23 [Себастьян]

— Олли, мать твою, Милтон… Какого котика морского ты тут делаешь?

Голова моя все еще гудела, а лицо юнги перед моими глазами расплывалось, раздваивалось и снова собиралось воедино.

— Ну я того… на корабль не успел. — Промямлил Олли, помогая мне подняться.

— Повезло тебе, парень. Ты даже представить себе не можешь, как тебе повезло…

Мир снова покачнулся. Я встряхнул головой и оперся о пальму. Шатает так, будто я из паба Тартужного вышел, проматав там всю долю на выпивку. Обидно только, что выпивки небыло, а голова кругом все равно идет. Эх, надо будет пробраться на корабль и стащить оттуда ящик рома, пока эти рожи хвостатые все себе не присвоили.

— А вы как тут..? — Олли растерянно оглядел меня с ног до головы, потом поднял глупый взгляд туда, откуда я свалился.

— А, выпнули меня с корабля волшебным пендалем. Вот я и… — Я присвистнул, глазами и рукой проследил по небу, изображая полет ядра, и ударил кулаком по ладони, издав звук взрыва. Олли вздрогнул. — Вот. А потом открываю глаза, а тут ты. Так что остались мы с тобой одни. — Я обхватил парнишку рукой, прижимая к себе и слегка покачиваясь. Лишь ты и я на всем этом необитаемом острове. Романтика!

Олли в замешательстве оттолкнул меня и странно на меня посмотрел.

— Да расслабься, я тут на долго задерживаться не намерен. Если хочешь, вместе свалим с этого проклятого острова, где женщин на три квадратных фута больше, чем разумных существ. Но, для начала, я бы поел. Есть у тебя чего-нибудь?

— Ага. Я тут какую-никакую хижину соорудил…

— Эх ты… моряк, лучше бы плот сколотил. Или ты тут жить собрался? Тоже мне, Александр Селькирк.

Олли, щуплый паренек, бодро вышагивал впереди меня вверх по склону. Меня же одолела отдышка уже в первые минуты ходьбы. Что это, старость? Да ну, просто последствия падения вот и все. Успокаивая себя таким образом, я остановился, якобы окинуть пейзаж взглядом. Нет правда, отсюда открылся не плохой вид на море. Солнце уже почти скрылось за горизонтом и небо окрасилось мягким сиреневым светом. Я, конечно, не из романтичных натур, с восхищением любующихся небом в любое время дня и ночи, но Олли то этого не знает. Так что пока я строил из себя мечтательного юнца, мое дыхание выровнялось и сердце прекратило свой дикий скач.

— Мы почти пришли. — Позвал меня Олли, поднявшийся уже довольно высоко.

Вздохнув, я последовал за ним. Какого черта ему в голову пришло строить хижину так высоко? Нельзя было устроить ее на пляже что ли? Уже утеряв всякую надежду добраться до хижины этого олуха, я врезался в спину Олли.

— Ну вот, мы на месте. — Гордо заявил он. — Прошу, мой дом — твой дом.

Я пригляделся к сооружению, которое поначалу любой принял бы за свалку бурелома или огромный куст. На деле же это был шалаш добрых шесть футов в высоту и десять в ширину. Я так понял, Олли выбрал пальму, к которой натаскал палок и огромных листьев, сложил все это, как своеобразный вигвам и скрепил все это глиной. Сверху обвязал прутья самопряжной веревкой из… древесного волокна? Он что, серьезно обдирал деревья, а потом сидел и скручивал волокна в канат? Вот трудяга. Но парень с руками, надо признать. Значит со строительством лодки проблем не возникнет.

— Так, и где тут у тебя еда?

— Вот. Это, вроде яблоко, будешь?

Я выбил из рук дурня фрукт.

— Отравить меня решил? Это манцинелла, она ядовитая!

— А, да? Ну тогда вот, выбирай сам.

Я подошел к куче ягод и фруктов, которые неразборчивый юнга насобирал по всему острову.

— Да-а уж, дружище. Если бы не я, ты бы уже завтра помер. Посмотрим что тут у тебя: ятрофа, стрихнос, дюшенея и вот эта странная штука, явно тоже ядовитая… Да ты никто иной, как самоубийца! О, апельсин! А нет, тоже дюшенея. Что ж, дружище, похоже сегодня мы ложимся спать на голодный желудок. А завтра я научу тебя выживать в джунглях и строить плот.

Я улегся на землю, по привычке сдвинув свою шляпу на глаза. Олли лег рядом. В шалаше было тесновато, но нам двоим места хватало. Тем более я выкинул оттуда все орудия убийства, которые парнишка называл едой.

— Вставай, разгельдяй! Пора за работу! — Гаркнул я, слегка пнув спящего Олли в его тощую филейную часть.

Солнце едва поднялось над горизонтом. Привычка просыпаться так рано никуда не делась. Да и не терпелось мне поскорей покинуть этот остров.

— Ого, у тебя и ружье есть! — удивился я, когда Олли заявил о полной готовности. — Это все упрощает, друг мой.

— Да, но пороху у меня не много.

— Это не беда. Значит так, сейчас идем туда, где я посеял свой топор. План такой: я рублю дерево, ты шмаляешь по обезьянам.

— Это что, какой-то ритуал?

— Нет, дурень, нам нужна мачта!

— А обезьяны зачем?

— На обед зажарим, что непонятного?

Через час мы были на месте. Своры вонючих мартышек пока видно нигде не было. Мой топор так и торчал в идеальном для мачты деревце. Я велел Олли зарядить ружье и держать ухо востро. А сам не без труда отобрал у дерева топор.

Ох, ну и дурень же я! Кто, как не последний идиот, будет рубить дерево, не продумав, как потом его тащить. Да, я повалил его. Вокруг уже царила суматоха. Орали мерзкие обезьяны, Олли в том числе. Но он хотя бы не забывал время от времени стрелять в махнатых крикунов. Две мартышки упали замертво. Олли зачем-то их подхватил и засунул в мешок. Сам мешок закинул на плечи. А я на глаз отмерил необходимую длинну, обрубил все лишнее.

— Хватай и бежим! — крикнул я, поднимая край девятифутового бревна.

Олли послушался, подняв другой край. Мы сбегали вниз по склону. Надеюсь, я правильно запомнил дорогу до места, где оставил инструменты и шлюпку.

— О-ой, стой! — я остановился прямо на краю резкого спуска, заросшего папоротником. Но Олли остановиться не успел и мы покатились посклону. Юнга каким-то невообразимым способом оказался верхом на бревне. А вот меня тащило по сырым от утренней росы папоротникам. Бревно мчалось вниз, словно сани, скользя по мокрым ростениям. Я, так и не отпустив, тщетно пытался забраться на него.

— Помоги! — взывал я.

Паренек подполз ко мне и втащил за шкирку. Бревно из-за этого чуть не перевернулось. От чего-то я вспомнил случай, как на почти разбитой шлюпке мы с Тонто улепетывали от индейцев по реке и угодили в водопад. Тогда в лицо бил ветер и вода, сейчас же нам в лицо еще и ветки ростений прилетали время от времени. Стиснув бревно бедрами, я молился, что бы остановка была плавной. Мои молитвы не были услышаны. Будущая мачта со всей скорости вылетела на пляж и уткнулась в песок. Мы с Олли пролетели вперед, упав навзнич. А заветное дерево встало колом и грохнулось прямо между нами, подняв в воздух тучу песка. Вот уж точно будет что внукам рассказать, если они у меня они вообще будут. Как бы в очередную такую поездочку меня не пришибло окончательно раньше времени.

Я встал и огляделся. Вот удача, нас принесло куда надо! Лодка, как я ее и оставил, стояла перевернутой неподолеку. Под ней покоилось добро, которое я вчера стащил с корабля. Придя в себя после сумасшедшей тряски, Олли стал задавать море вопросов.

— Откуда это все? Что случилось с "Призраком Марианны"? Здесь и правда есть русалки? Есть будешь?

К тому времени, как солнце достигло зенита, я обработал наше бревно, отколов все сучки, а Олли разделал и зажарил подстреленных им мартышек. Да уж, без соли и специй это мало походило на нормальную еду. Был бы хотя бы ром, и то можно было бы это как-нибудь съесть. Кстати о роме!

Набив желудок, я взял шлюпку и отправился за выпивкой. Олли остался на берегу продумывать план строительства нашего спасительного судна. Как оказалось, в этом он знал кое-какой толк. Во всяком случае разбирался в гвоздях и молотках он получше меня.

Добравшись до "Призрака Марианны", я не встретил ни одной русалки, чему был очень рад. Я, конечно, для них неприкосновенен и все такое, но встречаться с этими дьявольски красивыми, белогрудыми и обварожительно чарующими певуньями… очень хотелось. Тьфу!

Я засунул в уши, приготовленный заранее, воск и наваждение прошло. На корабле развлекались с десяток девиц. Мне удалось прошмыгнуть в трюм никем не замеченным. Правда, я снова не подумал, как буду вытаскивать ром и спускать его на шлюпку. Что ж, будем импровизировать. Я же как-то вынес вчера инструменты, парусину и много чего еще. Почему вдруг сейчас должно не получится?

Во-от оно, мое добро. В трюме, куда еще не добрались похотливые селедки, распологался целый винный погреб. Я наугад выхватил одну бутылку. Вынул пробку, приложил к губам. Пусто. Взял другую — тоже пустая. Зараза. Прошел чуть глубже, взял очередную бутыль. Не глядя хлебнул. О да, райское наслождение. Вытащил пустой ящик и стал складывать туда выпивку, проверяя на содержание… содержимого… Да, именно так, помоему, красиво звучит.

Когда же ящик оказался полон, мне показалось этого мало. Так что я взял еще небольшой бочонок и моток веревок. Вынес все это на палубу. Это море так взволновалось, или меня шатает?

Привязал один конец веревки к ящику и боченку, я спустил невероятно ценный груз на свою шлюпку. И уже собирался спуститься сам, как почувствовал чье-то прикосновение. Неловко развернувшись, я сбросил со своего плеча руку и ткнул дулом пистоля в лицо ее обладательныцы. Она что-то сказала, улыбнувшись. Потом указала на уши и улыбнулась еще шире.

— А-а, не-е, я на это, ик, не поведусь! Меня ты не разача… не зарача… не зачаруешь! А то крошка Анабель будет злиться.

Девушка с невероятным темным оттенком кожи, блестящим так, словно она вымазалась в масле, усмехнулась. Я понял это потому, как колыхнулась ее пышная, округлая, идеальная в своих очертаниях грудь. Она обошла меня, плавно покачивая бедрами, ее нежные пальчики погладили меня по волосам, потом по уху. А потом ловким движением она вытащила из моего уха восковую затычку.

— Неужели ты сам этого не хочешь? — Спросила она, прижимаясь ко мне всем своим шикарным телом. Я не отвечал, только опустил руку и спрятал пистоль за пояс. — Или ты влюбился в эту зазнайку Анабель, что готов ждать ее месяцами? Она ведь еще не скоро вернется. Ты выдержишь столько?

Ее рука скользнула под мою одежду, провела по груди и протиснулась под ремень, держащий мои штаны.

— Я привык. В море, знаешь ли, девок нет, а я годами, бывало, не видел суши.

— И все же. — Пропела она ласковым голосочком с едва заметным испанским акцентом. — Сейчас ты здесь, на райском острове, окруженный лаской и любовью. Выпей еще, обещаю, я не стану тебя околдовывать.

Как по волшебству во второй ее руке возникла бутылка, полная рома. Она протянула ее мне. Залпом осушив ее, я помог девице справиться с пряжкой ремня.

На пляж я вернулся, когда уже стемнело. Олли что-то усердно сооружал. Рядом полыхал костер, над которым жарились остатки обезьяны на вертеле. Юнга начал мне что-то объяснять, рассказывая что куда и зачем нужно крепить, что для этого нужно и сколько это займет времени. Я плюхнулся в песок и задремал.

— Я закончил! — Заявил Олли Милтон, разбудив меня.

— А? Ага, молодец.

— Есть будете?

— Да, только, возьми склянки во-он в той сумке.

Олли послушался.

— Ого, это же соль. И перец. И… что это? — Он показал мне склянку с желтоватым порошком.

— Понятия не имею. Сыпь все, всяко лучше, чем просто так. О и достань из шлюпки по бутылке.

Через пол часа, сытый и пьяный, я уже распевал "йо-хо-хо и бутылка рому", прыгая, словно абориген, вокруг костра. Олли подпевал, но сидел неподвижно, уставившись в огонь. Запнувшись о собственную ногу, я рухнул в песок. Перевернулся на спину, посмотрел на мальчишку.

— Слушай, ты, когда пьяный, еще скучнее, чем трезвый.

— Я не пил. — Он показал мне бутылку, все еще полную.

— А вот это ты зря, приятель. Очень-очень зря…

Не помню в какой момент я уснул. Но проснулся я от того, что солнечный луч прицельно бил мне прямо в глаз. Не смотря на то, что на моем лице неизменно покоилась шляпа. Голова гудела и требовала опохмелиться. Более или менее приведя себя в порядок, я огляделся. Олли нигде небыло. Странно.

Спустя какое-то время, юноша вышел из джунглей. Я только сейчас заметил, что половины барахла, которое я сюда понатаскал, уже нигде небыло. Олли подхватил бочку с порохом, сунул ее мне, сам взял еще что-то и сказал:

— Надо все это перенести.

— Тебе заняться нечем?

— Скоро начнутся дожди, надо укрыть все это в сухом месте.

Лишь сейчас я заметил тучи, идущие с моря. Пришлось согласиться с юнгой. Благо, ему хватило мозгов устроить склад не так далеко от пляжа. Это была небольшая пещера, уходящая под землю. Парень — когда успел? — соорудил над входом козырек из прутьев и плотных листьев, что бы вода не затекала внутрь. Туда мы перетаскали все что было на пляже. Накрыли барахло шлюпкой.

— Надо бы хижину где-нибудь здесь неподалеку сделать. — Изрек я.

— Не успеем. — Олли указал на небо. — Надо возвращаться в ту. Тем более там остались кое-какие мои вещи.

— А вдруг дождь затянется на несколько дней?

— В таком случае надо запастись едой.

— Эх, была-небыла. Все равно я обещал научить тебя отличать съедобное от несъедобного. Только ром мы берем с собой.

Я подхватил ящик, оставив бочонок в пещере, и мы пошли сквозь джунгли. По пути я указывал пареньку на фрукты и ягоды, которые можно есть. Он складывал их в мешок и мы шли дальше. Решив, что, в случае многодневного ливня, на одних фруктах мы не проживем, Олли подстрелил каку-то птицу, похожую на цаплю, и странного лимура. Все это он тащил на себе, так как мои руки были заняты самой важной ценностью этого бренного мира.

Мы не успели добраться, на нас обрушился ливень. В одно мгновение я вымок до нитки. Земля под ногами стала размываться. И мы с юнгой поднимались в гору по скользкой дорожке, то и дело съезжая вниз. Наконец, мы ввалились в шалаш. Грязные, измученные и вонючие. Должен признать, лачуга оказалась лучше, чем я предполагал. Ни одна капелька воды не просачивалась сквозь плотно уложенные листья, смазанные глиной. Юнга потрудился на славу. Тут рядом и ручей протекал, где я выполоскал свою одежду и отмылся сам. Вернулся в шалаш мокрый, голый и замерзший. Дабы согреться, опрокинул в себя горячительного пойла. Не зная чем заняться, сел на землю. Руки требовали чем-то заняться. Но в этой пустой лачуге заняться было нечем. Ничего, завтра дождь закончится, и снова приступлю к строительству лодки.

Не тут то было. Ливень не заканчивался вот уже нелю. Еда заканчивалась, ром тоже. А я изнывал от скуки.

Загрузка...