Палм-бич

Глава 8

До того как клонящееся к горизонту солнце отправится на покой, оставалось всего лишь десять минут, и Бобби Стэнсфилд, сидевший за штурвалом двухмоторого самолета «Бичкрафт Бэрон», волновался. У него не было времени любоваться колдовской красотой аквамаринового моря, освещенного солнечными лучами между островками Бекия и Сент-Винсент и, тем более, высматривать и определять, кому принадлежат импозантные дома, которые, подобно жемчужинам, вкраплялись в роскошный ландшафт острова, расстилавшегося внизу.

Мысли его были заняты лишь тем, что взлетно-посадочная полоса на острове Мюстик не оборудована осветительными приборами и что ему надо сесть до наступления темноты. Проклятие. Времени в обрез. Бобби нагнулся, чтобы отрегулировать триммер, вдавил дроссель и повернул рычаг влево, делая вираж. При посадке будет всего лишь один шанс. Какого черта они не остались на Барбадосе? Сейчас потягивали бы пунши на Сэндилейн, а не играли в кости со смертью, притаившейся в бездне Карибского моря. А все эта «Пан-Америкэн» с ее чертовым расписанием: рейс из Майами предусматривал минимум времени для посадки на Мюстике до наступления темноты. Это всегда было рискованно, однако нынешний полет был на грани риска.

Сидя рядом с Бобби, Лайза ощущала напряжение, но не понимала, чем оно вызвано. Бобби вел себя спокойно все сорок пять минут после того, как они вылетели из аэропорта «Грэнтли Адаме» на Барбадосе. Пару раз он заговорил, обращая ее внимание на рисунок облаков или на косяк летающих рыб, резвящихся в теплом голубом океане, расстилающемся внизу, однако слишком часто посматривал на часы, и время от времени бронзовую кожу на его лбу прорезала озабоченная складка. Лайза пребывала в совершенно безмятежном состоянии. В руках Бобби Стэнсфилда были штурвал – и ее жизнь. Ее это вполне устраивало. И если Господь в мудрости своей решил призвать их к себе здесь и сейчас, то разве это страшно – умереть в объятиях мужчины, к которому она испытывала такую любовь, о которой никогда раньше и мечтать не смела. В последние недели во Флориде стояли рекордная жара и небывалая доселе влажность; они с Бобби не прилагали усилий для того, чтобы найти прохладу. С первого потрясающего опыта любви в кабинке Стэнсфилда и до головокружительного плавания на катере вдоль Гольфстрима накануне ночью их тела раздували угли флоридской печи, пот сливался в единый поток, а души сталкивались в пелене восторга. Даже сейчас Лайзе казалось, что ее тело трепещет, словно натянутая бельевая веревка на сильном ветру. Она была вся в напряжении, вибрируя, как тугая струна, от сознания того, что ее любимый рядом. Она находилась в вызывающем сплошной восторг волшебном, захватывающем путешествии и молила Бога, чтобы оно никогда не кончилось.

В довершение всего Бобби пригласил ее на Мюстик – изысканнейший в мире частный остров. И остановятся они не в каком-то там отеле. Это было невероятно, почти что совершенно непостижимо, но Лайзе предстояло жить у принцессы Маргарет, сестры королевы Англии, – в ее собственном доме. Лайза знала, что Стэнсфилды крутятся среди богачей и знаменитостей, что они сами богаты и знамениты, но уж это было слишком. И тем не менее, она не волновалась. Она была столь далека от светских игр, что не имела возможности выработать в себе страх перед игроками. Для нее иностранные королевские особы существовали в ином измерении и, подобно экзотическим животным, вызывали не столько опасения, сколько любопытство.

Чтобы она не нервничала, Бобби все упростил. – Когда ты ее узнаешь поближе, то поймешь, что она не так плоха. Боюсь, что больше ей по нраву развлекать молодых людей, а не таких красивых девушек, как ты. Ужин нам будет стоить песни в исполнении принцессы Маргарет, однако это замечательный дом, а для меня, к тому же, блестящая возможность встретиться с Марком Хейверсом. Я получаю такие приглашения время от времени. Все мы их получаем. Главное заключается в том, что она просто не выносит одиночества, поэтому, если дом пустеет, она тут же звонит и просит прийти на выручку, и мы все собираемся там. А поскольку я под боком, во Флориде, то, значит, мне звонят первому! Во всяком случае, там будет забавно. Довольно познавательно. А Хейверс как раз сейчас в Англии пошел в гору.

Это, как выяснилось, был важный фактор. Марк Хейверс, белокурый, язвительный, оказался восходящей звездой консервативной партии Великобритании и большим любимцем премьер-министра Маргарет Тэтчер. Он много лет дружил с принцессой и выступал в качестве друга дома. Это давало ему и Бобби важный шанс для встреч друг с другом. Если бы мечты этих двух мужчин когда-нибудь исполнились, то они бы встречались совсем при иных обстоятельствах. Дружба, скрепленная здесь, пригодилась бы каждому позднее.

Однако, с точки зрения Лайзы, в бочку с медом попала и ложка дегтя.

Позади Лайзы и Бобби, положив ноги на соседнее кресло, сидела Джо Энн Дьюк.

Лайза не совсем понимала, зачем пригласили Джо Энн, однако она была достаточно невинна и слишком любила Бобби, чтобы подвергать сомнению его мотивы. Вообще-то все было вполне объяснимо. Позвонив Бобби, чтобы он приехал рассеять ее одиночество, принцесса попросила его захватить с собой как можно больше людей. Джо Энн оказалась явно подходящей кандидатурой, поскольку Бобби сочувствовал тому горю, которое, как он полагал, она переживала, и генетически тянулся к состояниям вроде того, которым владела она. В довершении к этому, Джо Энн дружила с Лайзой, и обе были чокнуты на физических упражнениях.

Хотя вид у Джо Энн был безмятежный, на самом деле она напряженно размышляла, лихорадочно строя в уме схемы захвата своей жертвы. Это приглашение стало лишним подарком судьбы, а все остальное прекрасно легло на свои места: гроб Питера – в мягкую землю на кладбище, его фантастическое состояние – ей на колени, его опасное досье – в ее камин.

Оставалась лишь одна досадная неувязка. Джо Энн бесило, что она сама тому виной, хотя, даже обладая даром пророчества, трудно было предвидеть подобную катастрофу. Бобби Стэнсфилд и Лайза трахались, как полоумные, и опытный глаз Джо Энн подсказывал ей, что это далеко не обычный романчик. В конце концов, она готовила Лайзу для себя. Территориальных претензий к Бобби у нее не было. Во всяком случае, пока супруг желал, чтобы она оставалась его женой. Однако теперь все резко поменялось. Кусочки Питера Дьюка еще служили кормом для рыб возле пляжа Норт-Энда. В результате в ее прицеле оказалась такая великолепная мишень, как Бобби Стэнсфилд. Она должна получить его любым путем. Необходимо заставить его взглянуть на вещи ее глазами. В конце концов, политикам необходимы две вещи – деньги и положение, а она располагала и тем, и другим в избытке. К счастью, честолюбие растворено в жилах Бобби Стэнсфилда. Он запрограммирован хотеть, желать, хватать все, что могло бы вынести его наверх. Джо Энн намеревалась стать таким объектом. Разумеется, его следует просветить насчет Лайзы Старр. Ему надо осознать, что она собой представляет. Проходящий пароходик глубокой ночью. Не больше и не меньше. Для Джо Энн Лайза была ничтожеством. Деревенщина с телом ангела, которую можно будет выбросить, как поломанную куклу, когда они с Бобби двинутся навстречу своей судьбе в Белый дом. При этой будоражащей мысли Джо Энн вытянула вперед длинные ноги и откинулась в удобном кресле.

Когда Бобби стал выравнивать «Бичкрафт» для посадки, борясь с поднимающимися от земли потоками теплого воздуха, самолет начал дергаться и упрямиться. При ударе колес о тармаковое покрытие Бобби почувствовал, что солнце скользнуло за горизонт и начали – сгущаться сумерки. Он успел совершить посадку в последнюю секунду.

Бобби вырулил машину к покрытому тростником домику, который использовался в качестве здания таможенной и иммиграционной служб. Как только он выключил двигатели и распахнул дверцу, к нему направился для приветствия высокий, застенчивого вида симпатичный мужчина.

– Привет, Бобби. Добро пожаловать на Мюстик.

Его английский акцент был определенно самого высокого качества.

– Еле успел. Знаешь, вам необходимо оборудовать ВПП осветительными приборами, Брайан.

– Боюсь, местные жители будут против. Они боятся, что не смогут спать по ночам.

Бобби ухмыльнулся. Чертовы местные жители. Он только что пережил неприятные полчаса.

Бобби представил Лайзу и Джо Энн, которые выбрались на тармак.

Потягивая подаваемый, по традиции, прибывающим на Мюстик гостям напиток – белоснежный коктейль с плавающим на поверхности не менее белым цветком гибискуса, Бобби пытался болтовней подавить раздражение.

– Эти белые гибискусы редки, Брайан. Как вы, англичане, любите утонченные вещи. Белое на белом.

– Зато эффект вовсе не утонченный – белый ром, темный ром, банановый ликер – все здесь.

– Отлично, – сказал Бобби, прерывая его. – Пора в дорогу. Я бы помылся под душем, и, клянусь, девушки не отказались бы тоже.

Они забрались в красный «джип», багаж погрузили в другой, и кавалькада тронулась в сгущающиеся сумерки. Дорога оказалась невероятно ухабистой.

– Я вижу, что у местной компании руки так и не дошли до тармака, – заметил Бобби.

– Это действенное средство для ограничения скорости, и европейцы не возражают. Наверно, потому что привыкли.

Бобби сменил тему.

– Хейверсы приехали?

– Да, они прибыли вчера утром. ПМ в отличной форме. Патрик Личфилд приехал с целой компанией, поэтому на вашей стороне острова будет шумно. У Патрика на пару недель остановились Мик Джаггер и Джерри. Ты же знаешь, что Мик собирается здесь строиться.

Джо Энн навострила уши при упоминании о рок-звезде. Для Лайзы Джаггер представлял не больше интереса, чем Бинг Кросби, но поколение Джо Энн впитало музыку «Стоунз» с молоком матери.

– Как ему удалось вложить сюда капитал?

– Довольно интересная история, – сказал Брайан. – Когда он разводился с Бианкой, то на каком-то этапе выяснилось, что ему придется платить огромные алименты. Бианка наняла этого Митчелсона. А деловой консультант Мика, которого зовут Принс Левенштейн, дружил с Колином Теннантом, когда-то владевшим этим островом, и они устроили Мику вид на жительство на Сент-Винсенте ровно за десять дней. Это сэкономило ему чертову уйму денег. Согласно требованиям, для проживания здесь необходимо иметь дом, поэтому он приобрел участок на пляже возле л'Анскойбей и жил там в какой-то случайно подвернувшейся под руку халупе. А сейчас он строит фантастический дом в японском стиле с лужайкой для крокета.

Вглядываясь в темноту, они вдыхали ночные ароматы Карибского моря. Время от времени фары высвечивали какой-нибудь сарай, заставленный бульдозерами, семью аборигенов, шагающих по обочине дороги, заросли бугенвиллей. Это вовсе не походило на ухоженный рай, который предполагали увидеть Лайза и Джо Энн. Миллионы миль от Палм-Бич.

Затем совершенно неожиданно они въехали на крутой подъем, который вывел их на ровную дорогу с терявшимся по обе стороны от нее во тьме ландшафтом. Слева засверкали огнями громоздящиеся постройки, выкрашенные желтой краской, и среди них бросалось в глаза большое, похожее на пагоду строение, стоявшее точно сторожка для охраны той площадки, которую они пересекали. Прямо перед ними мерцали огни еще одного дома. Приземистые, построенные на одном уровне симметричные крылья здания обрамляли центральную террасу и передний двор.

Лайза увидела стены, покрытые штукатуркой цвета фламинго, жуков, пляшущих в потоках света, услышала тихие звуки оркестровой музыки. Так вот он какой. Дом принцессы Маргарет. Тот дом, где она будет жить следующие три или четыре дня. Господи!

Брайан Александер выключил двигатель.

– Вот и приехали.

– Что это значит? – спросила Джо Энн. Востребованность французского на улицах Бронкса была ограничена.

– «Прекрасные воды», – пришла на помощь Лайза. Черный слуга открыл дверь.

– Черт побери, как же мне к ней обращаться – принцесса? – озабоченно прошептала Лайза.

Бобби рассмеялся, когда их провели в гостиную, но ничего не ответил.

Лайза осмотрелась вокруг. Она ожидала совсем не этого. Не столько официально или величественно, сколько очаровательно. Плетеная мебель с соответствующими подушками, два кресла рамочной конструкции из нержавейки, примерно такие, как у них в Джефферсон-Уорд, письменный стол светлого дерева, на котором стояли на страже два ярких фарфоровых попугая. Стандартные лампы местного производства с абажурами из рафии и шаблонными коралловыми основаниями. В правой части комнаты располагался обеденный стол на восемь персон. Оранжевые свечи, торчащие из стеклянных канделябров, без сомнения, были подобраны специально под полотно с изображением оранжевой рыбы, выполненным далеко не мастерски. В остальном же вещи в комнате напоминали ей собственную комнату: множество потрепанных книг в мягких обложках на полке, гора аудиокассет, дешевенький и довольно древний черно-белый телевизор. Архитектура дома намного превосходила внутреннее убранство комнаты, начиная от бетонного пола с геометрическим орнаментом до белесого, обесцвеченного дерева на потолке. Однако истинное достоинство помещения явно заключалось в открывавшемся отсюда виде. Лайза глаз не могла отвести от залитого светом прожекторов бассейна, расположенного за высокими, как в театре, стеклянными дверями, – того самого, где принц Эндрю соблазнил Ку, или наоборот.

– Бобби, как я рада видеть тебя.

Голос был низким и гортанным от слишком большого числа выкуренных сигарет и, возможно, с намеком на некоторый недосып временами.

– Счастлив видеть вас, мэм.

Бобби склонился вперед, чтобы коснуться подставленной щеки. По разу с каждой стороны – в европейском стиле.

– А это две мои подруги. Джо Энн Дьюк и Лайза Старр.

Пока они пожимали друг другу руки, Лайза пыталась проанализировать свое первое впечатление. Миниатюрная, маленькая, явно – позволительно ли и подумать такое? – приземистая. Приветствуя гостей, принцесса Маргарет помахала длинным черепаховым мундштуком в левой руке.

– Да, мэм, ужасно приятно оказаться здесь. Мы еле успели сесть перед заходом солнца.

– Я рада. Мы все отправляемся на ужин к Патрику. У него полно гостей. Мик Джаггер со своей «дамой» и очаровательный Дэвид Боган. Не помню, ты с ним знаком? Хейверсы здесь, но они отдыхают. Мы довольно крепко закусили у Бейзила.

Лайза была подготовлена к распределению спальных мест. Спален было только четыре, и совместное проживание не состоящих в браке явно не приветствовалось. Ей пришлось поселиться с Джо Энн.

Она уже почувствовала прохладу в их отношениях. После обеда в Поло-клубе Джо Энн была менее дружелюбна. Она по-прежнему посещала спортивный зал, однако девичники в ресторанах прекратились, а в их разговорах появилась скованность, которой раньше не наблюдалось. Лайза была слишком занята, чтобы поразмыслить над этим. В конце концов, Джо Энн только что потеряла мужа, к тому же при самых страшных обстоятельствах, какие только можно было вообразить, а сама она была слишком сильно влюблена, чтобы вообще о чем-то волноваться. Крайне досадно, что Бобби пригласил Джо Энн тоже, но в то же время это так похоже на него – доброго, заботливого, с открытой душой.

– Черт, по-моему, она нас приткнула в комнатушку для прислуги, – сказала Джо Энн, раздраженным жестом отбрасывая волосы с глаз.

Лайза почувствовала резкий болезненный укол. Она так высоко и так быстро продвинулась в своей жизни, что подобные замечания действительно доставали ее. В ее прежнем мире работа прислуги не представлялась зазорной. Лайза всегда считала эту профессию замечательной, глядя на нее глазами матери. Вероятно, такие люди, как Джо Энн, а может быть, даже и Бобби, имели иной взгляд на вещи. Она ощутила себя почти что заговорщицей, парвеню, которая проникла в ряды аристократии по подложным рекомендациям. Это было нелепо и неестественно, однако впервые в жизни Лайза ощутила, что ей надо что-то скрывать, – странное и непривычное чувство стыда за то, чем раньше она гордилась. Неужели таков результат общения с этими людьми? Неужели это первый, едва заметный этап в кампании уничижения, которая наполнит ее тайными страхами, разрушит ее уверенность в себе, если она будет прилагать усилия казаться не тем, что она есть на самом деле? Ни в коем случае с ней, Лайзой Старр, такое не произойдет.

Лайза сделала большой глоток крепкого ромового пунша, который налил ей черный дворецкий, и направилась к ванной. Если здесь такие комнаты для прислуги, то она попросится сюда на работу. В доме, казалось, преобладал оранжевый цвет, который явно был любимым цветом принцессы Маргарет. Полотенце в ванной комнате, тем не менее, оказались болотно-зелеными. Лайза радостно воскликнула:

– О, Джо Энн, посмотри-ка! На полотенцах надпись:

«Королевская семья». Посмотри, вот тут. «Полотенце пляж Кэннон. Королевская семья». Наверное, это какой-то розыгрыш?

Она вбежала в комнату, вальсируя и размахивая находкой.

Джо Энн выстрелила с бедра.

– Право, Лайза, мне кажется, тебе необходимо постараться вести себя с достоинством. Я понимаю, что для тебя несколько необычно очутиться здесь среди всех нас, но это же не игра.

В голосе Джо Энн, возившейся с щипцами «Джип» для завивки волос, отчетливо прозвучали покровительственные нотки.

– Да иди ты, – кротко ответила Лайза и вышла. Спальня Бобби располагалась прямо напротив, через покрытую плиткой террасу, и в обеих комнатах двери вели на улицу. Лайза не постучалась.

Бобби был мокрым после душа, вокруг его бедер было небрежно обернуто полотенце. Лайза почувствовала, как от одного взгляда на него в ней вспыхнуло желание.

– Привет, сенатор, или, точнее, господин президент. Я решила, что вам после душа потребуется помощь.

Бобби улыбнулся своей ленивой, чарующей улыбкой. Он прижал палец к губам и указал на закрытую дверь в соседнюю комнату.

– Рядом хозяйские апартаменты, – прошептал он.

Как бы в подтверждение этого из ванны донеслись едва различимые звуки королевского баритона, поющего:

«Я пою-у-у-у под дождем, я пою-у-у-у под дождем. Какое чуде-е-е-сное чувство, мы сно-о-о-ва взросш…»

– Мне кажется, ей на самом-то деле хотелось бы выступать в ночном клубе, – произнес Бобби. – Да она, я считаю, в каком-то смысл и выступает.

Лайза улыбнулась, подойдя к нему. Ласково, но решительно она подтолкнула Бобби к кровати.

Марк Хейверс, чьи блестящие светлые волосы слегка ерошил ласковый ветерок с моря, убежденно отстаивал свою точку зрения. Для того чтобы подчеркнуть свои слова, он размахивал джином с тоником.

– Мне просто кажется, что несколько наивно верить в намерение русских властвовать над миром. История нас учит, что они страшно неуверенны в себе. Они так боятся агрессии, что выбрали нападение как лучший способ обороны. Бряцая оружием, мы бередим их чувство неуверенности и превращаем их в какого-то опасного зверя, загнанного в угол. Вторая область, где мнения наши обычно расходятся, – реальный масштаб угрозы, которую они представляют. Мы рассматриваем их как страну с очень серьезными проблемами – экономическими, политическими и военными. Им не очень везет в «третьем мире», и если они стремятся властвовать над миром, то это им не слишком удается.

Бобби откинулся в кресле и спокойно улыбнулся. – Что ж, в этом, конечно же, явно отражена нынешняя позиция европейцев, – произнес он, растягивая слова. – Я совершенно с ней не согласен, но ты выразил ее очень красноречиво.

Он был чудовищно вежлив, очарование Стэнсфилдов витало в пространстве, разделявшем этих двух мужчин, вступая в соревнование с силовым полем лосьона для волос «Ройал-яхт», которое окружало англичанина. Хейверс не понял, сказал ли Бобби ему комплимент или нет.

– Разумеется, обладая преимуществом рассматривать вопрос отсюда, из Нового Света, – продолжил Бобби, – мы считаем, что вы, европейцы, слегка зациклились на так называемых уроках истории. Я склонен согласиться с тем человеком, который сказал, что история – это треп. Ее можно толковать как угодно, как и статистику. Для среднего американца ваш так называемый диалог с русскими попахивает соглашательством. Вы вполне правомерно обеспокоены тем, чтобы Европа не превратилась в свалку ядерных отходов. Однако бесконечные переговоры с русскими могут оказаться не лучшим способом, чтобы избежать этой опасности.

– Лучше ля-ля, чем пух-пух. Бобби наклонился вперед и вперился своими голубыми глазами в глаза англичанина.

– Иногда ля-ля быстрее всего и приводит к пух-пух. В качестве примера уроков истории, которые вы так обожаете, не припомним ли Мюнхен? Переговоры с Гитлером едва не привели «к миру в наше время». Он воспринял это как проявление слабости и начал наращивать свою военную машину.

Благодушная улыбка, которая играла на губах Хейверса мгновенно исчезла. Этот не из слабохарактерных. Он стоит на довольно упрощенных позициях американских правых по отношению к России, но он, несомненно, умеет отстаивать свою точку зрения. Мюнхен всегда был уязвимым местом английских консерваторов. Это был далеко не лучший их час.

Хейверс перескочил на второй вопрос.

– Но нам ваша позиция кажется несколько слишком неуравновешенной. У России просто нет ресурсов, чтобы управлять миром, и если оглянуться на последние сорок лет, то мы увидим, что фактически их границы остались неизменными, за исключением Афганистана.

Бобби не смог сдержаться. Сидящий в нем политик изобразил чарующую улыбку, чтобы сгладить жестокость слов, которые он собирался произнести.

– По-моему, у вас, европейцев, имеются все основания быть благодарными нам за так называемую неуравновешенность и, может быть, даже за так называемую наивность. Ты совершенно прав, когда говоришь, что русские пока что не добились успеха. Позволь объяснить из-за чего: из-за полумиллиона наших солдат, размещенных в Европе, и из-за нашего ядерного зонтика, под которым укрылись ваши граждане. И вот что я еще скажу. Оборона оплачивается долларами налогоплательщиков в то время, когда в результате дефицита бюджета растут высокие процентные ставки и массовая безработица. Труднее всего мне объяснить своим избирателям, почему они должны платить деньги, чтобы защищать целую кучу иностранцев, которые выходят на демонстрации против наших ракет, поливают нас грязью в своих газетах и отказываются делать разумный вклад в собственную оборону.

Хейверс залпом выпил свой коктейль.

Видя, какой эффект произвели его слова, Бобби поспешил загладить свою резкость.

– Разумеется, ты знаешь, и я знаю, что ваши интересы – это наши интересы. Я просто хочу, чтобы ты получил представление об общественном мнении в моей стране. Как тебе известно, я категорически выступал против угрозы сената вывести наши войска из Европы, если европейцы не увеличат свои расходы на оборону. Я понимаю даже, что в этом вопросе на Англии вины нет. Я большой поклонник вашего премьер-министра – американцы знают, что она не заигрывает с коммунизмом, что она видит опасность.

Завершив свою речь этим неискренним комплиментом, Бобби пролил бальзам на чувства, которые могли быть оскорблены. Это была полезная беседа, поскольку всегда так же важно довести свои взгляды до сведения собеседника, как и выслушать другого человека. Премьер-министру Тэтчер будет доложено об этом обмене мнениями. Бобби надеялся, что в докладе его отметят как человека, исповедующего правые взгляды не только от души, но и умом проникшегося ими.

Дебаты прервал голос принцессы Маргарет. Появившись в проеме стеклянных дверей, она крикнула в сторону покрытой камышом застекленной террасы возле бассейна, где сидели два политика:

– Мужчины, собирайтесь. Мы опоздаем на ужин.

Ужин, по мнению Лайзы, был неудачным, и в этом были повинны почти что все. Например, Джо Энн быстро превращалась во «Враждебную Державу номер один». Она сидела справа от Бобби и в течение всего ужина атаковала его, словно осиный рой. Ее беспокойные пальцы не оставляли Бобби ни на секунду. Хохоча над каждым его замечанием, Джо Энн постоянно тянулась к нему, чтобы прикоснуться, погладить запястье, с энтузиазмом ухватить за руку, чтобы заострить на чем-то внимание, и по крайней мере в одном совершенно ошеломительном случае она позволила себе быстренько потрогать кончиками пальцев его затылок. Лайзе она представлялась столь же безобидной, как лиса в курятнике, и почти столь же желанной. Сначала она просто глазам своим не верила. Это оказалось совершенно неожиданным. Однако по мере того, как развязный флирт становился все более и более откровенным, Лайза в душе подивилась своей наивности. Было ясно, что Джо Энн заранее все тщательно продумала. Супруг еще не успел остыть в гробу, а она уже вовсю подыскивала ему замену. Во всем этом была железная логика. Бобби Стэнсфилд представлял собой самую подходящую кандидатуру в мире. Для женщины вроде Джо Энн он был пределом мечтаний.

Все это напрочь лишило аппетита Лайзу, которую снедало незнакомое чувство ревности. Бобби принадлежал ей, он принадлежит ей. Однако с того места, на котором сидела Лайза, все выглядело иначе. Джо Энн Дьюк обрела способность обращать ее кровь в лед. Джо Энн Дьюк, чьи губы привели Лайзу на грань сексуального экстаза в кипящих водах джакузи. Джо Энн Дьюк, с ее прекрасным телом, с богатством царя Мидаса, аристократическим именем. Трудно было представить себе более опасную и могущественную соперницу. Черт бы ее побрал. Лайза влюбилась в первый и в последний раз в своей жизни – и вот, похоже, ей придется сражаться за свою любовь, причем в сражении, в котором тяжелая артиллерия принадлежит противнику. Уже можно было видеть, в каком направлении враг будет развивать наступление. В направлении политического честолюбия Бобби Стэнсфилда.

Сидевшая слева от Бобби принцесса Маргарет наклонилась и произнесла:

– Скажи мне, Джо Энн, ты поддерживаешь Бобби политически? Мне говорили, что борьба за президентство в вашей стране весьма слишком уж разорительна. Тебе следовало бы внести свой вклад в его кампанию.

Лайзе было понятно, что принцесса надеется поставить привлекательную Джо Энн в крайне сложное положение. Ее замечание ставило Джо Энн под удар. Если она изображает из себя политическую единомышленницу Бобби, то должна прочувствовать обязанность вкладывать денежки в то дело, которое поддерживает. Однако, сама того не ведая, принцесса Маргарет сыграла Джо Энн на руку. Дареному коню в зубы не смотрят.

– Я рада, что вы упомянули об этом, мэм. Вообще-то с Бобби я пока не говорила, однако в «Фонде Дьюка» я уже беседовала о том, как бы помочь его кампании, – если, конечно, он решится начать ее.

Все рассмеялись. Кроме Бобби. Стэнсфилды не смеются над такими вещами, как вклады в кампанию. В конце концов, церковь – не место для игры в футбол. Бобби долго смотрел на Джо Энн, как будто увидел ее впервые, – в совершенно новом и чрезвычайно выгодном свете. Лайза наблюдала за ним со своего места за столом, и душа ее ушла в пятки. Едва Джо Энн забросила миллионную наживку для прожорливого рта Бобби, они сразу же всерьез заговорили о политике. Пару раз он перехватывал взгляд Лайзы из-за стола и улыбался ей теплой, успокаивающей стэнсфилдовской улыбкой. Но в светло-голубых глазах Лайзе виделись лишь долларовые банкноты.

Болтовня Мика Джаггера, соседа Лайзы справа, представляла не больший интерес, чем пуканье таракана на поле площадью в четыре акра. По каким-то особым причинам, известным только ему одному, Джаггер вообразил, будто Лайза увлекается крикетом, его страстью. Через сорок минут ее ледяного безразличия он попытался переключиться на крокет. Полный провал. Сидевший слева Дэвид Воган был намного интересней. Очаровательный, болтливый, смешливый ирландец, широко известный как лучший друг принцессы Маргарет, или «л.д.», как он любил называть себя, он занимался тем, в чем его соотечественники знают толк лучше всех в мире. Он напивался. Насколько могла судить Лайза, исходной точкой этого процесса были не ужин и даже не коктейль, предшествующий ужину. Нет, путешествие Дэвида к подножию забытья началось, вероятно, с шипучего еще до обеда.

Театральным шепотом Дэвид изложил подноготную обожающего крикет и крокет рок-идола.

– Просто жуткие манеры, дорогая.

Он глубоко вздохнул и демонстративно рыгнул, заслужив ледяной взгляд принцессы Маргарет. Не обескураженный этим, Дэвид продолжал:

– Не знаю, чего ПМ с ним общается. Вероятно, потому что ее кузен был шафером на свадьбе Мика с Бианкой.

Лайза рассмеялась, отчего у нее немного отлегло от сердца, если такое было вообще возможно. Черт с ним, не все еще потеряно. Если Джо Энн решила заполучить Стэнсфилда, ей придется приложить столько труда, что как бы она потом об этом не пожалела.

Лайза отпила красного вина, глубоко вздохнула и попыталась отвлечься. Это ведь райское наслаждение – общаться с сильными мира сего в самом, вероятно, красивом доме на самом очаровательном острове мира. Она огляделась. Дом Патрика Личфилда был настоящей жемчужиной. Выкрашенный в канареечно-желтый цвет, он был построен в стиле Оливера Мессела – феерический, открытый карибским ветрам, с ошеломительными видами и панорамами. Само здание сооружалось на нескольких различных уровнях, и пока что было достроено только четыре, хотя планы Патрика явно шли дальше. На уровне бассейна располагалось полукруглое большое помещение, оборудованное под просмотровый зал со снабженным бежевыми подушками диваном, который полумесяцем окружал видеосистему «Сони ви-эйч-эс». Вечером всем им предстояло смотреть фильм. Сейчас из круглой застекленной веранды, где они ужинали, Лайза могла любоваться роскошным, слегка подсвеченным ландшафтом, сверкающим сорокафутовым бассейном и вдыхать пьянящий аромат гвоздики, прислушиваясь к журчанию любезной беседы, позвякиванию тонкого фарфора и безостановочному треску сверчка.

Рокочущий голос поймал ее, как прожектор – беглого заключенного.

– Скажи, Люси, а как именно вы познакомились с Бобби? Меня всегда увлекает слушать описания, как люди знакомятся.

«Можно ли, не нарушая приличий, указать принцессе, что она не правильно назвала мое имя?» Лайза чувствовала, что, вероятно, нельзя, тем более, что, скорее всего, сделано это было нарочно.

Принцесса Маргарет, размахивая своим черепаховым мундштуком, как грозным оружием, склонилась над столом, дожидаясь ответа. Лайза подумала, что полные губы, яркая губная помада и кирпичный загар делают ее похожей, скорее, на маникюршу из Майами-Бич, чем на сестру королевы Англии.

– Меня представила Джо Энн.

В качестве ответного удара Лайза опустила слово «мэм».

От этой промашки августейший взгляд стал жестким. Принцесса Маргарет отпила большой глоток темно-коричневого ячменного виски, неожиданно поданного к кофе.

– И давно вы дружите с Джо Энн?

Допрос становился все суровее. За этим вопросом должен был последовать второй, за ним еще и еще, до тех пор, пока Лайза не будет вынуждена сказать что-нибудь неуместное.

Притворившись подругой, какой она больше не являлась, Джо Энн пришла Лайзе на подмогу.

– У Лайзы есть гимнастический зал в Уэст-Палм-Бич, мэм. Мы познакомились там.

Смех напомнил звук, какой раздается, если сломанным ногтем провести медленно по микрофону.

– Гимнастический зал? Гимнастический зал? Какое оригинальное занятие. Да к тому же в Палм-Бич. Мне казалось, жители там слишком стары для занятий спортом.

Лайза глубоко вздохнула.

Двое сидящих за столом поспешили ей на выручку в надежде разрядить обстановку шутками по поводу спортивных занятий.

– Как только у меня возникает потребность заниматься спортом, то я, по Филдсу, ложусь и лежу до тех пор, пока это не проходит, – заявил Дэвид Воган с таким видом и таким тоном, будто ему уже сейчас не повредило бы побыть час или два в горизонтальном положении.

– Единственный спорт для меня – это игра в шахматы у открытого окна, – отозвался Патрик Личфилд. Лайза была благодарна за эти попытки. Но понимала, что не должна избегать конфронтации. За любую проявленную сейчас слабость ей придется дорого заплатить позднее.

– Занятия спортом очень пригодились бы вам, мэм. Вам надо как-нибудь попробовать.

Установилась зловещая тишина.

Мысленно Лайза уже паковала чемоданы. Интересно, как можно улететь с Мюстика? На какое-то мгновение судьба ее повисла на волоске. В такой атмосфере, окруженная своими придворными, преданными членами ее самого последнего «кружка», ПМ, дав суровый отпор, мановением руки превратила бы Лайзу в ничто, обреченное навечно скитаться вне света, в отверженную, в парию. А если по какой-то причине Лайзе после этого не удастся улететь, то это будут самые грустные дни в ее жизни.

Глаза принцессы Маргарет излучали опасность, пока она размышляла, как ей добить Лайзу, чтобы та не мучилась.

В ответ Лайза дерзко, бесстрашно смотрела на нее ровным взглядом. В соревновании, кто кого переглядит, первой опустила глаза старшая женщина.

– У меня есть более приятные развлечения, чтобы занять свое время, – произнесла она наконец, раздраженно отпив «Феймос граус скотч».

Прошло совсем немного времени, и внимание с маленькой, но далеко не незначительной победы Лайзы переключилось на другое событие.

Пробормотав, «я чувствую себя нехорошо, совсем нехорошо, совсем нехорошо», Дэвид Воган с трудом поднялся на ноги и, прежде чем кто-нибудь успел прийти к нему на помощь, пошатнувшись, исчез в ночи. Через пару минут за коротким, резким воплем последовал треск ломающихся растений, а затем наступила полная тишина.

Мужчинам потребовалось десять минут, чтобы обнаружить его в темноте крепко спящим в прочных объятиях ветвей кустов темно-красной бугенвиллеи, в пятидесяти футах ниже по склону.

Кое-как, хотя и не так скоро, как хотелось бы Лайзе, ужин завершился.

Лайза поймала взор Бобби, и тот, отметив выражение крайнего изумления на ее лице гротескно подмигнул. В ответ Лайза улыбнулась. Слава Богу, что хоть кто-то из присутствующих еще сохранил чувство юмора. А покажи эту сценку в передаче «Вокруг смеха» – все просто лягут.

– И кто теперь смеется последним? – прогудела принцесса Маргарет.

По бурным аплодисментам стало ясно, что «песенка спета».

– Клянусь, вы пели прекрасно, мэм, – сказал кто-то, буквально изнывая от восторга.

Внезапно Лайза почувствовала, что с нее более чем достаточно. Ей захотелось оказаться подальше от этих людей с их чуждыми ценностями и причудами. Для нее они были марсианами. Вполне возможно, что действуют они из лучших побуждений, но Лайза к такому была совершенно не приучена. Их мир не был ее миром, и ей захотелось убежать.

Лайза выскользнула вон, воспользовавшись неразберихой, которая возникла в результате возбужденных требований исполнить «Хэлло, Долли». Очевидно, эта песенка была гвоздем королевской программы.

Лайза торопливо шла по узкой деревянной веранде; она не удивилась бы, если бы вслед за ней полетели резкие команды и псы взяли след беглянки из королевской аудитории. Что за преступление она совершила? Оскорбление монарха? Уже послана телеграмма о том, чтобы ей подготовили камеру в Тауэре?

Лайза сбросила обувь, добравшись до песка, еще теплого после жаркого солнца. Господи! Насколько тут лучше. И больше ничего не надо. Мягкий песок, шум набегающих волн Карибского моря, запахи готовящейся аборигенами еды, доносившиеся из-за сосен позади пляжа. В семидесяти ярдах от берега упорные волны покачивали с полдюжины яхт. Некоторые были залиты огнями, как рождественские елки, владельцы демонстративно вкушали ужин на корме, а члены экипажа метались по палубе, исполняя любой их каприз. На других яхтах были зажжены лишь самые необходимые навигационные огни, а пассажиры, вероятно, ужинали на берегу – наверно, с Коллином Теннантом или с одним из многочисленных персонажей Книги рекордов Гиннеса, которые владели здесь домами. Мюстик. Остров диких контрастов. Какой же он на самом деле, Москитовый остров? Нефритовые горы, жемчужно-белые берега, аквамариновое море, розовые раковины, усеявшие омываемое карибскими волнами побережье? Или же суть этого места определяют воплощающие в себе все самые мерзкие крайности английского снобизма расхлябанные аккорды «Соблазнительной», которые так неуместно вибрируют сейчас в ароматном ночном воздухе и отравляют очарование окружающей природы, капризно подчинив ее себе?

Лайза присела на прибившееся к берегу бревно и попыталась собраться с нахлынувшими на нее мыслями? Куда она идет? Что происходит? До этого вечера у нее не оставалось времени на размышления, так как она оказалась во власти желания, волшебного наваждения. У нее не было времени усомниться, любят ли ее. Подсознательно она считала это само собой разумеющимся. Сейчас, на Гренадинах, Лайза осмелилась задуматься о том, не, является ли оазис ее экстаза миражем, созданным сверкающими песками и готовыми растаять, не оставить после себя ничего, кроме горько-сладостной пустоты. При этой ужасной мысли в уголках глаз навернулись две большие слезы и, не удержавшись, покатились по щекам.

Ее сознание пронзил нежный голос, донесшийся из-за плеча:

– Лайза Старр, я и подумать не мог, что ты не любишь музыки.

Лайзе пришлось улыбнуться сквозь слезы, однако улыбнулась она, скорее, из благодарности, а не из-за того, что ей стало смешно. Он ушел вслед за ней. Она ему небезразлична. Он любит ее.

– О, Бобби. Можно, мы пойдем сейчас домой? Но только вдвоем, бросим их.

– Уже идем, – ответил Бобби и, тихонько склонившись к Лайзе, слизнул ее слезы.

Лайза посмотрела на усыпанное звездами небо и глубоко вздохнула. Луна стала уже почти полной и бросала магический отблеск на покрытую рябью поверхность воды бассейна. Бобби преклонил колени на ступеньках рядом с Лайзой и ласково положил руку на ее крепкое плечо.

– Мне кажется, что бассейны играют в нашей жизни какую-то особую роль, – наконец произнесла Лайза, и в ее тихом, звенящем смехе послышался прозрачный намек.

Бобби рассмеялся.

– Купание при луне. Вещь, конечно, потрясающая. Лайза шутливо ударила его по руке.

– Я говорила о нас, сенатор. – Она притворилась, что ревнует. – Знаешь, это самое красивое место на острове. Я имею в виду, вот здесь, в бассейне. Это все равно, что плавать у подножия скалы. Дом мне не очень понравился, хотя фамильное серебро весьма недурно. Но она явно не пользовалась услугами художника по интерьерам. Белая виниловая мебель и латунные ручки. Фи!

– Видно, хорошей придворной дамы из тебя не получится, – заметил Бобби. – Не хватает почтения.

– А тебе от этого не тошно?

– Понимаешь, чтобы заниматься политикой, надо уметь потворствовать людским слабостям. Ну и встреча с Хейверсом была полезной. Это – главное.

– А мы – не главное, Бобби? Бобби не ответил. Вместо этого он обнял ее. Лайза рухнула в его объятия, вся отдавшись чувству. У нее было такое ощущение, будто она – подарок, прекрасный, искренний дар, который слишком хорош для того, чтобы его упаковывать.

Бобби приподнял ее к себе и склонил голову к приоткрытым навстречу ему губам. Его действия были ответом на ее вопрос. В словах нужды не было. Но, целуя Лайзу, Бобби знал, что слова ему подыскать было бы сложно, потому что где-то внутри он избегал их, так как не знал, какими именно надо воспользоваться. Лайза Старр. Что она для него? Конечно, возлюбленная. Никогда раньше его далеко не скудный опыт не приносил ему такой радости от занятий любовью, какую испытал он с Лайзой. К тому же она обладала душой чистой, неукротимой, незапятнанной горечью жизненных поражений, – вовсе не душой дешевой оптимистки, которая видит в людях хорошее потому, что не хочет задуматься над плохим. Ее бурлящий оптимизм давал Бобби заряд бодрости, был тоником для ее обветренного неба, и он чувствовал, как под расковывающим воздействием Лайзы с него спадают покровы цинизма, в которые он так часто любил заворачиваться. Смотря на мир ее страстными глазами, Бобби в последние дни по-новому его увидел. Все это так. Но к чему это ведет? Любовь ли это? Если да, то он испытал ее впервые. Стэнсфилдам никогда не рекомендовалось влюбляться. Любовь – довольно безответственная штука, она часто открывает ящик Пандоры с гнусными штучками, которые способны испортить в жизни главное. Конечно, его отец «любил» мать, и наоборот. Это разумелось само собой. Мужья и жены любят друг друга – до развода. Однако «влюбляться» – это дело совершенно иное, мир романов Барбары Картленд, в которых прекрасные принцы влюблялись в служанок и бросали свои царства ради любви. Да, таковы условия игры. Чем-то приходится поступаться. Чем-то важным. Например, политическим честолюбием. Язык Лайзы сладостно извивался во рту Бобби, и он ощутил резкую боль вины, так как понял, что дарит поцелуй Иуды.

Пока Бобби боролся со своими сомнениями, Лайза чувствовала, как ее сомнения отступают. Она сольется с этим прекрасным мужчиной, станет им. Их тела уже соединились, две зажигательные жидкости смешались в единой чаше, проникли друг в друга, пробежали друг через друга, спаяли их вместе. Их брак станет для мира лишним доказательством того мистического, сладостного причастия, которое объединило их души и скрепило их плоть. И когда-нибудь, как окончательное благословение, появится ребенок – живое свидетельство их потребности слиться воедино. Ее ребенок, его ребенок. Их ребенок.

Лайза крепко обвила Бобби ногами и вжалась в него, радостно ощутив знакомые судороги. Она по-прежнему блуждала по знакомому ей рту, с любовью нащупывая памятные тропки, маленькие уголки удовольствия, его шелковистый нежный язык. Они будут любить друг Друга прямо здесь, в бассейне, где тело ее в теплой воде станет легким, будто пушинка, а душа будет парить над ними обоими, наблюдая желание, жажду и страсть.

Бобби замер на грани первого шага и, наслаждаясь предвкушением, чувствовал, как она открывается ему. Затем, не в состоянии более длить это ощущение, он толчком вошел в глубину существа Лайзы, и она благодарно сомкнулась над ним. На мгновение он застыл, испытывая восхитительные импульсы удовольствия, а потом, освоившись в блаженном состоянии, начал двигаться внутри нее.

Лайза откинулась на спину, обхватив руками шею Бобби и обвив ногами талию, в то время как он вдавливался в нее. Ей хотелось видеть его глаза, его лицо. В лунном свете она испытает все – любовь, восторг, – когда животворная влага изольется в ее тело.

При каждом толчке она изгибалась, поддаваясь силе ритма мужчины, и, каждый раз, напрягая мускулы вокруг источника своего удовольствия, Лайза смотрела в глаза Бобби. Отрешенность на его лице призвала ее к готовности принять от него дар – веки его внезапно опустились, блеск в глазах потускнел, дыхание стало быстрее, губы полуприоткрылись, язык трепетал на грани крика упоения. Лайза почувствовала, как Бобби отчаянно впился пальцами в ее спину, как напряглись ягодицы под ее Пятками, собирая остатки сил для звездного взрыва, который насытит ее душу.

Лайза приложила ладони к голове Бобби, держась за него одними лишь ногами. Нежность и мощь, горение света любви, красота единения. Он почти уже был у цели.

Она почувствовала, как ноги ее слабеют, она жадно, напряженно наблюдала за ним с решимостью сохранить это мгновение навечно. Что бы ни случилось, никто его не отнимет.

Любовники возопили о своей страсти на луну, и отрешенный, бесстыдный, откровенный крик понесся сквозь неподвижный ночной воздух к безоблачному небу.