступления кислорода. Запрещаю себе думать, как долго находится в таком состоянии.

Голову поднимаю и повторяю:

— Сколько, блядь!

Качки переглядываются.

— Официант сюда не заходит, пока не прилетает сигнал. Может, несколько часов.

Зверею от информации. Зубы сжимаю.

Подхватываю Лус на руки. Из её ладони выскальзывает маленький прозрачный пакет. С однозначным содержимым. Слежу за его падением. Застываю на крохотную секунду.

И несусь вниз, расталкивая всех подряд.

Неподалеку ожидаемо стоит парочка машин такси-сервиса.

Сердобольный водитель первой выскакивает мне навстречу и открывает заднюю дверь.

— Эй, парень! — из клуба выбегает охранник, которому я врезал, тянет телефон через приоткрытое окно. — Забыл…

И смотрит на меня… с откровенной жалостью. Без слов всё ясно.

Пока едем к ближайшему медицинскому центру, прижимаю голову чеканушки к груди. Идиотское стремление вдохнуть в неё немного жизни через самого себя.

Никогда еще мне не было так страшно. Никогда.

Как жить с этим, если человек на твоих глазах умирает или… уже умер?..

Веду головой в сторону, пытаясь сбросить эту мысль.

Пускаюсь бегом, как только оказываемся у подъездной дорожки. Рот даже не успеваю раскрыть на ресепшене, как вижу каталку, приближающуюся к нам.

Лус увозят.

В тумане отвечаю на вопросы медиков. Больничные стены словно припечатывают своей унылой белизной.

Когда администратор просит помочь заполнить данные, вскидываю ладонь с оттопыренным указательным пальцем, выторговывая минутку.

Просто выкидываю себя на улицу.

Захожу за здание подальше от людей.

Сгибаюсь, словно после долгого интенсивного бега. Жадно дышу.

Прислоняюсь к холодному камню спиной. Медленно оседаю на асфальт.

И ловлю адреналиновый криз…

29. Барс

Эмоции таскают меня с патологической ломкой.

Будто это я — нарик, дозоискатель, оставшийся сегодня без своей порции эйфории.

Я. А не Лус.

Блядь. Блядь. Блядь.

Чеканушка — наркоманка.

Чучундра — наркоманка.

Лусинэ — наркоманка.

Повторяю мысленно из раза в раз. Из раза в раз.

Взгляд охранника был об этом: не впервые у них клиентка.

Ох и дура девка.

— Э, братан, ты норм?

Не сразу догоняю, откуда голос. Голову поднимаю на мужика с сигаретой во рту. Кончик её пылает задорной трескотней. Словно маятник в этой полутьме, что нас окружает. Силуэт приходит в движение. Достает из пачки ещё одну сигарету, прикуривает и подает мне. Молча.

Пару мгновений отупело пялюсь на белую трубочку. Затем скомканно хватаюсь за фильтр и приставляю к губам. Алчно затягиваюсь. Впускаю дым в легкие. Они горят с непривычки. Несколько долгих секунд держу рот закрытым. Цежу выдох через ноздри, выпуская сизые струйки.

Сознание забивает странным дурманом. Легче. Будто реально легче становится.

Руки постепенно перестают подрагивать. Начинаю чувствовать колкость морозной ночи. Середина декабря же в горах. А я, сука, бережно грею задом асфальт.

Затылок ноет, словно после удара. Припоминаю, что бился им всё это время о стену позади.

Как долго я уплывал в астрал, интересно?..

Судя по деревянным пальцам, достаточно долго.

Выходил на минутку, выбыл — нахуй.

Врубаюсь в действительность и с отвращением смотрю на свои заляпанные руки. Пустой желудок угрожающе сокращается.

Координируя движения, силюсь принять вертикальное положение.

Мужик, о котором забыл, помогает достичь цели. Киваю в знак благодарности, перебираю ногами ко входу. Тушу окурок об обод урны и выбрасываю.

Держу курс к туалету, в котором царит атмосфера ну просто под моё выжженное ситуацией нутро. Одна лампочка вообще не работает, вторая — мигает. Мрак. Жуть. Кино же. И я — главный распиздяй, похожий на маньяка.

Рожу свою обсматриваю в зеркало. Грязная и в ссадинах. Перевожу взгляд ниже на пятна засохшей блевотины на пальто и джемпере. Пальцы — мерзотно сухие, покрытые корочкой той же массы. Для брезгливый натуры это всё — ту мач[1].

Намываю ладони раз десять подряд. Только после берусь за лицо и уже в конце — за одежду. В процессе отката, прокручивая картинки из випки, чувствую тошнотворную волну, стреляющую в горло. На языке вкус горечи. Отвратительной. Кислотной. Едкой горечи. Ополаскиваю агрессивно.

Интенсивные манипуляции всё равно не помогают ощутить себя чистым. Хочу в душ и самое химозное мыло в руки. Вместо этого вытираюсь бумажными полотенцами и выметаюсь. Как пьяный, шатаюсь по коридору и снова оказываюсь на улице, игнорируя терпеливо поджидающего админа.

Через дорогу нахожу приличный маркет, покупаю пачку крепких сигарет и зажигалку. Так слаженно, будто тысячи раз проделывал. На улице вдруг вспоминаю о таксисте, с которым не расплатился. Долго материл, наверное. Или человечно отнесся и уехал сразу? В любом случае — плюс ему в карму.

Сажусь на холодную скамью под голыми деревьями вдоль забора и закуриваю.

Ты смотри… опять легче становится. Самообман или клин клином, но я словно вдыхаю гадость, которая, попадая в мой организм, моментально вытесняет оттуда часть творящегося блядства, что жрёт за грудиной. И разум яснеет.

Думаю о Лусинэ. Тасую расклады. Любой исход. Трезво и четко.

Кто бы мог сказать, что такая эксцентричная личность настолько уязвима. Чтоб собственноручно погубить себя. Я предполагал, что она сживет со свету родных. А чеканушка не стала мелочиться и взялась за собственную шкурку. Основательно. И как дед допустил такое?

Бля, да как-как? С этой химерой разве возможно совладать, если вбила что в голову?..

Три сигареты подряд монотонными неспешными тягами.

И я встаю, решительно направляясь к стойке администрации.

Завидев меня, девушка сурово сдвигает брови, транслируя, что на этот раз не отделаюсь. Толкает ко мне бумаги, просит паспортные данные. Я в ответ невозмутимо пихаю в карман её халата косарь, по волшебству смягчая выражение воинственности в глазах.

— Откачали девочку, — оповещает ласково, а во мне паутинки облегчения разрастаются, заставляя дышать свободнее. — Похоже, как Вы и сказали, дрянь какая-то в крови.

— Я предположил, не уверен в этом.

Отвечаю, впрочем, весьма авторитетно.

Кладу перед ней телефон Лусинэ. Беру ручку и отрываю стикер, на который записываю номер деда Сурена. Сурена Степановича. Какой он мне дед, что за фривольности?

— Позвоните её семье. Они приедут сразу. Я больше ничем помочь не могу. Так и скажите, что приятель случайно застал в обмороке на улице и привез. Дальше родственники разберутся.

Девушка обдает меня сомнением. Коротко киваю и разворачиваюсь к выходу.

Равнодушен и отрешен до невъебенной жестокости. Быть может.

Такси до аэропорта. Вылет вовремя.

В восемь утра отпираю дверь квартиры. В алгоритме механических действий появляется новое — выкладываю сигареты с зажигалкой на банкетку. Пачка почти пустая. Нехилый такой разгон.

Со слепой свирепой решимостью заваливаюсь в ванную, скидывая с себя вещи.

И смываю, блядь, стираю, сдираю с себя сегодняшний образ Лус.

[1] Too much — (англ.) слишком.

Часть II. «Компликации»

30. Лус

Два года спустя…

«Молчание ягнят»[1] я прочла в пятнадцать. Подросткам с нежной неокрепшей психикой явно не стоит читать подобную «взрослую» литературу о серийных убийцах и блестящих психиатрах-каннибалах. Но эти книги Томаса Харриса я осилила сознательно. И была сражена личностью Ганнибала Лектера. Влюбилась в преступника-интеллектуала, тайно завидуя главной героине, имеющей возможность вести с ним диалоги и словно шагающей по острому лезвию. Уверена, многие читательницы страдали данным недугом — симпатизировали негативному персонажу, потому что как иначе, если он покоряет фантастической харизмой?.. Я мечтала схлестнуться с ярким эрудитом намного старше себя.

Сейчас беззвучно усмехаюсь, вспоминая тогдашнюю Лус.

Бойтесь своих желаний. Кто сказал эту умную фразу? Шлю ему пламенные приветы и преклоняюсь перед вековой мудростью.

Отнимаю голову от тетради с записями и тут же попадаю под влияние тяжелого взгляда молодого профессора. В первые несколько секунд превращаюсь в камень. Глеб Александрович Немиров — практически Горгона. Моя персональная Горгона. Мужчина смотрит с такой подавляющей заинтересованностью, что колючие мурашки больно кусают кожу. Первый статический эффект сходит на нет, эстафету принимает тревожное отторжение, и я опускаю глаза, прерывая зрительный контакт.

Молодой — это относительно звания, а так, нашему преподавателю за сорок. Обычно профессор в стереотипной цепочке — это человек в почтенном возрасте, вот Глеб Александрович и получил заслуженное клеймо «молодого профессора».

Третий месяц чувствую на себе невысказанное внимание Немирова. Этого внимания жаждет подавляющее большинство студенток — он привлекательный и располагающий, а я — вообще не жажду. Мне как-то странно и… чуточку страшно. Ну, это не Ганнибал Лектер, само собой. Однако у меня стойкое ощущение, что у них с персонажем схожий психотип: выбранная профессия, гипнотизирующий взгляд, изощренный ум — в общем, критерии тонкого манипулятора в наличии. Пока что только в моей теории. Слава Богу.

Держусь от него как можно дальше.

А начиналось всё с банальных баталий на его парах по общепсихологическому практикуму, мы интеллигентно сцеплялись языками по теме. Я брезжила своим критическим мышлением, вся группа с придыханием наблюдала за нами. И захватывающие бои привели к неожиданным для меня последствиям. Непедагогическим.

Занятие заканчивается. Немиров подзывает старосту. Благо, мне хватило ума не претендовать на священную должность и здесь, среди новых сокурсников. Я уже побывала в этой роли в старом универе, лишний раз светиться желания нет.

Прохожу мимо препода с действующей старостой, на ходу прощаясь, и слышу почти издевательское:

— До свидания, Лусинэ.

Он так четко произносит мое имя, просто нонсенс для русскоговорящего человека. Глеб Александрович откуда-то знает правильное звучание.

К счастью, никто в группе не замечает его интереса, мужчина умеет смотреть так, чтобы это чувствовала только я. Которая делает вид, что ничего не видит.

Вне пар Немирова паранойя меня отпускает, и я дышу свободно. День пролетает по щелчку, как и всегда, когда ты увлечен делом. А я не то что увлечена — живу учебой, дорвавшись до заветного.

Забираем с девочками верхнюю одежду из гардероба и, болтая перед зеркалами, толпимся в фойе. Уже на крыльце прощаемся до завтра, я поправляю шарфик и тянусь к пуговкам пальто, когда внезапно боковым зрением замечаю идущего к выходу Глеба Александровича.

Дурацкая паника заставляет броситься вниз по ступенькам, заплетаясь в собственных ногах. Теоретически я знаю, что у меня нет причин опасаться профессора, но как это перевести на практику и перестать так остро реагировать — понятия не имею.

Сворачиваю и семеню вдоль стены к заднему выходу с территории. Беда в том, что парковка для педсостава находится в том же направлении. Спиной ощущаю присутствие Немирова и ускоряюсь. Да так, что на углу спотыкаюсь и круто вписываюсь в поворот, попадая прямо в руки стоящему там парню. Место считается негласной курилкой, и сигаретный дым тут же атакует ноздри, обволакивая пространство между мной и случайным спасителем.

Мужская ладонь так ловко приземляется на мою поясницу и притягивает к крепкому телу, будто проделывала этот маневр не один десяток раз. Именно со мной, причем. Пальцами цепляюсь за ворот куртки, ища опоры. И как-то моментально успокаиваюсь, за каким-то чертом уверенная, что теперь-то уж точно защищена.

Краем глаза слежу за тем, как удаляется фигура Глеба Александровича. Мне показалось, или он усмехнулся, когда проходил мимо? Наверняка мужчину забавляет вся ситуация в целом. И мое аномальное рвение избегать его общества — в частности.

Незаметно перевожу дух и наконец-то поднимаю голову, лепеча:

— Извините…

Тут же сталкиваюсь со жгучими темными глазами и цепенею под хмурым взглядом, досконально изучающим мое лицо.

Вместо того чтобы выпрямиться и отойти, сильнее вжимаюсь ладонями в широкую грудную клетку, дезориентированная неожиданной встречей.

Пять секунд на протяжный вдох после пережитого потрясения, и с губ слетает не должное приветствие, а нелепое придыхание:

— Ты куришь?..

[1] «Молчание ягнят» — второй роман в серии книг о серийном убийце Ганнибале Лектере, автор Томас Харрис.

31. Лус

— Привет… Лусинэ.

Лусинэ.

Шесть равнодушных букв внезапно режут слух.

Он никогда не догадается, как меня царапнуло это его приветствие с заминкой. Секунда, во время которой решилась степень нашего знакомства и… близости — быть может. И решилась она в пользу поверхностного приятельства.

Еще пять секунд на насыщенный разнополярными эмоциями выдох. И я отрываюсь от Барса, делая неловкий шаг назад:

— Привет.

И всё. Ступор.

Старательно сосредотачиваюсь на том, как Таривердиев выпускает дымчатое облако, тушит недокуренную сигарету и выбрасывает её в урну. Мысли мечутся по углам, не поймать ни одной верной.

— Курю, — отвечает на тот мой вопрос, будто в этом есть необходимость.

Кладет ладони в карманы джинсовых штанов и наводит на меня прямой сканирующий взгляд.

Странные чувства. Словно прошедшие два года повисли между нами невидимой глыбой.

— Не знал, что в мединститутах подготавливают дипломатических деятелей, — приподнимая уголок рта, стебется, упоминая о моем желании стать послом, а глаза остаются серьезными, пытливыми.

— Не знала, что ты учишься здесь, — подхватываю, изгибая губы в легкой улыбке, скорее пластмассовой вежливой, не обнажая зубов. — Я на факультете клинической психологии, поступила в этом году. А ты, значит, восстановился. Рада за тебя.

— Спасибо. Да, восстановился. Я тоже… рад за тебя.

Даже если Барса и удивляет выданная информация о смене моих предпочтений, он никак этого не выказывает. Зато торопливо вытаскивает одну ладонь и, глянув на черные «эпл вотч», жестом демонстрирует, что ограничен во времени.

— Мне пора, — вновь смотрит в глаза, — у тебя же есть мой номер?.. — киваю. — Тогда звони, если что.

Прощаемся.

Сконфуженно наблюдаю за тем, как высокая фигура исчезает за углом здания, и еще какое-то время бесцельно хлопаю ресницами, не замечая проходящих рядом людей.

Меня только что культурно послали. Продинамили. Обдав индифферентным отношением.

С одной стороны, это хорошо. Я имею возможность спокойно разобраться со своими эмоциями, на которые вывела неожиданная встреча.

Не исключала, что мы можем пересечься в столице, но что это произойдет так — не представляла. И что это будет настолько черство и ровно — тоже.

Неприятно дребезжит в районе солнечного сплетения.

Я опускаю глаза на пóлы так и не застёгнутого пальто, которые треплет ноябрьский ветер, и механическим движением тянусь к пуговицам.

В наших горах холодно, я привычна.

Но никто меня не предупреждал, что в столице будет настолько зябко…

***

Выходные я люблю так же нежно и глубоко, как и учебные дни.

С энтузиазмом принимаюсь за уборку. Сейчас мало кто вникает в суть процесса, но наши предки в свое время хорошо знали, что наведение порядка в доме выкорчевывает душевные волнения. И современная психология это подтверждает: создание чистоты и уюта рождает ощущение контроля ситуации, концентрация на бытовых действиях изгоняет тревожные мысли, физическая нагрузка стимулирует выработку эндорфинов, а решение мелких задач — придает уверенности, удовлетворения собой.

Видимо, мне эта терапевтическая эпопея настолько необходима после насыщенной студенческой недели, что я увлекаюсь почти до вечера. Отрезвляет только голод, который уже невозможно игнорировать. А в холодильнике шаром покати, запасы исчерпаны. С чувством выполненного долга отправляюсь в расслабляющий душ. После, лениво собираясь за покупками, звоню родным. Минимум три-четыре звонка в день — обязательная планка.

Район у меня хороший, дедушка постарался. Мало того, что всего лишь пять станций метро, несколько минут пешком — и я у института, так еще рядом с домом огромное количество всевозможных супермаркетов и овощных ларьков.

Набив два пакета едой на ближайшее будущее, уже в сумерках шагаю обратно. Где-то на подходе резко прирастаю к земле. И пытаюсь поверить в очевидное.

У одного из подъездов, начищая лобовое стекло машины, стоит Немиров. Будто убивает время в ожидании кого-то. Кого-то, блин?!

Как только узнаю профиль преподавателя, сердце скатывается в пятки.

Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и, стараясь не поддаваться панике, семеню через соседний двор к главной улице.

Какова вероятность, что это совпадение? И Глеб Александрович приехал к родственникам или друзьям? Разве бывают такие совпадения? А если и так, то почему я вижу его впервые за четыре месяца, что живу здесь, въехав в квартиру еще в начале августа?

Пролетая мимо очередного бутика на той самой главной улице, понимаю, что из-за спешки уже задыхаюсь. Я практически бегу последние минут пятнадцать.

Останавливаюсь под первым попавшимся деревом, не очень аккуратно бросаю покупки и нетерпеливыми движениями ослабляю шарф. Морщусь, ощущая, как холодный пот скатывается вниз по позвоночнику, а также собирается под грудью, где уже намокла ткань бюстгальтера. Жесть. Я так не потею даже во время интенсивных физических нагрузок.

Дышу и постепенно успокаиваюсь.

Может, я ошиблась? Ну в самом-то деле, разве станет уважаемый профессор заниматься сталкерством? Да кто я такая — среднестатистическая невзрачная студентка! Немного показала характер, вступая с ним в полемику на занятиях в сентябре, но потом ведь поумерила пыл, когда заподозрила неладное! Наверняка у него в том же доме есть знакомые, к которым приехал. А то, что до этого не появлялся — очевидно, что занят был. С московским темпом жизни можно не видеться годами, это нормально, даже если живешь в соседнем доме.

Сама с собой веду странный диалог, задавая вопросы и тут же находя на них ответы. Отличный прием. В конечном итоге действительно прихожу в себя и сбрасываю оцепенение.

Встряхиваю головой, изгоняя бред.

Злюсь, что так глупо поддалась нерациональному страху, будто истеричка какая-то. Ей-богу.

Решительно хватаю тяжелые пакеты и рвусь вперед, покидая убежище под деревом.

Решительностью обладает и высокая темная фигура, вылетающая из-за двери ближайшего шопа.

Сталкиваемся, не имея возможности препятствовать инерции. Зажмуриваюсь от силы удара, когда меня отбрасывает рикошетом. Распахиваю веки в стремлении быстро извиниться, но замираю, проживая дежавю.

Смотрю в жгучие глаза напротив и неверяще задираю брови.

Да быть такого не может!..

32. Лус

Оба приходим в себя после секундного замешательства и начинаем отмечать детали. Причем, одновременно. Шарим друг по другу глазами. У него в руках пакет с логотипом, что-то медицинское. Вскидываю голову в сторону магазина, откуда вылетел, — да, та же эмблема.

— Только не говори, что мы и живем в одном районе, — усмехаюсь растерянно, а потом и вовсе замираю, вдруг сообразив, черт возьми, что и сама не понимаю, где именно нахожусь.

Оглядываюсь оторопело. Ни одной знакомой вывески. Это я на нервах была уверена, что выбегаю на нужную улицу, но сейчас вижу — нифига подобного. Да я такими темпами и до Бангладеша могла добраться, не заметив, что пересекаю несколько границ. Новоявленная сверхспособность.

— И тебе привет, — тянет Барс, а я вздрагиваю, резко разворачиваясь к нему лицом, чуть не забыла, что не одна.

— Привет, — выдаю глухо.

Прошлую встречу я старательно заблочила в памяти, как только попала домой. Неприятно было думать о натужном напряжении между нами, о том, насколько мы чужие, несмотря на крохотное совместное прошлое. Не было желания лезть в бесконечный анализ. Чему я научилась за эти два года, так это тому, что прошлое — не то место, куда стоит возвращаться. Прыгать в болезненные воронки себе дороже.

А вот сейчас стою перед Таривердиевым и укрепляюсь в первом впечатлении: не мальчишка это тот потешный, нет. Мужчина. Взрослый какой-то. Серьезный дико. Для своих лет — так и вовсе слишком. У него в глубине глаз темнота клубится. Мурашки по телу врассыпную.

— Всё хорошо у тебя? — интересуется он учтиво, когда я достаю телефон.

— Спасибо. Отлично. У тебя?

Вызываю такси по геолокации. Ладони жжет от рези, что вызывают истончившиеся ручки дешевых пакетов, тяжело их удерживать.

Не успевает эта мысль проскочить — и они внезапно исчезают. Изумленно таращусь, как телепортируются к Барсу, и безмолвно открываю рот.

— Отменяй, — спокойно так кивает на экран моего смартфона. — Отвезу.

— Не надо, мне рядом, — ага, минут двадцать пять, блин, на машине, ума не приложу, как драпанула настолько далеко на своих двух с нелегкими авоськами.

Которые, кстати, делаю попытку вернуть, но получаю порицательное:

— Слушай, я устал и не в настроении. Можно ты будешь ломаться как-нибудь в другой раз?

От такой грубости теряю дар речи. И пока торможу, Таривердиев утаскивает эти злосчастные пакеты в багажник припаркованного у обочины простенького внедорожника «Вольво».

Что еще за насильственная помощь?!

Не по себе от развития событий. Встреча эта вторая за неделю — странная. И напор мне барсовский не нравится. Будто одолжение вселенское — сам ни грамма не желает поездки со мной, но выполняет, как повинность.

Чтобы закупорить бьющуюся наружу язвительность, отвлекаюсь на автомобиль. Он старой модели, ему минимум лет двадцать, но в хорошем состоянии. Серебристый, вместительный, выглядит надежным. Никогда бы не подумала, что молодой парень выберет себе нечто такое, скажем, из прошлой эпохи. Ему бы взрывную темпераментную бэху, спортивную, посаженную — и образ краша сложился бы окончательно. С его-то внешностью.

Беззвучно посмеиваюсь над собственным заключением и нехотя забираюсь на переднее сидение.

Иногда лучше не спорить — этой мудрости я научена с детства, но последние два года… укрепили во мне данное убеждение.

Захотелось моему визави поиграть в благородство и проявить традиционную воспитанность, при этом поглядывая на меня волком, — да пожалуйста.

Называю адрес. Барс вбивает в навигатор, я смотрю на выстроенный маршрут в приложении и снова диву даюсь, как далеко оказалась.

Салон машины. Мы. Молчание. Звенящий воздух между нами.

Немного тревожно от пробивающейся ностальгии.

Но чем ближе мы подъезжаем к дому, тем меньше меня интересует навязанное общество Таривердиева. Напрягаюсь, стоит только оказаться во дворе. Из окна проверяю территорию, выкручивая шею. Благо, освещение отличное, фонари яркие. И выдыхаю неслышно с облегчением, понимая, что того автомобиля нет. Обладателя её нет — так вернее.

— Спасибо, что побеспокоился, — произношу вежливо, выбираясь и шагая к багажнику, чтобы забрать покупки.

Барс неопределенно дергает головой, мол, не стоит благодарности. Держит пакеты одной рукой, а второй захлопывает горизонтальную дверцу.

— Донесу. Тяжелые.

— Не надо, я сама справлюсь.

— Будут проблемы, если меня увидят? — щурится слегка, высказывая предположение.

— Не будет никаких проблем, Барс, я живу одна, не в этом дело. Закругляйся уже со своим приступом джентльменства. Спасибо большое, дальше я сама.

После моих слов он неестественно застывает. Так люди часто пытаются совладать с потрясением в первые секунды после какой-то шокирующей новости. Но я не понимаю причин подобной реакции в нашем случае.

Таривердиев моргает, отводит взгляд, пару мгновений смотрит вниз на свои ботинки, а потом стартует в направлении подъезда.

— Эй! — вырывается из меня растерянно.

Бегу следом, готовая отчитать его за своенравность, и вдруг слышу:

— Что, даже на кофе не пригласишь?

— А ты пьешь кофе?

Топчемся у порога, датчик домофона помигивает красным, но я не спешу впускать нас в тепло. Слишком обескуражена происходящим. Барс снисходительно выгибает бровь:

— Пью.

Собственно, почему бы и нет? Курит, пьет кофе. Гладко выбрит.

Два года.

Мы меняемся ежедневно, а тут целых два года.

— Приглашу, — сдаюсь со вздохом и прикладываю таблетку, раскрывая дверь подъезда.

В коридоре квартиры Таривердиев ловко снимает обувь, не расставаясь со своим грузом. Ориентирую его, в какой стороне кухня, и мой гость исчезает за углом.

Иду за ним, попутно включая свет в комнатах. Мою руки и тоже захожу в кухню. Барс повесил куртку на спинку стула и стоит у окна, изучая темный двор. Оборачивается ко мне моментально, услышав шорох.

— Тебе какой сварить?

— Какой сама будешь.

Киваю. Он вновь устремляет взгляд на улицу.

Я в процессе варки пялюсь на его спину. Крепкую и широкую. Намного крепче и значительно шире, чем раньше. Кое-кто усердно контачит с интенсивными физическими нагрузками. Похвально.

Мажу по его плечам.

Черт, ну большой же. Какой Барс большой. Я будто еще меньше стала на его фоне.

— Готово, — зову, кладя чашки на стол.

Есть хочу жутко. И так голодная была, еще и после стресса. Поэтому, совершенно не стесняясь, беру один из наскоро сварганенных бутербродов, вгрызаюсь в него с наслаждением, а потом толкаю тарелку ближе к гостю. Он игнорирует, я не настаиваю.

Задумчивый, отстраненный. Иногда мимолетно пересекаемся глазами в ходе светского кофепития. Не заговариваем.

Поверхностное приятельство, я помню. Поддерживаю обозначенные им рамки, не задавая никаких вопросов. Человек довез и помог мне с тяжелыми пакетами, я пою его кофе. Всё. Бартер. Сейчас Таривердиев уйдет — и мы вновь максимум пересечемся где-нибудь случайно. Чужие. Незнакомые друг другу.

И внезапно тишину нарушает тихое:

— Лусинэ, тебя кто-то преследует?

Чудом удается не поперхнуться горячим глотком. Невозмутимо беру следующий бутерброд, беспечно выпаливая:

— Кроме тебя? — намеком на уже вторую встречу.

— Хорошая попытка.

Пожимаю плечами и не даю никаких комментариев.

— Твой дед отпустил тебя одну? В Москву? — продолжает напирать Барс.

— Да.

— Нонсенс. Даже со мной тогда не хотел…

— Многое изменилось, — перебиваю спешно, мои семейные дела его не касаются.

— Безопаснее было бы снимать с кем-нибудь квартиру.

— Я размещала объявления, никто не откликнулся. Дорого. Аренда высокая, потому что район хороший, студентам не по карману. И потом… а кто сказал, что это безопаснее? Мне могла попасться не самая добропорядочная соседка. Зато теперь я рада, что всё так сложилось, не представляю себя делящей быт с кем-то посторонним. Пока есть возможность, наслаждаюсь одиночеством.

— Я закурю? — резко меняет тему.

— Кури. Пепельницы у меня нет, можешь использовать блюдце.

Барс так и делает. Берет блюдце и идет к окну, открывает совсем немного, чтобы комнату не заволокло холодом.

Наблюдаю, как чиркает зажигалкой, затягивается. При этом скулы сильно выделяются. Непривычно видеть его без щетины.

— Твой дед. Тебя. Одну. В Москву, — повторяет неверяще. С паузами.

Ощущаю запах никотина. Не знаю, зачем это делаю, но жадно вдыхаю его. Отторжения нет. Удивительно.

— Меня возьмешь в соседи? — рассекает пространство неожиданный вопрос.

Полушутливый, что ли?..

Я хмурюсь, но отвечаю насмешливо:

— Я и ты под одной крышей?

Таривердиев не реагирует, занят сигаретой. И в его уверенных движениях сквозит некая вдумчивость. Нет там ни капли потешности.

— Ты, блин, серьезно, Барс? Это не шутка? — понимаю вдруг. — У тебя проблемы с жильем?

— Можно и так сказать, — протягивает неторопливо. — Далековато от работы и института, собирался искать другие варианты, времени нет совершенно. Ходить, смотреть, выбирать.

Я молчу, вникаю в услышанное.

Он заканчивает, закрывает окно и возвращается с блюдцем к столу. Впиваюсь глазами в окурок, у меня какой-то острый приступ дезориентации, надо за что-то зацепиться и сосредоточиться.

— Озвучь мысли, — садится на свое место. — Я не понимаю субтитры на твоем лице.

Ровный тон прокатывается по коже, я невольно сжимаюсь вся, хочу избавиться от неприятных ощущений.

А потом поднимаю глаза, мы устанавливаем зрительный контакт.

И я не могу выпалить твердое «нет», которое виснет на кончике языка. Потому что есть в глубине таривердиевского взгляда нечто такое… капитальное, от чего стопорюсь.

— В прошлую встречу ты спешил от меня отделаться, в этот раз предлагаешь съехаться на длительный срок.

— Обстоятельства динамичны.

Меня не устраивает обтекаемое объяснение, но ведь в этом весь Барс — попробуй вытяни хотя бы лишнее слово.

Развалился тут на моей территории, предлагает жить вместе. И нормально ему, ничего критического не видит.

— Я оплачу аренду, — выдвигает аргумент, от которого становится смешно.

— Дедушка оплатил квартиру на год, в этом нет нужды. Даже если я соглашусь, денег у тебя не возьму.

— Тогда остальные расходы на мне.

Подаюсь вперед, ложась корпусом на стол:

— Ненавижу, когда ты пытаешься делать из меня дуру, Барс.

— Что не так?

— Всё. Не. Так. Ты ведь лжешь. Поиском квартир для тебя вполне может заняться брокер. Посмотреть, переехать — день или два от силы. Мы друг другу никто, никакой заинтересованности в совместном проживании нет.

— Это логика неработающего человека. Попробуй с моим графиком воплотить то, что перечислила…

— Найти квартиру вместо тебя? Перевезти вещи? — предлагаю, усмехаясь.

Таривердиев проходится по моему лицу своими жгучими глазами. Припечатывает строгостью. И я непроизвольно отдаляюсь, падая обратно на стул.

— Ты болталась на неизвестной тебе улице, оглядывалась по сторонам, когда мы столкнулись. С двумя пакетами из супермаркета, который я увидел у твоего дома. В том случае, когда было бы логичнее закинуть их в квартиру и налегке отправиться на прогулку. Заезжали во двор — ты начала суетиться, выглядывать кого-то. А теперь убеди меня в обратном. Убеди, что ты никого не опасаешься и не боишься жить одна. И что моё предложение тебе совсем не заходит.

Твою. Мать.

Сердце аж с ритма сбивается, настолько я впечатлена внимательностью этого латентного манипулятора.

Я, конечно, девочка бойкая и смелая, но мне действительно иногда страшно. Особенно, когда кто-то в ночной тишине начинает ругаться за стенкой, или же в соседнюю квартиру настойчиво долбятся, и кажется, будто это ко мне ломятся. Но страх — базовый инстинкт, и эти испуги бесследно проходят позже. Сегодня впервые объяло чем-то животным, неконтролируемым, поэтому я убежала.

Человеческая психика имеет свойство давать сбой. Хорошо, если рядом кто-то страхует. Кто-то, кому можно позвонить, попросить помощи. Я бы не отказалась от поддержки.

Но Барс в этой роли? Нас связывает слишком многое. И в то же время — абсолютно ничего не связывает. Глупо пересекать жизни на такой никчемной основе.

— Спустя два года снова приходим к выгодному для обоих договору. Тебе — безопасность, мне — удобный в плане локации угол. Очевидные плюсы: мы знакомы и не будем ждать друг от друга подвохов. И создавать проблем на пустом месте…

— Неплохо стелешь, — фыркаю. — Мы создадим огромную проблему уже на старте. Ты забываешь о нашей предыстории и семьях, которым…

— Распишемся, — рубит мою речь. Цинично и равнодушно. — Если ты не переживаешь о своей репутации. Будущих отношениях и прочем.

Я застываю на секунду.

Затем однобоко кривлю губы:

— Ты уверен, что хочешь обсудить со мной мою репутацию?..

Договорить не удается. Телефон в кармане вибрирует, заставляя меня оторваться от полных решимости глаз Барса. Неуступчивых, упрямых. И чуточку злых. Из-за задетых только что воспоминаний.

— Дедуль, я через минут десять перезвоню вам по видеосвязи. В магазин выходила.

Мои родные так сильно переживают за меня, что я стараюсь не пропускать ни одного звонка. Всегда отвечаю, даже в самых неудобных ситуациях. Знаю, что ничего важнее их спокойствия нет. Они и так совершили подвиг, отправляя единственную дочку и внучку в свободное плавание. После всего, что произошло.

Откладываю смартфон.

Выдыхаю, немного смущаясь, что пришлось слукавить в разговоре.

Зато заминка дает мне фору.

Медленно поднимаю взгляд. Скольжу по мужским ладоням на столе. По мерно ходящей грудной клетке, по вороту черного бадлона, под которым выступает кадык. Подбородок. Губы. И вновь — неизменно неподатливые глаза. Скрывающие от меня истинную причину выкинутого перфоманса.

Что ж. Давай пощекочем судьбе нервишки. Мы же с тобой это умеем, да?

— Встречаемся в понедельник в загсе?

И мужское лицо зеркалит мою дерзкую ухмылку.

33. Лус

Наблюдая за одногруппниками, неспешно кручу-верчу кольцо на безымянном пальце и думаю о том, что завтра в это время я буду рассказывать родным… что уже месяц замужем. У нас сегодня последний зачет, основная сессия начнется после Нового года, и я проведу праздники дома. Сообщать такую новость по телефону мне казалось неправильным и нечестным. Лучше глаза в глаза. Это будет удар. Безусловно. Но не самый болезненный из тех, что я успела нанести.

Переживаю, что придется лгать. Вещать придуманную легенду: случайно встретились, ведь оказалось, учимся в одном вузе, а там пошло-поехало, неостывшие за два года чувства… Не стали рисковать, побоялись опять расстаться, если семьи воспротивятся, вот и поженились тайно. Боже, какой бред.

Кто бы знал, что замуж я вышла… по залету. Это официальная версия нашей скоропостижной росписи. Мы с Барсом в тот понедельник действительно отправились в загс, проигнорировав логичную онлайн-подачу заявления. И только на месте я поняла, почему. Многофункциональный центр при ускоренной регистрации недоступен. А регистрация у нас была ускоренная, потому что этот гад притащил липовую справку о моей беременности, чтобы решить вопрос за один день. Не посоветовался со мной, поставил перед фактом. Я была в таком шоке, что не находила слов. Таривердиев взял в оборот женскую половину учреждения своим обаянием, мы управились за час.

— Надеюсь, наш ребенок не будет похож на тебя, — единственное, что вылетело из меня после процедуры, когда мы вышли на улицу с кольцами на пальцах и новым статусом.

Удостоившись убийственного взгляда своего фиктивного мужа, я лишь вздернула бровь и пожала плечами. Внутри клокотало яростное сопротивление. Не потому, что я жалела или сомневалась, а потому что Барс себе на уме, всё делал молча и без объяснений. Даже кольца, блин, сам выбрал. Простенькие традиционные ободки золота. И моё мне было велико. Но возмущаться не стала. Какой брак — такие и атрибуты.

В тот же вечер ненаглядный супруг перевез вещи. Спальня осталась за мной, гостиная — за Барсом. Нейтральная территория — кухня и ванная. Мы общались только по техническим вопросам, а со следующего дня продолжили жить как обычно.

Зачет подходит к концу, долго потом с девчонками сидим в кафетерии и заслуженно отдыхаем, обсуждаем пару моментов с экзаменами. Затем тепло прощаемся на две недели до зимней сессии, большинство из нас неместные и разъезжается на каникулы.

Дома пакую чемодан, оставляя на утро несколько мелочей. И готовлюсь к корпоративу Барса. Вечером состав клиники, в которой он подрабатывает, собирается в модном ночном клубе, коллектив у них молодой, не захотели идти в ресторан. Мне немного не по себе, я не отказала Таривердиеву в просьбе сходить с ним, но пока не понимаю, правильно это или нет.

Тем не менее в назначенное время оказываюсь у входа заведения. Он встречает, еще раз извиняясь, что не смог заехать за мной, потому что дорабатывал смену. Помогает снять пальто, сдает его. Я исподтишка осматриваю его, поражаясь, насколько хорошо выглядит в классических брюках и белой рубашке. Успел же переодеться и намарафетиться, спринтер, блин.

Мы подходим к веселой компании, расположившейся на диванчиках. Несколько столов соединены и заставлены едой, часть ребят покуривает кальян. Атмосфера праздничности и расслабленности. Но как только мы появляемся в поле их зрения, в воздухе повисает какое-то странное напряжение.

— Да ну нах… — восклицает бородач, что сидит ближе всех.

— Воу, язык пристегни, — осаждает его другой бородач рядом, не давая договорить мат.

— Азамат, Мурад, — представляет их Барс и идет дальше по кругу, называя имена присутствующих. — А это Лусинэ, моя жена. Она существует.

Последнее, так понимаю, местная шутка, потому что все смеются. За исключением пары девушек. В общей сложности их человек двадцать. Разумеется, я не запомнила каждого, но, присаживаясь на отведенное мне место, вежливо произношу:

— Очень рада с вами познакомиться.

— А мы-то как рады, — хохочет Азамат. — Никто не верил, что местная звезда Таривердиев теперь закрытая ячейка общества.

— Да?..

— Мутный гон… — парень запинается и виновато улыбается, спеша исправиться. — Гордый орел. Всё в себе да в себе. Думали, стебется над нами, а ты смотри — реально женился.

— Извините, что не пригласили. В следующий раз обязательно, — развожу руками.

Штука заходит, на меня смотрят с одобрением и по-свойски. Барс усмехается и качает головой. Мы как бы даем понять, что обсуждать нашу скорую свадьбу не настроены.

— Всегда такой был, — добавляет долговязый кудряш по правую руку от меня. — Хер поймешь, что на уме.

— Вы вместе учились, давно знакомы?

— Угу, пока его не выперли после скандала. Потом восстанавливался в другой группе. Сколько слухов было. Кафедра рыдала. Самый крутой, подающий надежды студент. И вдруг начистил табло преподу…

— Хорош, Тарон, — Таривердиев просит ровно, но твердо, эти двое смотрят друг на друга слегка вызывающе. Как соперники.

— Нормально сидим, что не так? Или у тебя секреты от жены?

— Я в курсе этой истории, — вмешиваюсь мягко. — Мы с Барсом в тот период уже общались.

Ни черта я не в курсе, конечно. Но подрывать авторитет этого гада желания не имею.

— Да? — подает голос одна из девушек, что поглядывала на меня с прищуром.

— Да, — отвечает вместо меня муженек с особой интонацией, давящей и немного упреждающей. Стреляет в её сторону темным взглядом.

Брюнетка тут же отводит глаза и замолкает.

Опа. Вот оно что.

— Пойдем подымим, — Мурад призывает курильщиков идти за ним.

— Ты не обращай внимания, они как молодые петушки иногда, — ко мне подсаживается, наверное, самая старшая девушка в компании, ухоженная приветливая блондинка лет сорока, но женщиной её назвать язык не поворачивается. — Барсег действительно очень талантливый мальчик, порядочный, совестливый, но довольно замкнутый, не самый компанейский человек. Из рассказов сокурсников я поняла, что его считали выскочкой, потому что отказывался от общих тусовок, предпочитал учебу веселью, его любили и хвалили в институте, ставили в пример. И сейчас особо ничего не изменилось. А когда кто-то в коллективе отличается, ну, знаешь, в чем-то лучше других, на него всегда поглядывают с некой настороженностью.

— Да, Даш, — вспоминаю её имя. — Конечно, понимаю. Всё в порядке.

— Они еще не перестали конкурировать друг с другом, это азарт, дух соперничества. Я же говорю, зеленые. Пройдет со временем. Но коллектив в целом у нас очень дружный.

Улыбаюсь добродушно. Выслушиваю несколько баек. Постепенно запоминаю всех присутствующих. Некоторые со своими вторыми половинками из других профессиональных сфер. Внушительная часть работников прийти не смогла. Делаю вывод, что клиника большая. Запутываюсь в определениях, еле умещаю в голове всё это: стоматолог-терапевт, стоматолог-ортодонт, стоматолог-пародонтолог, стоматолог-ортопед, зубной техник, гигиенист…

Зато с удивлением узнаю, что Барс — челюстно-лицевой хирург. Это как-то очень потрясает на мгновение. Он пока ассистирует на полставки, но его уважают за знания и навыки.

Осознаю, почему мне так легко находиться здесь и сейчас в чужой компании. Я не испытываю особого дискомфорта, потому что мне нет нужды оставлять впечатление. Фальшивость наших отношений упрощает моё положение. Я не нервничала, не переживала, когда сюда шла. Потому что мы с Таривердиевым чужие люди. Играть в этом случае отведенную роль несравненно легче.

Даже связь с той брюнеткой, Настей, что в ходе вечера для меня становится очевидной, я воспринимаю спокойно и абсолютно нейтрально. Как и положено фиктивной жене.

— А ты случайно не беременна? — внезапно интересуется Тарон спустя пару часов.

Барс рядом тут же вскидывается и резко оборачивается на коллегу. Прежде чем ответит тому колкость, посмеиваюсь и беру удар на себя:

— Нет, с чего такой вопрос. Мы не планируем.

— Всё понять пытаюсь, почему вам вдруг приспичило жениться…

Видя, что я нормально реагирую и не тушуюсь, Таривердиев немного расслабляется и переводит всё в шутку:

— Она чуть в монастырь не ушла. Еле отбил у священного пути служения Богу. А ты говоришь, вдруг?..

Ребята ржут, уже хорошенько поддатые, никто не верит. А я поворачиваю голову и с удивлением отмечаю веселую ухмылку на крупных строгих губах Барса.

— Было дело, — уверяет снова.

У него, кажется, улучшилось настроение. Аж в ностальгический приступ ударился, вспоминая минувшие дни «Миньон — Пушистый».

Чуть позже включают очередной медляк, Даша с мужем, столичным адвокатом, который на протяжении всего корпоратива не расставался с телефоном, решая дела, встают и подначивают остальных.

— Хочешь потанцевать? — прилетает неожиданно на ухо шепотом.

— Наверное, надо, — нерешительно заглядываю в глаза Таривердиеву. — Для поддержания имиджа семейной пары.

Когда мы поднимаемся, кудряш бодро предлагает молчаливой Насте:

— Пошли подрыгаемся тоже, Настюх.

— Отстань, Тара… — её вороватые взгляды прикованы к Барсу.

На танцполе меньше народу, мелодичные композиции не так востребованы, как клубные хиты. Зато никто не толкается, мы свободно проходим чуть вглубь и встаем в позицию. Держимся как можно дальше друг от друга.

— Я не мог сегодня прийти один, — будто оправдывается мой партнер. — Спасибо, что не отказала. Ты хорошо держишься.

— Что, боялся, напортачу? Да ладно, не подвиг. Мы же типа команда, помощь, выручка и всё такое… Для этого съехались… — и добавляю деловито:

— Будешь должен.

Он слабо улыбается на мою дерзость.

— Ты холодный, — жалуюсь наигранно на прохладу его кожи.

— Нервы. Прихожу в волнение от твоего присутствия.

— Надеюсь, это фрустрация, — парирую.

— А то.

Тянем губы в ухмылках. Замолкаем.

Сначала я не улавливаю причину поверхностного беспокойства, какой-то отдаленной мысли на задворках памяти. Просто неспешно кружусь, одна ладонь в руке Барса, вторая — на плече. А потом меня бомбит флешбэком — обстоятельствами, при которых мы вот так же танцевали два года назад в квартире Кети.

В пальцах тут же вспыхивает электрическое покалывание. Становится безбожно неловко. Осторожно поднимаю глаза на лицо Таривердиева и цепляю его прямой взгляд. Будто думаем об одном и том же. Он хмурый, зачатки веселости испарились. Сосредоточился на мне и палит своими жгучими глазами.

Не выдерживаю.

Начинаю скользить по парам, словно мне безумно интересно за ними наблюдать. Случайно прохожусь по нашим диванчикам и застаю потрясающую картину: Тарон преданно косится на Настю, а Настя — неотрывно на нас с Барсом.

Я готова стонать в голос. Неприятно вступать в любовный треугольник, пусть и ненароком, это только в кино кажется чем-то обыденным. В жизни же — эмоции берут своим негативом. Особенно, если негатив направлен на тебя, потому что по твоей вине кое-кто несчастен и страдает.

Ну и ясно, в чем именно Барс и Тарон соперники. И почему этот парень пытался прицепиться ко мне с неприличными вопросами, чтобы опорочить нас.

Именно в этот момент на меня накатывает масштаб содеянного. Припечатывает откатом. Кульбит, который мы вытворяем, к чему он приведет? Как долго будет длиться?

Я знаю, что Таривердиев недоговаривает. Он для меня как судоку. Я все мысли сломала об анализ его поведения, ища логику. А бездушный гад наглядно демонстрирует базовую версию — удобная локация и выгодное почти шапочное знакомство. Глупость же, черт возьми! Но день за днем я нехотя укрепляюсь в этом. Мы живем, как в общежитии, правда тихо и мирно. Никак не пересекаемся. Барс действительно много работает — сегодня я узнала, что в нескольких местах помимо учебной занятости. Он рано уходит, поздно возвращается. Пару раз предлагал довезти меня до института, но я отказывалась. Мне на метро быстрее. И спокойнее.

Таривердиев идеальный сожитель. Ни разу не бытовой инвалид. Однажды я закинула в стирку его вещи, что остались на стиральной машине после душа, а потом он меня отчитал и попросил больше так не делать, даже если забудет одежду снова. Пожала плечами и согласилась. Этот парень редкостный чистюля. Я даже как-то из любопытства заглянула в гостиную и остолбенела от царящего там порядка. А еще… он оплатил коммуналку за прошлый месяц, хотя жил в квартире несколько дней в тот период. Раз в неделю закупает гору продуктов и при этом сам дома не питается. Даже по утрам не завтракает. Я готовила поначалу, оставляла ужин на плите. Но находила его неизменно нетронутым. И перестала.

Меня раздражает, что Барс не советуется со мной ни в одном вопросе. Те же продукты покупает по собственному усмотрению. Я очень хорошо понимаю людей, считающих его выскочкой. Как иначе воспринимать человека, живущего обособленно и проявляющего во всем высокомерие?.. Уж про фокус со справкой о беременности и вовсе молчу.

Песня заканчивается, мы отрываемся друг от друга, я иду вперед, он шагает сзади. Занимаем свои места. Следом врубают взрывную композицию, почти все ребята подрываются на танцпол, градус алкоголя в их крови требует движа. Улыбаюсь, пропитываясь атмосферой.

Только задумываюсь о том, что я уже потихоньку могу выдвигаться домой, вечер прошел отлично, а Барс может его продолжить без жены, как вставшая и покачнувшаяся Настя довольно целенаправленно выплескивает на меня остатки шампанского из своего бокала с приторным сожалением:

— Какая я неуклюжая…

Пятно на светлом платье расползается, подсвечиваясь неоновым красками играющей цветомузыки. Я как-то недоуменно наблюдаю за этим, чувствуя себя героиней посредственного кино, а потом медленно поднимаю глаза на брюнетку…

34. Лус

Она будто напугана собственной выходкой, выкинутой на кураже, но воинственно выпячивает подбородок, дескать, к бою готова. Возвышается надо мной, я продолжаю сидеть, не делая попытки подняться.

Беру свой бокал и протягиваю ей:

— Ничего, бывает. Возьми мой, он нетронут, можешь выпить. Или и его вылить на меня, если тебе от этого станет легче.

Настя моргает, не сразу понимая, что я не кидаюсь в потасовку. Во взгляде девушки отражается боль. Тоска. Затравленность.

И мне неприятно. До жути неприятно быть вовлеченной в эти эмоции.

Она пятится и исчезает в направлении туалетов.

А я вздыхаю, уступая местечко тяжести на душе. Мы постоянно играем какие-то роли в судьбах других людей, и часто — плохие роли.

Даша мрачно протягивает мне салфетки, принимаю с благодарной улыбкой. Отставляю злосчастный бокал и берусь за пострадавшую ткань. Пары секунд хватает, чтобы осознать бесполезность действий.

За столом неестественная тишина, та малая часть коллектива, что не пошла танцевать, молчит и наблюдает. Поднимаю голову и сталкиваюсь с прямым застывшим взглядом Таривердиева. Ощущение, словно видит впервые и изучает беспардонно.

Бесит он меня в эту секунду ну просто фантастически.

Отворачиваюсь.

Боковым зрением замечаю, как Барс уходит. Наверное, успокаивать брюнетку, что правильно, по-моему.

Я чищу ботфорты, по которым стекал алкоголь. На мне закрытое платье с многоклиньевой юбкой по колено — примерно там, где заканчиваются сапоги. Простой неброский образ. Для красивой эффектной Насти довольно странно, что ей предпочли меня. Уж она-то явилась во всеоружии — с вычерченными изгибами, ярким макияжем, умопомрачительными шпильками. На схватку с соперницей. А тут я — упс, вообще без намека и желания конфликтовать.

Отвратительная пошлость — цапаться из-за мужика. Она не случилась. А вот банального флера любовного треугольника избежать не удалось.

— Я отойду, — обращаюсь к Даше и на свой страх и риск, как говорится, шагаю к туалетам.

Правда, на полпути меня останавливают. Барс возникает из ниоткуда и настойчиво тянет в другую сторону, и вскоре мы оказываемся в служебном помещении. Он учтиво подает фен, удивляя меня.

— Да Господи, там небольшое пятно, зачем…

Не дает договорить, включая и направляя поток горячего воздуха на платье. Невозмутимо сушит меня, раздражая своим самоуправством. Через несколько минут мои бедра уже печет, я движением руки отсекаю фен от себя, и Таривердиев вырубает его. Откладывает.

Стоим почти у самого входа, смотрим друг другу в глаза. Я не просила о помощи и благодарить не собираюсь. Он раздражает меня. Весь такой чистенький и ладненький в этом классическом образе, белая рубашка очень идет ему. Красивый. Но сволочной. Нередкое сочетание в парнях подобного кроя.

— Слушай…

— Не надо, — перебиваю, к черту эти бессмысленные речи. — Ничего мне не надо объяснять. Всё в порядке.

— Неожиданно, — хмыкает вдруг хамовато. — Не узнаю тебя.

— С чего тебе меня узнавать? Это первое. А второе, лучше бы пошел и успокоил девушку. Ей нужнее.

— Ух ты. Женская солидарность и всё такое?

Уголок его рта насмешливо дергается, я в ответ закатываю глаза:

— Осторожно: пафос! А по факту, просто избавь меня от разборок в своих отношениях.

— Не такой уж я и атрофированный, чтобы продолжать трахаться на работе, имея статус женатого. Если ты это называешь отношениями, — кидает снисходительно, — их давно нет. И разбираться не в чем.

Коробит от этого рубища цинизма. Кусачие мурашки по коже. Наверное, никогда Таривердиев не отталкивал меня так сильно, как сейчас.

— Практика показывает, что ты один так считаешь, Барс. Я не виню Настю, алкоголь наложился на переживания, но вряд ли она желала мне зла по-настоящему.

Берусь за ручку и роняю напоследок:

— Даша с мужем меня подкинут, им по пути, они уже уезжают. А тебе не помешало бы поговорить с девушкой по-человечески. Хотя дело твое, это не совет ни в коем случае — Боже упаси! Ты ведь круче всех всё знаешь и умеешь. Неоспоримо.

Не жду от него согласия, но что совсем промолчал — удивительно. Зато так давит жгучими глазами, что внутри просыпается встречное сопротивление. Давно я не испытывала подобных чувств. Чтоб хотелось собеседнику… пожать горло вместо руки.

Два года диалога с собой, работа с психологом, апгрейд.

Всего пару разговоров с Барсом — и аминь, что ли?!

Возвращаюсь за стол, молодая часть коллектива продолжает танцевать, диваны полупустые, Насти с подружкой нет. Прощаюсь с теми, кто присутствует. Выдвигаемся, и почти у самого выхода нас догоняет Барс. Жмет руку адвокату, кивает Даше, затем склоняется близко ко мне:

— Я буду очень поздно.

Да можешь вообще не приходить. И вслух:

— Преданно ждать у окна не обещаю. Но перед сном помолиться за твою грешную душеньку — сам Боженька велит, моя святая обязанность как жены.

Имитирует улыбку, выходящую кислым оскалом. Я игнорирую и направляюсь вслед за супружеской парой.

— Знаешь, я впечатлена, — Даша, сидящая на переднем пассажирском, оборачивается ко мне и улыбается по-матерински. — Такая малышка и проявила столько мудрости. Я в твоем возрасте утопила бы соперницу в шампанском.

Ее муж красноречиво хмыкает в подтверждение, и мы смеемся.

— Ну или можно вообразить, что вы с Барсом равнодушны друг к другу, поэтому инцидент не вспыхнул. Но как-то глупо думать об этом с учетом того, как он на тебя смотрит.

Ага-угу. Смотрит. Нервно дышит в мою сторону, исходя из нашего прошлого. Небось весь вечер опасался, что выкину нечто из ряда вон. Шокирован, бедненький, что в конфликт не вступила при шикарной возможности проявить характер!

— Ты не подумай, Настя хорошая девочка. Но… да, влюблена.

Киваю. А что тут скажешь. Во всей ситуации я искренне виню Барса. Для меня открытие, что он такой циник: плевать, что делаешь кому-то больно.

— И как ты позволила ему остаться? Поражаешь. Честно.

Интересно, как глубоко будет потрясение блондинки, если скажу, что не просто позволила, а настоятельно советовала остаться?

— Я спокойна, потому что… потому что я ему доверяю.

И это, черт возьми, чистейшая правда. Пусть и выданная в другом контексте.

Ведь иначе не было бы болтающегося на безымянном пальце кольца.

Остаток пути мы проводим в нейтральных темах, хохочем. Столичный адвокат, Константин, оказывается, не такой зануда, если не сидит в телефоне. Искрит шутками, которые подхватывает его жена. Радуюсь, наблюдая за их отношением друг к другу. Очень импонирует мне это.

Высаживают у подъезда, тепло прощаемся.

Как только машина покидает пустой двор, пулей залетаю внутрь.

Потому что меня до сих пор не покинуло ощущение дышащей в затылок угрозы…

***

Это, пожалуй, был самый чудесный Новый год в нашем доме. И ясно почему. Никогда раньше я не разлучалась с родными на длительный срок. Всё теперь казалось особенным: и любимые блюда, и запах в комнатах, и елка, которую мы нарядили в тот вечер, когда я прилетела. Бабушка сказала, что ни у кого рука не поднялась нарядить деревце без меня.

Я с каким-то маниакальным удовольствием помогала на кухне, постоянно обнимала любимых женщин и дедулю, которого удавалось выловить чуть реже. Он ворчал, но подставлялся под озорные поцелуи, я ими осыпала его морщинистое лицо и смеялась. Мой хороший, как он стиснул меня, встретив в аэропорту… аж сердце дрогнуло от любви и отчаяния в его сильных ладонях, прижимающих к широкой груди.

Знаю и понимаю, что я — единственная их радость, и сама люблю всех до безумия. Оттого и сложно быть вдали, но осознаю, что избрала верный путь. Сейчас всё иначе между нами, будто доверие перешло на новый уровень, стало тотальным. И это результат долгих усилий с обеих сторон после тяжелого испытания.

Каникулы мчатся так стремительно, что не успеваю оглядеться, как уже снова стою с чемоданом в аэропорту. Прощаюсь всего на три недели, потому что в феврале, когда на очке у меня начнется вакация, я вновь приеду домой на сессию по первой специальности. Я перешла на заочку, не бросила бухгалтерию, пообещав дедушке окончить универ с почетным красным дипломом. И костьми лягу, но слово сдержу.

Несколько раз за этот праздничный период порывалась рассказать о нас с Барсом, но все вокруг были такие счастливые, что не решилась. Саму от себя тошнило, злилась и все равно не смогла. Отложила на следующий приезд.

Иногда мне хочется хорошенько приложиться обо что-нибудь головой, чтобы там внутри все механизмы снова заработали исправно. Потому что никаких вразумительных причин нашему с Таривердиевым поступку я не нахожу. Во время поездки, утопая во внимании и любви родных, я четко увидела со стороны, насколько глупо руководствоваться детским азартом и мнимым чувством безопасности.

Да, с появлением Барса в моей жизни ощущение внешнего спокойствия застолбилось в душе. Но это так себе повод для вступления брак. Пусть и фиктивный. Ведь практика показала, что относимся мы друг к другу почти так же, как раньше — настороженно. Если не хуже. Порой мнится, что Таривердиев с трудом выносит меня. И это ещё больше вгоняет в ступор — зачем тогда предложил съехаться?!

Квартира встречает тишиной и… чистотой. Меня не было почти две недели, а внутри царит такой порядок, будто никто и не живет здесь. Если бы не развешенные на сушилке вещи, я бы подумала, что Таривердиев тоже куда-то уезжал. Но я помню с корпоратива, что он взялся за новогодние смены. Клиника закрывалась только на пару дней, и пока вся страна гуляла, маленькая группа доблестных стоматологов дежурила на благо людям, оказавшимся в экстренных ситуациях. Всякое ведь бывает.

Осторожно открываю дверь на его территорию и разглядываю гостиную.

М-да. Смахивает на патологию. Разве мальчики могут быть беспробудными перфекционистами? У этого сахарного чистюли даже учебники на столе стоят по размеру — от большего к меньшему. Корешок к корешку.

Фыркаю и ухожу к себе.

Всплывает в памяти утро отлета, когда мы столкнулись с Барсом на улице. Я уже садилась в такси, когда он материализовался рядом. Расхристанный, с пробившейся темной щетиной, жирненькими царапинами и парочкой синеющих пятнышек на шее.

— Оу, у кого-то выдалась нелегкая ночка. Тебя будто бродячие коты таскали посреди мусорных баков, сражаясь за трофей…

— Ценю твою потуги съюморить. Но мимо кассы, — Таривердиев потер лицо. — Счастливого пути.

Развернулся и был таков.

В Новогоднюю ночь я написала ему короткое смс:

«С Наступающим. Пусть жизнь будет настолько замурчательной, чтобы коготки об нее точил ты, а не наоборот».

Ну, да. Немного нарывалась навеселе. А мой сожитель взял и проигнорировал провокацию, отправив постное:

«И тебе Бог в помощь».

Дурак, блин.

Я баллад не ждала, но это было уж совсем по-скотски. Он даже не поинтересовался, поведала ли я семье историю нашего феерического союза. А мог бы, черт возьми. Заварили-то фарс вместе.

Еще в самом начале мы лаконично обговорили эту тему, Барс признался, что бабушке с дедушкой ничего говорить не собирается.

Покоробило от такой позиции, я растерялась. Только и смогла выдать:

— Но они ведь всё равно узнают потом… от моих.

— Вот и прекрасно, — индифферентность зашкаливала.

— Ладно… — развела руками потрясенно. — Дело твоё. А со своими я разберусь, когда домой поеду.

— Окей.

Я в курсе, что Таривердиевы рассорились после расторжения помолвки, но не думала, что вплоть до холодной войны между собой. Чужая семья потемки, это уж точно…

***

Последний экзамен в самом разгаре, я сижу в коридоре вместе с девочками, рассеянно слушая их болтовню. Треморит. Но не из-за экзамена, а из-за того, что в составе комиссии Немиров. И самое ужасное — нас вызывают по алфавитному порядку, я жду своей очереди больше двух часов. С ворохом неприятных мыслей.

— Не ссы, Люсьен, — шутит одногруппница, когда молоденькая преподавательница называет несколько фамилий, в числе которых и моя. — Ты у нас немировская фаворитка, точно отхватишь «отлично».

Я, уже подходящая к двери, на секунду замираю.

Немировская фаворитка.

Боже, какой ужас.

Неприятно аж до горечи во рту.

Думала, после получения статуса замужней станет легче в общении с преподавателем. Даже специально тогда проставилась именно перед его парой, заказала огромный торт, раздала кусочки по всей аудитории. И Глебу Александровичу на стол положила, когда он вошел. Объяснила повод с натянутой улыбкой, потому что неловко было, и в то же время — ликовала внутри, считая, что пришел закономерный конец вниманию профессора. Он в ответ снисходительно ухмыльнулся, задержав долгий немигающий взгляд на моем кольце, а потом кинул скупое «поздравляю» и начал занятие. Уму непостижимо, но будто не поверил, заподозрил фальшь.

Я знаю, что при желании можно себя накрутить до состояния юлы. Пошла от обратного — стала убеждать себя, что мне всё показалось. И нет там никакой расположенности к моей скромной персоне. Ведь, правда, ко мне же никто открыто не лезет, вне учебы не трогает. Это просто что-то глубинное. Страх, природу которого я не нащупала. Пока еще. Но обязательно нащупаю.

И тут вот это — немировская фаворитка.

То есть, группа охотно подпитывает мой сдвиг по фазе. Очень мило.

Встряхиваю головой, никак не комментируя брошенную мне вслед ересь, пусть и высказанную из лучших побуждений. Зачатки злости разгораются лихо — я вытягиваю билет уже в ярости и на этой сильной эмоции, перерастающей в агрессию, действительно сдаю на отлично, подключив резерв знаний.

На Немирова ни разу не смотрю. Но на вопросы отвечаю без запинки.

Вся бравада слетает с меня, когда Глеб Александрович вдруг просит остаться после экзамена, при коллегах озвучивает, что собирается самых способных студентов отвести на выставку психологии и коучинга через пару недель.

— Извините, меня не будет в городе.

Я буквально пулей вылетаю, чуть ли не выдернув свою зачетку из рук той самой молоденькой преподавательницы.

Успокаиваюсь только в коридоре, завидев девчонок. Счастливые и довольные, они договариваются отметить окончание сессии, а я с сожалением напоминаю, что у меня самолет вечером. И еще одна сессия впереди.

Задерживаемся у гардеробной, а на крыльце я уже прощаюсь с ними. Иду обычным маршрутом за здание. И неожиданно в спину летит знакомым голосом:

— Лусинэ!

Прибавляю шаг и делаю вид, что не слышу. Веду себя нетипично трусливо. Но я не знаю, как объяснить своё отторжение по отношению к профессору, который следует по пятам. Не хочу я с ним разговаривать тет-а-тет! Не хочу и всё!

Залетаю за угол. И в лучших традициях дежавю врезаюсь в курящего парня.

Снова захват ладонью на пояснице, такой уже привычный и естественный.

Моё сбившееся дыхание.

Резкое движение головой вверх.

Чудовищное облегчение при идентификации жгучих глаз с прищуром.

Пальцы в вороте мужской куртки.

И рывок.

К сухим губам, пропитанным никотином…

35. Лус

Так тоже в жизни бывает — чьи-то губы вдруг выступают для тебя единственным островком безопасности во всём необъятном неприветливом мире.

Еще недавно я задавалась вопросами, не находила причин, списывала договоренности на детский азарт. Но ситуация, черт возьми, гораздо сложнее, и я тогда действительно на подсознательном уровне искала защиты. Мне ее дали, а я восприняла крайне несерьезно. Чувство безопасности, к которому привыкла за эти два месяца, притупило тревогу, загнало страхи за околицу, да так, что я забыла, с чего началась история нашего пустого брака.

Вот теперь я отчетливо понимаю, зачем всё затевалось. Теперь я точно смогу привести весомые доводы, рассказывая родным о нас. Теперь мне легче принять истинное положение вещей и не противиться им.

Барс шевелит ртом, словно устраивая губы удобнее, параллельно прижимает меня к себе плотнее.

Я вдыхаю его запах, смешанный с сигаретным дымом, и стихаю на несколько мгновений, укутываясь в ощущение защищенности и надежности. Потрясающий эффект от близости Таривердиева. Каждый раз это работает одинаково — триггеры меркнут. Мне становится легче, паника отступает.

Доверяю. Я ему доверяю. Всегда.

Вновь чувствую шевеление мужских губ, они осторожно захватывают мои. За секунду до того как поцелуй станет настоящим, я отстраняюсь.

И прячу лицо у него на груди.

Может, никто и не смотрит на нас, здесь всем плевать на подобное проявление «чувств», но меня саму окатывает пронзительным стыдом. В моей культуре мужчина и женщина не демонстрируют отношения публично, эта установка сидит глубоко внутри.

Два года назад в караоке и в спорт-баре всё было иначе — и антураж, и обстоятельства. В машине — мы были одни, только потом узнали, что дедушка сфотографировал тайно. А сейчас — мы во дворе престижного вуза на глазах студентов и, возможно, преподавателей. И это неправильно во всех смыслах.

Еще пару-тройку секунд расходую на глоток воздуха, после чего бурчу примирительно:

— Извини, так надо было.

Поднимаю глаза ровно к моменту, как Барс, глядя на меня, облизывает свою нижнюю губу задумчиво-тягучим жестом, а следом с чисто мужской агрессией прочесывает ее зубами, немного скалясь и выпячивая подбородок. Движения рефлекторные, бесконтрольные.

У меня на кончике языка его вкус, я тоже успела слизнуть терпкость со своих губ.

— Ты уверена, что не хочешь мне рассказать, что происходит? — он делает длинную затяжку, выпускает струю дыма в сторону и тушит сигарету. Вторая ладонь всё там же — на моей пояснице.

— Ничего нет. Барс, правда. Поверь, так просто надо было. Показательное выступление. Считай, отдал должок. За корпоратив.

Недовольно щурится, не настаивает.

И я не собираюсь говорить.

Мне всего лишь нужно было чмокнуть своего мужа, продемонстрировав его преподавателю. Показать, что он, муж, у меня большой и сильный. И он рядом. Вот совсем рядышком, практически в соседнем корпусе. В случае чего. Пусть мы и не живем в эпоху мамонтов, но манифестация мощи — так и осталась действенным способом защиты.

Убираю руки с груди Таривердиева запоздалым спешным рывком. Делаю два шага назад и оглядываюсь. Профессора нет. Надеюсь, он всё же смекнул суть моей выходки.

Вокруг полно народу, что свойственно периоду сессии. Мажу по толчее мимолетным взглядом. По внешнему виду и манере держаться безошибочно можно определить старшаков и фрешменов — зеленых первокурсников. Вторые смотрят на первых с раболепием, как на божеств. И намного реже — с борзостью в глазах.

Барс — типичный старшак. Серьезный и обособленный, изучает толпу с высоты не только своего роста, но и заносчивой снисходительности. Цепким въедливым взглядом. Выискивает того, кто подошел бы под роль моего сталкера.

А я внезапно ловлю в фокус его безымянный палец без кольца. Не знаю, носит ли он это символичное украшение? Я видела кольцо на руке Таривердиева два раза — в загсе и в вечер корпоратива. Но ведь в остальное время я на своего мужа и не обращала особого внимания.

Да и без разницы. Я просто ищу что угодно, чтобы зацепиться за мысль и забыть о том, что Барс поцеловал меня. Почти.

Черт.

Его двигающиеся губы на моих губах полминуты назад.

Почему так задевает этот факт?

Да потому что ощущение, что ему без разницы — с кем. Вот уж правда… псина блудливая.

Еле сдерживаюсь, чтобы не вытереть рот. Неприятно, что мне приятно. Было.

— Это даже хорошо, что я на тебя наткнулась, — поправляю сумку на плече, возвращаясь к глазам визави. — Сразу и попрощаемся. Еще три недели меня не увидишь.

— Ты меня балуешь. Так и привыкнуть можно.

— Габитуация[1] — не наш случай, прости. Я пошла, не скучай.

— Это невозможно. Но я попробую. Счастливого пути.

Усмехаюсь, когда салютует мне.

Разворачиваюсь и быстро шагаю к выходу, до последнего чувствуя на спине пристальный взгляд.

И принимаю окончательное решение — сегодня же расскажу своим о незапланированном замужестве…

***

Две недели спустя…

Во всем здании свет горит только в одном окне. Дедушкин кабинет.

Я выхожу из такси и с долгим выдохом, в котором сосредотачивается весь мой мандраж, направляюсь внутрь. У меня есть ключ, отпираю двери. Шагаю по коридорам, знакомым с детства. С ностальгией дышу привычным производственным запахом, я давно не была здесь. Трогаю бетонные стены кончиками пальцев. Улыбаюсь.

Виновато прикусывая губу, заглядываю к дедушке. Сидит в кресле и делает вид, что занят бумагами — слышал моё приближение. Ага, конечно, у него ведь столько неотложных дел, что вот уже две недели торчит здесь до ночи.

Главный мужчина моей жизни таким образом убегает от принятия. Не разговаривает со мной со дня прилета.

После новости о браке с Барсом он поджал губы и молча вышел из гостиной, где мы все сидели. Внутренности окатило холодом, сердце сжалось от его реакции, но я и не думала, что новость воспримут легко. Правда, что это будет длиться так долго, тоже не представляла. Мне через неделю возвращаться, а мы с ним до сих пор не перекинулись и парой слов…

— Дедуль… — медленно прохожу к столу и сажусь напротив него, ответа ожидаемо не получаю. — Поехали домой? Бабушка приготовила кучу вкусняшек. Я сегодня сдала еще один экзамен на отлично.

Мама и бабушка, к моему удивлению, обрадовались тому, что я теперь с Таривердиевым. Сначала очень робко, а со временем и смелее — выказывали одобрение, расхваливали парня. И делали упор на том, что я больше не одна в огромном неизвестном городе. Вздыхали с облегчением, признавались, как сильно переживали. И это несмотря на то, что я звоню им по десятку раз на дню! Сокрушались исключительно из-за отсутствия традиционной свадьбы. Причитали, что так нельзя. Нужно всё же организовать торжество. Может, летом, когда приедем вдвоем. Людям представить нас как пару.

Пока эти неугомонные женщины не взялись за приготовления всерьез, я разочаровала их, поведав, что Барс сюда ни за что не сунется, гордая сволочь. Еще раз прошлась по причинам нашего тайного бракосочетания, напомнила о его отношениях с родным дедом.

К счастью, масштабная операция в их головах на этом оборвалась.

Но они, безусловно, не свыклись с тем, что я вот так выскочила замуж. Где это видано! Что за молодежь пошла!

Ну эти две мадам хоть выплескивали эмоции, а дедушка — молчал. И предпочитал вариться в переживаниях один.

— Ты со мной теперь совсем-совсем не будешь разговаривать, да? — спрашиваю тихо, напоминая о своем присутствии, потому что мы сидим в тишине уже добрых минут десять. — Больше не приезжать домой?

Наблюдаю, как складывает губы в строгую тонкую линию, хмурит густые брови. Злится. Но не поддается моей провокации.

Резко встаю и огибаю стол. Порывисто обнимаю мужские плечи и прижимаюсь щекой к его морщинистой щеке. Дедушка напрягается. Я вздыхаю, уколовшись о тоску воспоминаний.

Мой суровый грозный дедуля, серьезный и мудрый. Всем кажется, что он — скала. Почти бесчувственная. А я помню, как эта скала возилась со мной, оберегала. Даже больше, чем женщины в нашем доме.

— Барс хороший, дедушка, — шепчу немного инфантильно. — На тебя похож.