Партнер для танго

17

— Вы в Москву? — спросил Антон. Женщина вошла в купе после него, села напротив.

— Да, — ответила она быстро.

— Удовольствие или работа? — с улыбкой спросил он, подражая европейским пограничникам на паспортном контроле.

Она засмеялась. Он отметил — какие ровные зубы.

— То и другое. Выставка малого бизнеса.

— Ох, — неподдельно удивился он. — Что вы собираетесь там увидеть?

— Перчатки, — сказала она.

Он смотрел на нее, потому что глазам было приятно. Антон ехал от бабушки с настроением, которое в бабушкином словаре называлось «элегическим».

Таким же словом она определяла свой возраст и возраст подруг, которые жили в том же доме — она на четвертом этаже, а они — под ней. На третьем, втором и первом. Ей восемьдесят четыре года, она прямо держала спину и высоко голову.

— У меня есть в кого жить долго и счастливо, — хвасталась она. — Моя мать смотрела на этот мир, — она кивала в сторону окна, — сто лет и один год. Между прочим, твоя мать, — в который раз сообщала она Антону, — занялась геронтологией под ее влиянием.

Антону нравился бабушкин настрой. Он всегда уезжал от нее в странном настроении: съездил — и снова убедился — черт возьми, в этой жизни еще столько может случиться! А значит то, чего он хочет, возможно, состоится.

Он наблюдал, как устраивается в купе попутчица, которая — он ухмыльнулся — моложе бабушки минимум втрое. Сказать бы ей, с кем ее сравнивает. Интересно, она надулась бы, засмеялась вместе с ним, или он услышал бы что-то…

А она… красивая женщина. Но ведь не такая уж красивая на самом деле. Просто приятная, поспешил он подвести итог, чтобы самому себе не показаться противным.

— Погодите, дайте я… — Он вскочил и протянул руки к ее сумке. Девушка поднимала ее наверх. — Такая милая, и сама…

— Да, — сказала она, — сама.

Она пропустила мимо ушей слово «милая», или оно никак не тронуло ее — без него знает, какая.

Она без труда закинула сумку на багажную полку, он не успел помочь. Антон стоял с поднятыми руками и смотрел на нее. Потом, наконец, оценив свою позу, засмеялся, опустил руки. А она, похоже, не заметила его неловкости.

— Наверное, к нам кто-то еще придет? Успеет? — Она посмотрела на часы. Потом оглядела купе, верхние полки, в свежих белых простынях, уже готовые сопровождать пассажиров в сон.

Он расценил ее необязательные слова как знак, что она не против дорожного обмена ничего не значащими словами.

Антону всегда было любопытно увидеть и оценить попутчика. Его спутниками бывали старушки с крепко сомкнутыми губами — ни слова чужому. Напыщенные дамы — ах, неужели не видите, какая я! Болтливые мужики, до полуночи осыпавшие байками на тему «что бывало».

Иногда с досадой он спрашивал себя — почему все наваливаются на него? Хотя, конечно, ясно — он умел слушать. Кто-то из знакомых сказал, что он слушает, как никто — глазами, губами, даже носом.

Этому он научился у бабушки. Он помнит, как мучила ее соседка историями о своих несчастьях. Бабушка терпела часами. Ей говорили — ну что вы, зачем она вам нужна со своими глупыми россказнями? Но бабушка отвечала:

— Такая малость — потерпеть. Зато человеку большое облегчение.

Но потом все заметили, что эта самая Трофимовна бегает на четвертый этаж то с морковкой, то с луком, то с капустой — с дачи. Стали говорить, мол, бабушка Антона не так проста, как кажется. За терпение, выходит, неплохо платят…

Бабушка смеялась. Так уж устроен человек, говорила она, всегда сумеет все себе объяснить, даже если ничего не понимает.

Попутчица подняла голову, посмотрела на Антона. Ему вдруг показалось, что он уже видел ее. Вполне возможно, если они в одном поезде. С другой стороны — сколько в мире похожих людей. Сам он тоже на кого-то похож, наверняка. Разве редкость — круглый череп с нависшими надбровными дугами? Монголоидный тип просматривался в нем. Недавно Антон узнал, что этим фактом стоит гордиться. Новость пришла из ученого мира — не кто иной, как монголоидные племена первыми завоевали американский континент. А пришли они из Сибири. Пятьдесят тысяч лет назад. Вот так-то. Он улыбнулся.

— Вы знаете, меня всегда умиляет эта музыка. «Прощание славянки», — уточнил он, — под которую уходит поезд из этого города. Нигде больше не встречал.

Она улыбнулась в ответ.

— Я тоже. — Она кивнула. — Что-то щемящее есть, да? Но если подумаешь, что ты-то сюда вернешься, печаль проходит. Значит, для тех, кто вернется, печали нет.

— Ага, печаль только для провожающих. Я правильно понял? — спросил он с некоторым удивлением от собственной прозорливости. — Вы правы. Да… вот я уезжаю, но обязательно вернусь.

— Действительно? — вопрос прозвучал так непосредственно, что он улыбнулся. — Зачем? Ой, простите, считайте, что я вас не спрашивала. Сама не люблю бестактных вопросов. — Она сцепила пальцы и кивнула, словно ставила точку. Русые волосы упали на лицо, но она не убрала их.

— Понимаю. — Он тоже кивнул. — А вы вернетесь сюда? Ох, и меня простите. Я ведь задал бестактный вопрос.

— Я сама вас спровоцировала, — заметила девушка. — Но это не секрет. Я сюда вернусь, скоро.

— Вы, похоже, ненадолго, почти без вещей.

— Да. — Она снова кивнула. — Дела гоняют туда-сюда. — Улыбнулась.

— Гм, — произнес он, не решаясь расспрашивать дальше.

Он бы и не смог, потому что в купе вошла проводница. Она забрала билеты, оставив им копии, предложила чай, кофе, с лимоном, без лимона, со сливками, без сливок, с сахаром, с двойным, тройным, печенье…

Девушка отказалась от всего, Антон хотел тоже, следом за ней. Но вкус сладкого чая с лимоном вдруг показался привлекательным.

— Мне с чай с лимоном, двойным, — попросил он.

— А сахару сколько? — Проводница с интересом посмотрела на него, потом на нее. Она пыталась догадаться, вместе ли едут.

— Сахару? Одну порцию. Я думаю, мне и так будет сладко.

— Ага, — сказала она, — понимаю.

В ее голосе Антон заметил радость от понимания. Едут вместе, вошли порознь в вагон, так что сладости им хватит. Это когда многолетние супруги входят в вагон, вот им сахарку надо побольше…

Проводница оглядела купе.

— Надо же, и в вашем всего двое. Прямо двухместные купе.

— А что, в это время мало ездят? — спросил он.

— Ну, да. Осень началась, так и будет. И потом, сегодня среда. Кто в командировку — те отправились в начале недели. Кто возвращается домой — тот едет в конце. А посреди недели — это те, кто сам собой распоряжается. Как вы, — добавила она и оглядела обоих.

— Да. — Они оба кивнули. — Как мы.

Этот кивок и общее «мы» заставили посмотреть друг на друга иначе. Они засмеялись.

Проводница ушла, оставив их втроем. Ее, его и тишину.

Тишина длилась довольно долго, девушка шуршала газетой. Антон заглянул — интересно, не подскажет ли ему чтиво что-то о ней. Но попутчица на коленях держала «толстушку» — не «желтую», не «красную», а «серую», как называл он газеты, набитые разными мусорными новостями.

Она скользила по страницам, но он не видел, на чем она останавливается.

Антон достал из сумки автомобильный журнал, который мог читать бесконечно. Он читал о только что прошедшем автомобильном салоне в Германии и почти забыл про свою спутницу.

Но в дверь постучали, вплыла проводница со стаканом чая и двойным лимоном. От чая пахло так, что Антон позволил себе шумно втянуть воздух, закрыть глаза и произнести:

— М-м-м…

Проводница довольно рассмеялась. Ей нравились люди, которые понимали толк в чае. Она сама любила его и всегда заваривала настоящий.

Антон понял, что для проводницы занятие с чаем доставляет удовольствие. А ему нравились люди, которые умеют находить источник удовольствия в самом обыденном.

— Да-а… В чае вы, девушка, разбираетесь, — похвалил он.

— Спасибо. Приятно встретить знатока… На самом деле, я изучала чай.

— Правда? — Антон посмотрел на ее круглое простое лицо.

— Когда бываю в Москве подольше, то хожу в чайный клуб. Вы знаете, вы же москвич, про чайные клубы?

— В Лефортово, в «Эрмитаже», на Казакова… — перечислял он.

— Точно! — Она порозовела. — Но такую церемонию здесь я вам не устрою. А вот если бы у меня были деньги, то открыла бы чайный клуб у себя в городе.

— Замечательная мысль! — поддержал он, опуская ложечку в стакан. — Платить когда?

— Завтра утром. Вы же еще выпьете утром? — спросила она.

— Обязательно. Буду ждать утра с нетерпением.

Она ушла, он посмотрел на попутчицу.

— Надо же, не ожидал. У обычной проводницы такое желание… Я бы сказал… тонкое. Прежде проводницами работали другие — суровые тетеньки. Хмурые, чай был под стать — бедно-бледный. Но вы, я думаю, этого не можете помнить.

Она усмехнулась.

— Да, сейчас все переменилось. Попасть в проводницы — большая удача. Платят хорошо, работать приятно. Сами видите, какой вагон. Форма… Я читала, что среди проводниц выбирают свою мисс. — Она засмеялась.

— Ого. Но мисс — это другое. Это чужой бизнес. Я бы никогда не подумал, что мысли о частном бизнесе витают в такой кудрявой головке.

— А вы думаете, они должны витать в какой-то другой? — Она не мигая посмотрела на него.

— Ну-у… — протянул Антон. — Да, если честно.

— Ага, у такой женщины должна быть голова шестидесятого размера, перчатки девятого, а ботинки — сорок третьего, — фыркнула попутчица.

Антон рассмеялся.

— Вы перечислили мои параметры.

— Правда? — Удивление было искренним. — Случайно. Но разве вы не видели — если не в жизни, то по телевизору, бизнесменок?

— Видел. Но о них не будем. За каждой стоит бо-ольшо-ой мужчина, а то и не один. Я говорю о тех, которые сами держат… ну, хотя бы молочную ферму. Или собачий питомник. Или…

— Поняла вашу точку зрения, — спокойно сказала она.

— Чтобы заниматься бизнесом, у женщины должны быть мужские мозги. А что это значит? — Он сощурился. — Это значит, вес мозга на сто граммов больше, чем у обычной женщины. Стало быть, эти граммы надо где-то разместить.

— Та-ак, значит, все-таки нужна голова шестидесятого размера? Хорошо, поняла. А перчатки?

— Перчатки — по рукам. А руки должны быть большие, чтобы удержать то, чем сумела завладеть, — упорствовал Антон. — Все просто. — Он пожал плечами.

— Полагаю, такое же незатейливое объяснение вы дадите и размеру обуви, — насмешливо заметила попутчица.

— Вы проницательны, — похвалил он. — Крепко стоять на ногах в грязи бизнеса можно, лишь имея большую площадь опоры.

Она поджала губы, потом процедила:

— Как интересно.

— Я сказал что-то не так? — Антон отпил глоток, снова закрыл глаза и протянул: — О-о-о…

— Так вкусно, да? — подчеркнуто участливо полюбопытствовала она.

— Хотите попробовать? — Он нагло уставился на нее.

— Из вашего стакана? Нет, не хочу.

— Я попрошу проводницу принести вам отдельный стакан чая.

— Нет, нет.

— За мой счет. Угощаю.

Она расхохоталась:

— Похоже, что у меня нет денег на чай, да?

Он оглядел ее, заметил красненькую этикетку на краешке толстовки, в которой она собиралась спать — фирма еще та. Оглядел брюки. Понял, что все вместе, надетое на ней, — домашний костюм, который покупают «продвинутые» женщины. Которые не ходят дома в потертых джинсах или — хуже — в халате. Так объяснила ему его знакомая, когда взяла его с собой в магазин однажды в воскресенье. Он исполнял роль восторженного юноши, глядя, как она примеряет вещь за вещью. В какой-то момент Антон злобно подумал: она сама не знает, что сделала. Если у него и были особые намерения, то после этого глупого шопинга они испарились.

А цвет попутчице очень шел — пьяной вишни. Воротник в розовато-бежевую клеточку придавал какую-то детсадовскую нежность. Всему облику. Хотелось уложить ее и… баюкать.

Ну вот, одернул он себя, додумался.

Свет заоконного фонаря упал на ее лицо, Антон вздрогнул. Не такая юная, как показалось. Шея, увы, уже утрачивает свежесть. Про шею он наслушался от матери и знал, что она первая сдается на милость лет. Но, видимо, есть некто, видящий ее по-прежнему совсем юной, поэтому одевает вот так.

Антон всегда считал, что женщина — объект, за которым надо ухаживать, обувать, одевать. Мать внушала ему это всегда.

— Нет, помилуйте, то, что у вас есть на чай, не сомневаюсь, — спохватился Антон. — Вынужден предположить, что даже на двойной лимон.

— Да, — сказала она, стараясь спрятать улыбку, — есть. Я тоже люблю с двойным лимоном.

— Любите кислое?

— Да. Поэтому, если вы все еще готовы заказать мне чай, — закажите. — Она спокойно взглянула ему в лицо. — Но не сейчас. Я скажу когда.

Он смотрел на нее и увидел то, что на другом лице счел бы за стеклянность. Так называл он нечто неуловимое, отличающее самостоятельных женщин, грезящих собственным делом. Но Антон не придал значения этой мысли.

— Мне без сахара, — добавила она. — Вы сэкономите…

— Вы не даете мне продемонстрировать мои деньги, — насмешливо бросил он.

Она рассмеялась.

— Это вы занимаетесь бизнесом. Вот почему вам не нравится, что у вас под ногами путаются какие-то женщины!

— С чего вы взяли?

Он удивился. Он был уверен, что никто никогда не видел в нем бизнесмена. Да он, в общем-то, и не слишком бизнесмен…

— Никто из наемных работников не скажет — «продемонстрировать деньги», — смеялась она. — Это как пароль. Для наемных работников главное — скрыть деньги. Сами знаете, как они их получают. — Она говорила так уверенно, что Антон замер, будто забыл про чай. — Тот, кто вступает в дело с кем-то малознакомым и хочет проверить партнера, создает ситуацию, при которой должен показать свою кредитоспособность. Вы ведь все это знаете, правда?

— Интересно, откуда вы-то знаете? — Изумление Антона было искренним.

— Ну… просто… знаю. — Она пожала плечами.

— Что-то вы слишком много знаете.

В его голосе прозвучала насмешка. Он сам услышал ее и поморщился.

— Я скоро выпью чай и лягу спать. Не стану утомлять вас своими знаниями.

Она улыбнулась так, что глоток чая, слишком большой, обжег ему горло. Еще и кокетливая. Да, очень, очень милая. Он хотел произнести это вслух, но поостерегся — еще примет за какого-нибудь плейбоя.

Она вышла из купе с косметичкой и полотенцем.

Насколько он мог судить, она не ищет приключений, он тоже. Поэтому лучше разрядить атмосферу и спать спокойно, а не в звенящей тишине, которая не дает заснуть хуже, чем отбойный молоток над ухом.

Но как бы не разрядить ее до такой степени, что не уснешь по другой причине, ухмыльнулся Антон. Он пил чай и чувствовал: грядет особенная ночь. Нет, они не кинутся в объятия друг друга, запершись в купе. Но случится что-то такое, чего он ждал много лет. Не важно, ждала ли этого она…

Кстати, обручального кольца он не заметил. Это ему понравилось. То, которое он принял за него, оказалось при ярком свете тонким золотым ободком, а на нем, чередуясь, — крошечные изумруды и бриллианты. Оно ей великовато, крутилось на пальце. Когда она вошла, кольцо было обращено наружу гладкой стороной. Может, специально повернула так, чтобы отгородиться от назойливых попутчиков?

Кольцо ему понравилось. Даже чай показался слаще, когда стало ясно, что оно не обручальное.

Антон долго пил чай, словно опасался, что кисло-сладкая тревожащая волна схлынет, как только он отставит стакан. Но, уговаривал он себя, если допьет, то сразу пойдет и закажет ей чай и себе тоже. Они будут долго-долго пить чай, пока не выпьют весь титан, который вскипятила проводница. Всю ночь.

«А может, ты хочешь пить чай с ней всю жизнь?» — спросил он себя.

Ну уж, прямо вот, уж слишком…

— Итак, я готова. Где мой чай?

Попутчица вошла в купе. Лицо ее было свежим, умытым, глаза блестели. Она внесла с собой аромат… аромат чего? Ему показалось, это был аромат папоротника. Самого древнего растения, которое сохранилось до сих пор.

Он быстро встал и вышел из купе.

Почему он решил, будто это папоротник? Не потому ли, что этот запах возбудил в нем такое древнее чувство… Ему захотелось… ах, да что говорить! Ясно, чего ему захотелось.

Но он принесет ей стакан чая. И больше ни-че-го.