Партнер для танго

23

Виктор Николаевич Русаков сидел за круглым столом, покрытым черно-зеленой гобеленовой скатертью. Никто не знает, в каком году немецкие мастера выткали на ней охотничьи сценки. Ее привезли солдаты-победители вместе с другими трофеями с последней войны. Он купил скатерть вместе с немецкой двустволкой, алюминиевой фляжкой, обтянутой серым сукном, которую брал с собой в лес — вода в ней долго остается холодной. Достался ему тогда же металлический ящик, в котором хранил он, кроме охотничьих, рыбацкие принадлежности — блесны, крючки, мушки и прочие радости. Именно радости, потому что стоило ему открыть ящик и взглянуть на них, как улыбка поселялась на губах. Он долго учил себя радости и в конце концов преуспел. Радость вернулась, но в узкой гамме.

От настольной лампы с абажуром цвета весенней травы падал свет на бумаги. Австриец Герд Бреннеке должен приехать через четыре дня. Сохатые, то есть лоси, ради которых он едет, гуляют в угодьях. Он лично, не отдавая на откуп коллегам, проверил.

Русаков еще раз внимательно прочел бумаги — даже точка, поставленная не там, где надо, обойдется дорого в буквальном смысле слова. Хорошо, что Герд не повезет свое ружье. Столько мороки с таможней — это даже не отдельная песня, а долгий печальный стон.

С Гердом Бреннеке они стали почти друзьями, насколько это возможно между австрийцем и русским. Казалось бы, какие проблемы — клиент из австрийской деревни, а он сам — из русской. Но их жизни по своей сути разделяет такое же расстояние, как между Вяткой и Австрией.

Значит, с провозом ружья проблем не будет. Русаков почувствовал, как от сердца отлегло. Пропала недавняя неловкость в этом капризничающем в последнее время органе, это обрадовало Русакова.

Значит, проблема возникнет только в том случае, если Герд захочет увезти с собой трофей. Рога, к примеру.

Внезапно свет перед глазами задергался. «Что-то с лампой?» — подумал он. Старая она, конечно. Или с лампочкой — собралась перегореть?

Сердце задергалось в такт свету, горячая испарина — как вода из дырочек невесть откуда взявшегося душа, окатила все тело. Свет вздрогнул и погас.

А когда Русаков открыл глаза, то увидел: ровный свет лампы, желто-зеленый круг, по-прежнему лежал на скатерти. Сам он тоже лежал — откинувшись на спинку стула.

Виктор Николаевич приподнял голову, шея затекла, он потер затылок. Что это было? Неужели потерял сознание? Хорош проводник для иностранных охотников.

Он замер, прислушался к себе. Уже все? Впился бледными пальцами в край стола, приподнялся, встал. Ноги держали, но дрожь била его. Хорошо, подумал он, что не отодвинул стол к окну, как собирался. Шаг, еще один. Вот он, край дивана, уже чувствует голенью.

Русаков упал, пружины скрипнули. Замер. А если… отнимутся ноги? Сердце сопровождало стуком каждое слово. Тревожно-угрожающим. Что тогда? Он уже получил аванс от Герда… Звонить ребятам? Чтобы его приняли? Но тогда он должен отдать и аванс. А он им уже распорядился.

Русаков закрыл глаза. Потом быстро открыл, пытаясь сообразить, что это. Телефон? Или звонят в дверь? Он не двигался. Услышал лязг ключа в двери.

— Па-ап! — раздалось с порога. — Ты дома? Если нет, тогда почему свет горит?

На пороге возникла дочь. На самом деле Ирина или фантом, вызванный желанием спастись? Да, да, он хотел увидеть только ее. Он понял это сейчас.

— Ты чего лежишь? — Она подскочила к нему. — В чем дело? — Ее руки заметались над ним. Русакову казалось, это не руки, а уши сохатого, большие, трепещущие. Того, за которым едет Герд из крошечного австрийского Ферлаха.

Сквозь опущенные ресницы Русаков наблюдал, как они теперь метались над комодом. Он услышал скрежет телефонного диска, потом голос.

— «Скорая»? — слышал он как сквозь вату. Она диктовала адрес. Код…

Русаков впился пальцами в край дивана. Но сказать ничего не смог.

Шум, люди, укол…

А утром — лицо Ирины над ним.

— Ты как? — спросила она, взяв его холодную руку. — В больницу или…

Отец дернулся, пытаясь подняться.

— Тихо, — предупредила Ирина. — Ты лежачий.

— Нет, — оборвал он. — У меня клиент из Австрии.

— Ты точно не в себе, — грубо бросила она. — У тебя подозрение на инсульт. Придет доктор. Если подтвердит, ляжешь в больницу.

Ирина смотрела на лицо отца. Как давно не видела его так близко! Прежде оно ускользало от нее. Или нет, он как будто прятался, весь. Он почти не жил дома.

А когда оформил пенсию, то распрощался со своей метеостанцией и приехал сюда. Теперь от рыбалки и охоты его ничто не отвлекало — и никто. Более того, сейчас это занятие приносило доход, вполне солидный. Знакомые по работе во Вьетнаме предложили вложить свою долю и открыть фирму. Принимать охотников-иностранцев в вятских лесах. Они арендовали охотничье хозяйство, построили домик-гостиницу и начали…

Когда Ирина приехала учиться в Вятку, она часто выполняла поручения отца — шуршала бумажками, как называла свою работу. Переписка с клиентами на немецком и английском рассылка рекламы были на ней. Очень скоро отец оформил ее официально в «Трех медведях», она стала получать зарплату.

Потом, когда переехала к Кириллу, тот захотел, чтобы она бросила свое занятие. Он говорил, что ее время, потраченное не на него, Кирилла, — пустое. Но Ирина отказалась.

Отцу это понравилось, поняла она.

— Была бы ты парнем, — сказал он тогда, — я бы натаскал тебя, мы бы работали вместе.

Теперь у того, чем отец занимается, даже есть название — аутфиттер. Что означает устроитель охоты. Он должен быть охотоведом, зоологом, орнитологом, промысловиком, таксидермистом, переводчиком, психологом, юристом. Кое-что из перечисленного она освоила бы без труда. Но даже если бы случилось такое и она овладела всеми необходимыми знаниями, она никогда не смогла бы сделать главного — заменить отца.

Виктор Николаевич Русаков обладал особым даром привлекать людей. Многие иностранцы, познакомившись с ним, заказывали охоту только при условии, что он лично будет сопровождать их.

— А трофеи твой Герд собирается вывозить? — осторожно спросила Ирина.

Она знала, сколько мук надо претерпеть, чтобы оформить ветеринарные разрешения на вывоз рогов, клыков, шкур, копыт. Не меньше, чем на ввоз оружия.

Отец засмеялся, довольно громко при его слабости. Ирина от неожиданности вздрогнула.

— Главный трофей он уже вывез.

— Что за трофей? — насторожилась Ирина.

— О-ох, — протянул отец, улыбаясь. — Он вывез жену, правда, из Москвы. Русскую жену.

— Да-а? — не слишком удивилась она. — Понятно. Сейчас в мире это модная фишка, русская жена.

— Я отлежусь… — бормотал отец. — Я его встречу. Все готово. Ребята его примут.

Ирина смотрела на серое лицо, на впалые глазницы, на влажный лоб.

— Вот что, папа. — Она взяла его руку, пожала. Какая холодная рука, заметила она. — Я встречу Герда Бреннеке в Шереметьево, провожу на вашу базу.

Она не убирала руку, отец пожал ее. Так слабо, что у Ирины дрогнули губы. Неужели та самая рука?

У отца был свой массажист, раз в полгода он приводил его в чувство после очередного сезона в лесах. Ворчал, что нужна нечеловеческая сила, чтобы вернуть в норму такие посаженные, почти убитые мышцы. Но до сих пор возвращал.

— У тебя крепкая рука, — заметил отец. — Надежная рука. — Он улыбнулся. Закрыл глаза.

Ирина наблюдала, как по его лицу пробегают тени. Что видит он сейчас, под закрытыми веками? Но кого не видит точно, подумала она, так это ее мать, то есть свою жену. Он даже не спросил о ней. А о Герде помнил.

О том, какая у них семья, Ирина поняла давно. В общем-то, семьей они жили только во Вьетнаме, у нефтяников.

Нефтяники из компании Вьетсовпетро, совместной советско-вьетнамской компании, добывали нефть на шельфе Южно-Китайского моря. Семья Русаковых, вместе с другими, жила в Вунгтау. Это сто двадцать восемь километров от Сайгона, который называли тропическим Парижем Востока. Когда-то на полуострове обитали французы, они называли его мысом Святого Жака. Того, которого португальцы считали своим святым.

Вунгтау и прежде был курортом, им остался до сих пор. Только намного лучше. Но для Русаковых и тогда море, песок, пальмы и солнце зимой были раем.

Мать выучила там вьетнамский язык, а когда они вернулись в Москву, устроилась в издательский отдел института Востоковедения, младшим редактором. Это было нетрудно — в русском поселении родители обзавелись знакомыми, полезными на родине.

Ирине казалось, она помнила все из той жизни, хотя понимала, что это благодаря фотографиям, отснятым родителями. Рисовые поля, залитые водой, мужчины и женщины в широкополых шляпах, буйволы… Пещеры, в которые заплывали на лодке. Улицы, забитые велосипедами. Мать говорила, что боялась переходить через дорогу… Но чаще всего Ирина видела длинный-длинный песчаный берег. Но и это тоже — обман. Однажды они все вместе ездили отдыхать в Болгарию, и мать спросила отца:

— Тебе тоже кажется, что здесь немного похоже на тот берег?

Он молча кивнул.

Но в чем бы ни состояла причина ее видений, с самого детства картина мира ей представлялась иной, чем ее сверстникам.

Когда вернулись в Москву, к ним переехала бабушка. Они опять, жили втроем, только третьим стала Маргарита Федоровна. Отец работал на метеостанции под Тулой, а дочь спрашивала его, когда он снова приедет… в гости.

Бабушка спешила объяснить, что отец не гость, просто для него нет хорошей работы в Москве. А они не могут жить с ним на метеостанции, потому что там нет школы.

Ее, девочку, такой ответ устраивал. Но позднее, подростком, она внимательно следила за родителями. А как же секс? В то время уже все знали, что это такое…

В их классе отцы были у немногих, поэтому Ирина не слишком задумывалась, почему ее отец почти все время живет на станции. Он же у нее есть, вот что главное.

Она ездила к нему на каникулы. Отец научил ее водить машину, которую они купили сразу после возвращения из Вьетнама. Это была голубая «Волга» с блестящим оленем на капоте. Ирина легко научилась рулить на пустынной дороге. Водила ловко, по-обезьяньи, и бесшабашно-лихо. Отец смеялся:

— Тебе только в каскадеры.

— Я хочу! — кричала Ирина и закладывала вираж, не сбрасывая скорости.

— Тихо, тихо! — Отец перехватывал руль. — Учиться на каскадера принимают не раньше тридцати лет. В Европе, имею в виду.

— Таких старых, — фыркала она, не убирая руки от руля. — Кому они нужны!

— Старых? Да нет, уже мудрых. В тридцать человек понимает, что может умереть. И он осторожен.

Машина состарилась, но это обстоятельство, казалось, даже нравилось отцу. Приехав в Москву, он уходил в гараж заниматься ею с утра до вечера.

Уже после Ирина догадалась, что отец избегал общества матери и бабушки.

После смерти бабушки каждый из Русаковых пошел своей дорогой. Ирина поняла, что все прежде держалось на бабушке. Она, как инженер, проектировщик мостов, «свинтила» брак своей дочери, а значит, всю семью. Она следила за крепостью болтов, шайб, гаек. В сущности, родители, поняла она, всегда были чужими друг другу. А Ирине оба — родными. Что делать, если так вышло. Но в ее собственной жизни, сказала она себе, никогда не случится ничего похожего…

Отец открыл глаза.

— Ты на самом деле встретишь Герда? — спросил он.

— Конечно, папа.

— Хорошо, тогда я согласен лечь в больницу.