Плохие парни оставляют раны

Глава 6

Просыпаюсь первой, несмотря на то, что после разговора с Никитой уснула далеко не сразу. Начало девятого. В квартире тихо, видимо, я одна такая ранняя пташка. Бросаю взгляд на Маринку: она спит, как обычно, скатав одеяло в валик и обхватив его руками и ногами. Раньше она так обнимала меня, пока я не вытребовала у неё второе одеяло, которое и стала подсовывать ей вместо своей многострадальной тушки. Не завидую её будущему парню.

Парень... неужели у меня теперь есть парень? Не верится даже. Сейчас в тусклом свете серого зимнего утра кажется, что и не было ночного разговора с Никитой. Но постепенно крамольная мысль, что мне всё просто - напросто приснилось, уходит. Губы расплываются в абсолютно счастливой и, наверное, глупой улыбке, а внутри разливается ощущение невероятного покоя и одновременно предвкушения чего - то очень - очень хорошего.

В приподнятом настроении иду на кухню, решая приготовить завтрак. Хочется сделать что - то приятное для всех: для Марины и Димы в знак благодарности за помощь, а для Никиты, потому, что теперь он мой парень. Мой парень? Мой парень! Интересно, сколько раз мне ещё придётся повторить себе это, чтобы поверить до конца?

Почти закончив возиться с омлетом, слышу как открывается дверь в кухню. Оборачиваюсь в надежде, что зашёл Ник, но нет - Дима. Улыбаюсь ему, здороваясь.

- Привет, - ведёт носом, принюхиваясь. - М - м - м, вкусно пахнет, - выносит свой вердикт. - Помочь?

- Кофе сваришь? - с надеждой в голосе спрашиваю я. Кофе у Димы получается отменный! Я всё выпытываю секрет приготовления, но он лишь разводит руками, говоря, что не делает ничего особенного. И вроде даже не врёт.

- Отлично, - расплываюсь в довольной улыбке, приступая к нарезке бутербродов. Не в силах сдержать бушующие внутри эмоции, начинаю тихо напевать под нос.

- Рад, что у тебя настроение улучшилось, - произносит Дима, возясь с туркой. - Вот, что сон животворящий делает, - говорит с улыбкой. - Или дело не только в этом? - обернувшись ко мне, уже более серьёзно спрашивает он.

Встречаюсь взглядом с Димой. И тон, которым задан вопрос, и выражение его лица, заставляют напрячься.

- Что ты имеешь в виду? - с недоумением интересуюсь я.

Хмыкает неопределённо, и мне начинает казаться, что он не ответит на вопрос, но, помедлив несколько секунд, начинает говорить:

- Не буду ходить вокруг да около, - вздохнув, потирает двумя пальцами переносицу. Дима часто так делает, когда в чём - то сильно сомневается. - Спрошу прямо, - наконец произносит он, - это из - за Ника?

Вздрагиваю, не ожидая услышать подобного. Пожалуй, Марина не удивила бы меня таким вопросом: она неплохо знает меня, в курсе нашей с Никитой прошлогодней истории, да и наблюдательности ей не занимать. Но Дима...

- Поль, - сделав глубокий вдох, между тем продолжает он, - прости, если я лезу не в своё дело, но ты мне нравишься. Ты хорошая девчонка, - быстро поясняет он, заметив на моём лице неподдельное изумление, - а брат - не очень хороший парень. Да чего уж, с девушками он обращается как мудак. По большому счету, мне всегда было пофиг на это, на большинстве из них клейма негде ставить, но сейчас он обратил внимание на тебя. И как - то не хочется, чтобы ты по незнанию связалась с ним, да и Маринку будет жалко, если история повторит... - Дима осекается, словно осознавая, что сказал что - то лишнее.

- С чего ты вообще взял, что я ему нравлюсь? - тихо уточняю, пытаясь отойти от шока после всего, что он только что сказал. - И о какой истории идёт речь?

- Знаешь ли, не каждый день Ник бросается бить морду лучшему другу из - за девушки. Помогает тебе, опять же. Да и вижу я, как он на тебя смотрит, - говорит Дима. - Что касается истории, забудь, ляпнул, не подумав.

- Дима! - повышаю голос. - Не я начала этот разговор. Сказал «а»... - многозначительно смотрю на него.

- Ладно, - соглашается он, - но только Маринке с Ником не проговорись, что я тебе рассказал, - молча киваю, ожидая продолжение. - В общем... блять! - вскрикивает Дима. Кофе закипает раньше, чем он замечает, выплёскиваясь из турки. Продолжая тихо материться, он начинает вытирать последствия своей невнимательности.

Мне становится не по себе: я чуть ли не впервые слышу, как Дима ругается матом. Он явно нервничает из - за нашего разговора. И я задаюсь вопросом, что такого он знает о Никите, чтобы так переживать? И стоит ли мне так отчаянно стремиться узнать эту правду?

- Дим, - зову я его, заметив, что он закончил очищать плиту.

Усевшись на стул, он ловит мой взгляд, и, поняв, что я не намерена отступать, начинает говорить:

- Если кратко, у Марины, ещё до универа, была подруга - Женя, чуть старше неё самой, но дружили они, ну, как вы сейчас. Потом Женя познакомилась с Ником. Он вроде к ней отнёсся иначе, чем к своим одноразовым девкам. Они месяца три повстречались, наверное, а потом, - вздохнув, заканчивает он, - Ник её бросил. Я так думаю, он от неё добился, хотя... - обрывает сам себя, - точно не знаю, наговаривать не буду. Женю с тех пор мы не видели. Маринка долго переживала, что из - за Ника лишилась лучшей подруги. Несколько месяцев с ним не разговаривала. Сам он эту историю по этой же причине старается не вспоминать.

Молчу, не зная как реагировать на услышанное. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы провести параллели между собой и Женей. И выводы напрашиваются не утешительные.

- Поль, - Дима вновь привлекает моё внимание. - Мне самому хочется надеяться, что Ник созрел для того, чтобы угомониться. Думаю, он может испытывать к тебе искреннюю симпатию, да и Марину слишком любит, чтобы ещё раз повторить подобное с её подругой. Но... просто будь осторожнее. И этот разговор, - смотрит вопросительно, - между нами, хорошо?

- Конечно, - выдавливаю из себя улыбку. - Спасибо за беспокойство. Марина меня по поводу Ника ещё в прошлом году просветила, я... в общем, не переживай за меня, - на душе становится так погано. Я как будто предаю Ника, даже не пытаясь как - то защитить его в глазах Димы, хотя уже, вроде как, являюсь его девушкой. С другой стороны, я не виновата, что Никита сам своим поведением заслужил к себе подобное отношение. Но хуже всего, рассказ Димы волей - неволей заставляет задуматься, а не повторю ли я судьбу Жени?

Вновь возвращаюсь к приготовлению бутербродов, Дима включает телевизор. Мы перекидываемся ничего не значащими фразами. Стараюсь не подавать виду, как сильно меня расстроили его слова, лихорадочно соображая, как теперь вести себя с Ником. Радуюсь тому, что вчера настояла, чтобы ничего не говорить Марине и Диме, пока я не разберусь в ситуации с отцом. Так и не успеваю ничего решить, как на кухне сначала появляется подруга, а через пару минут и Ник.

*****

- Поль, что происходит?

- Что? - порядком раздражённый голос Никиты вырывает меня из размышлений. - О чём ты? - перевожу на него настороженный взгляд.

- О том самом, - отрывисто говорит он, паркуясь. - Почему ты весь день ведёшь себя так, как будто я чем - то обидел тебя? Я думал, ночью мы всё выяснили. Ты вроде как моя девушка, - смотрит вопросительно, - или я ошибаюсь?

Бросаю взгляд на улицу, надеясь, что мы приехали, и неприятного разговора удастся избежать. Нет. Ник специально остановился, чтобы всё выяснить, не отвлекаясь на дорогу.

- Просто волнуюсь, - лепечу я, - знаешь, сделать татуировку... для меня это серьёзный шаг! - чуть повышаю голос, стараясь, чтобы мои слова прозвучали как можно убедительнее.

Но Ник не сдаётся:

- Не ври, Поль, - уже мягче произносит он. - Татуировка - дело серьёзное, не спорю. Но меня ты целый день игнорируешь не по этой причине.

Никита прав. Я никак не могу отойти от утреннего разговора с Димой. Мысленно всё время возвращаюсь к отношениям Жени и Ника. А если и мы с ним продержимся всего пару месяцев? И много ли искренности в его словах о том, что я действительно по - настоящему ему нравлюсь?

Поначалу у нас с Ником нет возможности остаться наедине. Но позже Дима уходит, а Никита зовёт меня и Маринку смотреть какой - то новый фильм ужасов. Подруга предсказуемо отказывается, она на дух не переносит подобные картины. Уверена, Ник на это и рассчитывает. И я могла бы остаться с ним вдвоём в гостиной, но отказываюсь. Потом и вовсе отправляюсь с Мариной в магазин, несмотря на то, что на улицу приходится идти в старых кроссовках. Ник лишь неодобрительно хмыкает, но ничего не говорит, видимо, не желая показаться в глазах сестры слишком навязчивым по отношению ко мне. Мне стыдно перед ним за своё, по сути, детское поведение, но я ничего не могу с собой поделать.

И вот мы оказываемся вдвоём с Ником в его автомобиле. Он ещё утром связался со своим знакомым татуировщиком, и тот сразу согласился проконсультировать меня у себя в салоне. К нему мы и направляемся.

- Поль? Что скажешь? - продолжает настаивать Ник.

И я решаю озвучить ему свои опасения, не упоминая Диму, конечно. Смотрю ему в глаза, и, сжав руки в кулаки, для храбрости, произношу:

- Просто всё случилось немного неожиданно, и мне страшно. Я боюсь, что быстро надоем тебе, что как только мы... - не договариваю, замечая как, слушая меня, всё больше мрачнеет Никита. Понимаю, что мои слова не просто неприятны, но причиняют ему боль. - Прости, я... наверное, не стоило...

- Стоило, - Ник решительно перебивает меня. Смотрит серьёзно: - Поля, ты имеешь полное право сомневаться. Я бы удивился, если бы ты так сразу полностью доверилась мне, - горько усмехается. - Сам виноват. Но если мы не будем доверять друг другу, у нас ничего не получится, - Ник протягивает руку и крепко сжимает мои пальцы. - Поэтому я сделаю всё, чтобы ты поняла, я не собираюсь просто трахнуть тебя и бросить. Ты же пообещай, что при возникновении любых сомнений, не будешь молчать, накручивая себя. Мы должны разговаривать обо всём. Как сегодня ночью.

- Хорошо, - выдыхаю я, ощущая невероятное чувство облегчения, как будто только что избавилась от груза весом в тонну, который пыталась тащить в гордом одиночестве. Улыбаюсь Никите искренне, сжимая его ладонь. Пусть прошлое остаётся в прошлом.

*****

- Никитос, здоров, - басит огромный, по - другому и не скажешь, мужчина, протягивая Нику руку. Спрашивает: - Что это за ангелок с тобой?

- Моя девушка, - представляет меня Ник, - Полина.

- Твоя девушка? - удивлённо переспрашивает мужчина. Потом переводит взгляд прищуренных тёмно - карих глаз на меня, произносит: - Не боись, красавица, дядя добрый, девушек не обижает.

Я и вправду жмусь за спиной Ника. Слишком уж брутален для меня этот мужчина, одетый в потёртые синие джинсы и кожаную жилетку, которая кажется ещё немного и треснет на широченных плечах. Его руки, шея и даже бритый череп полностью покрыты татуировками.

Незнакомец вдруг улыбается, и я поражаюсь тому, как сразу преображается его суровое, на первый взгляд, лицо. В уголках глаз появляются морщинки, а взгляд лучится теплотой. Он протягивает мне руку, называя своё имя:

- Игорь Фомин. Но все зовут Фомой.

Уже без робости жму его ладонь, завершая ритуал знакомства. Махнув рукой в сторону вешалки, он произносит:

- Раздевайтесь, да проходите.

Снимаю куртку, позаимствованную у Маринки. Осторожно осматриваюсь по сторонам. Салон представляет собой довольно просторное помещение, стены которого, выкрашенные в приятный тёмно - желтый цвет, увешаны многочисленными фотографиями. На них вижу изображения разных частей тела, на которые нанесены татуировки. Часть комнаты отделена красивой ширмой, разрисованной в китайском стиле. Мне нравится салон, он какой - то уютный, и, что самое главное, очень чистый. Раздевшись, мы проходим вглубь помещения. Заметив нас, Фома спрашивает:

- Зачем пожаловали? Никак, Никитос, ты решился рукав забить?

- Нет, - усмехнувшись, отвечает Ник. - Полина хочет татушку сделать.

- О, как, - с интересом смотрит на меня Фома, усаживаясь в чёрное кожаное кресло, похожее на одно из тех, что можно встретить в кабинете какого - нибудь большого начальника.

Мы с Ником располагаемся на невысоком диванчике напротив мастера. Замечаю чуть дальше от него большой стол с компьютером и телефоном.

- Ну, рассказывай, - сложив руки на груди, говорит Фома. - Чего душенька твоя желает?

- Посоветоваться хочу, - начинаю говорить неуверенно. - У меня на руке несколько шрамов от ожогов. Вот, думаю, сделать поверх татуировку.

- Показывай, - командует Фома, подъезжая ко мне на кресле.

Я разворачиваю левую руку так, чтобы ему было хорошо видно внутреннюю часть предплечья. Он внимательно рассматривает ожоги, водит по ним подушечками пальцев, наконец поднимает на меня хмурый взгляд, спрашивая:

- Что - то не пойму, сигареты, что ли об тебя тушили? - я киваю. Он смотрит на меня с сочувствием: - Это у какой же твари рука поднялась?

- Ни у какой, я сама, - отвечаю тихо, чувствуя, как начинаю краснеть.

Фома только качает головой сокрушенно, но никак не комментирует мои слова. Ещё раз пройдясь пальцами по ожогам, начинает говорить:

- Состояние кожи и следов такое, что забить можно без особых проблем. Только рисунок подберём, чтобы органично смотрелось, и цветовую гамму. Сама - то знаешь, чего хочешь?

- Я нашла один рисунок, орнамент, - уточняю я. - Правда у меня картинка на ноутбуке сохранена, а доступа к нему пока нет.

- Орнамент, - морщится Фома. - Я тебе так скажу, тату со смыслом должно быть, должно человеку подходить, - он обхватывает пальцами мой подбородок, внимательно разглядывая меня. Вижу как постепенно в его глазах появляется азарт: - Давай так, - наконец произносит он, - я тебе сейчас изображу кое - что, объясню значение, а ты скажешь, угадал или нет?

- Хорошо, - только и пожимаю плечами я.

- Отлично, - Фома довольно бьёт ладонями о колени, вскакивая с кресла. - Я быстро, - кивает он в сторону неприметной деревянной двери, что как оказалось скрывается за ширмой. - Вы пока моими работами полюбуйтесь, - взмахом ладони указывает на фотографии.

Фома уходит, а я с удивлением смотрю на Ника:

- Ну и знакомые у тебя. Ещё и твой должник. Как вы встретились - то?

- Он мне машину разбил пару лет назад, - улыбается Ник. - Сначала, конечно, обматерили друг друга, выясняя, кто прав, кто виноват, а потом, ничего, разговорились. В итоге, я ему у отца скидку на новую тачку выбил. Так и подружились, - Никита притягивает меня за плечи к себе, целует в висок. - Ты ему, кстати, понравилась.

- С чего ты взял? - спрашиваю скептически.

- Фома начинает в «угадайку» играть только с теми, кто ему нравится. Подбирает татушку по первому впечатлению, - поясняет Никита.

- А если мне не понравится? Он обидится? - нахмурившись, уточняю я. Расстраивать мастера не хочется, он вроде неплохой человек, но и набивать на теле картинку, которая покажется мне неподходящей... тоже не вариант.

- Понравится, - улыбаясь, говорит Ник. - По его словам, проколов ещё не было.

- Или ему просто побоялись об этом сказать, - смеюсь я, разводя руки в стороны, намекая на габариты Фомы.

Но Ник прав. Мне очень нравится рисунок мастера: распустившийся цветок лотоса, выполненный в спокойных нежно - голубых тонах. Настойчивость, упорство, твёрдость решений и стремление к душевной гармонии - вот то, что по словам Фомы будет символизировать такая татуировка.

- Смотри, - Фома пальцем водит по шрамам. - Вот эти так удачно сгруппированы, мы их основанием цветка закроем, детали я проработаю. А вот эти, - он касается двух следов, что расположены чуть выше, - как раз попадут под два крайних лепестка. Ну как? Начнём?

- Прямо сейчас? - тушуюсь я.

- Чего тянуть? Мне тут дура - администратор с записью напутала, так у меня ещё два часа свободных, - говорит Фома, вопросительно глядя на меня.

Перевожу взгляд на Ника, он кивает, давая понять, что солидарен с Фомой. И я решаюсь.

*****

Пять дней проходят как один. Нам с Ником удаётся находить возможности, чтобы побыть вдвоём. Врём, конечно, и Диме, и Марине: говорим, что нужно в тату - салон, хотя у Фомы мне следует появиться не раньше, чем через пару недель. На самом деле мы с Ником либо едем в кафе, либо же сидим в машине, разговаривая обо всём на свете, периодически отвлекаясь на поцелуи. Ник пару раз предлагает поехать к нему, но я отказываюсь. Мне нравится, как мы проводим время, постепенно узнавая друг друга, и я не хочу торопиться, хотя Никита клятвенно заверяет, что не станет настаивать на чём - то большем. Вот только я не уверена не столько в нём, сколько в себе, не зная, смогу ли сдержать свои желания.

Вера звонит утром шестого дня. Она уже в городе, мы договариваемся встретиться в кафе в обед. Ник говорит, что подвезёт меня. Марина хочет отправиться с нами, но я её отговариваю. Кажется, она даже немного обижается, но я надеюсь, что она не станет долго дуться. Дима же одаривает нас с Ником многозначительным взглядом. Похоже, его подозрения о том, что мы с Никитой встречаемся, всё больше перерастают в уверенность. Но мне уже всё равно. В конце концов, мы не делаем ничего запретного или предосудительного.

- Всё будет хорошо, - шепчет мне на ухо Никита, крепко обнимая. Целует нежно, и так не хочется уходить от него. Отец, Вера, какие - то тайны: всё это кажется таким несущественным, когда пальцы любимого парня поглаживают затылок, а губы дарят восхитительные ощущения. С ним хорошо и спокойно, и хочется послать всё к чёрту.

Захожу в кафе, не сразу замечая отца и Веру, расположившихся за самым дальним столиком. Тётя, завидев меня, вскакивает на ноги, и, оказавшись рядом, сразу заключает в крепкие объятия. Потом оглядывает меня с головы до ног, словно пытаясь убедиться, что я цела и невредима. Поджимает недовольно губы, заметив, что я обута в старые кроссовки. Бросает на отца испепеляющий взгляд. Мне даже как - то жаль его становится: уверена, тётя, не поскупившись на красочные эпитеты, уже успела высказать ему всё, что думает о его поступке. Удивительно, насколько беспощадной в своём искреннем негодовании может быть эта хрупкая женщина.

Присаживаюсь за столик, здороваясь с отцом. Выглядит он не очень, если не сказать хреново: осунувшееся лицо, покрасневшие, видимо, от недосыпа глаза. В молодости он занимался боксом, и привычка держать себя в форме сохранилась у него по сей день. Ему редко дают больше тридцати пяти, во всяком случае, пока не посмотрят в глаза. Сейчас же он вполне выглядит на свои сорок три года.

Мы с отцом молчим. Чувствую себя неловко. Я вроде всё ещё злюсь на него, а вроде и нет, ощущая скорее усталость от затянувшейся ссоры. Мне хочется, чтобы он просто извинился: искренне, не обвиняя меня ни в чём, не пытаясь переложить с себя ответственность. И я бы со спокойной душой извинилась в ответ.

- Так, - Вера обводит нас решительным взглядом, - я пока схожу в дамскую комнату, а вы тут побеседуйте, - и, не обращая на умоляющий взгляд отца никакого внимания, выходит из - за стола.

Он смотрит на меня исподлобья, достаёт пачку сигарет, но, заметив, как я морщу нос, так и не закуривает, просто вертя её в пальцах. Наконец, как - то нервно усмехнувшись, произносит:

- Что ж, Полина, я дров наломал, мне и начинать, - поднимает на меня взгляд. - Мне жаль, дочь, я поступил по - скотски, так мужчины не поступают. Вот же, паскудство, - с каким - то глухим отчаянием в голосе, произносит он, - никогда не бил женщин, даже эту проститу... - осекается, но я сразу понимаю, что он говорит о матери, - а тебя ударил, - бросив пачку сигарет на стол, проводит ладонью по лицу устало, - и за то, что выгнал, прости. Выскочил за тобой буквально минут через пять, но тебя уже нигде не было. Простишь?

Киваю молча, потому что в горле собирается ком. Даже не думала, что мне будет так больно смотреть на отца, видя в его глазах глубокое, до черноты глубокое, отчаяние. Накрываю ладонью его руку, ощущая, как еле заметно, но всё же дрожат его пальцы. Говорю тихо:

- Ты тоже меня извини за мои слова о маме. И смерти я твоей никогда не хотела, и не хочу.

- Это радует, - издав нервный смешок, произносит отец.

- Но, - он сразу напрягается, услышав моё «но». - Как раньше уже не будет. Ты должен понять, я выросла. И в моей жизни может быть то, что тебе не нравится, но это моя жизнь. Я не хочу тебе врать, но и каждый раз так ругаться из - за неудачного экзамена или не понравившегося тебе парня...

- Полина, - голос отца тут же становится жёстче. - Ты права, конечно, но... - он резко сжимает руку в кулак, - это не просто парень... это...

- У вас всё нормально? - мы и не заметили, как вернулась Вера.

Отец тут же переводит на неё взгляд, произносит:

- Так и знал, что нельзя было разрешать ей учиться на истфаке, зря я тогда тебя послушал, - как - то обречённо выговаривает отец. - Чуял же, что всё это дерьмо ещё аукнется. Ещё когда она с Мариной сдружилась, надо было прикрывать лавочку. Блять! - отец со злостью бьёт ладонью по столику. Я подпрыгиваю от неожиданности, непроизвольно отшатываясь от него в противоположную сторону. - Не надо бояться меня, Полина, - тут же произносит он, уже гораздо более спокойным голосом. - Я себе скорее руку отгрызу, чем ещё раз ударю тебя.

- Что происходит? - слова отца заставляют вновь всколыхнуться страх, что поселился внутри после телефонного разговора с Верой. - Ты обещала мне всё рассказать, - обращаюсь к тёте.

- Лёша, - Вера как можно мягче обращается к отцу. - Иди, покури, я сама поговорю с Полей.

Он смотрит на неё с сомнением, но, затем кивнув, берёт пачку сигарет, и уходит. Вера обращается ко мне:

- Что у тебя с этим мальчиком, Поля? С Никитой?

- Да какая разница! - взрываюсь я. - Надоели, оба! Или говори уже, что происходит, или не лезьте ко мне больше! И откуда ты знаешь, как его зовут? - уже тише спрашиваю я. - Отец что ли справки навёл? - всё больше злясь, уточняю я.

Вера не успевает ничего ответить. К нам подходит официантка, ставит на стол три чашки кофе, видимо, заказанных ранее. Мне достаётся любимый капучино, посыпанный сверху корицей. Делаю глоток, успокаиваясь. Вера тем временем снимает сумку со спинки стула, порывшись, достаёт из неё фотографию. Молча пододвигает ко мне.

Фотография небольшая, чёрно - белая, немного обтрёпанная по краям. Но изображение чёткое, и я сразу узнаю отца и маму. Приглядевшись внимательнее к третьему человеку, замираю в ступоре. Если бы я чётко не осознавала, что такого просто не может быть, то с уверенностью бы сказала, что вижу Никиту: загоревшего до черноты, с выгоревшими на солнце волосами... переворачиваю фото - на обратной стороне от руки написано: «Крым. Июль 1981 г.».

Снова вглядываюсь в изображение. Фотография сделана на пляже. Мама стоит между двух молодых парней. Один из них - папа, второй - конечно, это не Никита. Его отец, потому что сходство настолько очевидно, что ошибиться просто невозможно. Мама обнимает их за пояс, они её за плечи. Они выглядят невероятно счастливыми и беззаботными: молодые, красивые, загоревшие, с широкими улыбками и искрящимися глазами.

- И что всё это значит? - с тяжёлым предчувствием на сердце, спрашиваю я. - Собственно, я уже поняла, наши с Никитой отцы были не просто знакомы, а, видимо, учились вместе, да ещё и дружили. И мама с ними... что случилось?

- Светлана и случилась, - тяжело вздохнув, с горечью в голосе выговаривает Вера. - Ты права, Алексей и Владимир были лучшими друзьями. Они познакомились почти сразу как оба поступили на истфак. У Лёши вскорости умер отец, на его руках остались бабушка с дедом. И вроде как Володя сильно помогал Лёше с учёбой, пока он подрабатывал, да периодически по больницам мотался. Старики долго не продержались, ушли один за другим, и опять Володя был рядом. Потом он влез в какой - то криминал, не знаю как, но благодаря Алексею, отделался лёгким испугом. В общем, к четвёртому курсу они уже многое пережили вместе, и дружбу свою на прочность проверили, - Вера отпивает немного кофе. Забирает у меня фотографию, с нескрываемой грустью разглядывая её.

- Они оба влюбились в маму? - спрашиваю я, примерно понимая, к чему всё идёт.

Вера как будто и не слышит моего вопроса, погружаясь в воспоминания. Она начинает говорить, не отрывая взгляда от фото, а я понимаю, что лучше ей не мешать.

- Света поступила на первый курс, когда они были на четвёртом. Помню я завидовала ей, она уехала из нашего маленького городка, у неё началась интересная и насыщенная жизнь, а мне ещё пять лет предстояло учиться в школе. Потом и вовсе, она вернулась на зимние каникулы сразу с двумя парнями. Говорила, что они просто друзья. Но я, хоть мне и было только тринадцать, понимала, что в их треугольнике всё не просто. Алексей был влюблен в Свету, она в Володю, а он, - Вера усмехается, - не относился к ней серьёзно. К нам в гости приехал просто за компанию с лучшим другом. Знаешь, мне запомнился тот Новый год, - с грустью в голосе произносит Вера. - Мама, я твою бабушку имею ввиду, - уточняет тётя, - конечно, ворчала. Ругала Свету за легкомысленность, когда думала, что никто не слышит, но парней приняла хорошо. Было весело. Они брали меня с собой на каток, в кино... Володя мне тогда даже настоящего шампанского в бокал налил вместо лимонада. Мне плохо стало с непривычки, но возиться со мной пришлось Алексею, который и друга, и меня прикрывал от разъярённой Светы.

Вера замолкает, переводя дыхание. Я бросаю взгляд в окно, вижу отца, который медленно ходит туда - сюда, чуть сгорбившись и засунув руки в карманы джинсов.

- Летом они уехали на месяц в Крым, - Вера вновь начинает говорить, и я отворачиваюсь от окна. - Причём Света всё - таки добилась своего. Помню, что мама не хотела её отпускать, но она не послушалась, закатила скандал, собрала вещи и ушла, заявив, что после возвращения с отдыха переедет жить к Володе. Вот только через полгода он оказался женат на другой девушке, которая в июне восемьдесят второго родила ему сына. Мальчика назвали Никитой.

- Подожди, - говорю я, понимая, что начинаю терять нить повествования. - Ты хочешь сказать, что отец Никиты какое - то время встречался с мамой. Потом он её бросил, - вопросительно смотрю на Веру, - почти сразу женился на другой, и молодая жена быстренько родила ему ребёнка? - вырисовывающаяся история мне не нравится, очень не нравится.

- Я не знаю точно, - произносит Вера. - Света вернулась домой в октябре. Она была в ужасном состоянии. Сказала, что бросила учёбу. Мать только и делала, что пилила её, в конце концов, они сильно поругались. Я старалась поддержать сестру. Она во всём винила ту девушку, что в итоге стала женой Володи. Кричала, что та затащила его в постель, забеременела. Говорила, что у неё родители какие - то партийные шишки и что Володя просто вынужден на ней жениться.

- Какой ужас, - тихо выдыхаю, пока Вера собирается с мыслями, чтобы продолжить. Я и представить себе не могла, что мама пережила подобное. Предательство любимого человека... получается отец Ника просто растоптал её чувство. Мне даже думать о подобном больно.

- С какой стороны посмотреть, - тихо произносит Вера, глядя на меня.

- Да с какой ни посмотри! - взвиваюсь я в праведном возмущении.

- Алексей рассказал другую историю, - тихо произносит она. Убедившись, что я вновь внимательно её слушаю, продолжает: - Лёша приехал дней через пять после Светы. Она его выгнала, но он остался в нашем городе. Устроился на работу, нашёл жильё. Он приходил каждый день, месяц за месяцем, пока Света окончательно не успокоилась, и не стала нормально с ним общаться, в конце концов, приняв и его самого, и его чувство. Он настоял на том, чтобы она восстановилась в институте, правда на заочке. В начале восемьдесят четвёртого они поженились, в июле восемьдесят пятого родилась ты.

- Это я и так знаю, - произношу раздражённо. - Ты сказала, что в истории мамы и Володи, - меня аж передёргивает от отвращения, когда я произношу это имя, - всё было иначе, чем она рассказывала.

- Да, - кивает Вера, - Алексей рассказал мне всё позже, уже после того, как они развелись. С его слов, Света и Володя случайно переспали на какой - то из студенческих вечеринок, когда тот был пьян. Он не особо горел желанием продолжать отношения, чувствовал себя виноватым, не столько перед ней, сколько перед Алексеем, зная, что тот влюблён в Свету. Честно говоря, я не до конца понимаю мотивацию Володи, но он всё же стал встречаться с сестрой. Может, у них даже что - то бы и вышло, но почти сразу после возвращения из Крыма, Володя познакомился с будущей женой. Алексей говорил, что он сразу же всё рассказал Свете, и они расстались. Но она не сдавалась. Словно обезумев, преследовала их, пока не узнала, что девушка беременна, и что уже назначена дата свадьбы.

- И чья версия правдива? Кому веришь ты? - голос дрожит. Тётя обещала мне всё объяснить, но запутала ещё больше.

- Зная сестру, и то, что было дальше, - медленно, словно нехотя, говорит Вера, - я верю Алексею.

И как бы мне не хотелось поспорить с ней, понимаю, что, наверное, она права. Вновь разворачиваю фотографию к себе. Вера молчит, давая мне время обдумать услышанное, я же разглядываю отца. А ведь я почти не помню его таким: весёлым и улыбающимся. И это, несмотря на то, что в тот момент его любимая девушка встречалась с его лучшим другом... получается, тогда он нашёл в себе силы «отпустить» её? Понадеялся, что они будут счастливы друг с другом, и отступил в сторону? Подобный поступок никак не вяжется у меня с тем, каким я знаю его большую часть своей жизни. Когда всё изменилось?

Я смотрю на отца и вспоминаю, что когда - то он также улыбался мне. Мы жили в родном мамином городке, в квартире, где она провела своё детство. Бабушка уехала в деревню, Вера, будучи студенткой, наведывалась к нам лишь на каникулы. Мама была строгой, скупой на эмоции, зато отец откровенно баловал меня. Больше всего я любила лето: приезжала Вера, и по выходным мы втроём ходили гулять в центральный сквер. Папа разрешал мне надеть самое красивое платье, несмотря на ворчание мамы, что я обязательно его испачкаю, сам вплетал мне в косички разноцветные банты.

Мы всегда брали с собой стеклянную литровую банку. Днём возле сквера стояла машина, с которой мороженое почему - то продавали на развес. Отец покупал полную банку, продавщица давала нам длинные плоские деревянные палочки. Мы шли к ближайшей скамейке и съедали ровно половину. К моменту возвращения домой, мороженое таяло, папа разливал уже жидкое лакомство по стаканам, а Вера добавляла в него свежие ягоды или измельчённый шоколад. Она же и придумала название этому, по словам мамы, «недоразумению», - «размороженный коктейль». Когда Вера уезжала, мы гуляли с отцом вдвоём. И ведь нам было хорошо.

- Помнишь «размороженный коктейль»? - спрашиваю я, украдкой проходясь пальцами по увлажнившимся глазам.

Вера кивает, расплывается в улыбке, а в её глазах появляется выражение бесконечной нежности. Она прикасается кончиками пальцев к фотографии, чуть поглаживая её край. Произносит тихо:

- Рада, что ты тоже помнишь. Мне казалось, ты совсем забыла, каким он был. Я и сама почти забыла, - ещё тише добавляет она.

Я слушаю Веру, и меня словно током бьёт. В её голосе, взгляде, выражении лица сконцентрирована целая гамма эмоций: нежность, сожаление, боль. И я понимаю, в этот момент она думает совсем не обо мне. Как я раньше не замечала?

- Господи, Вера, - выдыхаю я. - Ты любила его? - она вздрагивает, поднимая на меня взгляд, в котором мелькает испуг на грани с паникой. - До сих пор любишь... столько лет... - я сама не могу поверить в то, что говорю.

- Поля! - Вера выглядит настолько перепуганной, что кажется ещё немного, и грохнется в обморок. Но именно это её состояние окончательно позволяет убедиться: я права в своей догадке. - Поля, - сделав пару глубоких вдохов, она всё же берёт себя в руки, - обещай, что никогда и никому ты не скажешь...

- Конечно, - киваю ей. - Надеюсь, ты сама когда - нибудь скажешь ему.

В глазах Веры на мгновение вспыхивает огонёк какой - то безумной надежды, но почти сразу пропадает. Она качает отрицательно головой, произносит с горечью:

- Это невозможно. Давай закроем эту тему, - добавляет торопливо, видя, что я собираюсь возразить. - Да и не об этом сейчас речь.

- Хорошо, - соглашаюсь я, понимая, что не имею морального права лезть к ней в душу. - Я поняла, когда всё изменилось, - возвращаюсь к основной теме. - Переезд?

Вера лишь вздыхает в ответ. Переезд...

Мы переехали в «большой город» в начале девяносто второго. К тому времени Советский Союз развалился, зарплату родителям постоянно задерживали, а чуть позже отец и вовсе попал под сокращение. Родители всё чаще ругались. Вернее, мама кричала на отца, упрекая его в том, что он не может прокормить свою семью. Он молча сносил её истерики, берясь за любую подработку, что сулила хоть какой - то заработок.

Не знаю, чего мать ждала от переезда, но и на новом месте оказалось не лучше. Мы поселились в старой захламлённой квартире, оставшейся отцу от его бабушки и деда. Мама без труда устроилась в школу, но зарплату давали редко, порой и вовсе не деньгами, а никому не нужными вещами. Отец перебивался случайными заработками.

- Алексей рассказывал, что случайно встретил Володю примерно через полгода, как вы перебрались сюда, - вновь начинает говорить Вера. - Делить им, по сути, было нечего, все повзрослели, былые обиды остались в прошлом. В общем, они возобновили общение. Потом Володя каким - то образом получил первый заказ на то, чтобы пригнать японскую иномарку из Владивостока. Привлёк к этому делу своего старшего брата, отца твоей подруги, - поясняет она, - и Лёшу. За первой машиной последовала ещё одна, и ещё. Уже через год они работали сами на себя.

Я помню то, о чём говорит Вера. Помню как отец всё чаще стал уезжать в «командировки», из которых с каждым разом возвращался всё более замкнутым и раздражительным. Он почти перестал улыбаться, перестал проводить со мной время... зато у нас появились деньги, новая квартира, мы с матерью впервые съездили за границу.

- Как мама отреагировала на Володю?

- Они не общались, - отвечает Вера. Усмехается горько: - Мы думали, что они не общались.

Понимаю, что Вера подошла к ключевому моменту. Сама не замечаю, как из - за внутреннего напряжения пальцы сжимаются в кулаки. Интуиция подсказывает, что не стоит слушать дальше. Но я слушаю.

- Всё рухнуло в девяносто шестом, - с дрожью в голосе продолжает говорить Вера. - К тому времени их общий бизнес разделился на три направления: Володя контролировал торговлю машинами, его брат - автосервисы, а Лёша занялся развитием охранной фирмы. Володя сам уже редко мотался во Владивосток, только если получал заказ на особо дорогую машину или крупную партию, тогда да, контролировал всё лично. В начале мая он попросил Алексея съездить вместо себя. Сказал, что сам не может из - за проблем в семье. Лёша согласился. Он должен был улететь тринадцатого.

Тринадцатое мая. Я вздрагиваю, услышав эту дату. В тот день отца чуть не убили. Не свожу глаз с Веры, боясь пропустить хоть слово.

- Если помнишь, я тогда как раз разводилась с мужем, - она бросает на меня мимолётный взгляд. Киваю, и Вера продолжает: - Десятого мы сильно поругались, он выставил меня из квартиры с чемоданом. Я доехала до офиса Алексея, чтобы попросить у него ключи от вашей старой квартиры. Он мне не отказал, конечно, ещё и подвёз. Помог затащить чемодан на пятый этаж. В общем, в квартиру мы зашли вместе. Удивились ещё тогда, что дверь заперта только на один замок. И как в плохом кино застали в спальне Володю и Свету.

Внутри пустота. Слушаю Веру и не знаю, что сказать. Вспоминаю лицо отца, когда он смотрел на Ника. Теперь понимаю, в тот момент, наверное, он видел не его.

- Что дальше? - еле выдавливаю из себя, ощущая как к горлу подкатывает тошнота. Как же всё это мерзко... как они могли так поступить с близким человеком?

- У Алексея было такое лицо. Я испугалась, что он просто их убьёт, - пальцы у Веры дрожат, и она прячет руки на коленях. - Но... мне кажется в нём просто умерло что - то в тот момент. Он развернулся и вышел из комнаты, сказав Володе, что ждёт его на кухне. Знаешь, я до конца дней не забуду, как он спокойно готовил себе чай. Он даже пытался шутить со мной, улыбался, а в глазах... пустота. Света зашла в кухню первой. Она была взвинчена до предела, кричала на него, обвиняла в чём - то. Лёша даже не смотрел на неё, уверена, что и не слышал. Она просто перестала для него существовать. Увидев Володю, он молча вышел в подъезд, жестом позвав с собой. Не знаю, о чём они говорили, но к моему удивлению, Лёша не отказался от поездки. По дороге в аэропорт тринадцатого утром его машину обстреляли.

- Кто?

- Официально дело так и не раскрыли, - Вера задумчиво смотрит на меня. - Алексей подозревает, что...

- Хватит!

Мы с Верой обе подскакиваем от неожиданности, не заметив как отец подошёл к столику. Он внимательно смотрит на меня, потом переводит взгляд на тётю:

- Я же просил рассказать только о...

- Перестань, - перебиваю его. - Вера всё сделала правильно, - произношу устало.

- Поехали домой, Поль, - рука отца ложится на моё плечо. Он говорит мягко, с той самой нежностью, что звучала в его голосе, когда я была маленькой. И на мгновение кажется, что я вернулась в детство. Вот только детство кончилось. Теперь уж точно.

- Нет, - встаю, надеваю куртку. Подумав, беру фотографию. - Мне ещё нужно кое - что сделать. Я приеду позже.

Выхожу из кафе, спиной ощущая взгляды отца и Веры. Я могла бы даже порадоваться. Отец даже не попытался меня остановить, давая понять, что услышал мои слова о том, что «моя жизнь - это моя жизнь». Да только не радостно.

*****

Никита смотрит на меня ошарашенно. Он уже раз десять спрашивает о том, что случилось. И столько же раз я пытаюсь ответить. Но не могу. И старательно отвожу взгляд в сторону: ну, почему, почему он так похож на своего отца?

Ник злится, но так наигранно, пытаясь за своим раздражением скрыть страх. И мне не хочется мучить его неизвестностью. Собираюсь с силами, спрашиваю:

- Что случилось в девяносто шестом? - он хмурится, явно не понимая, о чём я вообще толкую. - Ты говорил, что твои родители чуть не развелись... почему?

- Поля, что за дурацкий вопрос? - а страха - то в голосе больше, чем злости.

- Просто ответь, - и сама себя хвалю за то, что глаза сухие, и руки почти не дрожат.

- Отец изменил матери, - нехотя, но всё же произносит Ник.

- И всё? - по глазам ведь вижу, что нет. - Договаривай, - почти приказываю. Рву себя на части, а ведь можно было бы промолчать, можно было бы... но я хочу сложить паззл полностью.

- Хочешь знать, что случилось? Хорошо, - Ник выплёвывает слова, теперь уж точно разозлившись не на шутку. - Отец изменял матери. Дошло до того, что как - то вечером его сучка позвонила к нам домой. Отца не было. Тогда какого - то его друга подстрелили, он у него в больнице чуть ли не ночевал. После разговора с этой шлюхой у мамы, - голос Ника срывается, но он почти сразу берёт себя в руки, - началось кровотечение. Оказывается она была беременна. Я вызвал скорую, и пока она ехала, держал её на руках. Мама могла умереть тогда, - а через секунду добавляет в ярости, - если бы нашёл ту суку, убил бы, - замолкает, дышит глубоко, пытаясь успокоиться. Потом спрашивает, чеканя слова: - Теперь скажи мне, Полина, зачем тебе это знать?

Протягиваю ему фотографию. Никита рассматривает её со всё возрастающим изумлением. Поднимает на меня взгляд:

- Какого... это...

- Твой отец, его подстреленный друг и та самая сука, что чуть не свела в могилу твою маму. Последние двое - мои родители.

Ник достаёт пачку сигарет, молча прикуривает, отворачиваясь к окну. Вижу, как дрожат его пальцы, как то и дело его взгляд возвращается к проклятой фотографии.

- Расскажи всё.

И я рассказываю, до конца не понимая, чего хочу добиться больше: поведать ему правду, которую он имеет право знать, или переложить на него часть той боли, что испытываю сама. А, может, отомстить? Он ведь так похож на своего отца.

Ник кусает губы почти до крови. Не смотрит на меня. Как же я его понимаю. Упирается лбом в руки, сложенные на руле. Говорит:

- На нас это никак не скажется... - повторяет раз за разом, но всё тише и тише. Потом оборачивается ко мне. - Да что ж за блядство, - со злобой выдыхает он, - какого хера ты так на неё похожа?

Ник выскакивает из машины, с такой силой хлопая дверью, что меня подкидывает на сидении. Пинает переднее колесо, вымещая на нём окутавшую сознание злобу. Снова закуривает, комкая в пальцах пачку с оставшимися сигаретами. Даже немного завидую ему, он хотя бы может выплеснуть из себя свою боль, а у меня внутри будто замёрзло всё.

Проходит минут пятнадцать, наверное, прежде чем он возвращается в машину. Садится за руль, всё ещё тяжело дыша, до конца не успокоившись после вспышки ярости. Оборачивается ко мне и произносит:

- Мы как - нибудь справимся с этим, Поля. Не сегодня, но справимся, - повторяет уже тише. - Мы же не виноваты в том, что они натворили, - и снова я слышу, - мы справимся, - вот только уверенности в его голосе нет ни на йоту.

- Конечно, - соглашаюсь, даже стараюсь придать голосу бодрости. Но, как и Ник, я не верю в то, что говорю, не верю, что вновь смогу смотреть ему в глаза, отвечая улыбкой на улыбку. - Я домой. Доеду на автобусе.

Выхожу из машины. Ник меня не останавливает.