Переплетенный

Из записей журнала заболевания. Психиатр: доктор Моррис Грей

23 января

Субъект А. Что я могу сказать о нем? Впервые, когда я его увидел, он напомнил мне мою дочь. Не внешностью, конечно, в этом плане они совершенно разные. И не поведением. В то время как моя дочь полна энергии, беззаботна и улыбчива, А — тихий и робкий, боится смотреть людям в глаза. Никогда не видел, чтобы он улыбался. Моя дочь счастлива, когда окружена людьми. А предпочитает оставаться в тени, одиночестве, не привлекать к себе внимание. Но я вижу страстное желание в его взгляде. Он хочет быть частью общества, быть принятым. Но не из-за этого болит моя душа. Мою дочь и А делает похожими любовь, которую я чувствую к ним. Что в случае моей дочери вполне объяснимо, а в случае А — нет.

Тем не менее, любовь — именно то, в чем нуждается А. Никто не любил его с тех пор, как родители бросили его, в то время как мою дочь холили и лелеяли всю ее жизнь. Именно поэтому она улыбается, а он — нет. И к тому же, не смотря на такое разное их прошлое и противоположные характеры, они оба глубоко ранимые, что так и исходит от них. Есть в них что-то, что оставляет след в чужой душе и не дает остаться к ним равнодушным. Что-то, что оставляет их образ в памяти навсегда.

Я заметил, как некоторые пациенты смотрят на А. Они тоже это чувствуют. Чувствуют притяжение к этому юноше и не знают почему.

Хотя забавно, что в основном им интересуются пациенты, которые оказались здесь потому, что видят вещи, которые другие не видят, разговаривают с людьми, которых нет, и думаю, что они порождения ада.

Во время терапевтических встреч, я спрашивал нескольких из них, почему они смотрят на А так пристально. Ответы всегда были одинаковыми: он притягивает меня.

Эти ответы удивляли меня каждый раз, потому что я чувствовал, как меня тянет в эту лечебницу с той же силой, с какой их тянуло к этому мальчику. Я проезжал мимо, и меня наполняла уверенность, что я хочу здесь работать, хотя у меня и уже была работа — хорошо оплачиваемая частная практика, которую я не имел намерения бросать. Я мог бы подняться по карьерной лестнице и в итоге стать одним из партнеров. Но все это перестало иметь значение в том момент, когда я проехал мимо Психиатрического госпиталя Кингсгейт.

Я чувствовал желание, даже необходимость, войти туда. Я хотел остаться там работать навсегда. Но самым удивительным среди моих мотивов оказалось то, что моя дочь, которая тоже была в машине, расплакалась, когда мы проезжали мимо. Она была совершенно счастлива, сидя на заднем сиденье моего седана и намазывая губы любимым бальзамом для губ, как вдруг разрыдалась навзрыд. Я спросил ее, что случилось, но она только терла грудь, как если ей было больно, и не могла ничего объяснить.

Больше я не проезжал с ней мимо этого места, но сам вернулся туда. Чувство необходимости, долга быть там все росло. И, когда я увидел А в первый раз, меня наполнило стремление обнять его. Принять его как любимого члена семьи. Может, я схожу с ума?

17 февраля

Субъекта А сегодня избили. Пациент, который это сделал, уверенно заявил, что хотел только, что бы исчезли те невидимые узы, которые связали его с этим мальчиком и с которыми он больше не мог жить.

Я наконец смог обнять А. Он не вспомнит этого, конечно, потому что был без сознания и накачан седативными, что лучше для нас обоих. На самом деле я не мог дать ему то, чего он хочет — семью, дом. Вместе с тем, я и не хотел его отпускать. От этих мыслей даже слезы наворачивались на глаза.

И снова я чувствовал, что со мной что-то не так.

18 февраля

Субъект А полностью пришел в сознание. Я поговорил с ним недолго, так как из-за обезболивающих его мысли путались, и он с трудом соображал. В какой-то момент мне показалось, что он назвал меня Джулианом, но я не уверен.

Должен быть способ помочь ему. Я же могу хоть чем-то ему помочь. Он же хороший ребенок, с добрым сердцем. Один из пациентов навестил его, и А не сводил глаз с мармелада, который тот держал. Без всяких колебаний А схватил упаковку с мармеладом, как если бы это было единственным, что он мог есть и ничего другого он не получит. Ну или не должен был получить. Через час я принес ему две упаковки мармелада.

21 февраля

Мой первый реальный сеанс с Субъектом А. Ему была диагностирована шизофрения несколькими докторами и, откровенно говоря, хотя она крайне редко случается с детьми младше шестнадцать лет, я вполне понимаю их выводы. У него обнаруживалась тенденция уходить в себя во время разговора и бормотать с людьми, которых рядом нет.

Верил ли я сам в этот диагноз? Не уверен. И не потому что эта болезнь редко обнаруживается в детстве. Если быть честным, мои сомнения меня расстраивали. Один раз я уже проходил через подобное, и это закончилось несчастьем, с которым я все еще пытаюсь справиться. Печаль снедает меня. Но это совсем другая история.

После встречи с А, я внимательно прочитал его дело и нашел кое-что интересное. Спустя три месяца после поступления в госпиталь, он дважды сбегал из запертой комнаты, просто исчезал, не оставляя никаких следов, как бы он мог это сделать. В обоих случаях, он потом появлялся в комнатах, в которых никак не мог бы оказаться. Все думают, что он просто научился открывать замки отмычкой и сам считает это все шуткой и безобидной игрой. Но эта история расстраивает меня. Я имел дело с подобным раньше. Не с ним, а с кем-то, кого я люблю.

Полагаю, я не буду ждать, когда мне выдадут новый журнал, чтобы рассказать, в конце концов, о другом пациенте. С матерью моей дочери происходили те же самые вещи. То есть до того, как она забеременела. В один момент она могла идти по комнате мне навстречу, а в другой — просто пропадала прямо у меня перед глазами. Я обыскивал весь дом, но нигде не находил ни следа ее. Это повторялось шесть раз. Шесть чертовых раз. Зачастую она появлялась спустя несколько минут. Но однажды она вернулась только через два дня.

Каждый раз я спрашивал, где она была, как она так пропадала. Каждый раз она, рыдая, она отвечала одно и то же: она отправлялась в прошлую версию себя. Какое-то путешествие во времени. Я знал, что это было не возможно, но она продолжала настаивать. Я просил у нее доказательств, но у нее их не было.

Из-за нее я взялся за это дело. Я хотел понять ее, помочь. О, как же я ее любил. И до сих пор люблю. Я не могу скрывать это, хотя и стоило бы. Я так ее подвел. Только раз ей удалось почувствовать себя нормальной — во время девяти месяцев беременности, пока она носила мою дорогую девочку. А после мне не выдался случай ей помочь.

1 марта

Мой второй сеанс с Субъектом А.

После вчерашней драки все пациенты находятся в каком-то буйном состоянии. Кажется А сказал одному пациенту, что он умрет в этот день от вилки в горле. Этот пациент пришел в бешенство и напал на А. Те, кто из больных в тот момент находился рядом, тоже полезли в драку. Медицинскому персоналу пришлось вмешаться, чтобы остановить дерущихся и обколоть их успокоительным. Когда участников растащили, все увидели пациента, которому А предсказывал смерть. Он лежал на полу, с вилкой вонзенной глубоко в горло и в луже крови.

Все, что нам известно — А этого не совершал. Ему удалось выскользнуть из этой толчеи, и он сидел, скрючившись и прижавшись к стене боком. А в это время другой пациент, обхватив вилку рукой, пытался воткнуть металлические зубцы все глубже. Совершил ли этот пациент умышленное убийство из-за слов Эйдена? Хотя как Эйден мог знать, что этот парень спрятал вилку в рукаве? Мог ли он вообще знать об этом и надеяться, что именно так все произойдет, как он описывал? Спровоцировал ли он это событие?

Когда я задал Эйдену эти вопросы, он ничего мне не ответил. Бедный ребенок. Он вероятно думал, что теперь у него будут большие неприятности. Или, возможно, он чувствовал вину. Или боль. Мне нужно сблизиться с ним, заслужить его доверие.

4 марта

После нашей последней встречи с Субъектом А я все еще находился в некотором потрясении. Возможно, мне стоило бы воздержаться от общения с ним. Возможно, тогда бы наша третья встреча не оказалась последней.

А был сегодня не таким как обычно. Что-то в нем было не так… его взгляд казался слишком взрослым для его лет, слишком много понимающим для одиннадцатилетнего мальчика. Меня это тревожило.

Во-первых, беседа шла, как я и надеялся. Он начал отвечать на мои вопросы, а не увиливать, как обычно, А наконец позволил мне заглянуть в его разум и понять, почему он делает то, что делает. Почему он говорит все эти странные вещи. Что он сам думает о том, что происходит в его голове. Он сказал, что четыре человеческих души заключены внутри него.

Я не стал с этим спорить, так как для А это был такой способ справится с тем, что происходит с ним. Пока он не упомянул о Еве, что заинтриговало меня. Насколько я понял, Ева обладала возможностью путешествовать во времени. Как и моя жена, которая заявляла, что способна делать то же самое.

Все, что сказал А соответствовало ее объяснениям. Они не просто рисковали своим прошлым, а еще и своими собственными жизнями. Они изменяли события. Они были в курсе событий. Если еще прибавить к этому соответствующие исчезновения и факт, что глаза А внезапно меняли цвет на светло-карий, хотя обычно были черными… на мгновение мне показалось, что я как будто разговаривал с матерью Мэри Энн.

Это ощущение выбило меня из равновесия, я признаю это. Настолько, что меня немного понесло. Я даже выгнал А из своего кабинета. Узнать о моей жене он мог, только если взломал мой офис, влез в мои дела и прочитал личный журнал.

Ну, или он говорил правду.

Часть меня, та часть, которая отчаянно желала доказать, что моя жена не душевнобольная, хотела поверить ему. Но как я мог поверить А, если даже не верил своей жене? Я заставлял ее страдать каждый раз, когда она пыталась мне объяснить мне, что с ней происходит. Я разрушил ее доверие, заставил думать, что она сумасшедшая. Поверить А, с которым я едва знаком, значило признать, что она была права и я зря мучил ее.

Как бы я мог жить с чувством вины, что мучил любимую женщину? Не мог, и я знал это. Так что я вышвырнул А и сразу же уехал из лечебницы. Я даже уволился оттуда. Этот ребенок упомянул о моей дочери. Он говорил о ней в полной уверенности, говорил такие вещи, о которых никак не мог знать. Никогда в жизни я еще не был так потрясен и раздавлен.

Поверить в то, что он говорит правду… Я не могу. Я просто никак не могу. И даже если то, что он мне сказал, сбудется… Я не верю.

8 мая

Это как будто снова моя жена умерла. Я не могу выбросить мысли об А из головы. Я замечаю, что постоянно думаю о нем, беспокоюсь как он, что делает, кто обижает его. Но я не позволю себе взять телефон и позвонить проверить. Я потерял объективность в отношении этого мальчика. Я не смог помочь любви всей моей жизни и, конечно, я не смогу помочь ему. Полностью разорвать с ним всякую связь — лучшее решение. Разве не так? Я привык так думать. Но до сих пор меня преследуют два слова.

Что если…

Моя нынешняя жена видит мою озабоченность и уверена, что я думаю о другой женщине. О той, которую я люблю больше, чем ее. Я пытался убедить ее, что это не правда, но мы оба знаем, что так оно и есть. Я никогда не любил ее так, как она того заслуживала. Мое сердце и душа принадлежали другой.

Мне не стоило устраиваться на работу в ту лечебницу. Мне не стоило брать дело А.