Перо фламинго (Иероглиф)

Глава тринадцатая

В Каире стояла темная ночь, когда измученные дорогой и прошедшим днем путешественники вернулись в гостиницу. Хозяин уже начал волноваться за своих постояльцев. Однако, несмотря на усталость, всех так переполняли впечатления, что никто не желал идти спать. Вся компания после сытного ужина собралась в саду гостиницы под крышей беседки, где гостеприимный хозяин расставил мягкие диваны и удобные лежанки. Прислуга предлагала усталым туристам душистый густой кофе, сваренный с ароматным кардамоном, и кальян. Поначалу Серафима Львовна с подозрением отнеслась к новой для себя восточной забаве. Правда, она знала, что в Петербурге нынче модно предаваться этому легкому пороку. Да и смешно упираться, коли все желают испробовать. Даже Аристов позволил Зое приобщиться к ароматному дурману. Невысокого роста худой кальянщик в длинном белом балахоне и белой же маленькой шапочке, казалось, священнодействовал. Сначала он принес сам кальян, высокий, стройный, с длинными змеями–мундштуками. Наверху он установил серебряное блюдце и насыпал туда уголь, а когда тот разгорелся, присоединил душистый табак. Пока уголь разгорался и табак нагревался, кальянщик долго и натужно втягивал в себя воздух из мундштука, пока, наконец, не пошел долгожданный дым. После он несколько раз незаметной тенью появлялся около гостей, чтобы легким движением пошевелить табак и проверить, не прогорел ли уголь.

Все общество по очереди прикладывалось к мундштукам и с наслаждением втягивало в себя пряный, легкий, пахучий дым. При этом в чреве кальяна бурлила вода, и чем сильнее был вдох, тем больше кипения происходило внутри стеклянного сосуда. После первого вдоха у Серафимы Львовны закружилась голова. Она закашлялась, но уже второй глоток коварного дыма принес в её сознание необыкновенную легкость и приятность. Все тяготы минувшего путешествия улетучились, все жизненные невзгоды и тревоги исчезли. Она откинулась на подушки, заботливо подложенные ей под голову прислугой, и с наслаждением созерцала все вокруг. Её поразило, что прямо в центре беседки росла пальма, и когда она доросла до крыши, то хозяин не срубил её роскошную голову, а предпочел проделать дыру в крыше и выпустить красавицу наверх. Ночной воздух стал свежим и приятно холодил уставшее тело. Повсюду разливался аромат неведомых цветов. Нарастали незнакомые ночные звуки, чье-то стрекотанье, шуршание. Неожиданно Серна поняла, что они в беседке не одни, что в углу на лежанке пристроился еще один постоялец гостиницы. Видимо, его организм уже давно подвергся воздействию кальяна, так как он лежал, казалось, в совершенном забытьи. Однако, когда до его слуха донеслась речь присутствующих, он вдруг дернулся всем телом, затем сел, а после и вовсе встал со своего ложа. Не очень твердой походкой незнакомец приблизился к честной компании и, поклонившись, заявил:

– Господа! Прошу прощения, господа! То обстоятельство, что в местах диких и отдаленных от родины я неожиданным образом встречаю соотечественников, оправдывает мое вторжение в ваше общество. Дозвольте представиться, Северов, Виссарион Иванович Северов, потомственный дворянин, превратностями судьбы оказавшийся в сиих местах.

Он еще раз поклонился и остановился, ожидая ответа. Соболев не любил нечаянных знакомств, однако, разморенный кальяном и усталостью, он милостиво кивнул новому знакомому и представил все общество.

– Не ожидал встретить тут русского, – заметил профессор.

– Да-с, русских путешествующих мало встречается. Все в основном англичане, да где их нынче нет! У немцев тоже мода взялась на египтян. А русских мало, мало, сударь!

– Вы откуда изволите путешествовать, из Петербурга, по морю, в Александрию? Сколько нынче дерут в гостинице в Александрии? 20 франков в день? Это по-нашему, что же получается, 5 рублей за сутки? Да, чудовищная дороговизна! Со столом, с прислугой, которой еще и не сыскать! Они же такие плуты, такие бестии! За билеты на поездку из Александрии в Каир, сколько изволили заплатить? За второй класс по железной дороге по 103 пиастра, то бишь чуть более 6 рублей… Э… точнее… – он пошевелил пальцами, словно помогая счету, – 6 рублей, 7 копеек. Это же разорение! А осел? Раньше стоил три пиастра в час, то есть восемнадцать копеек, а нынче целый франк, что опять же по-нашему 25 копеек. Дрожки от станции до гостиницы – меньше пяти франков не берут. Да еще поди, на чай клянчат, бакшиш по-здешнему, не так ли?

– Да, вы правы, бакшиш и впрямь разорителен! – рассмеялся Соболев, который устал подавать всякому служке копеечку, так что при внимательном подсчете набегала солидная сумма. – Однако, вы, судя по всему, тут давно проживаете. Чем изволите заниматься, сударь?

– Я, господа, в прошлой жизни своей занимался весьма почтенной деятельностью, был земской врач. Служил не за деньги, за совесть. Дело свое любил. Да только в один не очень прекрасный день понял, что такие, как я никому не нужны. Скучная, тоскливая жизнь. Тоска и бедность непролазная. А я ведь был молод, горяч, хотел яркого существования. И вот пустился я по морям и по суше, где я только не был, чего не видал, кем не трудился ради хлеба насущного, пока сюда меня не прибило. – Северов поморщился и поежился от ночной прохлады. От внимательного взгляда Соболева не ускользнуло, как потерта его одежда, которая когда-то вероятно, была вполне приличным сюртуком и брюками.

– А нынче чем живете? – задал нескромный вопрос Петя, потягивая кальян.

– А нынче, юноша, я подвизаюсь торговлей древностями. Знаете, поди, такой промысел? – Северов прищурился и рассмеялся. Вот–вот! Доходное дело, коли наткнешься на простаков, коими вы, к вашему счастью, не являетесь.

– Неужто совсем оставили медицину? – недоумевала Зоя.

– Нет, мадемуазель, иногда вспоминаю былые занятия, когда необходимо помочь неимущим. Кроме того, тут я иногда постигаю знания, неведомые европейцу, к слову сказать, не только медицинского толка.

– Конечно, Египет – просто кладезь древних знаний! – воскликнул профессор. – Тут куда ни ступи, сама история. Я немного вам завидую!

– А, бросьте вы! – голос Северова снова стал раздражительным. – Древности, тайны! Приглядитесь, и вы увидите ужас разорения и уничтожения вокруг! Что за мерзкий народ! В них нет и капли крови тех, кто создавал эту великую цивилизацию. Бог знает, что там намешано, и арабского, и греческого и всякой дряни! Вы ищете тут древние города, а находите только грязные жалкие селения да бездну насекомых, к укусам которых нечувствительна только грубая кожа феллахов. Народишко, доложу я вам, ленив свыше всякой меры, к тому же плутоват и вороват! Поэтому зорко смотрите за всем, что есть с собою. Ничего не кладите на землю. Если вы смотрите арабу на руки, он украдет у вас ногами, зароет в песок и откопает, когда вы удалитесь.

– Как вы, однако, нехорошо говорите о здешних жителях! – подала голос Серафима Львовна, которой новый знакомец показался неприятным и подозрительным типом. И почему муж позволил ему присоединиться к их милой компании?

– Мадам, ваше негодование мне совершенно понятно. Я, признаться, тоже был заражен идеей приобщения к великой и загадочной цивилизации, к первозданной красоте и культуре. – Северов вздохнул и провел рукой по выцветшим русым волосам, коротко остриженным и местами весьма поредевшим. – Собственно, эта наивность взгляда и привела меня в эту дыру. Тут только шаг шагни в сторону от того, что известно всему миру, и тотчас же окунешься в подлинный нынешний Египет. А это, я вам доложу, премерзкое зрелище! Феллахи так бедны, что едят мясо только два раза в год по своим магометанским праздникам, по окончании своего поста. Круглый год они питаются сырым луком и дурным хлебом, испеченным на высушенном помете. Каково!

– Фу, какая гадость! – скривилась Зоя.

– Самые счастливые иногда могут позволить себе кислое молоко, сыр, мед и финики! – продолжал Северов. – А что представляют собой их жилища? Это скорей нора, землянка, в которой феллах и его семейство ютятся вместе со своей живностью – курами, гусями, козами.

– Как это, однако, досадно! – поморщился профессор. – Но, увы, весь мир поделен на цивилизованных людей, живущих в комфорте, и тех, для кого скотское состояние является естественным. Ужасно, ужасно обидно, что сия печальная участь постигла некогда великий и прекрасный народ!

– Да говорю же вам, что нынешние туземцы совершенно не являются потомками прошлых поколений. Вы на лица их поглядите и сравните с рисунками в гробницах. Вы увидите там совершенно иные физиономии. Нынешние несчастные живут на развалинах прошлого, совершенно не понимая их ценности. В некоторых хижинах вы найдете то лестницу с барельефами, выдранную из древнего храма, то кусок стены с иероглифами, употребленный для хлева, или увидите женщину, которая рубит хворост на перевернутой голове какого-нибудь Рамзеса! Не так давно я был в Эдфу. На плоской кровле древнего храма выросло целое селение. В ней они сделали отверстия и сбрасывают внутрь свой сор. Повсюду, повсюду вы увидите развалины и только развалины!

– Помилуйте, – перебил рассказчика Соболев, – коли тут все так отвратительно, так отчего бы вам не вернуться домой и не заняться своим прежним достойным делом?

Северов вздохнул:

– Вероятно, присутствует гадкая привычка жить среди туземцев. К тому же и денег нет, чтобы воротиться и начать все заново, и не ждет меня никто. Нет, впрочем. Не только это… – он задумался, словно бы решая, стоит ли ему говорить. И что-то в его интонации насторожило Соболева. – Видите ли, есть странные вещи, о которых мало кто знает, даже из тех, кто посвятил Египту всю жизнь. Так вот я и болтаюсь тут, в тайной надежде, может, я стану избранным и увижу то, что иногда можно увидеть.

Северов и Соболев вдруг очень внимательно посмотрели друг другу в глаза. Казалось, что они знают нечто особенное, неведомое всем остальным. Соболев неожиданно побледнел, вытер вспотевший лоб и хриплым от волнения голосом спросил:

– Вы не об Альхоре изволите говорить?

Северов чуть улыбнулся.

– Да-с, именно о нем!

– Вот оно что! – профессор откинулся на подушки. Ни кальян, ни кофе его уже не интересовали. Он был так взволнован, что у него даже задрожали руки и губы. Все общество молча и с недоумением ждало объяснений.

– Вот что, друзья мои, – с трудом собираясь с мыслями, произнес Соболев, – я никогда не рассказывал ни вам, ни моим студентам о том, что в некоторых древних источниках упоминается таинственный и загадочный город Альхор. Невозможно понять, в какой части Ливийской пустыни он находится. Он иногда является путникам в самых разных местах.

– Фата-моргана! – воскликнул Аристов, который до этого тоже не проронил ни слова. – Оптический обман. Мираж, преломление лучей в воздухе над пустыней.

– Я тоже так думал, – продолжал профессор. – Однако все сведения, а они очень скудны, рисуют нам реальное пребывание авторов в реальном городе. Правда, мертвом. Там нет людей. Он давно покинут, но там остались удивительные и странные произведения искусства. Некая непонятная «Сестра Ужаса». Что бы это могло быть? Может, еще один огромный сфинкс? Кроме того, все те, кому довелось там оказаться, упоминают о некой Белой львице, мистическом животном, а также странном знании, о возможности приобщиться к неведомому, к тому, что человеку в земной жизни не дано.

– И что же это за знание? – изумился Лавр.

– В том-то и дело, что те, кто оставил свои свидетельства, этой возможностью не воспользовались.

А от тех, кто рискнул, не осталось и следа. Последними, кому открылся Альхор, были два французских солдата из армии Наполеона. Они заплутали в пустыне, и вдруг перед их взором возникли развалины города. Не знаю, что там произошло, но вернулся только один солдат. Именно он и поведал о странном и страшном городе, о товарище, который, по его словам, отправился в преисподнюю. Солдат чудом выжил, но, как свидетельствовали доктора, разум его помутился и его рассказ не был принят серьезно.

Я читал об этом случае в одном малоизвестном научном издании. Признаться, меня вся эта история занимает чрезвычайно. Я верю и не верю одновременно, но мне кажется, что на этой древней земле мы действительно можем повстречать нечто недоступное нашему современному разуму. Но все же я всегда остерегался говорить с серьезными учеными на подобную тему, боясь прослыть шарлатаном. Репутация ученого, знаете ли, очень хрупкая вещь!

– Вы правы! – кивнул Северов, и выцветшие его глаза смотрели лукаво. – Поэтому искать Альхор должны люди свободные от предрассудков, условностей. По-хорошему авантюристы, не так ли, сударь? – обратился он к Аристову.

– С чего вы взяли, что мы с вами одного поля ягода? – брови Егора поползли вверх. Ему было неприятно это неожиданное единение с неизвестным проходимцем.

– Сразу видно, что вы тут немного посторонний, что ли. Взгляд у вас не такой как у тех, кто недавно покинул светскую гостиную или уютный кабинет. И ранение свежее, тоже не от ножика перочинного. – Северов кивнул на руку Аристова, обезображенную шрамом, который открывал закатанный рукав рубашки. – Вы, сударь, англичан остерегайтесь. Они волонтеров с радостью в тюрьму упекают!

– Ого! – неприятно удивился Егор. – Да вам бы, батенька, в Шерлоки Холмсы податься, а не торговать вразнос мумиями!

– Да, да! – незлобиво рассмеялся Северов. – Вы не сердитесь на меня, что я ваш секрет обозначил. Не сердитесь, что я вторгся в вашу дружную компанию. Не мог побороть острого желания немного поговорить на родном языке да еще с образованными людьми. Простите меня, господа. Я вас покину!

И он уже собирался встать и откланяться, как Соболев его удержал за рукав:

– Постойте, вы не можете просто так уйти! Вам надо плыть вместе с нами по Нилу, и, может, нам повезет наткнуться на Альхор.

Северов с деланным равнодушием пожал плечами.

– Это, опять же, сударь, дорого. Я не в состоянии оплатить билета. А от вас я такого подарка не приму. Теперь по Нилу ходят английские пароходы и до Ассуана можно добраться за три недели. Цена билета 30 фунтов стерлингов, или по-нашему 122 рубля 20 копеек, завтрак, обед и чай. Ужас, как дорого! Но все же это самый дешевый способ плыть, да только не больно удобный. Колокол звонит, все на борт, корабль отплывает. Нет возможности предаться самостоятельному плану движения.

– Так что же делать! – воскликнул Петя.

– Можно попробовать нанять лодку, по местному дагабиех, и быть господином своего времени. Хозяин лодки причалит, где пожелаете, но стоит это удовольствие намного дороже – 560, а то и 600 рублей. К тому же надобно сделать подарок хозяину лодки. Он же и капитан. Вот и решайте.

– Вот что я вам скажу, – Соболев поднялся с мягкого дивана. – Ступайте завтра на берег и подыщите нам такую лодку, чтобы могли отправиться тотчас же и без помех.

Ночь была на исходе и небо уже светлело, когда общество стало расходиться по комнатам. Соболев, Петя и Зоя еще о чем-то спорили, история с Альхором поразила всех необычайно. Петр не мог простить отцу, что тот скрывал такую необычную тайну и не поделился ни с кем.

– Прямо приключенческий роман! – сверкала глазами Зоя.

– Это не роман, а обман, авантюра. И человек этот – ловкий мошенник, а хуже того, разбойник, душегубец, – ворчала Серафима Львовна, подымаясь по лестнице к себе в номер. – Скорей всего лодка, что он якобы наймет завтра для нас, – разбойничий вертеп. Там, небось, его сообщники завезут невесть куда и зарежут!

От этих жутких подозрений Серна так расстроилась, что чуть было не расплакалась от страха. Сказалось и утомление пережитого дня.

– Не могу с вами не согласиться, – Аристов поднимался следом.

– Так что же делать? – она остановилась на лестнице и повернула к нему расстроенное лицо.

– Вам надо убедить мужа не обременять себя сомнительным знакомством, а я могу только обещать быть начеку и убить мошенника при первом же подозрении!

Егор сказал это так спокойно, с такой уверенностью, что Серна тотчас же успокоилась и полностью ему доверилась. Вообще, она заметила, что Аристов говорил мало, но как-то всегда к месту, разумно, взвешенно. Его слова, движения были полны невыразимого чувства собственного достоинства и уверенности в своих силах.

– Конечно, обидно быть в плену женских страхов и прозевать великое чудо, необыкновенную тайну… – продолжила уже другим тоном Серафима Львовна.

– Если она существует, эта тайна, этот город-призрак Альхор, – резонно заметил собеседник, – то, как я по-прежнему полагаю, это есть проявление известного явления фата-моргана. А все свидетельства – просто бред сумасшедших, несчастных, потерявших рассудок после мучений в пустыне.

– Да, да… – она мечтательно улыбнулась, – но, знаете, это же прекрасно, когда есть такая красивая, хоть и безумная мечта. И так странно, поверьте, очень странно, что мой супруг вдруг тоже оказался ею пленен, хотя до нынешних дней я не замечала в нем признаков романтической натуры.

– Как же! – тихим голосом заметил Егор. – Как же он мог не иметь романтических устремлений, когда женился на вас?

– А, полноте! – Серафиме были приятны его слова. Она махнула рукой и излишне резко обернулась, чтобы идти наверх. Но не удержала равновесия, покачнулась и чуть не упала вниз. Однако крепкие объятия Аристова остановили падение. Это был только миг, мгновение, он держал её ровно столько, сколько мог позволить себе порядочный человек, который просто помогает даме избежать падения на лестнице. Но обоим показалось, что это мгновение длилось и длилось, и даже тогда, когда он осторожно поставил её на пол, пронеся на руках весь пролет, чтобы не дай бог, опять не упала.

– Благодарю, – едва пролепетала Серна.

– Доброй ночи, – он отступил, отчаянно желая, чтобы этот миг длился вечно.

Серафима еще немного постояла перед дверью в комнату и только когда услышала внизу торопливые тяжелые шаги мужа, поспешила войти. В голове у неё шумело, все плыло перед глазами, сердце прыгало в груди. Она все еще чувствовала себя в объятиях Аристова. Никогда, никогда она не испытывала такого безумного желания принадлежать мужчине. И это совершенно испугало и сбило её с толку, ведь это не муж, а совершенно посторонний молодой человек. К тому же моложе её на десять лет! Но эти жалкие робкие доводы разума померкли перед волной неведомых ощущений и желаний, которые тотчас же родились где-то внутри, в каком-то неведомом закутке её тела.

Да, матушка, вот что значит предаваться коварному дурману кальяна!