Плохие парни оставляют раны

Бонус. Алексей и Вера

— Мальдивы? — на мгновение теряю дар речи, что для меня совсем не свойственно. Всматриваюсь в лицо Алексея, ожидая увидеть улыбку в подтверждение, что он шутит. Вот только он и бровью не ведёт, продолжая невозмутимо заваривать чай. — Лёша! — не выдержав, повышаю голос. — Почему ты не посоветовался со мной? Это же дорого! И визы, и…

— Визы штампуют по прилёту, расходы полностью беру на себя, — Лёша подаёт мне чашку с чаем, сам устраивается рядом на соседнем стуле.

— Так не делается, — продолжаю возмущаться я, — у нас была чёткая договорённость: отдохнём в Таиланде, а расходы пополам. За твой счёт я никуда не поеду. Вообще, не надо было всё это затевать. Дурацкая идея!

— Вера, — сделав глоток чая и тяжело вздохнув, он бросает на меня уставший взгляд, — ты когда последний раз в отпуске была?

— В прошлом году, — отвечаю, продолжая хмуриться, — в сентябре, вроде, — уточняю я. Вот ведь, сама точно не помню.

— В сентябре, — кивает Лёша. — Вот только я про нормальный отпуск спрашиваю. В прошлый раз ты проторчала здесь, ругаясь то со своей сбрендившей мамашей, то со мной. Так, когда? — повторяет вопрос.

Открываю рот, чтобы ответить, но… понимаю, что последний раз была в настоящем отпуске ещё с Кириллом — в марте девяносто шестого, когда мы в очередной раз пытались склеить наш разваливающийся на куски брак.

— Что и требовалось доказать, — удовлетворённо изрекает Лёша. — Так что идея отличная.

— Но…

— Упрямая девчонка, — досадливо морщится Алексей, — хоть раз можешь не спорить? — продолжает, не дожидаясь моего ответа: — Вер, ты столько дерьма со мной расхлебала за эти годы. Ведь если б не ты, я бы сдох тогда в девяносто шестом или спился, — усмехается горько. — А я только недавно и понял, что ни разу даже спасибо тебе не сказал. Вот считай, что говорю, — он улыбается мне, накрывает пальцами мою ладонь. — И я же тебе обещал, помнишь?

Смотрю на него — взрослого мужчину, много пережившего, а он улыбается как когда - то давно, так давно, что кажется то в другой жизни и было. Я помню, конечно, помню. Я вообще помню всё, что с ним связано. И тот вечер в начале марта девяносто второго. Они со Светой только - только в Красноярск переехали. А я последний год в университете доучивалась. И заглядывала к ним частенько, посидеть с Полей, пока Лёша по подработкам мотался, а сестра вела занятия в школе во вторую смену. Иногда оставалась ночевать, когда в общаге совсем есть было нечего: мизерной стипендии мне и на неделю не хватало, а заработать репетиторством удавалось редко. Алексей постоянно повторял, чтобы я до конца учёбы переезжала жить к ним. Говорил, что тарелку супа и бутерброд с маслом всегда для меня найдёт, и вообще в такое сложное время нужно держаться вместе. Но мне было неудобно навязываться ему, да и неловко: он воспринимал меня кем - то вроде младшей сестры, а я… конечно, я уже не смотрела на него по - щенячьи влюбленным взглядом как в тринадцать. Если я чему - то и научилась к двадцати трем годам, так это филигранно прятать своё неуместное чувство к мужу старшей сестры. Вот только избавиться от него так и не смогла, хотя пыталась и не раз, встречаясь с другими мужчинами.

В тот вечер Света пришла с работы во взвинченном состоянии. Причину не объяснила, впрочем, как и всегда: просто отругала сначала Полину, потом и мне досталось, когда я вступилась за племянницу. Позже, пока я читала Поле на ночь, она скандалила на кухне с Лёшей. Вернее, она ему выговаривала в сотый раз из - за нехватки денег, он же молча выслушивал её, а я жалела, что решила остаться на ночь, попутно отвлекая племяшку разговорами и книгой. Потом привычно хлопнула дверь в спальню, Поля уснула, и я вышла на кухню. Алексей пил чай, устало сгорбившись за кухонным столом, на холодильнике еле слышно бормотал включённый телевизор. В такие моменты я злилась на сестру, почти ненавидела её за то, как она относилась к Алексею. Он не заслуживал её нелюбви. Да, денег не хватало на все её хотелки, но они у неё всё же были, благодаря тому, что он крутился как мог: ни Свете, ни тем более Полине не приходилось неделями есть одни макароны, как, например, мне и моим соседкам по общаге.

Я помню, как подошла к Лёше, положила руку ему на плечо, чуть сжав пальцы. Говорила ему какие - то ободряющие слова, оправдывая поведение сестры и стараясь поддержать его. Он лишь усмехался в ответ. Лёша никогда и никому не позволял себя жалеть. Вот и тогда встал, попутно усадив меня на стул, приготовил мне чашку чая: и мы просто сидели почти в тишине и полумраке, разбавленном лишь свечением экрана телевизора. Рядом с ним я часто чувствовала себя неловко — он же муж моей старшей сестры, а я любила его совсем не по - родственному. И я боялась, как же я боялась, что однажды кто - то из них догадается о том, что я так тщательно скрывала, прятала в самом дальнем уголке своей души. Но в то же время мне всегда казалось, что именно рядом с ним моё истинное место. И пусть я только и могла, что изредка прикасаться к нему, обнимая при встрече или целуя в щёку на прощание: в каждое из таких мгновений я чувствовала себя по - настоящему живой, и, пожалуй, счастливой.

Мы молчали. Я бросила случайный взгляд на экран телевизора. Там как раз крутили рекламу батончика «Баунти»: красивая девушка шла по белому песку на фоне лазурного океана. Лёша проследил за моим взглядом, а я, сама не зная зачем, тихо сказала:

— Говорят, эту рекламу снимали на Мальдивах. Красиво там, да? Как в Раю.

Лёша тогда перевёл на меня взгляд, улыбнулся как - то по - доброму и благодарно, произнёс шутливо:

— Ничего, Верунь, перевернётся и на нашей улице грузовик с билетами в Рай, — а потом добавил предельно серьёзным тоном, — обещаю, когда - нибудь я обязательно отправлю тебя на Мальдивы. Ты заслужила.

И вот я держу в руках рекламный буклет отеля, в котором Алексей забронировал бунгало, а он улыбается мне тепло, как тем вечером.

— Хорошо, — сдаюсь я. — Зачем про Таиланд - то врал?

— Ждал, когда Поля улетит, — отвечает, посмеиваясь. — Боялся, что если раньше узнаешь, рванёшь с ней обратно в Питер.

И он прав, я бы рванула. Идея с совместным отпуском до сих пор кажется мне сомнительной. Полю я сразу раскусила: такая она смешная в своей наивной уверенности, что её попытки свести меня с отцом остались мною незамеченными. Но она права в одном: Алексею ведь тоже нужен отдых. И он мужчина. Уверена, он просто искренне беспокоится обо мне, не более. А я? Я умею скрывать свои чувства. Я не вижу нас вместе — он пусть и бывший, но муж моей старшей сестры. Но я же могу просто провести немного времени с ним наедине? Просто побыть рядом, не выходя за рамки привычного общения. В этом же нет ничего плохого?

*****

Неловко. И странно. Неловко и странно жить с Лёшей вдвоём в одном, пусть и просторном бунгало: две спальни, гостиная, ванная и дополнительная душевая, даже маленькая кухонька есть. И ровно восемнадцать шагов от дверей до пляжа: такого, как в той старой рекламе — с белым песком, прозрачно - лазурной водой и пальмами. И казалось бы, я как будто в Раю оказалась, и нужно наслаждаться каждой минутой. Но раньше я не оставалась с Лёшей наедине: рядом всегда была либо Света, либо подросшая Полинка. Неловко. И так странно видеть его расслабленным и улыбающимся, таким я его и не помню почти. Таким он был ещё до переезда.

Я лежу на шезлонге, спрятавшись в тени пальм. Хотела почитать, но… мне даже пальцами лень шевелить, чтобы перелистнуть страницы книги. Три дня всего прошло, а кажется, будто вечность. Я постепенно расслабляюсь. Это и правда Рай: и все тревожные мысли, вся неловкость, всё растворяется под лучами ласкового солнца и под шум океана.

— Вода, как парное молоко, — жмуря глаза от удовольствия, искупавшийся Лёша устраивается поудобнее на соседнем шезлонге, закидывая руки за голову. — Права всё - таки была Полина, когда говорила, что нам нужно отдохнуть. На новогодние праздники повторим? — и смотрит на меня с лукавой улыбкой.

Я мычу что - то невразумительное в ответ: лень, лень даже языком ворочать. Лёша молчит некоторое время, потом вздыхает как - то странно. Поворачиваюсь к нему, смотрю вопросительно.

— Зря ты ему адрес дала, — наконец произносит он. Я лишь мысленно усмехаюсь про себя: он ещё долго продержался, я думала эту тему поднимет раньше. Алексей же продолжает: — Надеюсь, он к ней всё же не рванул. Надо будет позвонить ей…

— Надеюсь, он к ней рванул, — перебиваю его. Лёша одаривает меня хмурым взглядом, а я поясняю: — Поля его любит. Да что я тебе говорю, ты и сам уже всё понял, — произношу, как можно мягче, видя каким напряжённым становится его лицо. — И Никита её любит.

— Ты так уверена в этом? По -моему, он ей голову морочит, — продолжает спорить Алексей. — Ты же видела её перед отъездом: похудевшая, осунувшаяся. Что у них там творится?

— Уверена, — киваю я. — Просто молодые ещё, глупые. Но влюблённые друг в друга по уши, это точно. Разберутся. Может, поругаются пару раз в процессе, но это лучше, чем если она потом всю жизнь будет жалеть о несбывшемся, — прикусываю губу, понимая, что уже говорю совсем не о Полине.

Алексей бросает на меня всё ещё хмурый взгляд, но молчит. Что ж, надеюсь, мне удалось его убедить в своей правоте касаемо Полины и Никиты. Почему - то я уверена в том, что они будут вместе. Может, потому, что я видела, как им плохо по отдельности?

— У тебя кожа на плечах уже розовая, — голос Алексея возвращает к реальности, — давай крем, намажу, а то обгоришь.

Прикосновения Лёши к моей обнажённой спине — это тоже неловко. И то, что мне тридцать пять, а я ощущаю себя в такие моменты как семнадцатилетняя девственница… одно радует, хотя бы не краснею.

Вот только, обернувшись в какой - то момент к нему, ловлю на себе задумчивый взгляд, и пальцы его замирают, чуть сжимая мои плечи, а потом вновь скользят по спине вниз, почти… лаская? И моё сердце, кажется, тоже ухает вниз к пяткам, а дыхание сбивается. И я смущаюсь под этим его странным взглядом, каким он на меня раньше точно - точно не смотрел. А вокруг никого, мы же хотели тишины и покоя, и Лёша специально оплатил уединённое бунгало, к которому прилагается небольшой кусочек собственного пляжа.

И я встаю резко с шезлонга, благодарю его, и ухожу к океану. Вода, как парное молоко, не остужает.

*****

Вечером выбираемся в центр острова. Не сказать, что жизнь бурлит: всё - таки мы прилетели на Мальдивы в «мокрый» сезон. Но дождей почти нет. Пока только в первую ночь случился ливень, да вчера днём полчаса бушевало. Но, как оказалось, даже в непогоду Мальдивы прекрасны: словно заворожённая я наблюдала, как из - за горизонта на белоснежный пляж наползала чёрная грозовая туча. Красиво и пугающе одновременно.

Выбираем кафе, в котором по вечерам играет живая музыка. Устраиваемся за столиком, делаем заказ. В качестве аперитива — безалкогольные коктейли. Лёша смеётся, говорит, что совсем за время отдыха от дурных привычек отучится: алкоголь на Мальдивах запрещён, а курить он попытался бросить ещё месяц назад. Радуется, что здесь почти и не тянет, но антиникотиновый пластырь время от времени использует.

С ним хорошо. С таким Лёшей — весёлым и расслабленным — очень хорошо. И меня всё больше затягивает в нынешнюю какую - то нереальную реальность. Наверное, со стороны мы смотримся парочкой супругов, может, даже влюблённых, потому что, закончив с едой, он пересаживается ко мне на плетёный диванчик, чтобы видеть музыкантов, закидывает руку на спинку, но она сползает с неё мне на плечи. Я сижу и гадаю — случайно или нет? И если нет, то что это значит, и как реагировать? А вечер прекрасный: тихий и безмятежный, и небо усеяно звёздами, и воздух… и мне всё равно уже. Я приваливаюсь к его тёплому боку, а он обнимает меня, уже точно не случайно.

Мы сидим так, наверное, около часа. Хотела бы я узнать, о чём он думает, медленно, еле ощутимо поглаживая пальцами моё плечо через тонкую ткань летнего платья. Я же понимаю, что не пожалею, не пожалею никогда об этой поездке: ни с одним мужчиной не было так хорошо. Ни с одним не чувствовала, что рядом со мной мой родной человек. Даже с Кириллом. В какой - то момент поверила, что и вправду люблю его, замуж вышла… вот только мы и двух лет не продержались. Лёше он никогда не нравился, даже не знаю почему. А ведь Кирилл искренне меня любил, но называть его в постели чужим именем… у всего есть предел.

— Может, обратно?

Вздрагиваю, ощущая тёплое дыхание Лёши на своём виске. Ёжусь, даже не заметила у него под боком, что стало совсем прохладно. Теперь же, встав на ноги, обхватываю себя за плечи.

— Похоже, скоро ливанёт, — между тем обеспокоенно произносит он, протягивая мне руку. — Давай - ка поторопимся.

И я вкладываю свою ладонь в его пальцы, он сжимает её уверенно, и мы идём быстрым шагом к нашему бунгало. Не спеша до него можно минут за двадцать добраться, сейчас, наверное, за десять дойдём. Я кошусь на Лёшу, у него вид какой - то сосредоточенный, а мне, наоборот, смешно становится. Потому что мне тридцать пять, а я снова чувствую себя наивно - неопытной семнадцатилеткой, которую в дрожь бросает от одного прикосновения нравящегося парня. Вот только мне давно не семнадцать, Лёша — не парень, а взрослый мужчина с порой невыносимым характером. А ещё он мне не просто нравится, я люблю его уже более двадцати лет, и это тоже так глупо, по сути - то.

И всё - таки мы не успеваем: нас накрывает дождём буквально в паре минут от желанного укрытия. Но и этого хватает, чтобы вымокнуть до нитки. И Лёша уже бежит почти, только я путаюсь в длинном подоле своего платья, мокрая ткань липнет к ногам. И тогда он подхватывает меня на руки, я и пискнуть не успеваю. Заносит меня в бунгало, лёгкая дверь сама за нами закрывается. Я обнимаю его за шею, а он дышит немного рвано, приходя в себя после забега, да ещё со мною на руках.

В помещении царит полумрак, потому что уходя, я оставила включенной напольную лампу — у меня дурная привычка с детства: не люблю тёмных комнат, а особенно, возвращаться в них. Я чуть ёрзаю на руках Лёши, намекая на то, что пора бы и спустить меня на пол. Но он только крепче прижимает к себе и смотрит мне в прямо в глаза. И я теряюсь на мгновение, потому что так мужчины смотрят на тех женщин, что вызывают в них определённые желания. Но разве его взгляд может быть таким… жадным? Я же младшая сестра его бывшей жены, разве это правильно смотреть на меня с таким откровенным желанием? Но все мои сомнения рассыпаются на тысячи мелких осколков, когда он наклоняется ко мне, не выпуская из рук, и целует в губы. И я сама тоже на тысячу осколков, нет, в пыль, наверное, разлетаюсь — ведь столько лет об этом мечтала. Ещё шепчу сквозь страстные ненасытные поцелуи, уже лёжа на его кровати:

— Мы не должны… — а сама расстёгиваю его мокрую рубашку дрожащими пальцами. — Неправильно, — и покрываю поцелуями его шрамы, особенно тот, самый длинный и страшный, что тянется по левой стороне его груди. — Что мы делаем? — последний проблеск разума, когда он осторожно входит в меня: больно немного, у меня же уже давно никого не было… какой был смысл ложиться в постель с другими мужчинами, если я всегда представляла на их месте только его?

Ответ на последний вопрос я получаю, уже забыв о нём, когда Лёша прижимает меня к себе, дрожащую после самого яркого своего оргазма в жизни.

— То, что давно уже надо было сделать, — и поцелуй в губы. — То, что надо было сделать ещё шесть лет назад, вместо того, чтобы отпускать тебя в Питер, — и взгляд, в котором я вижу отражение своего чувства. — Больше не отпущу.

Больше не отпущу…

К О Н Е Ц