Плохой нянька

Глава 11

Зэйден Рот

Больше никаких красоток.

Серьезно. Больше никаких красоток. Вообще.

Брук отвозит своих детей в школу на следующее утро. Мне также удается сбыть моих монстров с рук, и после этого… я возвращаюсь в дом брата и заваливаюсь на кровать. Осознание того, что я наобещал Брук прошлой ночью, тисками сжимает грудь.

Я что, просто взял и согласился быть… нянькой? Да кто вообще пользуется няньками в наши дни? С таким же успехом можно тронуться умом и смастерить самому кладовку или обзавестись горничной.

В общем, теперь у меня есть только четыре часа личного времени, прежде чем нужно будет забирать детей, прыгая, словно мячик, от одной школы к другой в жутко неудобном промежутке времени между часом и тремя. Почему они все заканчивают в разное время?! Почему все эти долбаные дети не могут ходить в школу в одно и то же хреново время? Возможно, именно для этого няньки и нужны, потому что не знаю, как нормальные люди, мать вашу, добираются до всех этих мест без маховика времени (Прим. пер.: маховик времени — волшебный предмет, позволяющий вернуться в недалекое прошлое) Гермионы из Гарри Поттера.

Малышка просыпается и начинает шуметь, а сосед, тот, что наркоторговец, долбить в стену.

Лежу так пару минут, а потом поднимаюсь с кровати и прикрепляю к карману радионяню, спускаюсь на первый этаж, перепрыгивая по три ступеньки за раз, и распахиваю заднюю дверь.

Пошел ты на хрен, урод.

Иду на задний двор, забираюсь на небольшую зацементированную площадку, где Мерседес содержит гребаный органический сад, и смотрю через забор. Там огромный ротвейлер, и собака рычит на меня, но что он может мне оттуда сделать?

Протягиваю руку и хватаю за деревянные ручки садовые ножницы Мерседес. У них длина больше метра, и она говорит, что использует их, чтобы подрезать колючие лозы ежевики, которые нависают над забором.

Добираюсь до соседнего двора и обрезаю ножницами его плантацию травки до основания. Пара минут и готово.

— Так тебе, гондон.

Спрыгиваю обратно во двор и захожу внутрь. Двадцать минут спустя ублюдок проверяет свой ценный урожай, однако от него уже ничего не осталось.

Его вопли отправляют меня в нежный музыкальный сон.

Шесть детей. Одна машина. Прямо кошмар на улице Вязов.

Кинзи и Белла кричат и дерутся из-за куклы со странными мертвыми глазами и причудливыми пропорциями тела, в то время как близнецы орут и пинаются за право обладания моим телефоном. У меня ужасная головная боль, и мое единственное желание прямо сейчас… умереть. Клетка моего кота втиснута на переднее сиденье, а ублюдские мелкие чихуахуа оказались в ловушке сзади. Они скулят, рычат и дерутся друг с другом. Неожиданно понимаю, что их трое. Я-то думал, что их всего двое. Они там размножаются что ли? Не могу вспомнить, сколько долбанных чихуахуа у меня должно быть.

Везу всю эту ораву к дому Брук и заезжаю на подъездную дорожку. Сердце сжимается, когда вижу, что место, где утром была припаркована ее ужасная «субару», пустует.

Сейчас я, действительно, сам по себе. Абсолютно серьезно, по-настоящему один с шестью детьми, четырьмя собаками и лысым котом по имени Хьюберт.

Моя жизнь, официально, полное дно.

— Так, детишки, давайте выгрузимся по-быстрому. Готовы? — Но мои слова отправляются в никуда.

Поэтому я просто вытаскиваю по очереди всех этих чертей, следя за тем, чтобы они все попали в дом. Как только понимаю, что все стоят рядом, начинаю пересчитывать по головам и осознаю, что потерял мерзкую лысую серую собачонку. Вы, наверное, думаете, что я сравниваю собак с крысами из-за лысого Хьюберта, но нет. Я просто терпеть не могу мелких шавок.

Серьезно.

Уж лучше завести кота. Или взять большую собаку.

А эти пятьдесят процентов ненависти и пятьдесят процентов дрожи…

Бегло осматриваю автомобиль и нахожу эту псину, грызущую грязный подгузник под одним из сидений.

«Не сдавайся», — повторяю себе еще раз. Нужно просто это пережить. Вот же мерзость.

Пока тащу эту крысоподобную тварь за поводок, нахожу свой телефон на пороге перед входной дверью. Подняв его, вижу, что экран разбит.

Мой рот дергается.

— Ну и кто это сделал? — спрашиваю, когда крысоподобная тварь вцепляется зубами в мою ногу и начинает бешено дергать мои штаны, рычать и фырчать и… шипеть на меня? А, нет, это шипит Хьюберт, который вырвался из своей клетки. Блядь. Стряхиваю собаку и пытаюсь протиснуться к своему коту.

— Ну, давай же, Хьюб. Не поступай так со мной, чувак.

Кот взлетает наверх, словно за ним гонятся сто корейцев, а следом проносится стадо чихуахуа.

Чудесно, блядь.

— Ну, просто лучший день моей блядской жизни, — бормочу я, пока пытаюсь загнать эту бешенную свору в ванну наверху.

Чувствую себя плохо из-за того, что приходится запирать их там, но что еще мне с ними делать? Это не мои собаки и не мои дети. Здесь только одно принадлежит мне — и это хренов кот, да и мой он не с самого начала.

«Вегас, Вегас, Вегас», — думаю я, возвращаясь обратно вниз на кухню, чтобы приготовить что-нибудь перекусить. Некоторое время я обдумываю, что же приготовить, а потом начинаю делать сэндвичи с арахисовым маслом и желе. Ими нас кормили наши родители. Мы с братом ели эти дурацкие сэндвичи на ланч, по крайней мере, пять раз в неделю. Но ведь детям они нравятся, да?

— У меня аллергия на глютен, — язвит Кинзи, когда я ставлю тарелку с сэндвичами на журнальный столик, и дети накидываются на нее, словно животные.

— Что… у тебя? — переспрашиваю, засовывая сэндвич в рот.

— Аллергия на глютен, придурок. — Я сужаю глаза, глядя на Кинзи. А потом указываю на свой сэндвич.

— Так, ладно, все. Последнее предупреждение, мелкая. Потом наказание, без разговоров.

Она издевалась надо мной все это время, но в эти игры я больше не играю. Серьезно. Моя племянница била меня по лицу, пинала и плевала в меня. Хорош уже.

— Не хочу наказаний, — ворчит она, хватая один из сэндвичей и бросая его на пол крысоподобной твари.

Наблюдаю, как собака поглощает его, а затем возвращаю собственный на стол.

— Ну, ты только что его заработала. Давай вставай. Пойдем. Посидишь в ванной на первом этаже… — Напрягаю мозг, на сколько времени ее там оставить. Ей семь, значит столько минут и посидит. — Семь минут. Заходи, а я засеку время.

Кинзи даже… не пытается встать и выполнить мои указания. Мало того, она смотрит мне в лицо, отклоняет голову… и плюет.

Плевок, конечно, безвредно приземляется на пол между нами, но у меня больше нет сил терпеть эту херню. Обхожу диван, наклоняюсь и перебрасываю племянницу через плечо. Она кричит, вертится и пинается. Я не делаю ей больно, но она ведет себя так, словно я избиваю ее в кровавое месиво, орет, лягается и… блядь, она что, только что укусила меня?

Сажаю Кинзи на крышку унитаза в пушистом розовом чехле и встаю на колени перед ней.

— С меня хватит этого дерьма, ясно? Я был милым с тобой. И пока ты не поменяешь свое отношение ко мне, будешь сидеть здесь, пока я не разрешу тебе выйти. Все ясно?

Кинзи вопит и толкает меня, но я здесь не для того, чтобы спорить. Встаю и выхожу, но она выбирается из ванной уже через пятнадцать секунд. Закатив глаза, следую за ней на второй этаж в главную спальню, где мы с Брук вчера практически переспали. Часть меня хочет ощутить, как это мягкое соблазнительное тело будет извиваться подо мной. Но другая часть осознает, что я принял правильное решение.

Прошлой ночью Брук была в ярости, отчаянии и терзаниях.

Сегодня она… ну, сложно точно сказать, какая она сегодня, но точно не в лучшем состоянии.

Ясно, что у девушки проблемы. Я не говорю, что она асексуальна, или что я против провести остаток своего времени здесь, запутавшись в ее простынях…

В любом случае, этого не будет.

Брук слишком хрупкая, слишком чувствительная; у нее явно куча проблем.

Кинзи ныряет под кровать, и я ползу за ней, осторожно обхватывая за талию и вытаскивая из-под кровати.

На этот раз, она сидит в ванной примерно пару минут, прежде чем совершает очередную попытку побега.

Это будет охренеть какой длинный день.

Когда позже Брук возвращается домой, ее длинные темные волосы находятся в растрепанном виде, а уголки губ опущены из-за постоянного хмурого вида. Макияж, который она так аккуратно нанесла утром, смазан: черные пятна вокруг глаз и фиолетовые круги под ними, красное пятно вдоль подбородка, которое, похоже, раньше было помадой.

— Тяжелый день в офисе? — шучу я, когда она входит, останавливается и смотрит на меня, моргая, словно забыла, что я вообще здесь.

И это как-то неловко. Будто на месте гостиной разверзся Ад, но все же я остаюсь на месте. Сэди прижимается к моему плечу, пока я наглаживаю ее спинку круговыми движениями. Уже начинаю привыкать ко всей этой детской херне. Честно говоря, думаю, что с ней легче, чем со старшими. По крайней мере, она не ходит, не говорит и не крутится под ногами. Никаких тебе разбитых телефонов, ни плевков, ни пинков. Все, что она делает, — ест, какает и спит. Три вещи, с которыми я могу справиться.

— Спасибо, что задержался допоздна, — благодарит она, гордо поднимая подбородок. Задумываюсь, где она такому научилась? — Я хотела вернуться до темноты, но в итоге заехала в стрип-клуб, поговорить с владельцем.

Я поднимаю бровь, когда она делает глубокий вдох.

— Он сказал, что даст мне еще один шанс. Нужно быть там завтра ровно в девять вечера. Могу я уговорить тебя снова остаться на ночь? — Она перекидывает несколько выбившихся прядей волос через плечо и бросает мне вызов с видом, который я не могу понять.

— Обычно, когда девушка просит меня остаться на ночь, у нее на уме немного другое, — улыбаюсь, когда говорю это, но Брук не отвечает мне тем же.

Интересно, что крутилось у нее в голове весь день? Думала ли она о том, что произошло между нами? Возможно, это то, что ее беспокоит?

— Послушай, насчет вчерашнего…

— Я бы предпочла не говорить о том, что было вчера, — говорит она, и я киваю.

— Ладно. Буду честен с тобой, твой дом гораздо лучше, чем тот, в котором сейчас живу я. Он больше и тише. — И здесь нет библейских фанатиков или наркоторговцев по соседству. — Если ты не возражаешь, то, может, я просто съезжу и перевезу сюда свои вещи? Разобью тут лагерь на следующие полторы недели.

— А родители не против? Я имею в виду, родители… — Она указывает на Сэди, и я понимаю, что не совсем объяснил ей всю ситуацию. — Твоих… подопечных?

— Моих подопечных? — смеюсь я, и эхо раздается в практически пустом доме.

Что бы ни натворила сестра Брук перед отъездом, это точно не имело отношения к интерьеру.

— Нет, родители не возражают. Они будут в Южной Африке до конца следующей недели.

Брук поднимает бровь. Она идеальной формы, ну знаете, как изгиб арки. Такая, что мне хочется достать свои инструменты для пирсинга и проколоть ее. Брук бы пошел пирсинг. Мне нравится думать о металле, как о частях человеческого тела — хромированных деталях для красивого спорт-кара. Брук, Брук — гребаная спортивная машина-убийца.

— Что они делают в Южной Африке? — спрашивает она, когда заходит внутрь и швыряет обувь возле двери, располагая сумочку на спинке дивана.

Прежде чем я успеваю ответить, Хьюберт выскакивает из-под него с визгом, вскарабкивается по ткани и выгибает спину, глядя на Брук.

Как только она видит его, то испугано взвизгивает, и я осознаю, что забыл их друг другу представить.

Упс.

— Это что, блин, за хрень? — спрашивает Брук, глядя, как Хьюберт зевает и точит свои уродливые маленькие персиковые когти, вырывая набивку из спинки дивана. Когда он заканчивает, снова выгибает свою спину и пытается потереться своим сморщенным лысым телом о Брук. — Это что… кот?

— Эм-м, да. Он мой… Долгая история, в общем. Моя бывшая оставила его у меня в квартире, и теперь мы, типа, дружбаны.

Сажаю Сэди в кроватку и глажу Хьюберта по голове. Он шипит и пытается меня поцарапать, но, эй, мы с ним офигенные.

— А почему он… одет в свитер?

Брук осторожно протягивает руку, чтобы погладить Хьюберта по голове, и я задерживаю дыхание, приказывая своему члену перестать мечтать о ее безумном диком прикосновении. Она такая… неопытная, наивная и… Господи. Я мечтаю, чтобы эта рука обернулась вокруг моего ствола, крепко сжимая, а ладонь потеет от нервозности, пока она пытается исследовать мое тело. Если Брук хочет узнать, что значит быть с мужчиной, то я буду более чем счастлив показать ей, каково это.

Нет.

Нет, я бы не стал трахаться.

Разве я не перечислил все причины, почему эта девушка — плохой вариант? Вроде бы. Блядь. Ясно же, раз она так долго ждала, то ожидает чего-то «особенного». А я больше практикую одноразовые отношения, если вы понимаете, о чем я.

Лучше просто послать Китти фотографию моего проколотого члена и дождаться ответа.

Если мне понадобится друг с привилегиями, то я могу пойти в бар или еще куда-нибудь.

То, что между нами… это должно остаться чисто платоническим.

— Он как бы лысый, — подмигиваю Брук, и она выгибает свои брови, безукоризненно изогнутые и умоляющие, чтобы ими восхищались. Я снова усмехаюсь.

— Ты живешь в Вегасе. Там же жара.

— Ага, но никто особо снаружи не болтается. Это все из-за кондиционера, детка. Из-за него Хьюб постоянно мерзнет. Правда ведь, Хьюб?

— Хьюб? — переспрашивает Брук, пока гладит кота, а затем делает очевидный шаг в сторону от меня. Блядь. Я не привык к такому. Обычно девушки пытаются, наоборот, приблизиться ко мне. — Звучит, как сосок или лобок (Прим. пер.: когда героиня произносит слово Hyoobs, она имеет в виду, что по англ. слово созвучно с boobs/pubes — сосок/лобок).

— Оу, вы только посмотрите, все рифмуешь, да, Всезнайка? — я практически улыбаюсь, пока чешу зад Хьюберта, а он поворачивается и кусает меня. Сучонок. — Его полное имя Хьюберт. Это не моя вина. Не я его так назвал.

— Какое-то уродливое имя, хотя… он и сам выглядит мерзко. — Теперь я поднимаю брови, но, похоже, что она шутит и пытается сдержать улыбку.

— А у тебя уродливая шавка, — острю я в ответ, шевеля бровями.

— Да, я тоже его не выбирала.

Улыбка Брук становится шире, и ее лицо завораживает. В других обстоятельствах я засвистел бы ей вслед. Эй, блядь, придержи-ка коней, парниша. Обычно я не встречаюсь с эмоционально нестабильными девушками, даже если у них неизбитая красота. Я люблю стерв с тату и пирсингом, и без эмоционального багажа. Но Брук… она просто охрененна.

Проходит какое-то время, пока мы просто стоим, уставившись друг на друга. Я изучаю ее. Мне нравится, как изгиб ее бедра немного выступает вперед, а рука по-хозяйски покоится на нем. Вижу, что она тоже раздевает меня глазами, и в них пылает тихий огонь.

Брук кусает нижнюю губу, и я в ответ провожу языком по своей губе.

— Ну, раз я уже дома… — неловкая пауза. — Ты можешь идти.

Я моргаю несколько раз, прежде чем ошеломление начинает появляться на моем лице.

А? Что?

— Ты… выгоняешь меня? — спрашиваю, а Брук пожимает плечами, схватив сумочку и направляясь к лестнице. Я следую за ней взглядом, у меня просто отвисает челюсть, когда она поднимается по лестнице. Но затем она оглядывается через плечо.

— Увидимся завтра. И можешь привозить свои вещи.

— Хм. Ок. Понял.

Хватаю своего лысого кота, засранцев и чихуахуа.

И ухожу.

Чувствую, что заинтересован в Брук в десять раз больше, чем должен был позволить себе.

Отлично сыграно, Брук. Отлично сыграно.