Глава 6

– Как только кролик хватает приманку, ловушка – раз! и захлопывается! – Алан стукнул ладонью о ладонь, наглядно показывая, как это происходит. Глаза его возбужденно блестели. – И тогда, Линет, ты его берешь голыми руками! Не надо никаких ножей. Дэвид говорит, это настоящее искусство – охотиться без оружия. – Быстро оглянувшись назад, где стоял приятель, Алан наклонился прямо к уху сестры и озорно прошептал: – Он прав, это ужасно забавно!

Погруженная в размягчающее тепло и уют дома своего похитителя, Линет едва слушала восторженные речи брата, на чье загоревшее лицо падали рыжие блики каминного огня, а фигуру неверно освещали последние лучи заката.

Линет вспомнила долгие часы приготовления различных кушаний, так обогативших скудное меню жителей страны кимеров и потому особенно желанных на сегодняшнем ежегодном празднестве. С утра хлопотавшие на кухне, Линет и Грания только к вечеру смогли подняться наверх и позаботиться о своих праздничных нарядах. У Линет взамен одолженного домашнего платья оставалось лишь одно свое, но и этот вычищенный и заштопанный алый наряд мгновенно преобразил ее. Девушке даже хватило времени расчесать свои густые каштановые волосы до сияющего блеска, мало чем уступающего блеску золотых лент, подаренных ей Гранией и вплетенных в тяжелые кудри.

Одевшись, Линет спустилась в холл и, решив, что заслужила хотя бы небольшой отдых после дневных трудов, уселась на низенькую скамеечку неподалеку от очага и мечтательно устремила глаза на последний закатный свет, яркими красками расцвечивающий небо над темными очертаниями близлежащих гор. Неожиданно раннее прибытие Райса с двумя мальчиками, как всегда, взволновало ее и вызвало почему-то чувство вины за свое безделье.

Алан бурей ворвался в холл и, обнаружив сестру, не занятую делом, тут же воспользовался этой редкой ситуацией, усевшись у ее ног и начав рассказывать о всех бесконечных проделках и забавах, которыми они с Дэвидом развлекались со времени их последней встречи. Не прерывая рассказа товарища, маленький уэльсец тоже незаметно уселся за его спиной.

Тихо радуясь возникшим меж мальчиками приятельским отношениям, Линет ласково улыбнулась обоим, как бы приглашая продолжить веселую историю их проделок. Судя по ним, дружба мальчишек становилась с каждым днем все крепче.

Девушка видела, что к брату его надзиратели относятся самым сердечным образом, ничуть не хуже, чем к ней самой относился Райс и теперь даже Грания. Она понимала, что и брат проникся теплым чувством к людям, которых у них дома называли не иначе как подлыми врагами. Да и сама она, как ни убеждала себя, не могла обнаружить в поведении своих хозяев ни тени насилия и ненависти, хотя именно этими качествами, по словам ее соплеменников, отличались все уэльсцы без исключения. Несправедливость такого отношения к ним угнетала Линет с каждым днем все сильнее, и сейчас, чтобы отвлечься, она заговорила, обращаясь к брату, почти бездумно:

– Кажется, дни твоего плена подарили тебе незабываемый опыт. – Лицо мальчика перекосилось, ибо он принял ее слова как приказ замолчать. Линет жестко отругала себя за неразумную речь, воспринятую совсем не так, как она предполагала, и постаралась тут же загладить вину. – Я рада, что ты славно проводишь время. Кстати, и сама я научилась здесь многому, чему вряд ли можно научиться еще где-нибудь.

Глаза Райса при таком признании пленницы вспыхнули. Он стоял немного позади и внимательно слушал весь разговор. Чему могла научиться в его доме эта девочка, проводя долгие дни в полном одиночестве да давая уроки кулинарии его сестре? Неужели он наболтал лишнего в тех длинных вечерних беседах с нею, которые устраивал лишь для того, чтобы наслаждаться мелодичным звуком ее голоса? Или… или она знает больше о неудавшейся попытке похищения, чем рассказывала ему в тот день? Правда, следующие слова Линет несколько уменьшили подозрения принца.

– До нынешнего утра ничего не знала я… – Линет хитро улыбнулась. – … о Гвине Наддском.[4]

– О Диком Охотнике! – Дэвид тут же подался к этой ласковой норманнской леди, стремясь поведать ей как можно больше о самом Гвине и его удивительных подвигах, за которые уэльский народ глубоко и искренне чтит его. – Он выиграл тяжелейшую битву с темными силами зимы, и победа его дала лету возможность каждый год возвращаться на нашу землю. Именно поэтому в канун каждого Майского Дня мы зажигаем огромный костер. – Мальчик широко раскинул руки.

– И отмечаем этот день пиршеством, на котором едим свежие плоды и выпиваем немеренное количество эля! – Линет рассмеялась, повторяя описание праздника, уже не раз рассказанное ей Гранией.

Мелодичный смех девушки, сладкий, как песня той птички, в честь которой ее назвали, взбудоражил Райса, и, пользуясь тем, что внимание Линет было поглощено мальчиками, он впился в нее глазами. О, эта девица оказалась совсем не такой, какой представлялась ему вначале! Как ни старалась она скромно отводить свои медовые глаза в разговорах с ним, Райс всегда чувствовал на себе их притягивающий, любующийся им взгляд. Много женщин знал на своем веку принц Уэльский, и многие увлекались им откровенно… но страсть этой девочки совершенно обезоружила его. Признание, опасное для мужчины, гордящегося своей способностью отразить любой натиск!

Райс нахмурился, подавляя желание тут же броситься к пленнице и, распустив золотые ленты, погрузить лицо в каштановый водопад густых волос. Благодарение святым, девушка совсем оправилась от недавнего нападения, кожа ее нежно розовела, и глаза блестели.

Мальчики пустились в оживленное обсуждение предстоящего праздника, а Линет, спиной ощутив тяжелый взгляд принца, беспокойно обернулась, вздохнув горестно и тяжело. Чем, в конце-то концов, заслужила она этот взор, полный жаркой огненной злобы?!

– Что-нибудь не так? – Тихо, чтобы слышал только Райс, поинтересовалась девушка, и, уже знавший ее привычки, принц понял, что на сей раз прикушенная губка означает замешательство и страх.

– Наоборот, давно в моем доме не встречали праздник в таком всеоружии.

Эту благодарную фразу дополнила осветившая лицо принца редкая для него ласковая улыбка. Он знал, что является причиной ее волнения, и всеми силами старался успокоить ее. Девочка не должна расплачиваться ни за то, что взрослый мужчина потерял от нее голову, ни за взыгравший в нем гнев при воспоминании об учиненном над ней насилии.

И под ласковой этой улыбкой глаза Линет тоже потеплели, расплавляя и без того уже непрочную броню цинизма, которая защищала горячее сердце принца. В поисках защиты он направил все свое внимание на мальчиков. Эти оба находились еще в том счастливом возрасте, когда предмет разговоров меняется с поразительной легкостью, и болтали теперь уже о новых охотничьих набегах. Делая вид, что с интересом слушает их болтовню, Райс снова погрузился в размышления, не дававшие ему покоя со дня нападения на заложницу.

Пусть неудавшееся, оно все же породило тайну, которая, оставшись неразгаданной и ненаказанной, может привести к новой попытке. Кто же был этот дерзкий наглец и какие цели он преследовал? Эти вопросы, на которые не было ответа, омрачали не только настоящее, но и будущее.

Факт насилия над девушкой явно говорил о том, что нападавший был никак не из числа сторонников Годфри. Человек, посланный им, непременно был бы уверен в желании заложницы поскорее освободиться и не усложнял бы себе задачу бездыханным телом. Похоже, что таинственный похититель происходил из своего лагеря; кто-то из тех, кто – как уже не раз намекала Грания – не раз бунтовал против Райса и кто считал взятие норманнской заложницы делом неубедительным и бесперспективным.

Взбудораженные наступающим праздником, мальчишки дошли до того, что устроили шутливую борьбу прямо у ног Линет, но девушка не обращала на них ни малейшего внимания – она с жалкой, недоверчивой улыбкой не сводила глаз с принца. Смотреть на него не отрываясь стало для нее привычкой с самой первой их встречи, но привычка эта скоро переросла в жгучую необходимость.

Еще раз улыбнувшись девушке, Райс дал ей понять, что вовсе не она является причиной гнева, продолжавшего пылать в его глазах, но Линет уже думала о своем. Неужели план по обмену заложников сорвался? Неужели отец отказался пойти на переговоры с врагом? Линет невольно расправила узкие плечи, чтобы набраться мужества и посмотреть прямо в лицо своим страхам, – но чего она боялась больше: возвращения домой или продолжения заточения? Райс же, умиротворенный нежными взглядами девушки, постарался убрать свою тревогу хотя бы с лица, если уж невозможно было выкинуть ее из сердца. Если преступник – человек его лагеря, то для его обнаружения не придумать времени лучше, чем сегодняшний праздник Победы Дикого Охотника. Вечернее веселье предоставит ему отличную возможность увидеть всех своих соратников в одном месте, и не подозревающих о том, что за ними пристально наблюдают.

В тот злополучный день, приведя в чувство испуганную Линет, Райс тщательно исследовал окно, через которое скрылся неведомый наглец, и на одном из сломанных ставней обнаружил кровь, а на неровной земле под ними – отчетливый след сапог. Но, увы, след этот довольно быстро потерялся в густом подлеске, а собаки, пущенные по нему, вывели хозяев к ручью, где и закончилась погоня. Единственной зацепкой осталось алое пятно на ставне, говорившее о том, что преступник был ранен. И сегодня на общем сборе рана эта неизбежно будет замечена – хромота, подвязанная рука, замотанная голова или просто чье-либо отсутствие из тех, кто должен явиться на праздник, дадут Райсу ключ к этой тайне.

Услышав тихое поскрипывание лестницы, Линет отвела взор от принца и увидела Гранию, одетую в роскошное платье цвета сапфира и причесанную по старинной моде – часть волос была высоко убрана, остальные же свободными кольцами окаймляли лицо. Хозяйка дома уже совсем было спустилась в холл, но тут перед входом раздался топот бесчисленных ног, и в следующее мгновение дверь распахнулась, и в ее проеме выросла фигура Оувейна.

– Огонь бушует, и люди собрались! – радостно провозгласил он и, довольный, потер свои огромные ручищи. – Готовы ли вы присоединиться к веселью? – С этими словами бородач прошел к огню и наклонился, чтобы потрепать по волосам обоих мальчиков, и те немедленно вскочили, готовые броситься прямо сейчас в самую гущу начинающегося праздника.

Их горячая готовность к предстоящей забаве вызвала смех мужчин, который немедленно был оборван высоким напряженным голосом:

– А моя арфа? – Грания замерла, не дойдя двух ступеней до выскобленного пола и ожидая ответа на свои загадочные слова, который, видимо, был для нее очень важен.

Оувейн немедленно повернулся в ее сторону и, стараясь притушить в глазах слишком явное желание, громко ответил:

– Клянусь, я собственными руками отнесу ее на предназначенное место!

В глазах Грании вспыхнула радость, по силе не совсем соответствующая благодарности за столь простую услугу, и, счастливая, она подошла к брату.

Линет с молчаливой улыбкой наблюдала за этим жадным обменом взглядами и, радуясь за чужую ей женщину, неожиданно и не подумав сказала:

– Ты, Грания, счастливица, завоевала преданность такого галантного воина, какого мечтает покорить каждая леди!

Но при этом искреннем поздравлении лицо Грании стало почему-то мертвенно-бледным, а Оувейн, наоборот, побагровел до корней волос, и Линет поняла, что снова допустила непростительный промах.

– Ты права, Линет, Грания заслужила многого, но, пока галантный воин еще не появился, почетные обязанности при ней будут исполнять два ее пасынка. – Безжизненный взгляд Оувейна остановился на недоумевающем лице младшего брата. – Правда, Дэвид?

Мальчик, польщенный столь высокой честью, гордо расправил худенькие плечи и кивнул в знак согласия.

Теперь настала очередь Линет краснеть и задыхаться от стыда и неловкости – опять, как тогда, когда она предположила, что Грания жена Райса, неверное представление чужих семейных отношений снова привело ее к чудовищной бестактности. Ведь покойный муж Грании был отцом и Оувейна и Дэвида! Линет дотронулась до незаживающей раны – ибо брак между мачехой и пасынком никогда не будет признан церковью, так как браки между родственниками, вплоть до седьмого колена, пусть являющимися таковыми даже только формально, а не по крови, церковный закон запрещал категорически.

Райс растерялся. Слова Линет искренне удивили его, и он впервые заметил явные признаки страсти, разгоревшейся между сестрой и другом. Как мог он быть столь слеп? Или после возвращения из Нормандии слишком мало времени проводил в обществе строптивой сестры?

Принц медленно и пристально оглядел смущенную пару, которая, впрочем, совершенно не заметила этого взгляда. И Грания и Оувейн стояли молча, опустив глаза в пол, усыпанный свежим тростником, еще с вечера разбросанным Линет вместо старого. В молчании этом Райс вольно или невольно почувствовал упрек.

Волна раскаяния неожиданно захлестнула его. Да, отношения меж ним и сестрой испортились не по его воле – но ведь и не по ее! Подлый старик, ее муж, именем Грании незаконно прибравший к рукам наследство старого Гриффина, делал все, чтобы отдалить ее от брата, не позволяя им ни видеться, ни даже обмениваться письмами.

Контакт между братом и сестрой возник всего лишь несколько недель назад, и Райс полагал, что это единственное доброе дело графа Годфри, убившего старого Ллойда и захватившего Абергель. Трещина в их отношениях привела к тому, что Грания достаточно легко согласилась стать по его просьбе надсмотрщицей за юной норманнкой, помещенной в полузаброшенном доме, и теперь уже старалась разговаривать с братом, не грубя и не обвиняя его.

Растущая неловкость, охватившая всех четырех взрослых, вскоре передалась и мальчишкам, сразу присмиревшим и посерьезневшим. С любопытством переводили они взгляды с Линет на опустивших головы Гранию и Оувейна. Впрочем, девушка переживала не меньше их и с ожесточением мяла в пальцах подол алого платья, будто никогда и не старалась из последних возможностей привести его в божеский вид. Наконец все, как по команде, подняли головы и обернулись к Райсу, в темных глазах которого уже метались золотые огни растущего гнева.

– Ну что ж, тогда… – Борясь с желанием крепко выругаться, принц на секунду запнулся. – Ежели вы оба, юные рыцари, готовы держать бочонок наилучшего эля, то приступайте к своим обязанностям.

Оба мальчика поспешно рванулись к бочонкам, уже заранее поставленным под окнами, но, прежде чем выйти, дождались, пока сам Оувейн, непривычно торжественный и смущенный, не поднял высоко над головой огромный поднос, уставленный всевозможными яствами, с утра наготовленными обеими женщинами. Итак, бородач двинулся, за ним поспешили гордые ответственным поручением и довольные окончанием непонятного конфликта дети, а вслед им Грания понесла горшок свежеприготовленного масла и круг ярко-оранжевого сыра. Впрочем, она старалась держаться на расстоянии от впереди идущих.

Убедившись, что все в порядке, принц на какое-то время еще оставался в доме, провожая непроницаемыми, как осеннее небо, глазами маленькую процессию. Во взгляде его, однако, можно было прочесть одновременно и облегчение и отчаяние. Открытие тайны сестры и друга, их чувства, к которым Райс отнесся с симпатией, многое ему объяснили; теперь он понял, почему Грания относилась к нему столь враждебно – ведь из-за того, что он вовремя не возвратился из Нормандии, девушка вынуждена была выйти замуж за Ллойда, что навсегда лишило ее возможности быть вместе с любимым. И все же поведение сестры во многом оставалось загадочным, внушая Райсу странную уверенность, что Грания никогда не простит его.

Отгоняя мрачные и непоправимые картины прошлого, принц постарался заставить себя вернуться к настоящему – сняв с крюка на стене коричневый плащ Линет, он ловко накинул его девушке на плечи.

Прикосновение это вывело пленницу из меланхоличной грусти, вызванной своими собственными неосторожными словами и размышлениями о печальной участи обреченных любовников. Ей мучительно хотелось найти какой-нибудь выход из этого горестного, безнадежного и глупого положения, и потому она с детской надеждой поглядела на человека, который в ее мечтах совершал все мыслимые и немыслимые подвиги. Уж он-то непременно должен найти ключ, который откроет двери к счастью сестры!

Под взглядом этих просящих медовых глаз сухая усмешка исчезла с лица принца – он прекрасно знал и о чем молит Линет, и о полной невозможности выполнить ее мольбы, но вместо того чтобы жестко ей ответить, Райс просто попытался вернуть ее мысли к делам более земным и менее печальным.

– Может быть, ты слишком тепло оделась для предстоящего веселья? – нарочно неверно истолковал он ее вопрошающий взгляд и, не давая девушке уточнить, быстро продолжил: – Сейчас прохладно, но ночью костер будет пылать вовсю, и станет тепло. – С этими словами Райс небрежно кинул свой плащ на одно плечо и, подхватив на обе руки бочонки с элем, молча вышел из дома, высоко неся свою золотую голову.

Райс с хрустом сломал в руках ветку и бросил две ее половинки в ярко пылающее пламя, не сводя внимательного взгляда с веселящейся хохочущей толпы. Кто-то стоял, кто-то расстилал вокруг костра шкуры и накидки, кто-то подкидывал в огонь поленья. Принц уже тщательно осмотрел всех участников буйного празднества, но не обнаружил, как ни старался, ни одного раненого, что несколько подняло его настроение.

Грания же, пока брат задумчиво и тревожно смотрел прямо в бушующий костер, вошла в круг поближе к нему и прислонила к плечу свою грациозную арфу. Закрыв глаза и положив подбородок на луку, она провела пальцами по струнам, извлекая из них переливчатые звуки всем известной любимой баллады, вызвавшие в толпе оживленный гул. Мальчишки, боровшиеся на траве, затихли.

Оперев голову на сцепленные руки, Райс улегся на шкуре вместе с теми, с кем вышел из дома. Отблески костра плясали на золоте его кудрей, еще ярче сиявшем в окружающей темноте, а бездонные глаза упорно глядели на юную заложницу.

Густые ресницы нежными тенями легли на ее розовые щеки, а переплетенные пальцы тонули в складках алого платья. Отрешась от всего земного, Линет всем существом впитывала музыку, уносившую ее куда-то в неведомые сказочные дали. Никогда доселе не слышала она такой сладкой, такой упоительной мелодии, и последняя нота, замеревшая на струнах, окончательно погрузила девушку в мир какой-то теплой, волшебной и одновременно страстной гармонии.

– Тебе нравится, как Грания играет на арфе? – Вопрос Райса прозвучал чуть раньше, чем толпа разразилась бешеными рукоплесканиями. Медленно приоткрыв глаза, Линет бездумно устремила их на рвущиеся к черному небу высокие языки костра, стараясь вернуться к веселому празднику и к людям, которые не только не презирали ее, но и, несмотря на то, что немногие из них понимали французский или сакский, относились к ней дружелюбно и ласково, что делало ее заточение удивительно радостным.

Но тяжелый настойчивый взгляд Орла нарушил ее светлый покой, и Линет почти против воли повернулась к нему. Слава Богу, слов не понадобилось, ибо глаза девушки лучше их рассказали принцу о потрясении, произведенным музыкой, и он нежно улыбнулся. Однако пленница не просияла в ответ, а лишь еще глубже погрузилась в свой мир грез.

Глаза ее совсем затуманились, и Райс, не владея собой, невольно подвинулся к девушке поближе, чтобы сполна ощутить сладость дыхания, а может быть, и губ. Однако это безумное стремление поцеловать ее было остановлено неожиданно раздавшейся бесшабашной мелодией, исполняемой на лютнях, деревянных рожках и тамбуринах, в изобилии принесенных на праздник. Райс резко отшатнулся, и ласковая улыбка на его лице сменилась усмешкой презрения к себе за то, что он снова не справился с мучающим его дни и ночи напролет желанием, вырвавшимся сейчас на волю из-за властного очарования музыки. Чтобы замять эту неловкость, принц немедленно присоединил свой бас к товарищам, уже вовсю распевавшим песню, когда-то узнанную им в Нормандии и переданную затем своему народу.

Растерявшаяся же Линет снова почувствовала себя маленькой дурочкой, во-первых, из-за того, что не смогла как следует выразить свое восхищение игрой Грании, и, во-вторых, потому, что не сумела ответить на страстный призыв Райса. А ведь она так мечтала о нем, так ждала! И вот теперь ей оставалось лишь запеть вместе со всеми веселую песню, так часто распеваемую в большом зале родного замка.

Линет обладала очень мелодичным голосом, и поэтому принц ничуть не удивился и красоте пения девушки; голос ее вплетался меж остальными, как переливающаяся золотая нить, и, как только что она сама была очарована игрой Грании, так и через некоторое время все, затаив дыхание, слушали ее божественное пение, ничуть не уступавшее звукам арфы.

Постепенно все смолкли, и лишь голос маленькой коноплянки звенел над ночной поляной, однако, обнаружив, что она поет в полном одиночестве, девушка смутилась и оборвала песню. Щеки ее вспыхнули и сжатые пальцы побелели. Линет никак не рассчитывала, да и не любила быть в центре внимания.

О, разумеется, в Рэдвелле ей приходилось сидеть на высоких, почетных местах рядом с отцом, но все же вокруг были люди, которых она знала с рождения!

Единственным опытом общения с чужими были у Линет те дни, когда приезжал очередной жених со своей свитой и внимательно ее разглядывал. К несчастью, молодые люди, как правило, находили ее непривлекательной и более не приезжали. Именно поэтому леди Годфри до восемнадцати лет так и не вышла замуж, в то время как другие находили себе супруга уж никак не позднее пятнадцати.

Линет захотелось упасть на землю и закрыться от стыда и смущения, но благоговейную тишину неожиданно нарушил гром оваций и криков. Девушка спрятала раскрасневшееся лицо в ледяные ладони.

– Здесь, в Уэльсе, мы питаем большую слабость к поэзии и… к музыкальным талантам, – как можно непринужденней объяснил Райс совершенно потерявшейся девушке, – и когда они так счастливо соединяются… Словом, все присутствующие рады, что ты поделилась с нами своим даром.

– Наши способности ничтожны по сравнению с твоим пением! – Оувейн, сидящий по левую руку от Линет, приподнялся, чтобы произнести этот комплимент, но под ревнивым взглядом женщины с арфой сел обратно и громко добавил: – И с игрой Грании!

Та вспыхнула и, удовлетворенная, послала Линет самую теплую, самую искреннюю улыбку.

– Это так, – кивнул Райс, и блики костра вновь заплясали на его волосах, – и прими наш восторг как должное – тогда мы сможем и продолжить наше дружеское состязание.

Укоряя себя за глупую трусость, Линет все же подняла глаза на толпу, с любопытством глазевшую на нее со всех сторон, и, застенчиво улыбнувшись, пробормотала несколько слов благодарности, тут же переведенных принцем на местный язык. Зазвучала другая мелодия, и под ее напев Линет рискнула обратиться к арфистке, не сводящей глаз с предмета своей несчастной страсти.

– Грания, – начала Линет, стараясь загладить недавнюю оплошность, – мелодия, которую ты извлекаешь из своего божественного инструмента, удивительна! Я в жизни не слышала ничего подобного. – Комплимент звучал жалобно – как извинение и просьба простить. – Слушать тебя – радость, нет, больше! – высокая честь!

Лицо Грании потеплело при этих искренних признаниях, и, повернувшись к возлюбленному, она поняла, что и он, до сих пор еще не оправившийся от недавнего унижения, слышит и принимает извинения неумышленно обидевшей их девочки. Пальцы его нервно поглаживали короткие завитки черной бороды и выражали куда больше, чем смуглое бесстрастное лицо.

И, пока вся четверка была занята комплиментами и извинениями, вторая песня закончилась, и на ритмичное похлопывание и крики "Ивайс! Ивайс!" перед костром появился высокий тощий человек, двигавшийся одновременно разболтанно и настороженно.

– Ивайс – наш самый талантливый рассказчик, – пояснил Райс обоим норманнским заложникам. – Каждый год он возрождает своими речами то событие, почтить которое мы и собрались сегодня.

Но не успел принц закончить свое объяснение, как длинный человек пришел в движение и необъяснимым образом совершенно изменился. Голос его бился в словах и криках, а тело тем временем летало и выгибалось в немыслимом, невероятном танце, темным силуэтом зловеще выделяясь на желто-оранжевом фоне пылающего костра.

Райс тихо переводил Линет уэльские слова, хотя вряд ли это было необходимо – движения и безумные гримасы Ивайса сами по себе вполне объясняли все. Наконец, скрючившись, рассказчик повалился на землю – зима была побеждена. Настало глубокое молчание, прерываемое лишь потрескиванием дров в костре, а затем Ивайс победно взмахнул руками, уносящими его, казалось, прямо в воздух, и все вокруг озарилось счастливой улыбкой якобы вырвавшегося на свободу и вернувшегося на землю лета.

Толпа на миг замерла и вдруг разразилась бешеными овациями, сквозь которые неожиданно прорвался резкий мальчишеский голос Дэвида:

– Алан, Алан, а теперь ты покажи им свое искусство! Покажи, как ты умеешь подражать!

Маленький норманн покраснел до корней волос.

– Нет, сейчас это будет некстати.

– Да перестань ты! – Дэвид ободряюще похлопал друга по спине и обратил свой взгляд за поддержкой к Линет. – Он изображал Райса так, что умереть можно, правда! Ты же поделилась с нами своими талантами, пусть и Алан сделает это!

Линет замерла в растерянности. Она прекрасно знала эту способность брата и не раз видела, как радовались ей обитатели Рэдвелла. Имитации Алана были действительно хороши и даже забавны, но почти всегда выглядели язвительными и недобрыми пародиями.

Она все еще колебалась, но Дэвид, уже не дожидаясь ее слов, сам заговорил на уэльском, призывая соплеменников к вниманию. Он вытолкнул приятеля в середину круга, и изменить что-либо было уже поздно.

Беспомощно девушка повернулась к Оувейну, но и на его лице прочла лишь одобрение и неуверенность. Со страхом решилась тогда она посмотреть на того, кого будет сейчас изображать ее брат, но Райс спокойно сидел, склонив голову, и в глазах его поблескивало любопытство.

Окруженный со всех сторон ждущими зрелища людьми, Алан понял, что у него теперь нет иного выхода, кроме как показать этим людям то, что им обещано, и для начала закрыл лицо руками, широко растопырив пальцы. Когда же руки были убраны, на присутствующих смотрело лицо их принца, чуть тронутое привычной насмешливой полуулыбкой.

Наступило молчание, прерываемое лишь чьим-то тяжелым дыханием и полузадушенным вскриком; большинство просто замерло с раскрытыми ртами.

Тогда Райс откинул голову и разбил эту затянувшуюся тишину оглушительным хохотом; его реакция освободила всех – послышался заразительный смех отовсюду, и еще не напившиеся участники праздника пустились в отчаянный пляс под веселую музыку тамбуринов и свирелей.

Пока танцоры выделывали всевозможные кренделя, рискуя сломать себе шеи и ноги, Райс подозвал к себе все еще розового от смущения Алана.

– У тебя необыкновенный талант! Полного сходства добиться очень трудно, а ты сделал это всего одной гримасой. Как же тебе это удается?

Обрадованный, Алан вежливо наклонил голову и, глядя под ноги, ответил:

– Это очень просто. Лучше всего у меня получается мой брат Марк. – На мгновение губы мальчика сжались, и лицо его приняло сонное равнодушное выражение. – Правда, тут мне пришлось здорово потрудиться. Так что, видишь, скопировать тебя дело не очень трудное.

– Да, упорство всегда приводит к победе. – Белозубая улыбка принца при этих словах была лучшей похвалой мальчику, но Райс тут же продолжил, и на этот раз вопросом: – Но кто твой брат? – Зная ответ, принц хотел услышать его непосредственно от норманна.

– Ну-у-у, – мальчик пожал плечами. – Марк мой брат только наполовину, он старше меня и даже Линет. Мы и видим-то его крайне редко, поскольку он один из самых приближенных лиц принца Генри.[5] – Карие глаза Алана вспыхнули гордостью, и последняя фраза прозвучала почти хвастливо.

– Я знаю, – кивнул Райс, пряча свое удивление под добродушной улыбкой. – У самого меня братьев, увы, нет, но, глядя на Оувейна и Дэвида, я давно понял, как важно в этой жизни иметь брата. – Черные глаза на секунду остановились на Линет. – А как для сестер?

Линет была совершенно подавлена представлением брата. Как могла она допустить его, а хуже того, не заметить, что усмешка Райса чем-то неуловимо напоминает улыбку ее единокровного брата? Однако вопрос принца требовал немедленного ответа.

– Аланом я очень дорожу и очень люблю его, но Марк… Я едва его знаю. – Мысль о брате, которого она видела так редко, опечалила ее, и девушка снова прикусила нижнюю губу, размышляя, какое же место в действительности занимает он в ее жизни. Немного бывая в его обществе, она почти никогда не говорила с ним, но его серебристо-серые глаза всегда как-то исподтишка и странно смотрели на нее, словно она была в чем-то виновата.

Райс, видя, что его вопрос расстроил девушку, подвинулся к ней поближе, намереваясь приглашением на танец рассеять набежавшее облачко. Однако не успел он сказать и слова, как за спиной его раздался голос:

– Принц Райс! – Лицо Пайвела дрогнуло. – Прошу прощения, но то, что ты ждал, прибыло.

И на быстро врученном Райсу сложенном пергаменте Линет со страхом увидела печать отца. Сердце ее отчаянно забилось. Райс же спокойно и уверенно взломал сургуч, затем одним движением развернул хрустнувшую бумагу и погрузился в изучение темных знаков на ее желтоватой поверхности. Линет едва удерживалась от безумного желания заглянуть ему через плечо. Согласился ли отец на требования Орла? Неужели она с Аланом уже завтра снова окажется в Рэдвелле? При этой мысли Линет невольно отшатнулась от пергамента, словно тот был напоен смертельной отравой.

Увы, слишком скоро получит она ответ на свои вопросы, и потому надо крепко держать в узде свои чувства. Тот факт, что отец ответил на требования принца вовремя, давал надежду… но и приносил боль. Эта невинная бумага на самом деле несет в себе конец дружбе, только-только зарождающейся, и возвращение в печальное одиночество старого замка, а самое ужасное – прекращение тех светлых и тихих вечерних бесед с героем ее грез. Что ж, ведь принц Райс Кимерский – настоящий враг ее отца, а значит, и ее собственный, что, тем не менее, не мешало Линет видеть и слышать достаточно, чтобы понять: Уэльский Орел действительно наделен всеми качествами, столь прельстившими ее воображение, он честен, благороден, отважен, красив… ах, да что там говорить!

Минута, в продолжение которой Райс читал послание, показалась пленнице вечностью, и, когда он, сложив бумагу, посмотрел на Пайвела, она поняла суть написанного так же ясно, как если бы каким-то таинственным образом прочитала ее сквозь толстый пергамент.

– Ступай к Майло и прикажи ему седлать лошадей. Оувейн же пусть будет готов к рассвету. – С этими словами принц протянул бумагу прямо через голову Линет в руки бородача.

Гибкая фигура юного воина растворилась в ночной тьме, и лишь тогда Райс обратился к девушке, смотрящей в никуда широко распахнутыми карими глазами под мучительно сведенными бровями.

– Пойдем, я отведу тебя домой, пока Оувейн с Аланом съездят в Ньювид. – Вежливость, с какой были сказаны эти слова, заставила сердце Линет сжаться еще болезненней.

Оба мальчика, сидевшие на некотором расстоянии от взрослых и потешавшиеся над пьяными, которые едва переставляли ноги в такт музыке, слова об отъезде тем не менее услышали и разом обернулись, протестуя против столь раннего окончания праздника. Однако суровые лица мужчин невольно заставили их удержаться от просьб.

– Чтобы хорошенько приготовиться к долгой утренней прогулке, необходимо отдохнуть как следует, – тихо успокоил встревоженного Алана Райс.

– Мы возвращаемся в Рэдвелл?! – Ломкий голос мальчика захлебнулся от радости и слез.

Чувствуя, что слезы навертываются на глаза и у нее самой, Линет не рискнула заговорить, а лишь поднялась с мехового ложа с такой грацией, с какой только могла, – что было, надо сказать, делом нелегким, ибо долгие часы почти неподвижного сидения дали себя знать.

– Грания поможет мне отвести мальчиков домой, – неожиданно сказал Оувейн, – а потом, когда они улягутся, я провожу ее обратно к тебе. – Бородач посмотрел на друга такими глазами, что отказать ему было невозможно.

Райс растерянно моргнул, но, понимая все, улыбнулся соглашаясь. Зачем лишать Оувейна и Гранию удовольствия побыть друг с другом наедине, если это даст возможность и ему провести последние часы вдвоем с маленькой заложницей?

Оба мужчины пустились тихими голосами в обсуждение деталей завтрашнего отъезда, а Линет бездумно уставилась на малиновые искры, время от времени выбрасываемые костром высоко в черное небо. Что подумают люди, увидев своего хозяина отбывающим так рано и в компании одной лишь пленной норманнки?

Глупости! Глупости! Что вообще могут заметить эти перепившиеся до потери сознания воины? Да и не посмеют они подумать о своем повелителе ничего дурного – ведь дурное, на самом деле, кроется лишь в ее собственных грешных мыслях! С отвращением Линет до крови прикусила губу, но острая боль ничуть не успокоила жаркий ток крови, стучащей в висках и томно разливающейся по телу.

– Пойдем, – прошептал Райс на ухо потерявшей голову девушке. – Оувейн сам объяснит людям необходимость нашего ухода.

Линет покорно повернулась за принцем в сторону смутно темнеющего леса, совершенно не понимая, как они дойдут до дома в этом густом влажном тумане и непроглядной черноте.

Райс осторожно взял ее за маленькую ладонь и положил себе на локоть. Глаза девушки блеснули ему навстречу всеми алмазами невыплаканных слез, и принц почувствовал, как сердце его тает. Однако он всего лишь галантно улыбнулся и, как подобает доблестному рыцарю, ведущему в замок даму своего сердца, повел Линет в свой пустой одинокий дом.

И как действительно доблестный рыцарь, Райс понимал, что эта прогулка по туманному лесу станет последним их общением, какие бы муки ни испытывал он при мысли о предстоящей разлуке со своей сладкой коноплянкой. Линет тихо шла за ним след в след, и никто из обоих не решался нарушить печальное молчание.

Несмотря на неторопливость шага, принц и Линет вскоре оказались уже за пределами отсветов праздничного костра и шли в плотном тумане, таинственно серебрившемся в лучах тонкого молодого полумесяца. Девушка прижалась к Райсу поближе, охваченная отчаянным чувством, что минуты эти последние и больше она никогда, может быть, даже не увидит своего героя. Однако она заметила, что с каждой секундой шаги принца становятся медленнее, и ее охватила ликующая догадка – а вдруг он также расстроен ее отъездом и также мечтает продлить последнюю встречу?! Свободная рука ее судорожно терзала складки алого платья, и девушка мысленно кляла себя за столь нелепое предположение, которое могло прийти в голову разве что избалованной мужским вниманием красавице.

Погруженная в свои безрадостные переживания, Линет неожиданно споткнулась и непременно упала бы, не поддержи ее спутник своей сильной рукой и не прижми покрепче к своему каменному плечу. И, оказавшись в могучих объятиях принца, девушка решила не упустить эту дарованную ей Богом возможность в последний раз испытать на земле все, что так жарко грезилось ей в долгих девичьих мечтаниях. Она доверчиво потянулась к Райсу, закинула руки ему на шею и тихо замерла на его широкой груди. Тут же его тело невольно содрогнулось, отвечая ее порыву, и вызвало сладкую улыбку на потерянном лице девушки.

Принц на секунду замер, сраженный горячей жаждой девичьего тела, прижимающегося к нему, и, затаив дыхание, посмотрел в ставшие золотыми испуганно-блаженные глаза и почти со стоном сжал зубы, осознавая, какую страшную ошибку допустил сейчас – самую роковую ошибку из всех, совершенных им на своем долгом и нелегком пути.

Опасаясь, что не выдержит этого черного пламени желания, рвущегося из глаз принца, Линет невольно опустила шелковые длинные ресницы. Закрытые глаза позволяли ей еще с большим наслаждением впивать этот опьяняющий запах мужского тела, исходивший от человека, заставлявшего ее терять голову.

Испытывая неведомое доселе ощущение от робких, но настойчивых девичьих объятий, Райс сопротивлялся из последних сил, укрепляя себя мыслью, что один последний поцелуй, последнее забвение никак не смогут привести к нарушению данной им благородной клятвы. Завтра же утром он вернет девушку, как и обещал, ее отцу целой и невредимой, и совесть его навсегда останется чиста.

Нежно прижимая к себе Линет, Райс осторожно приближал ее губы, приближал все настойчивей, в то время как свободной рукой, повинуясь так давно лелеемой мечте, освободил ее пышные волосы из плена золотых лент. Шелковым водопадом обрушились они ему на руки, и, медленно пробравшись среди кудрей к затылку, пальцы Райса неожиданно жестко прижали лицо Линет к своим запекшимся губам. Поцелуй был долгим, страстным и почти мучительным. Линет застонала, почти оскорбленная таким насилием, но внезапно жадность его сменилась на негу и завертела ее в огненном колесе желания. Горячий рот покинул ее губы и влажными изматывающими следами на щеках двинулся к порозовевшим мочкам крохотных ушей. Тогда Линет дерзким и грациозным жестом откинула назад тяжелую от распущенных волос голову, отдавая Райсу во власть все свое тонкое белое горло.

Сопротивляться этому доверчивому призывному движению было еще труднее, чем первому жаркому объятию, и Райс принялся ласкать эту шею, едва касаясь губами кожи, похожей на свежие розовые лепестки, а когда почувствовал под губами бешено бьющийся ток крови, то потерял голову окончательно и устремился вниз, к тем небольшим упругим холмам, увидеть которые он так мечтал, изнывая от желания прикоснуться к ним.

Линет задохнулась, огненная жидкость, казалось, выплескивалась из ее жил, и, покоряясь неведомой силе, она вонзила свои руки в копну золотых волос, принуждая обезумевший мужской рот все длить и длить незнаемую доселе, но упоительную ласку. Ее трясло, но она все требовательней прижимала свое тело к его жесткому нежащему ее рту. – О-о-о! – Неожиданный женский стон заставил принца оторваться от тугой груди и приподнять голову, несмотря на то, что он сам был близок к обмороку от душившего его желания, – почти рядом с ними незнакомая молодая женщина страстно прижималась к груди столь же молодого человека. Видимо, юная пара, ища уединения, нечаянно забрела далеко в лес и так же нечаянно обнаружила там своего принца, занимающегося тем же, чем и они. Райс, злясь одновременно и на себя, и на нежеланных свидетелей, стиснул зубы. Впрочем, парочку стоит лишь поблагодарить, ибо, только благодаря ее появлению, не случилось того, что непременно случилось бы, навеки оставив и Райса, и невинную Линет опозоренными.

– Тысячу извинений, милорд, – голос прозвучал почти по-мальчишески, и в свете луны мелькнуло белое от испуга юное лицо – никогда еще этот юноша не видел своего принца в таком гневе, ибо всегда, даже в самых тяжелых боях, лицо принца Уэльского было освещено надменной насмешливой улыбкой.

Но Райс быстро овладел собой и махнул рукой извиняющим и извиняющимся жестом, не замечая, как задрожала съежившаяся рядом Линет, только сейчас осознавшая, что всего несколько секунд назад она была готова отдать – и отдать добровольно! – этому врагу самое дорогое, что есть у благородной девушки – свою невинность. Оставалось только молить Бога и благодарить всех святых за то, что принц не успел до конца расстегнуть на ней платье и выставить ее наготу не только на его бесстыдное обозрение, но и на глаза случайной пары.

Медленно повернувшись, Линет твердыми шагами решительно направилась к дому, сопровождаемая хранящим ледяное молчание принцем, а сердечко ее так и не могло решить, права ли была она, всем телом готовая участвовать в той страстной игре, которая казалась теперь последней.

Загрузка...