По-другому

Глава 22

На улице уже глубокая ночь, когда в приоткрытую форточку, наконец, проникает рокот движка Мериновского Аутлендера. Темнота рассеивается светом фар и быстро густеет вновь, когда те гаснут. Приехал! Бегу встречать. Хотя, если честно, руки чешутся ему наподдать!

– Привет! Ты чего не спишь? – удивляется Ефрем, вешая куртку в шкаф.

– Тебя ждала.

Нарочно ловлю его взгляд. Никогда не была ревнивой, но то ли Костикова измена так на меня повлияла, то ли все дело в том, что Ефрема я страстно люблю… В любом случае, каждый раз, когда он допоздна задерживается, я не нахожу себе места. А задерживается он часто.

– Ну, так беги, целуй скорее, – ухмыляется скупо. – Чего тормозишь?

Бегу! Он такой холодный с мороза. Прикасаюсь жарким ртом к его губам, пальцами пробегаюсь по скулам. Глажу виски и лысую голову. Я почему-то думала, что он бреется под ноль, чтобы скрыть раннюю лысину, а недавно поняла, что ни фи-га. Просто ему так нравится.

– Скучала? – довольно на меня зыркает.

– Так ведь поздно уже. Пойдем, буду тебя кормить.

– Не, лучше в спальню. Я не голодный.

– Да? – закусываю щеку, чтобы не ляпнуть какую-нибудь ревнивую глупость.

– Угу, – не замечая моего состояния, Ефрем запихивает тяжелые ботинки в шкаф и выпрямляется, окидывая меня плотоядным взглядом.

– И где же ты ел, позволь поинтересоваться?

Да блин! Просто хотела спросить… Претензионное «позволь поинтересоваться» сорвалось с губ помимо воли и заданных себе установок – никаких, блин, истерик. И все идет по одному месту, да. Меринов вздергивает брови, отчего кожа на его высоком лбу собирается в гармошку. Несколько секунд смотрит на меня, сквозь задумчивый прищур, а потом растягивает губы в широченной от уха до уха улыбке:

– Ревнуешь, что ли?

– А есть повод? – блин, это ж надо – голос и впрямь аж звенит от напряжения! Не пойму, что со мной. Гормоны разгулялись как будто. Провериться?

– Вообще нет. Я же объяснял, что работы сейчас – тьма.

– И когда ж ты поесть успел?

– Да встреча у меня была в столовке. Вот и перехватил с голодухи.

– Встреча? В столовке? И с кем же?

– С Глуховым.

– Это тот, который в губернаторское кресло метит?

– С ним.

– В столовке? С губернатором? – завожусь я.

– С кандидатом, – веселится Меринов, но тут же становится вновь серьезным: – Это закрытая информация, Вер. Так что даже подружкам о ней ни слова. Поняла?

– Ты меня за идиотку держишь?!

– Почему?

– Думаешь, я поверю в эти шпионские… я даже не знаю, как это назвать!

– Думаю. Я сказал тебе гораздо больше, чем мог, чтобы успокоить. Давай, ты меня потом поревнуешь, – устало прикрывает глаза. И почему-то я только теперь замечаю, насколько он осунулся.

– Ну что там за беда у вас? – сменив тон, обнимаю его и утыкаюсь носом в грудь.

– Я ж пока не могу рассказать. Когда прижмем кого следует – из новостей узнаешь. А пока, Вер…

– М-м-м?

– Может, даже придется тебе под охраной походить.

– Ты серьезно?

– Более чем. Я под серьезных людей копаю. Прости, не хотел вас светить, но… Не смог без тебя.

Не знаю, может, я, конечно, не до конца понимаю, насколько реальна озвученная угроза. Но когда Ефрем, приподняв меня за подбородок, целует, все другое, и угрозы, блин, в том числе, отходит на второй план.

Мычу от удовольствия, глажу его голую теплую черепушку. Кошкой лащусь, выпрашивая больше. И так, считай, до утра ждала. Меринов на секунду размыкает наши губы, глядя на меня бешено, жадно, переводит взгляд на лестницу за моей спиной и едва заметным движением подбородка безмолвно указывает, что делать дальше.

Как взмываю наверх, не помню. Только звук его тяжелых шагов за спиной. Низом живота проходится череда болезненно-острых спазмов. Господи… Весна на меня так действует, что ли? Или ревность? С губером он, видите ли, встречался… С губером. Я буду дурой, если поверю, да? Или, напротив, я дура, потому что в нем сомневаюсь?

– Готовая уже вся, Вер. Смотри, как течешь… – хрипит Меринов, проникая пальцами между ног. – Ревность, что ли, на так тебя действует? – шепчет на ушко, задевая языком края раковины и заставляя ежиться.

– Ну не одному же тебе меня к Костику ревновать, – выдавливаю, всхлипывая на каждом слове. И уж не знаю, какого эффекта я ожидала добиться своими словами, но точно не того, который за ними следует.

– Ревность тут ни при чем, Вер, – поясняет Меринов, поворачивая к себе лицом. – Он может быть опасен. Вам лучше не видеться, пока все не разрешится.

– Но как же? А если он захочет встретиться с Юлькой? – не без труда ловлю ускользающую нить разговора.

– Только под присмотром, Вер. Никакой самодеятельности, слышишь?

Зачарованно глядя в темные глаза Ефрема, киваю. Уж не знаю, что там у него за расследование, но в том, что касается Рожкова, Меринов явно перегибает палку. Ревность – такая штука, я и сама сегодня чуть было не наломала дров.

– Точно? – шепчет, потирая сосок подушечкой большого пальца.

– Абсолютно. Сделаю все, как ты говоришь.

Тешу его эго, да. Знаю, что он очень любит, когда беспрекословно ему подчиняюсь. Но это не означает, что в реальности так и есть. Не стоит забывать, что мужик – это голова, а женщина – шея.

– Умница, – говорит, спрятав от меня взгляд под отяжелевшими веками. – Как будто больше бы стали, Вер?

Перевожу растерянный взгляд на грудь, которую Меринов ласкает, спустив на плечо тонкую лямку ночнушки.

– Куда больше-то? – сиплю.

– Месячные когда? Может, из-за этого?

Мурчу что-то невнятное. Это так приятно, что собрать мысли в кучу нет никакой возможности. Глаза стекленеют, губы распахиваются… Меринов приподнимает в ладони одну грудь, подносит к губам. Другой сосок пропускает между пальцев и с силой оттягивает. Все жду, что между нами остынет. Но с каждым разом все как будто только острее. Хочу его так, как никого и никогда еще не хотела.

– Начнутся, попку распечатаем, да?

Начнутся, начнутся… Пристал!

Извернувшись, толкаю Ефрема к кровати. Понимаю, что мне бы вряд ли понравилось, если бы в обычной жизни он был таким же болтливым, как в постели. Все же я успела привыкнуть к его молчаливости. Слова обрели совершенно иную ценность. Но в постели… Боже. Это заводит.

– Ты пробовал уже… с кем-нибудь?

– Нет, – даже секунды не берет на то, чтобы подумать. – Говорю же, до тебя мне ничего эдакого не хотелось.

– Похоже, я на тебя плохо влияю, – смеюсь, но смех тут же превращается в стон. Ефрем тянет меня на себя. Падаю на него сверху, не успев сгруппироваться. Грудь подскакивает и сплющивается об его торс. Волоски царапают мучительно напряженные вершинки. Я устраиваюсь поудобнее, опираюсь на руку. Грудь мягко колышется у губ Ефрема, и, естественно, он быстро находит применение такому положению. А доведя меня губами до исступления, зачем-то подталкивает выше. Послушно перебираю коленями… Еще выше!

– Нет, ну ты чего? – смущаюсь я.

– Давай… На язык, Вер.

Как же меня трясет! Как же заводит вид, и… Да вообще все. Ефрем всасывает клитор, и я кричу, тут же огребая звонкий шлепок по заднице.

– Дети! – рычит Меринов, а потом как-то ловко, едва ли не в одно касание поворачивает меня на сто восемьдесят градусов и ведет бедрами: – Будет вместо кляпа тебе, – поясняет с хриплым смешком.

Мы в классической «шестьдесят девять». И это… Это… Мамочки! Обхватываю рукой его покачивающийся ствол, размазываю смазку по головке и беру так глубоко, как могу. Ощущаю, что он тоже возвращается к ласкам. Помогает себе носом и пальцами, и… Это так сладко. Это невозможно, нестерпимо прекрасно. Меня медленно забирает… Не сорвать ритм, когда у тебя оргазм, задача практически непосильная, но я как-то справляюсь. Извиваясь на его лице, я все же держу заданный темп. И даже немного ускоряюсь, когда его головка раздувается и начинает слегка подрагивать, сигнализируя о скором приближении финиша. О, да… Да-да-да… Нас синхронно выбрасывает за границы реальности, где только мы и звездная пыль.

Засыпаю, кажется, еще на подлете к подушке, да так глубоко проваливаюсь в сон, что будильника даже не слышу.

– Поспи. Я сам приготовлю завтрак.

– А садик? – взвиваюсь.

– Отвезу.

– Тоже сам? – ловлю взгляд Ефрема. Тот только глаза закатывает.

– Никуда не выходи без меня, хорошо? Дом я закрою.

Хмурюсь, почему-то не сразу вспомнив о его вчерашнем предупреждении.

– Вер! Хорошо? – взгляд тяжелеет.

– Конечно. Может, все же нажарить вам блинчиков?

– Спи, – смягчается, – я быстро кашу сварю.

– Ну как хочешь.

Сквозь сон слышу, как домашние собираются. Кажется, Юлька пищит, возмущаясь, что Меринов больно ее расчесывает. Улыбаюсь. Подгребаю его подушку. Краем сознания еще мелькает мысль – блин, я в его постели, а там Юлька, и Макс, и… Но додумать ее я не успеваю, погружаясь в дремоту.

День проходит в привычной рутине. Уборка, стирка, глажка, обед. Просыпаюсь поздно, поэтому тороплюсь больше обычного. Ближе к трем возвращается Макс. Чуть раньше Ефрем скидывает сообщение, что не сможет вырваться. Давлю ревность, но, не выдержав, строчу:

«На работе? Селфи пришли!»

И он присылает. Увеличиваю фото, веду пальцем по выступающим скулам. У него очень фактурное, рельефное лицо. Ровный заостренный нос. Четко очерченные губы.

«Довольна?»

«Красивый. Мой. Скучаю».

«Уехал, Вер. Важная встреча».

Так он предупреждает меня, чтобы я себе ничего не навернула на ровном месте. Это тоже своеобразная забота. Думаю, Ефрем понимает, что обжегшись на молоке, я дую на воду. И только поэтому мирится с моей придурью. Знаю ведь, что он верный… А все равно требую доказательств.

Остаток дня посвящаю изучению учебных планов. Если я собираюсь вернуться к преподаванию, пора бы уже что-то делать. Как-то двигаться в этом направлении. Жизнь домохозяйки, конечно, хороша, но это такое болото, что не заметишь, как затянет. Я не хочу превращаться в клушу, у которой нет никаких интересов, кроме детей и мужа.

Еще через полтора часа Ефрем присылает сообщение, что задерживается и не сможет забрать Юльку из сада. Убеждаю его, что все в полном порядке. Быстро одеваюсь, вызываю такси. Конечно, я не люблю, когда приходится так резко менять свои планы, но что поделать? У всех случаются форс-мажоры.

Юлькина группа располагается на втором этаже. В саду знакомо пахнет подгоревшей творожной запеканкой. Приветливо машу рукой воспитателю. А та выходит ко мне, озадаченно сведя брови:

– А Юлю папа уже забрал.

– Да? Ну… ладно.

Почему-то трясущимися руками достаю телефон. Набираю Костика, спускаясь вниз по ступенькам. Здесь всегда то связи нет, то еще что-то. Нервничаю. Наконец, получается дозвониться.

– Костик, привет. А ты почему не предупредил меня, что хочешь увидеться с Юлькой? Я в садик приехала, а вас нет.

– Нет, да. Мы далеко.

– Что значит – далеко? – немею я. – Костик…

– Ну я же говорил, Вер… Помнишь? Море, то-се…

– Верни мне дочь и отправляйся на все четыре стороны! – звенящим от слез срывающимся голосом шепчу я.

– Вернуть? Даже не знаю. Если только ты ее заберешь, – издевательски цедит Костик.

– Конечно! Только скажи, куда ехать.

– Не так быстро, ВерОника. Для начала ты окажешь мне кое-какую услугу.

– Какую еще услугу? – взвиваюсь в истерике.

– Хорошо тебе знакомую, вот какую. Слушай сюда…

– Я не буду делать ничего противозаконного!

– Будешь, если хочешь увидеть дочь.

– Ты совсем спятил, Костик? Ты совсем?! Она же… твоя. Она… ты вообще человек, а?

Меня трясет. Знаю, что напрасно тяну время, но зуб на зуб не попадает. И эмоции плывут по мобильным частотам гораздо быстрей выверенных речей.

– У китайского ресторана тебя будет ждать синий минивэн. Дверь будет открыта. Садишься за руль. И едешь к Заячьему острову. Там тебя будут ждать. Отдашь товар, заберешь деньги и привезешь…

– Куда? – шепчу я, слизывая текущие по губам слезы. Меня не покидает ощущение, что это просто сон. Под ребрами колет, я оседаю на ступеньку, и, кажется, во всем мире нет такой силы, которая бы смогла меня поднять на ноги.

– Ты меня за дурака держишь?! Я после скажу! И не вздумай нажаловаться Меринову, если действительно хочешь увидеть дочь! Ты же понимаешь, да? Мне терять нечего.