Перепутье

Глава семнадцатая

Обычно «Аквитания» брала на борт три тысячи двести тридцать пассажиров, а численность экипажа доходила до девятисот семидесяти двух человек, но на этот раз, благодаря тому, что с корабля убрали часть мебели и поставили дополнительные койки, «Аквитания» взяла на четыреста человек больше. Каюты были забиты до отказа — несколько семей, привыкших к просторным роскошным апартаментам, такие, как Хиллари с Джоном, теперь теснились в одной-единственной каюте. Но этот рейс был совершенно необычным. Обед подавали в пять, а то и в четыре часа, и после захода солнца корабль полностью погружался в темноту. Пассажирам рекомендовали с наступлением сумерек вообще не выходить в коридор во избежание несчастных случаев. Все окна и иллюминаторы были закрашены черной краской, так что и туалетом приходилось пользоваться, не включая света, — приходилось привыкать и к этому. Большинство пассажиров были американцы, хотя англичан тоже было много — эти держались очень спокойно, к обеду неизменно являлись в черных галстуках и обсуждали военные новости, вовсе не считая это несвоевременным из-за того, что началась война.

Что касается самого корабля, те помещения, которых не затронули переделки, все еще сохраняли ауру элегантных викторианских гостиных и являли странный контраст с развешанными по стенам плакатами, где разъяснялось, что следует делать в случае нападения германской подлодки.

На второй день плавания Джон успокоился настолько, что Хиллари решилась познакомить его с Филиппом Маркхамом. Она объяснила сыну, о что Филипп — ее старый друг еще по Нью-Йорку и теперь они случайно встретились на корабле, но, когда Хиллари и Филипп разговаривали, Джон смотрел на них с откровенным подозрением. На следующий день он увидел, как они вдвоем гуляют по палубе, и сказал няне:

— Я его ненавижу.

Няня выбранила его, но Джон как будто не обратил на это внимания, а вечером то же самое повторил матери. Она дала ему пощечину. Всей ладонью, звонко. Но он даже не заплакал.

— Делай со мной что хочешь. Но когда я вырасту, я буду жить с папой.

— Но ведь и я буду вместе с вами.

Руки Хиллари дрожали, но голос она уже контролировала. Ребенок оказался слишком сообразительным для его возраста и слишком хорошо понимал все про взрослых. Хиллари была рада, что он, по крайней мере, не может рассказать обо всем Нику. «Интересно, видел ли он, как мы целовались», — подумала Хиллари. Прошлую ночь она провела в своей постели, хотя и не по собственному желанию. Просто Филипп делил каюту с тремя другими мужчинами.

— Что значит ты будешь жить с папой? А я?

— А ты не будешь. Бьюсь об заклад, ты будешь жить с ним. — Джону не хотелось даже произносить это имя, даже показывать, что он запомнил, как зовут человека, с которым познакомила его мать.

— Какая ерунда.

Но ведь именно об этом они недавно говорили с Филиппом. Заботы Ника о сохранении семьи совсем не волновали Хиллари. Вот если бы ей удалось добиться от него согласия на развод, когда она вернется в Америку… Или если она сама получит доказательства его неверности и подаст в суд — тогда-то уж она сможет выйти замуж за Филиппа.

— Я больше не желаю об этом слушать, — заявила Хиллари сыну.

И больше она ничего подобного не слышала. Джон вообще почти не разговаривал с ней. Он проводил время с няней, а чаще всего возился со щенком в каюте. Плавание было тяжелым и утомительным для всех — из-за постоянных поворотов и ночного затмения длилось значительно дольше, чем обычно, так что, когда судно наконец дошло до Нью-Йорка, Хиллари так измучилась, что зареклась еще когда-нибудь подниматься на борт корабля. Никогда в жизни она так не радовалась тому, что оказалась в Нью-Йорке. Несмотря на это, она пробыла там лишь несколько дней, после чего увезла Джонни в Бостон к своей матери, где и оставила его.

— Почему ты меня тут оставляешь? Разве мы не поедем домой? — Джонни никак не мог понять, почему он будет жить у бабушки.

— Я пока поеду туда одна. Нужно сначала привести нашу квартиру в порядок.

Квартира стояла запертой четыре месяца, и Хиллари уверяла сына, что ей придется немало потрудиться, чтобы там снова можно было жить. Но прошло две недели, и бабушка записала внука в бостонскую школу. Она уверяла мальчика, что это ненадолго, что это делается для того, чтобы он не пропустил занятия, пока мама готовит квартиру. Но однажды он подслушал, как бабушка с кем-то разговаривала, и узнал, что отдать его в школу решила она сама, потому что не имела ни малейшего представления, когда Хиллари явится за сыном. Джон понял, что бабушка его обманывает. Он догадывался, почему это происходит, но молчал. Она, наверное, с этим человеком, с мистером Маркхамом… Джон хотел было даже написать обо всем отцу, но внутренний голос подсказал ему, что это не очень удачная мысль. Вдруг папа слишком расстроится. Лучше он все расскажет ему, когда тот приедет. В последнем письме, которое Джонни получил от отца, тот обещал приехать как можно скорее, возможно, даже сразу после Рождества. Но до Рождества еще так долго! Хотя папа и напоминал, что осталось ждать всего два месяца.

У бабушки Джонни чувствовал себя одиноко. Она была старая, и ей все действовало на нервы. Хорошо еще, что она разрешила Джонни взять домой щенка, которого он привез из Франции.

Прошла неделя с тех пор, как Ник писал сыну в последний раз. И вот на небольшом приеме в американском консульстве он неожиданно столкнулся с Арманом и Лианой. Де Вильеры впервые за несколько месяцев вышли в свет Лиане казалось, что за лето ее знакомые заметно постарели. Сама она была в весьма эффектном платье из черного атласа, но выглядела очень усталой. Напряжение сказывалось на всех, хотя внешне Париж сохранял спокойствие. Все еще продолжали переживать падение Варшавы — это случилось месяц назад Поляки доблестно сражались, но семнадцатого сентября Советы ударили с востока, и к двадцать восьмому все было кончено, несмотря на все усилия, в том числе и на помощь Ника. Восточная сестра Парижа пала.

— Как у вас дела?

Ник оказался соседом Лианы, Арман сидел на другом конце стола. «Де Вильер постарел лет на десять», — думал Ник, смотря на Армана. Было видно, что тот работает по пятнадцать-восемнадцать часов в сутки. Сейчас он казался просто стариком — а ведь ему всего пятьдесят семь.

— У нас все хорошо, — тихо сказала Лиана, — Арман работает, забывая себя.

Но как это подтачивает силы. Ради родной страны он будет подстегивать себя до тех пор, пока не свалится. Теперь почти все время Лиана оставалась с девочками одна, но она и не возражала. Другого выбора не было. Она вызвалась помогать Красному Кресту — здесь она не могла сделать много, но кое-что все-таки делала. Сейчас они занимались отправкой евреев из Германии и Восточной Европы через Францию за границу — по крайней мере она знала, что спасает человеческие жизни. Их отправляли в Южную Америку и Соединенные Штаты, в Канаду и Австралию.

— А как мой маленький друг Джон? — Лиана улыбнулась Нику.

— У него все в порядке. Хотя я даже не знаю точно, где он в настоящий момент. — Ник думал, что сын в Нью-Йорке, но в последнем письме Джонни сообщал, что живет у бабушки в Бостоне. Возможно, он приехал туда погостить, чтобы бабушка увидела его и не волновалась.

Лиана не совсем его поняла:

— Разве он не здесь, не с вами? Ник покачал головой.

— Они уплыли на «Аквитании» еще в сентябре — последним рейсом. Видите ли, я думал, что он в Нью-Йорке, но он написал мне из Бостона. У него там бабушка.

— Неужели вы отправили его одного? — в изумлении спросила Лиана.

Это был тот самый корабль, на котором их хотел отправить домой Арман.

— Нет, он ехал с матерью. Я не хотел оставлять его здесь. Мне куда спокойнее, зная, что они в Штатах.

Лиана кивнула. Это было разумно, хотя она сама поступила иначе. У нее даже мелькнула мысль, что Хиллари оставила мужа без всякого сожаления. До нее тоже доходили слухи о Хиллари и Филиппе Маркхаме — иностранцев в Париже было немного и жили они в тесном контакте друг с другом, так что сплетни разлетались мгновенно. Но Лиана думала не о Хиллари, а о Нике — каково ему сейчас вдалеке от сына? Он тоже выглядел усталым, хотя и не настолько, как Арман. Ей вспомнился их последний разговор на корабле. Как, интересно, складывается его жизнь? Казалось, минула уже тысяча лет с тех пор, как они приехали во Францию, а ведь прошло всего четыре месяца.

— А как вы?

— Вроде бы хорошо.. — Он понизил голос, чтобы сказать то, что думает. Лиана располагала к откровенности. Такой уж она была. — Сейчас я пожинаю плоды своих ошибок и неверных решений.

Она поняла, о чем он говорит — о своих германских контрактах.

— Вы не единственный, кто принимал неверные решения, имея дело с Германией. Вспомните, что говорят сейчас в Штатах. Рузвельт старается обеспечить себе новый президентский срок на выборах, обещая американцам, что они не будут втянуты в войну. Но это же безумие.

— Уилки говорит то же самое. Они могли бы с успехом быть в одной команде.

— Как вы думаете, кто из них победит? — спросила Лиана. Хотя и странно было беседовать сейчас о выборах в США, когда Европа объята войной.

— Разумеется, Рузвельт.

— Но это будет уже третий срок.

— Вы в этом сомневаетесь? Она улыбнулась.

— Нет, пожалуй.

С Ником было легко говорить. Лиане казалось, что она наткнулась на островок здравого смысла посреди окружавшего кошмара.

Званый обед закончился рано, и Арман с Лианой уехали. Они сидели на заднем сиденье «ситроена», который вел шофер правительственной службы. Всю дорогу Арман зевал и похлопывал жену по руке.

— Я заметил, там был Бернхам. Так и не удалось с ним поговорить. Как у него дела?

— Хорошо.

В их разговоре на приеме не было тех откровений, как на корабле. Но этого и следовало ожидать.

— Удивительно, что он еще здесь.

— Он собирается домой после Рождества. А его жена и сын уже в Америке. Они уплыли на «Аквитании».

— Наверное, с Филиппом Маркхамом.

— Ты тоже об этом слышал? — Лиана с удивлением взглянула на мужа. Тот усмехнулся. Он никогда не упоминал о делах Ника, и она сама узнала об этом от знакомых американцев. — Арман, есть ли на свете что-нибудь, чего ты не знаешь?

— Очень надеюсь, что нет. Информация — это моя профессия. — Знал он и о секретных контрактах Бернхама с Польшей, но промолчал об этом. Он только мельком взглянул на шофера, хотя тому можно было доверять, он прошел высший уровень проверки службами государственной безопасности.

— Вот как? — Лиана немного удивилась. Раньше она бы не так определила род занятий мужа. Но теперь все меняется.

Арман незаметно переменил тему разговора.

— Было так приятно видеть тебя сегодня такой нарядной, дорогая. Как в старые добрые и мирные времена.

Она медленно кивнула. Его слова все не выходили у нее из головы, но она не хотела расспрашивать его в машине. Она заметила, как он взглянул на шофера. И сама Лиана уже не раз задумывалась над тем, чем же ее муж сейчас занимается? Он никогда не рассказывал о том, что делает у себя в кабинете. Говорил только о новостях, которые затем все равно попадали в газету. Он стал значительно более скрытен, чем раньше И уставал, как никогда. С августа они ни разу не занимались любовью. И Лиана подозревала, что сегодняшний вечер эту традицию не нарушит Еще до того, как машина вывернула на площадь Пале-Бурбон, Арман задремал. Лиане пришлось его разбудить. Они поднялись наверх, и, пока Лиана раздевалась, он уже успел лечь в кровать и крепко заснуть.