Песня орла

Глава 4

– Прошу вас, разрешите мне вам помочь, – с тихой мольбой Линет поднялась с кресла, где сидела в прошлую ночь и где Райс так умело перевязывал ей израненные ноги. Кресло было почти вплотную придвинуто к полукруглому камину, дававшему тепло и уют, но лишавшему девушку малейшей возможности чем-нибудь заняться. А для первой леди замка, редко сидевшей сложа руки, это было настоящей пыткой. Нервно перебирая пальцами свое грубое домашнее платье, Линет медленно подошла к Грании, стоявшей к ней спиной и. не обращая никакого внимания на просьбы девушки, продолжавшей накрывать на стол.

Как раньше, бывало, юная хозяйка замка проклинала дни, заполненные беспрерывной суетой повседневных обязанностей, так теперь она ненавидела свое безделье и всеми силами стремилась помочь Грании, на плечи которой с отъездом пышной и румяной стряпухи, по имени Юнид, свалилось все домашнее хозяйство.

Несмотря на то что обе женщины всегда говорили в присутствии Линет только на родном языке, девушка кое-как все же сумела понять, что Грания никогда не исполняла такой работы, но, поскольку у Юнид опасно заболел кто-то из ее многочисленных детей, она была на некоторое время отпущена домой. Как выяснилось, Юнид слыла одной из первых лекарок по всему Уэльсу и потому, кроме ведения домашнего хозяйства принца, занималась еще и лечением всех жителей кимерской страны.

Остановившись неподалеку от так и не раскрывшей рта Грании, девушка вдруг с тоской ощутила, что, несмотря на постоянное присутствие рядом с ней этой молчаливой женщины – за исключением ночных часов, проводимых в спальне, – она никогда еще столь сильно не страдала от одиночества. Юнид порой разговаривала с ней, вернее, быстро и сквозь зубы бросала что-то в ответ, но Грания – почти никогда, если не считать того первого разговора при неудавшемся побеге.

Словом, если бы не Пайвел, то Линет оказалась бы осужденной на бесконечную пытку молчанием, но, к счастью, неотложные дела нередко требовали, чтобы Грания покинула дом, и, чтобы не рисковать, она призывала для охраны пленницы молодого человека, ежедневно стоявшего на карауле у наружной лестницы.

Таким образом, юный и стройный помощник Орла уже несколько раз вынужден был проводить время в обществе заложницы. Юноша довольно бегло говорил по-английски, а освободившись от тяжелого подавляющего присутствия своего господина, оказался весьма жизнерадостным и болтливым собеседником. Слова лились у него бесконечным потоком, и Линет порой не в силах была даже приостановить их; впрочем, она быстро прекратила свои попытки, ибо Пайвел рассказал ей об Орле столько, сколько она никогда даже не надеялась узнать.

Первым делом Линет узнала о том, что Пайвел – сын Юнид и языку саксов обучен своим ментором Майло, хранителем конюшни; затем – что он обожает своего принца горячо и бескорыстно, как, впрочем, и все остальные жители страны кимеров.[3] Последующие беседы состояли, в основном, из легенд о героических делах Орла, о его помощи раненым и страждущим и о той справедливости, которую он постоянно выказывал тем, кого побеждал в многочисленных схватках за свою корону Уэльского принца. Только о последних делах и битвах своего повелителя юноша упрямо молчал, чем возбуждал в Линет все большее любопытство, зародившееся еще в то утро побега, когда Орел лишь намеками упоминал о них в разговоре с Гранией.

И все-таки, как бы ни утешали пленницу визиты и разговоры веселого Пайвела, настоящим счастьем в череде унылых дней плена были случайные короткие встречи с самим златокудрым Орлом. Несмотря на все благие намерения и все угрызения совести, Линет по-прежнему не могла не заглядываться на этого прекрасного и таинственного человека.

Искренне веря, что ложь даже самому себе есть величайший грех, девушка в глубине души призналась, что сопротивляться чарам своего похитителя она не в силах – чары эти были столь велики, что в борьбе с ними не помогало ни осознание своей вины перед отцом, ни чувство вины перед женой принца. Линет даже не могла перестать грезить о нем, и тайные фантазии каждый вечер овладевали ее трепещущей душой, а при воспоминании о его объятиях и поцелуях – и хрупким невинным телом.

Девушка крепко сжала губы – она может, она должна побороть в себе этот соблазн, и первым шагом на пути к победе станет какая-нибудь, пусть даже самая черная, работа, которая займет ее разум и руки.

– Пожалуйста… – Линет тихо, но настойчиво повторила свою просьбу, пытаясь при этом спрятать охватившее ее отчаяние как можно глубже. – Позвольте мне хоть немного отвлечься от постигших меня несчастий! – Оставалось только надеяться, что неприступная Грания, несмотря на свою неприязнь к норманнке, все же сжалится и позволит ей поработать.

– Ха! – презрительно фыркнула Грания и тут же добавила с нескрываемой насмешкой: – Какую такую полезную работу может знать высокородная норманнка?

– Миара с детства приучила меня вести хозяйство всего замка. – Но упоминание о принадлежности к высшему сословию обозлило Гранию еще больше, и Линет поспешила скромно объяснить: – Миара считает, что леди должна быть сведуща во всех женских работах, она научила меня всему… Даже тому, сколько времени занимает та или иная работа и как определить, хорошо ли она выполнена.

Темные глаза Грании недоверчиво прищурились, и она неожиданно задала девушке вопрос, на который та совсем не рассчитывала:

– Так ты зовешь свою мать просто по имени?

Первым порывом Линет было задать в ответ встречный вопрос, почему же она сама не зовет так своего мужа, но, будучи весьма щепетильной в вопросах человеческих отношений и помня, что выступает сейчас в роли просительницы, она спокойно объяснила:

– Миара не мать мне. Мама умерла, когда родился Алан, и Миара, вскормившая меня, занялась и его воспитанием. Она дальняя родственница мамы, приехавшая после маминого замужества к ней в Рэдвелл. Я родилась год спустя, но потом за шесть лет мама потеряла четверых, то есть они просто рождались мертвыми, как она ни береглась. Поэтому мое воспитание и заботы по хозяйству полностью легли на плечи Миары. – При упоминании о кормилице глаза Линет засветились лучистым теплом, которого в них не было при упоминании о матери, которую она едва помнила. – Миара всегда держала меня рядом с собой, учила всему-всему, в исполнении чего мне теперь отказывают.

– И ты никогда не играла с другими детьми? – Такое описание жизни норманнской девицы никак не укладывалось у Грании в голове, и она вряд ли посчитала его правдивым. Тем более что всему Уэльсу было известно, что леди Линет является любимой и крайне избалованной единственной дочерью графа Годфри.

– С другими детьми? – Линет растерянно моргнула. Вопрос был снова совершенно неожиданным и захватил ее врасплох. Никто и никогда не спрашивал ее о таких вещах, да и сама она об этом не задумывалась. Как ответить на него честно и прямо, но не упоминая о долгих часах одиночества, полных грустных фантазий, переросших несколько месяцев назад в грезы о златокудром воине, оказавшемся врагом? Стараясь говорить искренне, Линет начала:

– Единственными детьми в замке были мальчики старше меня, которых привозили на воспитание моему отцу… Потом родился Алан. – Карие глаза радостно сверкнули. – Мне было позволено ухаживать за ним, когда он был еще совсем малышом. Потом… потом мы вместе играли и придумывали разные затеи до тех пор, пока четыре года назад его не отослали на воспитание куда-то в другое место… – Одиночество снова сжало ей сердце, и Линет договорила последние слова уже еле слышно.

Почувствовав какую-то смутную вину, Грания сдвинула в раздумье свои роскошные черные брови. Ей доставляло удовольствие видеть надменную девицу в уродливом домашнем платье, которое она заставила ее надеть взамен порванного красного, страдающей от одиночества и тоски. Неужели она ошиблась? Но нет, ведь это дитя – дочь человека, который расстроил всю ее жизнь, всю судьбу. В озлоблении она глубоко вонзила нож в разделываемое мясо.

– Но зачем Алан был отправлен на воспитание в другое место, когда твой отец сам занимался воспитанием пажей? – На этот раз брови Грании изогнулись от неприкрытого отвращения к столь дикому обычаю норманнов.

Губы Линет тронула слабая улыбка – неужели Грания действительно не имеет представления о традициях и обычаях верхних слоев феодальной иерархии?

– Каждый высокородный мальчик должен быть отослан на воспитание в другое место, – как правило ко двору сюзерена его отца. – Девушка надеялась, что такое ее объяснение вполне удовлетворит Гранию. – Первым делом мальчиков обучают манерам, присущим их классу, затем, когда приходит пора посвящения в рыцари, они некоторое время служат в качестве сквайров и учатся военному искусству, приобретая опыт настоящих воинов.

– И это рыцарство – предел их мечтаний? Доказательство вашей чести и преданности? – Грания прекрасно знала обычаи соседей, и в голосе ее прозвучала явная насмешка над ними.

– Да, это так. – Пламень камина освещал сзади тоненькую фигурку Линет. – Начало военных упражнений означает для мальчика первый шаг на его пути к взрослению.

– Райс был посвящен в рыцари в Нормандии, – неожиданно сказала Грания и опустила глаза к столу, на котором ее руки механически продолжали рубить мясо.

– Райс был?.. – Слова Линет оказались заглушенными звуком тяжелых сапог, и, обернувшись, она лицом к лицу столкнулась с предметом своего вопроса. Орел остановился от девушки на расстоянии вытянутой руки, и она в очередной раз была потрясена его мощью и красотой.

Брови принца были недовольно нахмурены, ибо, войдя в дом и услышав голоса обеих женщин, он некоторое время простоял за дверью. Таким образом, он прослушал всю их беседу – от отказа сестры удовлетворить тихие просьбы пленницы до своего имени, произнесенного последней. Взгляд его медленно переходил от смущенной Линет, характер которой неожиданно открылся ему совсем с другой стороны, благодаря печальному рассказу об одиноком детстве, к пылавшей негодованием Грании. Что наговорила она этой бедной девочке до его появления? Принц знал, что сестра его готова унизить заложницу всеми возможными способами, но, кто знает, до чего могла она дойти в своих кознях?

Вопрос был немаловажный, но вряд ли Райс получил бы сейчас на него вразумительный и правдивый ответ, и потому он постарался отвлечься, перенеся все свое внимание на "невзрачную коноплянку", на самом деле оказавшуюся не такой уж и невзрачной. Бушующее пламя камина медными отблесками ложилось на ее каштановые волосы, обрамлявшие некрасивые, но пикантные линии ее личика – высокие скулы, маленький, гордо устремленный вперед подбородок, короткий прямой носик и неожиданные на этом детском лице губы, капризно изогнутые, зазывные, обещающие… Прелесть девушки была как бы в зачатке, в еще не распустившемся бутоне, а это могло вскружить голову и не такому искушенному знатоку женщин, каким был Уэльский Орел.

Под горячим и проницательным взглядом черных глаз, в котором порой вспыхивали золотистые искорки, Линет совсем смутилась, порозовела и опустила голову. Неужели она сделала нечто дурное, что заслужила этот взгляд и эту насмешку? Может быть, она плохо разговаривала с Гранией? Может, принц гневается на то, что жена вообще упомянула его имя в беседе с пленницей? О, если так, то остается только молить Бога, чтобы он никогда не узнал о болтовне Пайвела, какой бы преданностью она ни дышала.

Райс немедленно заметил растерянность девушки по судорожно прикушенным губам и задрожавшим пальцам, мявшим чересчур просторное уродливое платье. Разумеется, малышка подумала, что его раздражение Гранией относится к ней, и не знает, что делать. Он ободряюще улыбнулся и перешел к делу.

– Я пришел за тобой, чтобы отвести тебя повидаться с братом. – Обстановка на границе сгущалась, ибо граф Годфри разослал своих людей вдоль по всей ее длине в надежде не только внести напряжение, но и разузнать, где находятся его дети. Но здесь Райс имел полное преимущество, поскольку всякий знал расположение Рэдвеллского замка, но никто даже понятия не имел о тайном пристанище Орла.

Янтарные глаза вспыхнули одновременно презрением и радостью. С одной стороны, Линет даже боялась себе представить, каким издевательствам может быть подвергнут Алан в руках злобного бородача, но, с другой – ей, конечно, хотелось убедиться, что он жив и невредим.

– Оувейн говорит мне, что твой брат опасается моего плохого с тобой обращения, и, таким образом, сей визит должен опровергнуть его глупые подозрения и утвердить мои самые честные намерения и позволить мне впредь не заниматься подобной ерундой.

Линет кивнула, несмотря на то что ни на минуту не забывала о все уменьшающемся сроке, в течение которого обращение принца с пленниками останется действительно мирным и вежливым. Райс рукой указал ей на дверь, и бедной девушке не оставалось ничего другого, как безропотно подчиниться повелению хозяина. Лишь на мгновение остановил ее недовольный взгляд Грании, возмущенной тем, что ей не дали вполне насладиться унижением пленницы.

Девушка смешалась, но Грания, как ни в чем не бывало, наклонилась к столу, ровными, почти механическими движениями дорубила мясо и, ни на кого не глядя, прошла к огню, чтобы опустить куски в ласково похлюпывающий в камине котел.

Райс увидел, как Линет, глядя на это, прикусила губы, и в первый раз по-настоящему пожалел, что не обладает никаким влиянием на сестру и не может заставить ее прекратить столь унизительное обращение с норманнкой. В конце концов, Линет не сделала ей ничего плохого! А то, что она дочь Годфри, вовсе не дает Грании никакого права унижать ее. Впрочем, размышления эти были напрасны, и Райс, подталкивая заложницу к выходу, положил ей на спину свою широкую ладонь. На губах его заиграла циничная насмешка – вероятно, объяснение злобного поведения сестры лежит в той же области непознаваемого, как и разгадка неподдающегося его плотским чарам тела Линет.

Совсем сбитая с толку, девушка покорно шла, ведомая принцем прямо к незакрытой еще с самого его появления двери, и едва лишь успели они выйти, как подскочившая Грания с силой захлопнула ее, конечно же, в чем была уверена Линет, не желая видеть, как ее муж пускается с беззащитной жертвой в путешествие без свидетелей.

– Носишь ли ты те прочные сапожки, что я приказал для тебя сделать? – Райс спросил это, останавливаясь перед вбитыми в стену крючьями, на которых висел меховой плащ Линет, но испуганная девушка молчала и лишь торопливо застегивала под подбородком отделанные эмалью пуговицы. Принц и сам накинул на широкие плечи черный плащ, который был ему явно мал и стар.

Появление несколько дней назад сапожника в ее комнате весьма поразило бедную пленницу, но диковатый человек деловито обмерил ее ноги и вскоре принес те сшитые из кусочков плотной кожи сапоги, которые и были теперь у нее на ногах. Сапоги эти не отличались изяществом, но на пути из Рэдвелла до пристанища Орла Линет хорошо поняла бесполезность красоты и теперь желала лишь поблагодарить принца, открывшего ей преимущества удобства перед бессмысленностью моды… Впрочем, все равно никто не предпочтет работящую коноплянку красавцу-павлину, а вот смуглая Грания и умела и красива…

Линет оглядела в который раз свое уродливое домашнее платье, и все ее доводы в пользу удобства вновь исчезли. Ах, какие платья носила она дома! И как именно перед Орлом хотела бы она в них показаться! Но Линет быстро опомнилась, и губы ее сжались в тонкую ниточку. Не ей мечтать об уловках красавиц, да и грех желать произвести впечатление на женатого взрослого мужчину… А плащ все никак не хотел застегиваться.

– Быстрее, – поторопил ее Райс и протянул руку, чтобы помочь. Линет отпрянула. Это движение поразило принца, – кажется, он не сделал этой недотроге ничего, что могло бы вызвать такую реакцию, но в следующий миг он уже расхохотался над своим столь нелепым утверждением: не сделал ничего! А нож у ее горла? А похищение? А суровое обращение? Как после этого может она к нему относиться?

Принц с укоризной покачал головой, и свет легкими бликами заиграл на золоте его волос. Приходилось признать, что для столь опытного человека он допустил в обращении с этим нежным существом значительные ошибки. Кстати, несколько дней назад, когда он, незамеченный, наблюдал за ней, девушка двигалась и вела себя с непередаваемо-очаровательной грацией, однако стоило ему появиться, как пленница превратилась в неуклюжую куклу.

Неужели только из-за того, что он враг? Немыслимо! Ведь к его ногам она упала, еще и понятия не имея, кто он… Теплая блуждающая улыбка заиграла на губах принца, и он уже спокойно дождался, пока Линет застегнет плащ.

В те минуты, когда принц думал о девушке не как о развратной женщине, вульгарной игрой привлекшей его внимание, а как о беспомощно влюбленной девчонке, цинизм, столь прочно защищавший его сердце, сменялся нежностью, сила которой была куда весомей чисто физического желания. Но, увы, это случалось не часто.

Наконец Линет разобралась с застежками и, положив дрожащие пальчики на его зеленый рукав, вышла на улицу. Наступившая весна встретила их радостным солнцем и безоблачным небом, что дало девушке возможность почти забыть неприязнь красивой Грании и свою собственную неловкость. Единственное, что сейчас омрачало ее сердце, были те мгновения, которые она будет вынуждена провести с чужим мужем наедине.

– Я слышал, как Грания сказала тебе, что я рыцарь? – Желая как-нибудь рассеять повисшее напряженное молчание, Райс решил возобновить разговор, что так мгновенно смолк при его появлении, и расшевелить пленницу во что бы то ни стало.

Но при упоминании о Грании Линет опять съежилась и, уже совершенно потеряв голову от близости своего обольстительного героя, бездумно повторила в ответ то, что, как ей показалось, слышала:

– Она сказала мне, что ты рыцарь.

– Это действительно так, – и, ободряя девушку, впервые вышедшую на воздух после нескольких дней затворничества, Райс тихо положил свободную руку на тонкие пальчики, вцепившиеся в его рукав, – Я рыцарь в Нормандии, принц в Уэльсе, но, увы, в Рэдвелле – всего лишь враг. – Райс весело усмехнулся прямо в янтарные глаза, тут же опущенные долу.

Линет покачала головой, стараясь забыть манящую темноту его взора.

– Нет, ты принц и рыцарь везде, в Нормандии ли, здесь… и на землях Рэдвелла тоже.

Они остановились у маленького оседланного ослика, и принц, как-то странно согретый таким убеждением Линет, снова растопившим броню его цинизма, даже ласково похлопал его по спине.

– Я только не понимаю, почему ты был сначала в Нормандии? Почему там прошел рыцарские испытания? – Девушка хотела только удостовериться, что герой ее действительно рыцарь, но почему-то эта ее реплика вызвала у принца глухое раздражение. Правда, секунду спустя он осознал, что слова о Нормандии поначалу были произнесены им самим, но все же подобной информации нечего давать волю.

– Я расскажу тебе о тех десяти годах, что я провел в Нормандии, в тот день, когда ты освободишься. – Голос принца был ровным, но лицо его стало мрачным и замкнутым.

Линет опустила глаза и кивнула. Слава Богу, что он не знает про откровенные рассказы Пайвела, но лучше уж не смотреть в эти огненные глаза, которые, кажется, могут выведать любой секрет. Девушка осторожно дотронулась до грубой шкуры ослика.

– Я был послан туда как залог безопасности мирной торговли между моим отцом и норманнским завоевателем Англии. – Не успели эти слова сорваться с его губ, как Райс уже проклял себя за столь ненужную откровенность в вопросе, который он никогда и ни с кем не обсуждал. За сказанной короткой фразой стояла трагедия, и Орел огромным усилием воли отогнал от себя картину последнего разговора с отцом, те раскаленные слова, которыми они тогда обменялись, то его страстное нежелание отправляться в изгнание. Рана эта кровоточила до сих пор. Тогда он все-таки подчинился и уехал, но гордость не позволила ему даже в последний раз обернуться на родной дом и на ждущего его взгляда отца. Это тоже было горько, и Райс подавлял свои воспоминания о ссоре с отцом годами, – а вот сейчас эта маленькая невинная коноплянка своим вопросом пробила брешь в железном ограждении его воли.

Чтобы видение рассерженного отца, провожающего в неволю упрямого сына, исчезло окончательно, Райс осторожно нашел под плащом тоненькую талию своей спутницы, совсем потерявшуюся в многочисленных складках. Линет была невесома как сон, и, злясь теперь уже на свою безудержную чувственность, толкавшую его на явное насилие, принц резко отвел лицо, чтобы его не коснулись шелковистые пышные волосы. Он слишком хорошо помнил обещание, данное ее отцу, и не хотел потерять свое честное имя.

Когда без всякого предупреждения две сильные руки подхватили Линет, ей ничего не оставалось, как уцепиться за широкие плечи – единственную опору в пошатнувшемся вдруг мире. Но плечи под ее прикосновением содрогнулись, отчего девушка задохнулась, и сладкий странный стон остановился у нее где-то меж легкими и глоткой. Словом, как только тело ее оказалось в седле, она резко отдернула руки от опоры, которая обжигала ее бесовским огнем.

Райс остался в недоумении – что это: страх или влечение? Или то и другое одновременно? вместе? Он сумрачно уставился на тропу, знакомую ему настолько, что, пожалуй, она была уже и не нужна, и погрузился в молчание, длящееся до тех пор, пока они не вошли в еще полупрозрачный весенний лес. Тут он неожиданно почувствовал потребность договорить начатое у дома до конца.

– В Нормандии меня держали заложником дворяне. К счастью или нет, но герцог запретил графу Маршану держать меня в оковах или даже в одной из секретных камер донжона. Бедняге осталось лишь признать, что мое воспитание и военное образование заметно отличаются от полученного им, и возвел меня в ранг своего воспитанника. Таким образом, следующие несколько лет я провел пажом, а затем и сквайром.

Пока черные глаза угрюмо смотрели в землю, а жесткие губы скупо роняли слова, Линет с тоской осознала, как тяжело пришлось этому человеку в Нормандии. Повидав в Рэдвелле немало мальчиков, готовящихся принять первые испытания рыцарства, она понимала, как унизительно и позорно было уэльскому юноше учиться наряду с десяти-двенадцатилетними малышами и, что самое ужасное, – под насмешливыми взорами взрослых мужчин.

– Но все же ты стал рыцарем, – Линет произнесла это с мягкой уверенностью.

– Клянусь. – В голосе Райса послышалось холодное торжество. – Моя гордость заставила меня, не умеющего ничего, стать лучшим во всех предлагаемых мне испытаниях! – И гордость эта неожиданно сверкнула из черных глаз, ослепляя Линет. – Времена изменились, и теперь, благодаря своим рукам, своему мечу и своему таланту стратега, которым только и можно выиграть битвы, я заслужил репутацию самого доблестного воина. Я стал Уэльским Орлом.

Глаза Линет потеплели и снова стали похожи на расплавленный мед – она была потрясена восхождением своего кумира так же, как когда-то Пайвел.

Чувствуя, что с этим признанием он стал девушке ближе и опасаясь укрепления этой хрупкой связи, Райс с ледяным лицом добавил к своему рассказу еще одну подробность, которая, он был уверен, сразит его нежную противницу наповал:

– Но до этого наравне с родным сыном моего воспитателя я был посвящен в рыцари самым герцогом Вильгельмом.

При этих словах лицо принца сделалось совершенно бесстрастным, даже малейший намек на цинизм ушел с него. Сердце Линет сжалось; она прекрасно понимала, какими тяжелыми были эти долгие десять лет для принца Уэльского – ведь ему всегда приходилось быть начеку, так как окружение двора и его воспитатели только и ждали, что он сделает какой-либо промах, ошибется, оступится… Но гордый Орел ни разу не дал им повода для подобной радости. Девушка тяжело вздохнула.

– Быть посвященным в рыцари самим королем – высокая честь, и потому мне кажется маловероятным, чтобы такое отличие было оказано иностранцу… – Линет опомнилась и еле слышно договорила: – Мой отец был одним из самых горячих сторонников короля Вильгельма.

Лицо Райса вспыхнуло, и он оборвал девушку, наполовину отвечая на ее слова, наполовину – продолжая собственную мысль:

– Я, как и мой отец, клялся в верности английскому королю, и вместе обсуждали мы графа Годфри и… все, что по его милости здесь творится.

Воспоминание об этом разговоре, касающемся данных графом клятв и необходимости их исполнения, придало холодному лицу принца некую насмешливую надменность, несмотря на то что эта беседа с королем была одним из самых приятных моментов из старательно забываемого им прошлого.

Линет совсем смутилась, не сомневаясь больше, что все возрастающая холодность принца связана с разговором о ее отце. Она быстро опустила глаза в землю, покрытую весело чередующимися пятнами тени и света, стараясь не глядеть на призывно зеленеющий шатер юных листьев у них над головами, а заодно и придумать более приятную тему для разговора.

– Но зато после столь долгих лет возвращение на родину должно было быть весьма радостным? – Нелепые слова, торопливо срываясь с губ, заставляли девушку краснеть все больше.

– О, разумеется! – Неуклюжие попытки Линет сменить беседу вызвали у Райса суховатый смешок. – Настолько радостным, насколько это может быть, когда тебя встречают обнаженными мечами и известием, что твое право царствовать узурпировано другим.

– Но как же так получилось? – Несмотря на то что от Пайвела девушка уже знала, что последние годы жизни принца окутана какой-то мрачной тайной, она не ожидала такой злой боли. – Наверное, твой отец…

Но не успела она закончить фразы, как Райс властно остановил ее.

– Мой отец был к тому времени уже мертв. Он умер, не дожив до моего возвращения меньше года. Некий Ллойд, старик, тут же взял в жены мою сестру и ее именем присвоил себе все отцовское наследие.

– Но ты же мечом вернул его обратно! – Утверждение Линет было лишь простой вежливостью, но восхищение, прозвучавшее в ее голосе, неожиданно обрадовало Райса, и боль покинула его душу. Ответ был слишком пылок и нежен для дочери врага, и в награду он послал девушке такой взгляд, который своим черным жарким золотом опалил ее с ног до головы, заставив почувствовать себя почти в объятиях этого удивительного человека.

– Мне рассказывал об этом Пайвел. – Опасаясь снова свалиться к его ногам, на этот раз уже с осла, Линет пролепетала первые пришедшие ей на язык предательские слова, и щеки ее тут же заполыхали багровым румянцем стыда. Как же так, почему она, получившая столь прекрасное воспитание, вышколенная хозяйка замка, каждый раз оказывается в присутствии своего героя не только неуклюжей, но и поразительно глупой?!

– Боюсь, что в один прекрасный день длинный язык заведет Пайвела в такие беды, которые окажутся намного хуже им описываемых. – Солнечный луч упал на лицо Райса и заставил его скривиться, словно в шутливом гневе.

Линет с ужасом подумала, что же она наделала, и виновато сдвинула брови.

– Не волнуйся, тебе не за что себя корить, – неожиданно успокоил принц девушку и отвернулся, подавляя порочное желание впиться губами в этот детский припухший рот. Но вместо этого он лишь осторожно положил руку на вцепившиеся в холку ослика девичьи пальцы. – Мальчишкой я доволен и не имею ни малейшей охоты наказывать его за болтовню, которая, на самом деле, никому повредить не может.

Услышать такое заявление от человека, который еще недавно поклялся беречь заложников только на протяжении оговоренных двух недель, было странно, и все-таки эти слова рассеяли тучи, обложившие сердце Линет, и жалкая трогательная улыбка появилась на ее губах.

– Мальчишка? Но ведь «мальчишкой» назвать можно только Алана, как бы он ни противился такому определению. Пайвела же назвать так невозможно, не правда ли?

Райс тихо рассмеялся, но взгляд его посерьезнел. Действительно, эта малышка и Пайвел почти одного возраста и, конечно, считают себя взрослыми; это для него они дети – и Райс впервые остро почувствовал свой возраст, и жгучая стрела ревности уколола душу. Глаза его вспыхнули.

Линет тут же постаралась отвернуть лицо, испугавшись, как бы этот горящий полуночный взгляд совсем не лишил ее разума. Но, как назло, маленький ослик резко остановился перед низко опущенной веткой, и Райс, протянув руку, чтобы отвести ее, коснулся плеча девушки. Та мгновенно подняла на него плывущие глаза.

Принц невольно подался к ней ближе, одновременно говоря себе, что внимание, оказываемое ему этой хрупкой девочкой, столь же несерьезно, как и то любопытство, что возбуждал он в большинстве норманнских дам и девиц, для которых полууэльсец, полусакс был лишь предметом хвастливых разговоров в кругу подруг. Он равнодушно поддерживал их игру, беспечно переходя от одной к другой и нимало не беспокоясь, кем было занято его место раньше и кто окажется на нем после него. Но перспектива делить благосклонность Линет с Пайвелом ли или с кем-либо другим ожгла его душу нестерпимым огнем.

Райс молча и крайне сурово высмеял свои нелепые чувства: Линет никогда и ни при каких обстоятельствах не может принадлежать ему, но это утверждение, увы, ничуть не умерило его пыл. Наоборот, ее близость, испуганно прикрытые глаза и прерывистое дыхание все сильнее понуждали его доказать малышке, что юный Пайвел всего лишь робкое дитя по сравнению с ним и даже понятия не имеет о том тайном сладостном огне, который охватывает настоящего мужчину и дарит женщине неслыханное наслаждение. Придвигаясь к девушке все ближе, Райс продолжал обманывать себя, оправдывая свои действия не истинным желанием, а простым поверхностным любопытством, а сам не мог оторваться от ударяющего в голову терпкого медового вина.

Линет всем существом чувствовала это приближение, и дыхание совсем остановилось у нее в горле. Сопротивление стало невозможным и бессмысленным, и в ту же минуту твердый и горячий рот опустился на ее губы. Девушка окаменела, но руки ее сами потянулись к склонившейся над ней шее, и тонкие пальцы запутались в золоте кудрей, бывших предметом ее грез с того момента, когда она увидела принца в толпе гостей с высокой башни Рэдвеллского замка.

Столь страстный жест застал Райса врасплох и окончательно вытеснил у него из головы клятву о сохранении вверенной ему заложницы в неприкосновенности. Рот его впивался в ее губы все глубже, а руки уже блуждали по юному телу и, снимая девушку с осла, прижимали все крепче к могучему напружинившемуся торсу.

Принц был очень силен, и объятие его причиняло почти боль, но Линет, охваченная зажженным им темным огнем, растекающимся по жилам, уже не чувствовала боли, а лишь беспомощно и сладко выгибалась под его руками. Он был горяч, он пылал, и девушке хотелось только одного – растаять в этом огне, отдавшись его мужественности, его силе, его власти… Ощущение реальности покинуло ее.

В это время ослик, раздраженный непонятной остановкой, незаметно отбежал в сторону, и только железные руки удержали Линет от падения на мокрую землю прямо под ноги принцу, чего она только что так боялась.

– Чертова скотина! – в сердцах выругался Райс. Сердце его дико стучало в груди, но, крепко прижимая к себе девушку, он все же властно поймал осла свободной рукой, стараясь не глядеть вниз на удивленные медовые глаза, на ресницы, все еще дрожащие от желания, и всеми силами удерживаясь от стремления вновь припасть к божественному напитку алых губ.

Овладев собой последним усилием воли, принц все же осторожно усадил Линет обратно в седло и, не говоря ни слова, снова взялся за поводья, продолжая изматывающий обоих путь. Повисло тягучее неловкое молчание, которое Райс намеренно не прерывал, осмысливая для себя последствия того факта, что он знает теперь наверное про ту опасность, которая исходит от этой соблазнительной пленницы. Зная противника, легче держать оборону, и к тому же девица останется в его руках еще не дольше нескольких дней. Стоит лишь прекратить всякое общение, а там… Но последняя мысль неожиданно вызвала у Райса острое сожаление, и уголок его рта дернулся в холодной, но мучительной усмешке.

Линет же бездумно смотрела вперед, туда, где солнце расцвечивало золото прядей, падавших на широкую спину в черном плаще. Принц не шел теперь рядом, а, отойдя на два шага, заставлял ни в чем не повинное животное двигаться быстрее, чем оно намеревалось. Осел недовольно всхрапывал, а девушка с тоской и отчаянием отрывалась от принца и отворачивалась к лесу, в котором причудливо и таинственно играли зеленые тени.

Молчание становилось невыносимым, и Линет была уже готова заговорить первой, признавая свою неправоту, свою гадкую слабость, порожденную глупыми детскими фантазиями, но… воспоминание о недавнем объятии было так сладко, и сладость эту не могла заглушить ни вина перед его женой, ни предательство по отношению к отцу, о котором девушка боялась и думать. Больше того, сейчас сладость была уже следствием не прекрасной внешности принца, а гордости за его великолепные и мужественные подвиги.

Неожиданно Линет осознала, что весь их минувший разговор и страстный порыв могут дорого обойтись несчастному Пайвелу, ибо принц, вероятно, подумал, что болтливый юноша рассказал ей всю историю завоевания кимерской земли ее хозяином, вернувшимся из постыдной ссылки. Но это было не так, именно об этом Пайвел ей никогда и не рассказывал.

И, не привыкшая взваливать свою вину на кого-нибудь другого, Линет решилась признаться Райсу, что преданный Пайвел говорил лишь о нескольких битвах, но вовсе не о путях и интригах, вернувших Уэльскому Орлу трон.

– Об этом говорил не только Пайвел, – тихо, но настойчиво начала Линет, отрывая взгляд от золотистых волос и опуская его совсем к земле, где, почти задевая ее, развевались полы черного плаща.

Но тема, столь животрепещущая для девушки, была совершенно скучна Райсу, уже давно позабывшему об их разговоре и углубившемуся в размышления совсем иного сорта. Он неохотно обернулся и бросил через плечо такой холодный темный взор, что Линет, все еще нежащаяся в тепле его недавнего объятия, обомлела.

– Я имею в виду… – запнулась она, но все же продолжила: – Ведь ты сам первый упомянул о том, что тебе надо было вновь завоевать царство! – И прежде чем принц замедлил шаг и успел сказать что-то в ответ, Линет напомнила ему произнесенные несколько дней назад слова: – Тогда, в первое утро, когда мы с Аланом хотели убежать! Тогда ты сказал Грании, что правишь не только по праву рождения, но еще по праву поединка и по воле народа.

Последнее утверждение, кстати, было малопонятно Линет. Разумеется, она знала, что мужчины сражаются за владение землями и даже Вильгельм завоевал английскую корону именно таким способом, но принял он такие труды лишь для того, чтобы подвластные ему бароны впредь уже не осмеливались заниматься тем же. Для этого был издан суровый закон о том, что собственность любого норманнского дворянина, рискнувшего объявить войну другому обладателю подаренных английских земель, немедленно присоединяется обратно к землям короны. Закон этот соблюдался неукоснительно, и только самые неразумные пытались оспаривать порой королевскую власть таким диким и жестоко наказуемым способом.

Отказываясь признать эти свои слова, Райс тем не менее устыдился холодности своего общения с той, которую еще полчаса назад пытался спалить огнем страсти. Он прекрасно понимал, как трудно будет ей, воспитанной в традициях норманнской феодальной знати, понять, что заставило его пойти на столь незаконный шаг для отвоевания наследства. А еще труднее будет объяснить ей роль кимерского народа в этом тяжелом для всех конфликте.

И все же Райс, расстроенный мрачной для него перспективой в скором времени вернуть девушку обратно ее родным, снова пошел с ней рядом и попытался кое-что объяснить, закончив свой рассказ о возвращении в Уэльс.

– Итак, когда я возвратился домой обкраденным, не имеющим поддержки у своего народа, мне не оставалось ничего другого, как вызвать Ллойда на поединок. Не на битву, но на страшный бой вдвоем. Он согласился, но с условием, что, учитывая его возраст, сражаться за него станет другой. – Кожа на скулах принца потемнела. – Я согласился, и он выслал против меня моего же друга детства, Оувейна.

– Оувейна?! – Линет была потрясена. Как могло оказаться так, что самый близкий соратник принца, человек, которому он доверил Алана, сражался с ним на поединке, ставкой которого было целое королевство?

Но Райс коротко кивнул, и отвратительная циничная усмешка вновь появилась на его губах.

– Оба мы были отличными бойцами, но годы, проведенные мной в местных стычках на стороне моего воспитателя, поставили меня в более выгодное положение. Увы, репутация пламенного воина, заслуженная мной среди всех норманнов – включая и твоего отца, – еще не дошла до ушей Ллойда. Он думал, что победить «мальчика», проведшего столько лет в заточении, будет делом нетрудным…

– Но ты победил! – невольно вырвалось у Линет с горячечной гордостью, которую Райс тут же почувствовал.

– Да, вышло, как ты сказала. Я победил… и подарил Оувейну жизнь, несмотря на то, что имел полное право ее забрать. – Странная улыбка застыла при этих словах на лице принца. – Тогда в отместку Ллойд поджег дом моего отца.

Линет незаметно смахнула слезинку. Какую бы гордость ни испытывал Райс при воспоминании о своей победе, она тысячекратно перекрывалась болью и гневом от подлого поступка врага. И, словно в подтверждение ее мысли, злая горечь пропитала дальнейшие слова принца.

– Он предпочел оставить от замка лишь холодный пепел, лишь бы не видеть меня победителем в теплом, родном доме моего детства.

– Значит, твой нынешний дом не наследственный? – Вопрос девушки остался без ответа, но она и без того поняла, почему жилище принца, несмотря на свои размеры, так бедно и так отличается от ее представления о королевских покоях.

Райс медленно опустил голову, и весеннее солнце зажгло в его пшеничных волосах маленькие золотистые искорки. Все еще пребывая в прошлом, принц все же заговорил о своих попытках вернуть былое великолепие:

– И вот, когда я завоевал в стране мир и выиграл поединок, я хотел и своему замку придать тот блеск, который подобает резиденции кимерского принца… – В глазах Райса вспыхнул теплый блеск, словно он говорил не о печальном прошлом, а о светлом будущем. – К тому времени из Нормандии я привез множество сундуков, наполненных добычей – наградой благородного труда неутомимого моего меча, и надеялся, что они достойно украсят роскошные залы отцовского дома. – Лицо принца снова помрачнело, и он покачал головой, как будто отгоняя грустные мысли. – Что ж, теперь я украшу ими свое собственное жилище.

– Я надеюсь, что это будет уже скоро. – Линет инстинктивно почувствовала, что принцу нужна поддержка, и теплые слова сами сорвались у нее с губ: – Я буду горячо молиться, чтобы мир посетил тебя и ты смог выполнить все задуманное!

Снисходительная улыбка взрослого над ребячьей глупостью на миг коснулась лица принца, когда он внимательно посмотрел прямо в глаза девушке, и она со стыдом поняла, что сказала явную нелепость, ибо успех принца напрямую зависел от поражения ее отца. Но не желая смущать девушку и дальше, Райс, про себя поблагодарив ее за столь искреннее намерение, продолжил свой рассказ уже в другом ключе:

– Но после победы в поединке, которая давала мне право управлять страной, я должен был завоевать и расположение народа – иначе я не мог считаться настоящем принцем. – Говоря это, Райс искоса смотрел на Линет, которая низко опустила голову и упрямо покусывала губы, явно силясь понять его слова. – Люди прекрасно знали об условиях того соглашения, по которому я был отправлен в изгнание, знали, что я должен вернуться, если отец серьезно заболеет, но им дерзко солгали, уверив, что я извещен о смерти отца. И вот проходили недели, месяцы, а я все не возвращался, и они поверили в ту ложь, что я променял тяжелую Ответственность уэльского наследства на веселую жизнь в Нормандии.

– А на самом деле гонец не был послан? – Линет недоуменно подняла глаза, и сверкнувшее в них возмущение в очередной раз позабавило принца, вызвав на его губах улыбку, от которой сердце у девушки заколотилось сильнее. Он утвердительно покачал головой, и солнечные лучи вновь заиграли в его кудрях.

– Сейчас я попытаюсь тебе объяснить, почему здесь, в Уэльсе, так важна для принца поддержка народа и почему ею так дорожат. Уэльсцы – не сервы, мой народ – народ свободный и гордится своей свободой настолько, что готов защищать ее до последней капли крови с оружием в руках.

Райс серьезно и внимательно посмотрел в глаза Линет, в которых увидел понимание и поддержку; это обрадовало его несказанно, – значит, девица не только чувственна, но и умна…

– Я был отличным стратегом, но у меня не было постоянной армии. Люди, ответившие на мой призыв вооружаться, жили на этих скалистых холмах и никак не зависели от меня, в отличие от наемников твоего отца, который дает им хлеб и кров. Нет, они пришли на мой зов, зная, что я хочу лишь защитить нашу землю, их дома и семьи от подлых воров!

При очередном оскорблении отца Линет вознамерилась было открыть рот, но принц резко поднял руку и не дал разговору свернуть в бесполезное русло обсуждений достоинств и недостатков графа Годфри – вместо этого он просто обратил ее внимание на особенности психологии его народа.

– Там, в Нормандии, я так и не получил известия о смерти отца, но здесь, в Уэльсе, кимеры верили в мое предательство, и мне пришлось потратить целых пять долгих лет, чтобы возвратить их доверие и веру в то, что я никогда добровольно их не покину. – Черные глаза нехорошо сузились. – Только Грания до сих пор отказывается этому верить и не признает никаких моих клятв.

Нахмуренная Линет молча смотрела на первую клейкую зелень, осыпавшую деревья, что росли по обеим сторонам хорошо утоптанной дороги, – повсюду весело глядели желтые подснежники и лиловые фиалки, свившие себе гнездышки в жухлой прошлогодней траве, а сверху ими любовались бледные цветы яблонь и диких вишен, обещавших обильные плоды летом. Девушка лихорадочно высчитывала, что если ее похититель находится в Уэльсе только пять лет, а до того десять лет отсутствовал, то, должно быть, он женился на Грании только по возвращении. Но почему тогда он выбрал себе в подруги женщину, отказавшуюся верить в чистоту его помыслов по отношению к кимерскому народу?

Но Райс слишком торопил осла к последнему повороту, за которым виднелся широкий просвет, и потому не заметил на лице девушки смущенно-растерянного выражения. Плащ его развевался от быстрой ходьбы, и вскоре он уже широким жестом обвел открывшуюся перед ними чудесную картину, словно предлагая Линет полюбоваться ею.

– Владение Ньювид-Фарм… цель нашего путешествия.

Карие глаза распахнулись, изучающе глядя на маленький зеленый луг и уютный домик, построенный на самой его середине. Белое строение со всех сторон было окружено плотными рядами плодовых кустов, а сзади притулились еще несколько крохотных пристроек. Линет наклонилась вперед, чтобы получше разглядеть домик, но ее внимание тут же было отвлечено видом двух мальчиков, почти одинаковых по возрасту, которые сражались деревянными мечами на утоптанной земле у низкого крылечка.

Оба мальчика упоенно фехтовали, но было очевидно, что Алан уступает противнику, голова которого была увенчана шапкой черных кудрей; еще несколько секунд – и оружие вылетело у Алана из рук, а к его обнаженной груди приставлен вражеский меч, что в настоящем поединке означало бы неминуемую смерть. Но сейчас, даже несмотря на разделяющее их расстояние, Линет услышала веселый смех брата, а в ответ не менее заразительный – его соперника, который, забыв о победе, бросился к товарищу и протянул руку, помогая подняться. Затем Алан отряхнулся и, увидя приближавшуюся пару, неожиданно покраснел как рак.

Хорошо зная брата, Линет, конечно, сразу догадалась о причине его столь явного замешательства: конечно, мальчику было стыдно потерять меч перед знаменитым воином, тем более что раньше все вокруг, начиная от стражников Рэдвелла и заканчивая его воспитателем Озриком, беспрестанно уверяли наследника в том, что он отлично владеет оружием. Проиграть бой на глазах смертельного врага – это была соль, посыпанная на незажившую рану.

– Не беда, Алан! – ободрила брата Линет, как только они подъехали на расстояние человеческого голоса. – Время и опыт сделают тебя настоящим воином, как и всех мужчин в нашем роду!

Алан недовольно дернул плечом, всем видом показывая, что придает мало значения случившемуся.

– Я просто полагал, что это будет неплохим времяпрепровождением. Поэтому мы с Дэвидом, – мальчик слегка запнулся и указал на стоящего позади коренастого товарища, молчаливо и внимательно рассматривающего Линет, – долго искали деревца подходящего размера, а затем Дэвид попросил своего брата, чтобы он обточил их наподобие… мечей, которыми можно упражняться. – Алан нагнулся и с видимым равнодушием поднял с земли выбитый из его рук меч. – Их доделали только сегодня утром, и вот Дэвид учил меня неизвестным мне приемам, а я покажу ему, что умею, потом… Может быть, завтра.

Но Линет не стала слушать дальнейших объяснений брата и сделала вид, что заинтересовалась обточкой деревянных лезвий, ибо сразу же поняла превосходство нигде не учившегося уэльского мальчика над годами тренировавшимся норманнским ровесником.

– Алан! – Низкий голос принца звучал спокойно и даже мягко. – Я сам до семнадцати лет пользовался лишь коротким детским мечом, и, когда мне вручили настоящий тяжелый меч, он показался мне невыносимо тяжелым и громоздким. Но, как видишь, я научился с ним обращаться.

Светло-карие мальчишеские глаза подозрительно сузились, словно ожидали от подобных речей доблестного врага какого-нибудь подвоха.

– Ну, а теперь посмотрим на тебя в деле, – продолжил Райс. – Я знаю, ты уже неплохо владеешь клинком, однако многие из тех, кто показывал чудеса виртуозности на показательных поединках, умирали на поле боя… Выигрывает сражение не тот, кто умеет лихо вертеть мечом, – гораздо важнее способность оставаться хладнокровным и уметь оценивать слабые стороны противника, находя в этом преимущества для себя. Тот же, кто в атаке теряет голову, проигрывает неизбежно.

Совершенно пристыженный именно этой своей недавней ошибкой, Алан крепко сжал губы и задрал подбородок так, словно ему нанесли прямое оскорбление.

– Ладно, парень, не стоит так обижаться. Я вовсе не собирался оценивать твои способности, а всего лишь дал совет, полагая, что он сможет сослужить тебе добрую службу в дальнейших сражениях. – Принц впервые открыто улыбнулся и повернулся к Дэвиду. – Не сомневаюсь, что леди Линет порадуется зрелищу двух барашков, резвящихся на лугу непосредственно вблизи от нее. – И, взобравшись на камень, Райс замер в ожидании поединка.

Нахмурившись, Дэвид послушно направился к овсяному полю, широко перешагивая через мокрые полосы весенней грязи. Плечи его ссутулились, словно на них физически давила ответственность за нынешнее развлечение норманнской леди. Первые два-три дня, проведенные с ее братом, дались ему нелегко, обоих снедал дух соперничества, но вскоре, не имея личных поводов для ненависти и вынужденные оба общаться на языке, одинаково для них чуждом, мальчики сблизились. По правде говоря, для Дэвида был в радость неожиданный компаньон его возраста, ибо играть маленькому уэльсцу приходилось редко. И сейчас, быстро оглянувшись через плечо, Дэвид еще раз убедился в том, что и норманнская леди никоим образом не похожа на подлого врага, точно так же, как и ее брат.

Линет же приятно поразило столь доброе отношение Орла к ее брату, и поэтому она с радостью отправилась вслед за Дэвидом через невысокую каменную стену, ограждавшую границы поля, на котором действительно робко прижимались к матери крошечные ягнята. При виде их девушка ощутила уже совершенный восторг и засыпала Дэвида вопросами о ферме и ее бессловесных обитателях, вскоре после чего они стали дружно и весело хохотать, рассматривая кудрявые комочки, рассыпавшиеся по густой зеленой траве…

Как только смеющаяся пара скрылась за ближайшей изгородью, Райс неожиданно наклонился почти к самому уху Алана.

– Вместо того чтобы постоянно бросаться в дикие, но необдуманные атаки против хорошо владеющего мечом соперника, я предлагаю тебе иную тактику: выжди момент, когда он проявит себя сам. Таким образом ты сможешь угадать, в чем состоят его слабые стороны и промахи в ведении боя.

Юный воспитанник поневоле удивленно вскинул на Райса карие глаза, и тот едва сдержал смех.

– Небольшое промедление, когда ты смотришь врагу прямо в лицо, не есть признак слабости, как ты, вероятно, подумал. Скорее, это демонстрация силы и хладнокровия, ничуть не уступающая смелой атаке, и она, как правило, приводит к растерянности противника. Такая задержка при умелом обращении с оружием – почти гарантия успеха. – И, выпрямившись во весь свой огромный рост, принц положил руку на плечо заложнику, не отводя глаз от пристального карего взора. – Ну как, опробуешь мой совет в ближайшем же поединке?

Мягкое полуденное солнце блеснуло на волосах мальчика, когда он коротко кивнул, и губы его решительно сжались.

Тогда принц окликнул Линет и Дэвида, которые продолжали веселиться за стеной, играя с пушистыми комочками. Маленький уэльсец, обрадованный продолжением новой и интересной игры, перепрыгнул через ограду и выпалил, не дав опомниться ни Райсу, ни Алану:

– Так мы сражаемся вновь?

Увидев на замкнутом лице брата выражение крайней решимости, Линет ободряюще кивнула ему и ласково улыбнулась с видом заговорщицы.

Алан в ответ скорчил хитрую гримасу и без слов подал противнику его деревянный меч, сам же отступил назад и приготовился к бою. Выждав какое-то время, Дэвид бросился в атаку, но его соперник, выказывая одновременно быстроту и ловкость, неуловимым движением отклонился и в тот же момент нанес Дэвиду точный удар в левую сторону груди. Поединок кончился в несколько секунд, принеся Алану победу, которую не могли дать долгие годы упорных тренировок.

– Ты мертв! – счастливо засмеялся мальчик, как будто не чувствовал столь странного противоречия своих слов своему поведению.

Зато Линет при радостном вопле брата горестно опустила голову. Правда, тут же она заставила себя вспомнить, что мальчики играют в войну испокон веков и вряд ли когда-нибудь перестанут играть, и потому, не желая омрачать победу, она приветственно помахала мальчику рукой.

Райс, однако, заметил тень, пробежавшую по лицу девушки в то время, как он приносил поздравления победившему норманнскому мальчишке, и догадался о ее причине: несомненно, Линет подумала о том, что настанет время, и два эти малыша встретятся на поле боя, где ставкой будет жизнь каждого из них.

– И кто же мертвец? – Вопрос был задан спокойно, но в нем сквозила насмешливая тревога.

– Мертвец – это я! – Кривляясь, Дэвид направился в сторону появившегося Оувейна. – Но первым-то я его прикончил!

– Ну что ж, тогда все в порядке. – Оувейн пожал массивными плечами. – Сражение с мертвецом в счет не идет, если, конечно, покойник не привидение… Хо-хо-хо! – И, раскатившись басом на последних словах, он, подхватив Дэвида под мышки, высоко подкинул его в воздух. – Пошли. Кухарка из меня плохая, но миски найдутся, и голодными мы не останемся. – Пропустив мальчиков вперед, Оувейн повел новоприбывших в маленький, но опрятный домик, радостно освещенный гудевшим посреди комнаты очагом.

Оба гостя и мальчики немедленно уселись на скамьи, стоявшие по обеим сторонам деревянного гладко оструганного стола, на котором лежал темный ржаной хлеб и стоял кувшин с чистой прозрачной водой. Собрав в охапку старые глиняные миски, которые, казалось, вот-вот хрустнут в его железных лапах, хозяин, не спеша, подошел к железному котлу, висевшему над огнем. Линет изумленно раскрыла глаза – котел почти весь был охвачен пламенем, а Оувейн без страха опускал туда ложку, чтобы наполнить миски приготовленным варевом. Движения его были ловки и даже грациозны, миски так и мелькали, а Линет в очередной раз поразилась этому таинственному смуглому человеку.

– Тушеное мясо? – в голосе Орла прозвучали жалобные нотки.

Оувейн молча занял свое место напротив принца, отхлебнул из миски, сдвинул густые черные брови и лишь тогда намеренно удивленно проговорил:

– Да, никак, тебе не по душе тушенка, а?

Райс сделал обиженное лицо.

– Только тогда, когда ее подают день за днем, день за днем, день…

И оба взрослых мужчины разразились таким громким сердечным смехом, что Линет поперхнулась.

Продолжая хохотать, Райс с трудом выговорил:

– Ну меня спасет только возвращение Юнид!

Линет неожиданно для себя нахмурилась, глядя, как оба мужчины чуть ли не строят друг другу рожи, а глаза их насмешливо блестят. Так значит, тушеное мясо – не единственная пища уэльсцев, как она полагала, получая с начала заточения только его? И если Юнид умеет готовить и другие кушанья, то почему?.. Неужели этот опытный воин, знающий все на свете, не может разобраться с таким простым делом, как кухня в собственном доме? И девушка не выдержала:

– Так, может быть, прежде чем Юнид отправится врачевать в следующий раз, ты попросишь ее научить готовить свою жену?

– Жену? – удивленно вырвалось у Райса, и он, недоуменно дернув плечом, поглядел на Оувейна. – Ну, ради того чтобы пища была разнообразной, я однажды, возможно, и решусь на такой подвиг.

– Но… Грания… – Голосок Линет смолк под проницательным темным взором.

– …моя сестра! – Золотистые брови принца соединились в одну линию, выражающую неприкрытое удивление. Как эта девица, живущая в его доме уже неделю, не могла не понять столь простой вещи? Ведь если бы он был женат, неужели бы он позволил себе обнимать ее так, как делал это еще несколько часов назад? Впрочем, здесь дело, конечно, не в браке, обнимать девственную и высокородную дочь заклятого врага – дело недостойное само по себе, не говоря уже о том, что он поклялся вернуть ее целой и невредимой. А пленница, надо смотреть правде в глаза, сама того не зная, обладает такой властью над его телом да и, пожалуй, душой, что может привести даже к тому, что он пойдет на клятвопреступление. Ведь он был уже готов на это там, в лесу! Но больше такое не повторится! Кулаки Райса побелели от напряжения, и глиняный кувшин, оказавшийся в его руке, хрустнул, превратившись в кучу осколков.

Все продолжали молча есть ненавистную тушенку с хлебом, но в комнате повисла нехорошая угрожающая тишина. Принц мрачнел все больше, а Линет, как назло, не могла скрыть рвущейся наружу радости от того, что герой ее мечтаний оказался свободен и что теперь она может не упрекать себя за радости, похищенные у другой. Оставалась только вина перед отцом, которого она предавала своими грезами, а теперь еще и всевозрастающим чувством к его смертельному врагу. Она глотала тушенку, совершенно не понимая, что и как ест.

Но вот последняя ложка в последний раз стукнула о пустую миску, и Оувейн, чувствуя на себе ответственность хозяина дома, решил все-таки нарушить гнетущее молчание.

– Ну, друзья, поели славно. Теперь нас подстерегает другая опасность: все мы вынуждены говорить не на родном языке, и потому порой можем высказать не совсем то, что думаем… вернее, хотим.

– Прости меня, Оувейн, – вдруг вмешался в разговор взрослых Алан, до тех пор не обращавший ни на кого внимания. – Мне бы хотелось говорить на твоем языке, но…

– О, я тут ни при чем. – Бородач потрепал мальчика по каштановым волосам, понимая, чего стоят ему такие слова. – Просто я говорил о том, что можно неправильно понять друг друга, если не знаешь языка.

Брови Алана насупились, но, переводя взгляд с Оувейна на Дэвида, а затем и на Райса и увидя на их лицах ободряющие улыбки, он успокоился и просветлел лицом. Тогда хозяин властно постучал по столу широкой ладонью, угрожая перевернуть миски, к счастью уже пустые, и резко встал.

– Пошли, Райс. Сейчас мы с Дэвидом похвастаемся тебе нашими успехами в этот сезон! – И, дружелюбно улыбнувшись через плечо, бородач направился к двери. Несколько часов они втроем обходили поля, осматривали скот и проверяли сохранность запасов, спрятанных в небольших амбарах неподалеку, давая таким образом брату и сестре вполне насладиться обществом друг друга без посторонних.