Палм-бич

Глава 20

Всю жизнь Джо Энн мечтала попасть сюда, но теперь, когда она наконец приехала, ей то и дело приходила в голову одна и та же мысль: а стоило ли ради всего этого проделывать столь нелегкий путь? Открывавшийся с трона вид представлялся в воображении определенно более захватывающим, чем был в реальности. Ярмарка «Гарден клаб базар» на Джюпитер-айленд, наверное, самая шикарная в мире, как – нельзя лучше подтверждала это впечатление. Хоуб-Саунд. Роскошнейшее место в Америке, без всяких скидок. Гораздо более замечательное, чем Ньюпорт, без усилий превосходящее Скоттсдейл, светская Мекка, которая низводит такие принадлежащие к более низкому разряду города, как Беверли-Хиллз и Палм-Спрингс, до статуса аутсайдеров. Хоуб-Саунд, уютно пристроившийся на белом песке бурной Атлантики, был окутан тайной больше всех остальных бастионов старейших и богатейших семей Америки. Здесь правила бал уединенность, и здесь американская аристократия пряталась от мира телевидения и прессы, внимания которых так жаждали презираемые аристократией менее удачливые смертные.

Странное это было место, называемое Хоуб-Саундом; оно на самом деле таковым не являлось. Это был город Джюпитер-Айленд, а точнее сказать, его жилые кварталы. Настоящий Хоуб-Саунд лежал за автоматически разводящимся мостом. Это был довольно захудалый городок, где обитали остальные жители Флориды и куда представители высших кругов ездили за почтой. Неудобство было незначительным – стоило только подумать об этих жутких почтовых фургонах, которые постоянно ревут и напоминают о реальности мира, от которого аристократы укрылись на «Острове». Песок, море и уединение для двух сотен семей, представителей старой гвардии, которые проводили здесь зимы с января по март; прячась за стенами четырех сотен особняков, которые они предпочитали называть имениями. Меллоны, Адамсы, Рузвельты уютно устроились в утонченной и полной благоговения тишине ароматных казуарин; Скрэнтоны, Сирлы, Олины выделялись декором своих прямоугольных и имевших форму почки бассейнов, прилегающих к территории «Джюпитер-айленд клаб». Туда входили представители только самого высшего света, и потому можно было себе позволить смелый эксперимент на грани хорошего вкуса. Пирпонты, Филдсы, Вейерхойзеры невозмутимо всматривались через подстриженные газоны в кислые лица своих садовников, сметавших пыль с дорожек, на которых не было ни пылинки, и ухаживавших за безупречными орхидеями. Пейсоны, Ламонты и Колеты попивали виски, жаловались на слуг и брюзжали по поводу несоответствующего поведения внуков и деятелей демократической партии. – Дать вам чего-нибудь попить, Джо Энн? Может быть, чуточку лимонаду?

Лора Хорнблауэр проявляла соответствующую заботливость. В конце концов, ведь на нее были возложены обязанности развлекать высоких гостей. Королевство Палм-Бич направило правящую монархиню с официальным визитом в маленькое, но невероятно влиятельное королевство Хоуб-Саунд, и в качестве придворной дамы всевластной, но просвещенной его повелительницы, Лора старалась изо всех сил.

Предложение не вызвало у Джо Энн восторга. Было уже одиннадцать часов, и ей в самом деле требовалось выпить, но чего-нибудь гораздо более крепкого. В этом, если выразиться вкратце, и состояла разница между двумя городами. Хоуб-Саунд: чай, ранние подъемы, спартанский аскетизм, ряды борцов за чистоту окружающей среды. Палм-Бич: выпивки, ночная жизнь – по меньшей мере, по понятиям Хоуб-Саунда, – искатели наслаждений и подвигов.

– Да, чудесно. Спасибо.

Про себя Джо Энн застонала. Власть сопряжена с ответственностью за свое поведение, по крайней мере, в таких ситуациях, как сейчас, когда вся на виду. Господи, как же, черт возьми, она вынесет все это без настоящей выпивки?

Солнце жгло немногочисленных посетителей с необычной для этого времени года силой, а они осторожно пробирались между торговыми палатками. Здесь было собрано гораздо больше состояний, чем в латиноамериканском государстве средних размеров, но все же присутствующие выискивали то, что подешевле. Отрезы перкаля по пятьдесят центов, старое плетеное кресло за два доллара, дешевый, сваренный из железных полос столик за пятнадцать долларов. Делали вид, будто они – обычные люди. Потом, после обеда, они сложат полученные за приобретенные вещи чеки, и в должное время эти помятые бумажки доберутся до Нью-Йорка и окажутся в конторах Прайса, Уотбрхауза, где их расправят на полированных красного дерева столах и приплюсуют к суммам, освобождаемым от налогов. Освободить от налогообложения пятьсот тысяч долларов, направленных в качестве дара Юридической библиотеке Вирджинского университета. Пятьдесят центов за бывшие в употреблении простыни. Конечно, это было жеманством, но жеманство это многое значило.

Бережливость, боязнь показухи были частью того незнакомого непосвященным языка, с помощью которого общались эти особенные люди. Читатели журнала «Нэшнл инкуайерер», воспитанные на не исчезающих со страниц сплетнях о жизни всякого сброда – актеров и знаменитостей, – имели обыкновение думать, будто отличительной чертой богатства является мотовство. Однако они и понятия не имели, как ведут себя по-настоящему богатые люди. Любой из этих власть имущих Хоуб-Саунда мог бы купить Элизабет Тейлор только на проценты с процентов от своих доходов, но в то же время они с особой щепетильностью выписывали друг другу чек на какие-нибудь полтора доллара, проигранные или выигранные в бридж или канасту. Они берегли фольгу и обертку для рождественских подарков, разъезжали на ухоженных, но старых «фордах», а синие «роллс-ройсы» и престижные черные «бентли» оставляли в своих просторных гаражах. Никто из них не делал из своих домов «произведений искусств», яхты их были старыми, пища простой, а самоуверенность беспредельной.

Джо Энн уныло посмотрела на ближайшую палатку. Она знала, что ей необходимо что-нибудь купить. Что-нибудь не слишком дорогое. Иначе никак нельзя. Обитатели Палм-Бич пользовались здесь репутацией непомерных мотов. Но их уважали. К тому же глазки-буравчики со всех сторон следили за кассой, в том числе всевидящие очи самого могущественного в Хоуб-Саунде лица, его непререкаемой владычицы и верховного судьи – самой Пермелии Прайор Рид. Пермелия Рид владела клубом «Джюпитер-айленд» и в прямом смысле решала, кому можно позволить войти в его святые врата. Она правила этим небольшим сообществом железной рукой, сохраняя его малочисленность, отборность и высокий класс. Никто, если только ему не хотелось превратиться в отшельника, не мог пренебрегать ее мнением. Некогда, как рассказывают, одна неразумная девица надела в клуб слишком смелый купальник, и на нее упал взгляд круглых, как бусинки, глаз королевы. К девице был послан официант с розовым шерстяным свитером, чтобы прикрыть ее неподобающую наготу. И позже, гласит легенда, в Хоуб-Саунде стало принято отмечать недостойное поведение вручением аналогичного предмета одежды – такого же убедительного символа вынесения светом смертного приговора, как белое перо, являющееся символом трусости. Никому из обитателей Хоуб-Саунда, получивших этот внушающий ужас джемпер, так и не удалось «воскреснуть» в местном обществе.

Джо Энн ненадолго задержалась у набора изящных вешалок для одежды из темного дерева, с вырезанными на них инициалами «Дж. Д.Х.». Это, кажется, то, что нужно. Только немного громоздкие.

– Не правда ли, они чудесны, миссис Стэнсфилд? Я не выношу современных вешалок, а вы?

Дама из клуба «Джюпитер-айленд», стоявшая за прилавком, пришла в движение. Разве это не забавно – быть продавщицей, или, как их теперь называют, работником торговли. Владелица самого крупного в Смитклайне жилого комплекса делает вид, будто торгует. В интересах благотворительности, разумеется. В этом году деньги предназначаются для «Природного центра» Хоуб-Саунда.

Джо Энн пробормотала нерешительное согласие, когда эта голубых кровей продавщица принялась тщательно отсчитывать сдачу с пяти долларов. Джо Энн с благоговением приняла ее. Господи, даже в старые времена в Нью-Йорке она сказала бы: «Сдачи не надо». Теперь же она задумалась: а не следует ли, по правилам игры, пересчитать возвращенную мелочь?

Появилась Лора со стаканом теплого лимонада.

– Не хотите ли немного перекусить? Могу порекомендовать шарики из шпината. Я сама их делала.

– Нет, спасибо, Лора, – коротко ответила Джо Энн.

Все это начинало превращаться в какой-то кошмар. Слава Господу, такие распродажи случаются только раз в два года. За все долгое время карабканья на вершину Джо Энн и подумать не могла, что дойдет до такого, – расхаживать среди прилавков со всяким добытым с чердаков хламом богачей, чтобы собрать немного денег для какого-то богоугодного заведения, тогда как его можно с легкостью облагодетельствовать одним солидным чеком. Сколько провела она длинных жарких бессонных ночей, мечтая о том, чтобы ее пригласили вступить в находившееся в Палм-Бич отделение «Америкэн гарденклаб», поскольку это считалось безоговорочным признанием принадлежности к высшему свету. Теперь же, когда она заправляет там, Джо Энн столкнулась с ужасающей скукой действия его механизма. Вот она, на самой вершине, обливается потом под пологом тента, возведенного служителями модельного дома Христа Спасителя, и играет в шарады с паршивыми старухами, чьи банковские счета столь же велики, сколь длинны их родословные.

– О, Джо Энн, я так рада, что вы здесь. Как приятно увидеть знакомое лицо из Палм-Бич.

Елейный голос, неприкрыто льстивый и дружелюбный до угодливости, исходил ни от кого другого, как от Элеонор Пикок.

Джо Энн обернулась и взглянула на свою бывшую недоброжелательницу. В глазах ее мелькнули холодные мстительные льдинки.

– Элеонор, дорогая. Что вы здесь делаете? Какие-нибудь выгодные покупки? Может быть, качество этого хлама чуть выше, чем на развалах в Уэст-Палм-Бич?

Как ей уже приходилось делать сотни раз до этого, Элеонор Пикок проглотила оскорбление с милой улыбкой. Она никогда не получит прощения за прилюдное «покушение на убийство» на благотворительном балу «Общества регулирования рождаемости», да она и не рассчитывала на это. Марджори Донахью начисто стерла ее с лица земли. Потом Элеонор на какое-то короткое время была реабилитирована в период конфликта Джо Энн с Марджори, однако только для того, чтобы снова быть выброшенной на свалку после смерти Донахью. С продвижением Джо Энн к вершине власти, где образовался вакуум, акции Элеонор в высшем свете окончательно камнем пошли ко дну. Потом, когда она уже меньше всего рассчитывала на что-то и почти убедила Арчи оставить службу и переехать в Коннектикут, новая королева предложила ей нечто вроде негласной сделки. Условия сделки не очень устраивали ее, но в этом было хоть какое-то спасение. Джо Энн дала понять, что готова позволить ей жить. В обмен на это Элеонор обязана была сносить любые оскорбления и унижения, до каких только мог додуматься жестокий и изобретательный мозг новой властительницы. И она никогда, никогда, не имела права сказать что-либо в ответ.

– О, Джо Энн, вы недобры ко мне, – засмеялась Элеонор, через силу изобразив на лице фальшивую улыбку. Она не уходила, готовая принять еще несколько словесных ударов, прежде чем кошке надоест играть с мышью. Теперь она почти привыкла к этому, но лишь почти. Она разменяла свое достоинство на место в высшем обществе Палм-Бич. Конечно, в сутках не было ни одного часа, когда бы она не забрасывала всемогущего Господа молитвами ниспослать гром и молнию на голову своей ненавистной повелительницы, но она уже более или менее оставила надежду на вмешательство божественных сил.

– Ну что ж, полагаю, очень мило встретить здесь своего человека из Палм-Бич, даже если это всего лишь вы, Элеонор. От этих «золотых» древностей у меня уже просто мурашки бегут по коже. Место это – просто какой-то «старушечий берег». Не знаю, скоро ли мне удастся найти удобный предлог убраться отсюда.

Убраться отсюда. Да, именно так. Сбежать. Сбежать от этих полуживых, сморщенных старух. Сбежать от ответственности, от светских разговоров, от лицемерия.

Сбежать из Хоуб-Саунда. Джо Энн уже тошнило от всего этого. От того, что она королева, от всех этих снобов, от всех денег. От всего. Внезапно на нее нахлынуло подавляющее все остальные чувства желание перечеркнуть все это, уехать в самый отдаленный угол, где люди ведут себя по-другому и думают иначе. Но куда? Как? Ответ был отчетливо подсказан тихим и спокойным внутренним голосом. Существует ведь другой мир. Опасный, восхитительный, манящий.

Она отправилась на юг от Дикси, туда, где пляжи Ривьеры подступают к окраинам Уэст-Палма. Это грязный, запущенный район засиженных мухами баров и полуразвалившихся лавчонок. Это место, где выходят на промысел чернокожие проститутки.

Пригород Уэст-Палма представлял собой кипящий котел, воздух был словно горячая конфетка-тянучка – плотный, сладковатый и до невозможности липкий. Он окутал тело Джо Энн подобно нагретому паром влажному полотенцу. Это полотенце как бы вымыло ее своей сыростью, вытягивая избыточную влагу из пор. Джо Энн за рулем своего кабриолета полностью отдалась необычным ощущениям. Дело не в том, что у нее не было выбора. Один щелчок тумблера – и верх кабриолета прикрыл бы ее. Прикосновение к другой кнопке – и ледяной воздух из кондиционера сделал бы температуру снова нормальной. Но Джо Энн наслаждалась чувственным теплом собственного тела. Длинная белая плиссированная юбка, сейчас расстегнутая до середины бедра, уже была пропитана потом, а кремовая шелковая блузка от «Тернбулла и Ассера» прилипла к груди и при движении восхитительно возбуждала затвердевшие соски. Джо Энн провела кончиком языка по верхней губе, слизывая солоноватые капельки пота. Да, здорово. Прямо турецкие бани. Она, должно быть, теряет вес. Именно так. Это именно то, что она делает. Странствует и теряет. Какая длинная дорога. Ярмарка в хоуб-сандском «Гарден клаб» представлялась уже отстоящей на миллион миль.

Теперь она собиралась стереть все воспоминания о ярмарке, прибегнув при этом к самому восхитительному и самому опасному способу из всех возможных. Джо Энн вслух рассмеялась. Она больше никогда не допустит отклонения, никогда не изменит своим привычкам. Сцена с Кристи и этим блондином с яростными глазами была худшим из того, что с ней когда-либо случилось. Она никогда не понимала свою дочь, но наложить на себя руки из-за того, что застала свою мать в интересной позе с кем-то несколько моложе ее, – это уж точно слишком. И все же следовало изо всех сил благодарить Бога. Во-первых, она не только выжила, но и вроде бы вполне оправилась. Во-вторых, она никому ничего не сказала. Ну это, по крайней мере, можно было предвидеть. По сравнению с Кристи добрая дитя Красная Шапочка могла показаться кровожадным Серым Волков. В любом случае, это существенно облегчило положение. Бобби Стэнсфилд вряд ли способен понять потребности женщины и необходимость их удовлетворения.

Снова и снова Джо Энн пыталась понять, какие же причины толкнули дочь на роковой поступок, несмотря на то, что разбираться в мыслях других людей было явно не ее коньком. Кристи была немногословна и в клинике, и позже дома. Она попыталась изобразить попытку самоубийства как «страшную ошибку», чрезмерную реакцию на увиденное. Она готова была все простить и даже пообещала не создавать сложностей для Джо Энн. «Не беспокойся, мама. Я не скажу отцу. Но, пожалуйста, пожалуйста, пообещай мне, что больше никогда не будешь изменять ему». Слова недорого стоят. Джо Энн пообещала. «Клянусь, дорогая. Клянусь тебе моей жизнью».

А можно ли эту небольшую вылазку рассматривать как супружескую неверность?

Дикость места требовала принятия мер предосторожности. Джо Энн спрятала в багажник все, что могло раскрыть ее имя. Платиновую кредитную карточку «Америкэн Экспресс», карточку «Клуба юно», выпущенную «Чейз Манхэттен», чековые книжки, водительские права. Шантаж сейчас будет ей совсем уж некстати. Она припрятала также драгоценности; инкрустированный бриллиантовый браслет от Ван Клифа, брошку в виде подковы, приносящей счастье, с бриллиантом и рубином, бриллиантовые сережки-капельки.

Она посмотрелась в зеркало заднего вида. Черт! Почти забыла. Два украшенных бриллиантами гребня из Слоновой кости от Картье. Они стали бы сигналом опасности для большинства обитателей этой части Южного Дикси. Она нетерпеливо вынула их из прически и засунула без особых церемоний в бардачок, распустив волосы свободно по плечами – словно символ освобождения от оков, погружения в забытье.

Джо Энн абсолютно не представляла, как и где она может получить желаемое, но она точно знала, чего хочет. Ей хотелось самого что ни есть низменного. Какую-нибудь грязную черную девку с задворок. Кого-то совсем неотесанного, не умеющего себя вести, без стыда, чтобы не было ничего, кроме готового ко всему тела.

Эта мысль распаляла ее. Тропинки памяти были теперь почти непроходимы из-за скрывавших их зарослей, но замысел задевал чувственные струны души. Джо Энн, которая раньше торговала этим, теперь впервые в жизни собирается стать покупательницей. Да, действительно прекрасная идея. Торговаться на какой-нибудь темной стоянке из-за цены на тело девушки. А потом, когда она отдаст деньги, испытать будоражащий всплеск чувств от сознания, что на какое-то время это тело перешло в ее собственность, и она вольна поступать с ним так, как ей заблагорассудится.

Она смутно представляла, куда направляется. Бар «Порт о'колл» выглядел вполне подходящим местом. Несколько раз «роллс-ройс» уже проносил ее мимо этого места по дороге через Норт-Дикси на приемы в Хоуб-Саунд, и она замечала рядом с ним стайку длинноногих чернокожих шлюх, разгуливавших по тротуару, дышавших жарким и влажным воздухом раннего вечера и зазывавших спешащих мимо потенциальных клиентов. Несколько рановато, но чем раньше возьмешься за дело, тем лучше его сделаешь, не правда ли?

Краска на вывеске бара знавала лучшие времена, да, очевидно, и сам бар тоже. Джо Энн проехала мимо, отметив, что дверь открыта, а внутри горит зеленоватый свет и какой-то силуэт склонился над игральным автоматом. Она глубоко втянула в себя воздух. Господи, да как у нее хватит смелости войти в подобное место, не говоря уже о том, чтобы провернуть там сделку?

Не обращая внимания на гудки двух разгневанных мотоциклистов, она развернулась и направилась назад, навстречу опасности, словно бабочка, летящая на огонь. Навстречу опасности и в надежде на безумное наслаждение.

Она резко крутанула руль и умело парковала свой большой «мерседес» на поросшей травой стоянке. Они бросились ей в глаза сразу же. Их было трое. Они болтали, прислонившись к стене с облупившейся краской. Одежда сказала о них почти все, ленивые, блуждающие глаза договорили остальное. Две, те что справа, уже перешли самую последнюю черту – грязные, заезженные клячи, потрепанные и истоптанные «веселой» жизнью.

Ленивые мозги, обвисшие задницы, потухшие глаза и линялые джинсы.

Зато третья девушка – это было что-то. Джо Энн разглядела все в тот же миг, как остановилась. Совсем юная. Пятнадцать лет. Может, чуть постарше. Все было на виду и вызывало восхищение своей упругостью. Подтянутый зад венчал длинные угловатые ноги, а грудь, словно насмехаясь над гравитацией, составляла острый угол с худеньким торсом, она была словно живым приговором вислым формам ее старших товарок. Лицо было живым – дерзким и подвижным, в больших карих глазах совсем не чувствовалось пресыщенности, – оно говорило о готовности к приключениям, которые обещала жизнь вблизи бара «Порт о'колл». Волосы девушка безжалостно выпрямила и зачесала назад, чтобы выглядеть лет на двадцать, но тело и все повадки выдавали ее. На ней была юбка, больше смахивающая на широкий пояс, никакие чулки не скрывали гладкой шоколадной кожи ног, обутых в белые, по щиколотку, сапожки, на длинном ремне через плечо висела черная пластиковая сумка. Поперек ее футболки было изображено слово «ВСЕ», колеблемое высоко вздымающейся грудью. Когда она небрежно повернулась, чтобы посмотреть, кто подъехал на шикарном кабриолете, Джо Энн увидела на спине надпись «Что угодно» (anything – все, что угодно). Джо Энн громко рассмеялась.

Вспышка любопытства в глазах при появлении дорогой машины не совсем погасла, когда они засекли водителя. Если, однако, судить по потухшим взорам двух других девиц, то у них появление Джо Энн. вызвало примерно такой же интерес, какой вызывает труп выловленного из Гудзона утопленника у нью-йоркского полицейского.

Джо Энн была в полутора метрах от троицы. Ей даже не нужно было выходить из машины.

– Привет, – сказала она.

Старые шлюхи даже не моргнули… и не ответили. Последовав примеру «старших», «первокурсница» тоже не откликнулась. Но взгляд ее сказал о многом.

– Скажите, не могли бы вы мне помочь? Джо Энн не была обескуражена. Картина была ей знакома. И она обещала многое.

– И как же мы можем чем-нибудь помочь такой богатой белой дамочке, как вы, милая? Что-нибудь потеряли?

Это подала голос стоявшая справа туша в парике, продемонстрировав гнилые зубы и наверняка столь же гнилой запах изо рта. «Первокурсница» продолжала смотреть, ее полные губы приняли несколько озадаченное выражение, большой палец она беспечно засунула за свой пояс-юбку.

– Ну, я думала, вы сумеете мне помочь потратить немного денег.

Джо Энн постаралась, чтобы ее голос звучал завлекающе. Это оказалось нетрудно. Ладони ее уже были влажными. Остальные части тела тоже быстро приходили в соответствующее состояние.

В двух парах глаз уже забрезжили первые признаки понимания. В юных глазах было удивление.

Вступившие в разговор засмеялись, и смех этот не был приятным. Очевидно, именно таким он и был задуман.

– Не в том месте ищете «цыпочек», милая. И даже не в том штате. Вам уж лучше отправиться в Нью-Йорк, или Лос-Анджелес, или в какую-нибудь из этих грязных дыр, где занимаются всякими такими пакостями.

Джо Энн неотрывно и настойчиво смотрела на ту, которую желала, не обращая внимания на отповедь старой помойки. Наконец до девушки все дошло, и радость быстро вытеснила удивление с ее юного лица.

– Мне надо потратить три сотни долларов, – поспешила объяснить Джо Энн, пока противная сторона не успела уйти в глухую защиту.

Так, удачно. Теперь она завладела их вниманием. Как она и думала, три сотни намного, намного превышали прейскуранты этого рынка, и деньги оказались доходчивее слов.

Выступавшая в роли спикера представительница троицы явно дрогнула. Когда она вновь заговорила, в голосе ее звучали досада и разочарование. В этой глухой местности не стоит устраивать лесбийских игрищ, если хочешь сохранить здоровье. Мужики, которые за тобой присматривают, не понимают таких вещей. Так можно и без зубов остаться. Но три сотни долларов? Боже, этой «курочке», должно быть, сильно приспичило.

– Отъезжай, милая. Нам не нужны твои вонючие доллары, – выдавила она из себя в конце концов.

– Эй, минутку.

«Сработало, как часы», – подумала Джо Энн. Это наконец заговорила та, на которую она нацеливалась.

– А что вы хотите за три сотни долларов? Девочка хотела получить ответ на свой вопрос. Насчет денег она поняла, но понятия не имела, чего от нее ждут взамен. Поцелуя? Чего-нибудь еще?

– Мы договоримся по дороге. Получишь деньги без обмана.

– Послушай, Мона, не связывайся. Ты просто еще неопытная, милая. Твоему это не понравится. Клайв, он не любит таких вещей. Наживешь себе кучу неприятностей. Правда ведь, Сьюзи?

Сьюзи, не привыкшая к роли судьи и, вполне очевидно, немногословная, энергично закивала головой в знак согласия.

Две побитые собаки объединились. Продавать себя женщинам не принято. Это почти то же самое, что перейти в католичество в протестантской Англии или надеть ботинки на толстой подошве на коктейль на яхте. И Клайв, кем бы он ни был, разделял точку зрения, что такое поведение определенно противоречит правилам хорошего тона. Джо Энн про себя рассмеялась. В этом перевернутом с ног на голову мире совсем другие правила, но какими бы они ни были, считается, что их все-таки надо придерживаться.

Теперь Джо Энн уже обращалась прямо к этой шикарной девчонке. Она уже была на полпути к цели. На полпути к воротам рая.

– Слушай. Давай запрыгивай сюда, и мы все обсудим, ты и я. Получишь полсотни, если только меня выслушаешь. От этого вреда не будет.

Девушка довольно засмеялась, смех ее был глубоким, грудным, в нем звучали теплота и радость. Жизнь все еще забавляла, ее. Она пока была для этого достаточно молода. И у нее еще хватало ребячества рискнуть и презреть пока неосознанную опасность, потому что опасность эта была где-то в будущем.

Она не колебалась, и даже не оглянулась на своих подруг, они вольны были давать любые советы, она уже заключила неписаный контракт, сделав шаг к открытой дверце машины Джо Энн.

Как только ее шикарная задница плюхнулась на обтянутое белой кожей сиденье автомобиля, все лицемерие юбки-пояса сошло на нет. Джо Энн открылись целые акры длинного черного бедра и аляповато-розовые трусики. Еще она вдохнула аромат дешевых духов, которые перебивал другой, тонкий, опьяняющий, значительно более сильный, сводящий с ума аромат разгоряченной девчонки.

Джо Энн не теряла времени. Моторы внутри нее уже вовсю работали. Она добавила газа автомобильному двигателю и вылетела со стоянки, прежде чем кто-либо из участников сделки мог передумать.

На шоссе она повернулась и посмотрела на свой улов, а рука ее, словно притянутая магнитом, потянулась к гладкой коже открывшегося бедра. Она провела языком по своим пересохшим губам и судорожно сглотнула, ощутив под рукой волнующее тепло. Когда она открыла рот, голос ее дрожал от предвкушаемого удовольствия.

– Куда теперь?

Крупные полные губы надулись в ответ.

– Раньше я никогда не делала этого.

Джо Энн попыталась изобразить подбадривающую улыбку. Ей приходилось слышать все это раньше. Слова тогда были более изысканными, но смысл их тот же. Ответ ее был обычным.

– Доверься мне. Узнаешь целый новый мир. Чернокожей девочке понравились слова про новый вир, но ей хотелось услышать кое-что еще.

– У вас деньги при себе?

Джо Энн печально улыбнулась. Чуть не забыла. Это ведь не просто прогулка. Это сделка. Не те ли самые чувства охватывают сейчас девушку, какие когда-то испытывала она сама во время своих похождений по бесконечным гостиничным номерам? А чувствовали ли те мужики то, что она ощущает сейчас? Легкое разочарование от того, что все это не только из любви к самому процессу. Потом она засмеялась. Нет, на самом деле все просто. Она сняла себе тело на время. На час или около того она его владелица. И не надо думать ни о каком обольщении. Доллары делают все это ненужной чепухой.

– Возьми три сотни из сумочки и показывай, куда ехать.

В голосе ее появились прежде отсутствовавшие резкие нотки. «Я желаю поскорее начать представление», – говорил ее тон.

– Кстати, сколько тебе лет? Скажи правду. Это все равно не имеет значения.

В живых карих глазах появилась настороженность, но при прикосновении длинных шоколадного цвета пальцев к трем сотенным купюрам все опасения словно ветром сдуло.

– Четырнадцать, – сказала она и чуть отодвинулась от касающейся ее руки Джо Энн. – А что, слишком молода?

Вопрос был вызывающим, даже дерзким. Но она будет самой юной из всех. Почти аж на три года. Это мелочь, но приятная. Четырнадцать лет, чернокожая и, по крайней мере, в том, что касается женщин, девственница. Какого черта подобная идея не приходила ей раньше?

– Правее у следующего светофора и поворачивайте налево на стоянку. У меня номер в мотеле «Си грасс».

Джо Энн сделала, как ей было сказано, при повороте с сожалением убрав руку с такого удобного бедра.

Молча поднялись они по ступенькам в захудалый мотель. Джо Энн уже представляла себе, каким окажется номер. Он будет точной копией миллиона подобных номеров по всей Америке: пластиковая мебель, пятна от потушенных сигарет, «дакрон», искусственный шелк или какая-нибудь другая синтетическая ткань, которых сейчас так много. Наверняка кто-то чистил обувь о занавески, в ванной желтые разводы, вместо телевизора какой-то монстр со скрипящей ручкой, переключающей только четыре программы, тощая поролоновая подушка, покосившийся торшер. Но прямо перед ней поднималась вверх по лестнице крепкая, тугая задница, которую она только что наняла. Это было более чем достаточно для того, чтобы сердце бешено забилось, а в животе заурчало.

Комната оправдала ее ожидания. Ничто в ней не претендовало хоть на какое-то эстетическое достоинство. Абсолютно ничто. Начиная от зазубренной жестяной урны с белым пластиковым контейнером внутри до зеркала в розовой пластмассовой раме, в котором отражалось все, что могло произойти на единственной в номере кровати.

Однако убогость интерьера точно подчеркивала привлекательность наикрасивейшей в этой комнате вещи. Девчушка-проститутка бросила свою пластиковую сумку на кровать и попыталась изобразить из себя хозяйку положения. Повернувшись лицом к клиентке, она постаралась придать своему голосу деловой тон.

– Хорошо. Так как вы желаете все проделать?

По правде говоря, она совсем и не представляла, что от нее требуется.

– Всеми известными способами, – просто ответила Джо Энн. – Но начнем мы прямо так. Стоя.

Она сделала три шага, отделявшие ее от девушки.

– Стой совершенно тихо. Не двигайся. Девушка смотрела на Джо Энн. В ее глазах была неуверенность, но в то же время и интерес, а в глубине просматривалась даже какая-то зачарованность. Она казалась словно бы загипнотизированной – все ее воля куда-то исчезла, и она готовилась покориться, полностью отдаться во власть Джо Энн.

Не отводя взгляда от глаз чернокожей девчонки, Джо Энн потянулась вниз и осторожно подняла ее юбку. Только когда трусики полностью обнажились, опустила она глаза, чтобы насладиться тем, что открыла для взора.

Она с испугом, едва не ахнув, выдохнула при виде того, что перед ней предстало. Розовые, почти прозрачные трусики были на добрый размер маловаты. Они выглядели так, словно их обрызгали краской из пульверизатора, напряженный девический лобок возбужденно натягивал тонкую материю. Две полоски уходили назад и плотно облегали восхитительные коричневые ягодицы, а третья полоска ткани ныряла в глубину и скрывалась там; где находилась безгранично влекущая тайна, затаившаяся среди крепкой плоти бедер.

Пальцы Джо Энн нащупали тугую резинку и медленно, сантиметр за сантиметром, стянули трусы.

Потом Джо Энн опустилась на колени, и лицо ее оказалось на одном уровне с целью ее желаний. Она почувствовала, как жаркая волна коснулась ее щек. Эта девочка еще слишком молода, чтобы вести свою игру. Ключ зажигания внутри нее уже повернут. Мотор заработал. Джо Энн ощущала это, улавливала по запаху.

– Просто расслабься, милая, – промурлыкала она скорее себе самой, чем девушке, с которой собиралась заняться любовью.

Трусов теперь не было. Они были спущены на крутые бедра и бесстыдно висели на них, касаясь подбородка Джо Энн, в то время как глаза ее наслаждались открывшимся там, где они только что были, зрелищем. Розовые губы были рядом с ее губами, возбуждающий запах проникал ей прямо в ноздри, теплое естество юной девушки просто просилось к ней, трепетало в предвкушении прикосновения ее жаждущего рта.

Джо Энн услышала стон у себя над головой – партнерша разрешала ей двинуться дальше. Какую-то божественную секунду она колебалась, стремясь насладиться каплей предчувствия наслаждений. Потом наклонилась вперед.

Джо Энн не слышала, как открылась дверь. Едва губы ее нежно притронулись к розовым губкам, она сразу ощутила панический страх. За прикосновением рта к скользкой влажности последовал яростный окрик:

– Негодная девчонка! Что ты делаешь? Что ты делаешь, негодная?

Резкий, со всего размаха удар попал Джо Энн в левую часть лица. Такой сильный, что у нее искры посыпались из глаз, а в ушах зазвенело. Она отлетела в сторону и врезалась в спинку кровати.

Ее едва не состоявшаяся любовница, скованная спущенными розовыми трусиками, замерла неподвижно, ее недавно красивое лицо исказила гримаса животного ужаса. В дверях громадой возвышались сто девяносто фунтов мускулистой чернокожей ненависти, с отвращением в глазах и нацеленным на убийство сердцем.

– Клайв, я не хотела ничего плохого. Клайв… Каким-то образом и девушка, и женщина, обе поняли, что если Клайва заставить заговорить, то все уладится. Однако Клайв уже все сказал. Он видел нечто для себя ужасное, и пустота его безумных, одурманенных наркотиками глаз кричала, что он считает это предательством со стороны его девушки. Она предала его. Не с мужиками, они не в счет. Они приносят деньги. Его деньги. Но с белой шлюхой! С какой-то белой дрянью. С дешевой белой потаскухой. С какой-то никудышней извращенкой.

Нож с выдвижным лезвием уже блеснул в его руке. «Боже правый! Это же сутенер. Тот, которого зовут Клайв». В его бешеных, остекленевших глазах Джо Энн прочла, что сейчас произойдет. Он причинит ей боль. Возмездие настигнет ее. В конце концов пришла расплата за все эти долгие, долгие годы. Она видела только боль, боль и ее жуткие, непоправимые последствия. Она будет изуродована. Прислонившись к ножке кровати, она наблюдала за участниками драмы. Их было трое, включая ее, встретившихся на краткий миг на подмостках.

Она была в буквальном смысле слова вне себя, горящая от вожделения, растворенная во времени и пространстве, неприкрытым ужасом. Как предотвратить то, что должно случиться? Одно разумное слово, точный жест – и этот кошмарный спектакль прекратится. Она откинется на кровати и будет смеяться, страх испарится, все успокоятся, а происходящее сведется к шутке. И правда, все очень смешно. Страшно, но смешно. Но, позволяя себе на что-то надеяться, Джо Энн одновременно знала, что надежда эта безосновательна. Рожденной жаждой жизни, надежде этой суждено было погибнуть в пустыне смерти.

Клайв шагнул к ней, приставил нож к животу, собрав в складки тончайший шелк ее блузки; исходившая от него ярость волной накатилась на Джо Энн.

Она пошевелила шершавым, пересохшим языком, пытаясь протестовать.

– Нет, – прошептала Джо Энн.

– Да, – был ответ.

Джо Энн набралась смелости и взглянула вниз на стиснутые пальцы. Она увидела, как напряглись мышцы его сильной руки, и внутри у нее похолодело. По позвоночнику вверх и вниз пробежали ледяные пальцы смерти. Джо Энн замерла, словно неподвижность могла принести ей спасение.

Как ягненок, предназначенный для заклания, она посмотрела в глаза человека, державшего нож. В них был холод зимних снегов и мертвенная темень ночного леса. В это мгновение бытия между ними возникла общность, близость обреченных, чьи души соприкоснулись у края пропасти.

Напрасно Джо Энн пыталась найти отклик в его пустых глазах. Они ничего не выражали. Там, внутри, ничего не было.

В ее смятенном сознании одна безумная мысль наталкивалась на другую, мысли нагромождались друг на друга в поисках выхода. Эти мысли были словно обрывки, куски чего-то целого, и, сложив эту головоломку, она могла спасти свою жизнь. Улицы Нью-Йорка, гонка и борьба, головы сильных этого мира у нее на коленях.

Голова бедного Питера в кровавом облаке, жена сенатора, такая спокойная и элегантная у трибуны. Простая еда и еда изысканная, дешевые и дорогие трюки – и всегда, везде звучит этот музыкальный фон, вкрадчивое пение струн секса, тех самых, что звучали несколько минут назад.

Ей, надо сказать, повезло, что все ее мысли перепутались. В благословенной дымке нереальности она и не почувствует боли. От этого все-таки легче. Боль придет потом. Но для приличия ей все же следовало бы закричать. В подобной ситуации любой порядочный человек поступил бы именно так.

И Джо Энн Стэнсфилд принялась вяло, без всякого воодушевления кричать, а нож тем временем превратился в акулий плавник. Он поплыл на север. Медленно, без усилий разрезая спокойную морскую гладь внизу ее живота. За ним тянулась аккуратная красная линия, сначала тонкая и четкая, потом неровная и расплывающаяся, как расплывается кильватерный след. Плавник подплывает прямо к ее лицу, пройдет меж двух холмов ее груди, вдоль точеной шеи, у выступающего мыса подбородка. Тогда она наконец сможет немного отдохнуть от издаваемого кем-то ужасного шума. Но покой наступал даже быстрее, чем она ожидала. Чудесное царство сна. А что еще девушке нужно в конце слишком уж долгой жизни. И, ощущая слабое удивление из-за легкости происходящего, Джо Энн оставила этот мир, грациозно нырнув в небытие.