Песнь Морской Девы

24 [Саманта]

Мне приснился кошмар: будто мама умерла, а отец бросил ремесло башмачника и ушел в вечный запой. В этом ужасном сне я росла на улице и выживала за счет разбоя. Это был бесконечно длинный и мучительный кошмар, единственной радостью в котором была подруга. А потом я сбежала на корабле и наконец почувствовала свободу. Море влекло меня. Все, что я оставила за спиной и все, к чему стремилась перестало хоть что-то значить для меня. Я едва успела почувствовать вкус жизни, как ее оборвали. Меня грубо и вероломно разбудили.

Я медленно приходила в себя, пробуждаясь от глубокого сна. Было тесно, что-то крепко сжимало мою грудь. Я попыталась сделать вдох, но поняла, что воздуха вокруг нет. Мои легкие наполняла вода. Я чувствовала это, когда пыталась раз за разом вдохнуть, вода плескалась внутри.

Еще плохо соображая, я расслабилась, в надежде набраться сил. Стало немного просторнее.

Что случилось? И где я?

Глаза все еще никак не открывались. Как будто ресницы склеились, а веки налились свинцом. Попробовала пошевелить… хоть чем-нибудь… не вышло. Тогда я стала вспоминать. Должно быть что-то в моей бедной пустой головушке, что пролило бы свет на ситуацию. Но в памяти всплывали только мутные картины, словно все было в тумане. Я вспомнила море: безграничную синюю пустыню. Вспомнила, как хотела разгадать его тайны. Но какие? Какие могут быть тайны у моря? Может я их уже разгадала и поэтому попала сюда? Или я только вначале пути?

Не знаю сколько я провела в полудреме. На той самой грани, когда уже почти уснул, но мысли все еще лениво ворочаются в голове. По ощущениям прошла вечность, прежде чем чувства стали возвращаться ко мне.

Сначала что-то большое и влажное, словно язык кого-то огромного, лизнуло мое лицо. От этого мою голову дернуло, и я уткнулась носом во что-то мягкое. Следом шею пронзила режущая боль. Попытка размять ее провалилась. Зато теперь я уже чувствовала согнутые в локтях и прижатые к моей груди руки, и могла пошевелить пальцами. Запястья были скреплены чем-то друг с другом, наверное, от того и занемели. Спину тоже ломило, как после сна в неудобной позе. И это при том, что я месяц спала в гамаке, да и до этого королевскими перинами не баловалась. О, надо же… память вернулась… Почти, не полностью. Я все еще не могла вспомнить, где я и что меня сюда привело. Но уже что-то. Прогресс!

Теперь я уже чувствовала, что лежу на боку. Спиной чувствую прохладу и влагу, а спереди что-то большое, мягкое и склизкое прижималось ко мне. Я взбрыкнула ногами, что бы оторваться от этого, но… ног не было. Точнее они были, но… Даже не знаю как можно описать это чувство. Что-то ниже живота определенно было, я этим шевелила, но это были не ноги. Оно было одно, словно две мои ноги срослись воедино и удлинились. Пальцы тоже как будто срослись и вытянулись. Это было очень странно. И да, я уверена, что не сплю, потому что хочу есть. А есть во сне я хотеть не могу.

Наконец я разлепила загноившиеся глаза. И обомлела. Я была на дне океана. Пустом, темном, но почему-то родном. Увидев каменистое дно и игру света на поверхности воды, я поняла, что наконец-то дома.

Повернувшись к тому, что меня стискивало, а забилась в панике. Я была привязана к мертвому мужчине! Крича и пытаясь вырваться, я била по дну ногами, точнее тем, что теперь было вместо моих ног. Ничего не вышло. Снова.

Я зажмурилась и взмолилась, что бы все это оказалось дурным сном. Но нет, это было явью. Я связана с мертвецом. МЕРТВЕЦОМ, черт побери! И, судя по всему, мертв он уже давно. Все его тело распухло и размякло, кожа стала отслаиваться. Фу, какая мерзость! Еще хуже, чем полипы в трюме!

Снова отрывок воспоминаний…

Так, успокойся, Саманта — надо же, я и имя свое вспомнила — это всего лишь труп. Он не кусается. Наверное… Откуда я вообще могу знать как ведут себя трупы, если ничего, черт побери, не помню?! А еще откуда я знаю, что означают слова? Спокойно, память вернется, она уже возвращается. Главное не впадать в истерику.

Хорошо, надо бы как-нибудь высвободиться. Пошевелив сросшимися ногами, я ощутила, как по ним соскальзывает веревка. Нижняя часть моего тела наконец была свободна. Теперь очередь рук. Стараясь не смотреть на труп, части которого то и дело попадали в поле зрения, я сконцентрировалась на руках и веревке. Повезло, что они были на уровне груди, а не за спиной. Вот только веревка распухла и не поддавалась. как тогда на бушприте во время шторма…

Пришлось выворачивать запястья и пальцы. В итоге я выпуталась, но пришлось вырвать сустав большого пальца левой руки. Больно! Очень больно! Из глаз брызнули слезы и тут же смешались с океаном. От боли, во мне закипела злость. На все, на себя в особенности.

Я рыдала, прижатая к телу утопленника, пока боль немного не стихла. Осталось только развязать или разорвать путы, стягивающие мою и мертвеца талии. К тому же этот мужчина обхватил меня и, похоже, до самой смерти крепко прижимал меня к себе. И, судя по всему, его руки за моей спиной тоже были связаны.

Когда очередная попытка развязать распухшие канаты закончилась крахом, я совсем отчаялась. Похоже, я так и умру, привязанная к незнакомому мужчине. А может и знакомому… Я определенно всего лишь не помнила его. Ведь лежать на дне океана с разорванной рубашкой, без юбки и связанной с незнакомцем, как минимум не прилично.

Я устала. Мне необходимо отдохнуть. Поборов рвотные позывы и брезгливость, я устроилась на груди мужчины, перевернувшись так, чтобы он лежал на каменистом дне, а я на нем.

Когда я проснулась, меня все-таки вырвало. Мне пришлось махать перед собой руками, насколько это было возможно, чтобы все, что когда-то было едой отплыло от меня подальше. Уж не знаю благодаря ли этому или чему еще, но я смогла выскользнуть из тесных объятий мужчины и крепких колец веревки. Отталкиваясь руками от груди мертвеца, я чувствовала, как под моими ладонями и его рубахой отслаивается кожа. Отвратительная и противная мерзопакость! Судорожно ища что-нибудь, на что можно отвлечься от этого, я извивалась всем телом и вывернулась. Вместе с этим с трупа слезла кожа.

Я содрогнулась всем телом. Первым позывом было уплыть куда подальше, и поскорее забыть про, брошенное на дне бескрайнего океана, тело. Но я остановилась. Во-первых, я увидела то, что теперь было у меня вместо ног. Это был белоснежный, очень приятный наощупь, гладкий хвост. Он был великолепен. Тонкий, изящный, словно вытесанный самым лучшим скульптором, он оканчивался широким полупрозрачным плавником.

Ну, а во-вторых, от чего-то я не могла бросить мертвого просто так. Даже будучи мертвым, он передавал странное тепло и любовь, которые, должно быть чувствовал ко мне при жизни.

Голову пронзила острая боль и я вспомнила:

Бессильно обмякнув в крепких руках, я с трудом воспринимала то, что происходит вокруг. Шум волн и чьи-то крики слились в единый шум. Я слышала его как из-под воды. Мне было больно, болело все тело и в особенности между ягодицами. Ноги были ватными, я даже уже не стояла. Меня держал он, Олаф. Не давал упасть.

— За то мы умрем вместе. — раздался шепот над моим ухом. И все погрузилось в пучину сплошного ничего.

Олаф. Друг, который поддерживал меня. Человек, тщательно оберегающий мою тайну. Я вспомнила. Я не могу оставить его тело.

Подплыла, вгляделась в его лицо. Как и все остальное тело, оно распухло от воды — должно быть нас утопили уже давно. Его светлые волосы колыхались по воле пульсации воды. Некогда голубые глаза выпучились и покрылись серой пеленой. Я отвернулась. На мои собственные глаза навернулись слезы. Он был моим другом и теперь он мертв. Анабель — ее я теперь тоже помню — была моей подругой, и она мертва. Оба моих самых близких человека покоятся на дне бескрайнего беспощадного океана. Почему же я все еще жива?

Как бы то ни было, об этом я решила пока не думать. Коснувшись пальцами каменистого дна рядом с захлебнувшимся Олафом, я подумала, что ему нужна достойная могила. И тут…

Вокруг его тела из-под камней выбились кораллы. Они росли, соединяясь над мертвецом куполом. Сквозь резкие причудливые узоры красных кораллов я все еще видела лицо друга. Я хотела было вырастить и надгробную плиту, но вспомнила, что отроду не обучена письму.

Я должна была, наверное, удивиться хвосту и магии, но от чего-то я приняла все это, как должное. Словно всегда знала, что это мое и, наконец, обрела это.

Последний раз взглянув на могилу друга, я развернулась и поплыла прочь. Произносить речи я не умею, особенно траурные. Да и кому нужна эта речь? Олаф ее уже не услышит, а кроме меня тут никого больше нет.