Поцелуй мертвеца

Глава 32

Клодия ждала снаружи, около стены в коридоре, следя как за входом, так и за выходом. Первоначальный план общих душевых предполагал только один путь внутрь и наружу, но я наложила на это вето. Да, теперь было два выхода, за которыми следовало наблюдать, вот только один означал ловушку. Жан-Клод указал на то, что если кто-то прорвется сквозь нашу оборону, чтобы напасть на душевые, то второй выход, вероятно, уже не поможет. Конечно, он прав, но и я тоже, и охранники поддержали мое мнение. Паранойя — наш лучший друг.

Здесь была раздевалка с отдельными женскими и мужскими кабинками. На самом деле у нас здесь проживает достаточно женщин, так что это уже не так глупо как тогда, когда мы только оборудовали эти раздевалки. Приятно быть не единственной девушкой. Когда мы оказались в раздевалке, Никки напомнил мне о еще одной причине, по которой приятно быть женщиной. Он заключил меня в объятия и поцеловал.

Поцелуй был нежным, после чего он отстранился и заглянул мне в лицо своим единственным голубым глазом под россыпью волос на одной стороне лица.

— Больно?

— Нет, — ответила я.

Он улыбнулся, резко обнажив зубы, и поцеловал меня снова. И в этот раз совсем не нежно. Он крепко прижался своим ртом к моему, и теперь уже было больно.

Я отпрянула.

— А вот теперь больно.

— Я хочу почувствовать кровь в твоем рту прежде, чем секс излечит тебя.

— Ты же не садист. Тебе не нравится причинять боль.

— Нет, но я ликантроп. Мне нравится вкус крови и плоти, а твой рот сейчас на вкус, как и то, и другое.

— У некоторых оборотней от этого может снести крышу. — Я изучала его лицо в поисках подсказки, что же это для него значит. Была ли это одна из его причуд, которые ему всегда нравились, но раньше я за ним такого не замечала, или он просто проверял, насколько я ему доверяю?

Он был моей Невестой, так что мог ощущать, что чувствую я, но связь с Невестами отличалась от всех имевшихся у меня видов метафизических связей. Я не могла ощущать его эмоций, и он лишь разделял мои, нуждаясь в заботе обо мне. В каком-то смысле, получается, он для меня был даже загадкой.

Я поняла, что стала слегка избалована тем, что почти со всеми могла чувствовать и разделять эмоции. Раньше я ненавидела навязчивые психические связи; теперь же я полагалась на них.

— Ты мне не доверяешь? — спросил он.

О, проверка на доверие.

— Ты моя Невеста, и думала, ты не можешь причинить мне боль, это просто против твоей природы.

— Тебе нравится, когда секс завязан на небольшой боли. Думаю, это приносит тебе удовольствие, и я знаю, что мне нравиться кровь, плоть и секс.

Я кивнула.

— Ага, вся эта фигня в стиле добыча-хищник-погоня вводит в недоумение при сексе с большинством оборотней.

Никки усмехнулся.

— Если мы не выказываем никаких причудливых сексуальных наклонностей в человеческом виде, они проявляются у нас после превращения.

Я улыбнулась:

— С этим не поспоришь.

— Я могу поцеловать тебя так, как мне хочется?

— Давай сначала избавимся от оружия, — заметила я.

— Зачем? — поинтересовался он.

— Затем, что как только ты почувствуешь вкус крови и мяса, и если от боли проснется ardeur, мы можем позабыть про оружие, а я не хочу чтобы ты разрывал изготовленные специально для меня на заказ ножны, из-за того, что только так сможешь избавить меня от одежды.

Его улыбка стала только шире, наполняя его голубой глаз сияющей радостью.

— Хорошо.

Он отпустил меня и отступил на шаг, освобождаясь от пистолетов. Я начала с ножен на запястьях с двумя серебряными клинками. Мне пришлось дольше разоружаться, потому, что у меня были и ножи, и пистолеты. У Никки были пистолеты и всего один нож, на всякий случай. На самом деле, он не считал ножи за оружие, хотя я знала, что он умеет с ними обращаться, но это явно не его любимый вид оружия. Он предпочитал перестрелку или борьбу врукопашную. И он доказал, как хорош без оружия, в драке с Арэсом.

— Ты такая серьезная, — прокомментировал он, — и думаешь совсем не о сексе. Ты как будто расстроена, что не так?

— Ого, ты так хорошо улавливаешь мое настроение.

— Ну, ты же знаешь, мне нравится делать тебя счастливее.

— Мне жаль, что ты действительно так думаешь и это не романтическая чушь.

Я остановилась, снимая поясную кобуру с «браунингом БДМ». Ножи я уже сложила в один из открытых маленьких шкафчиков с индивидуальным замком и заперла его.

— Я знаю, ты сожалеешь, что лишила меня большей части свободной воли. Я ценю, что это беспокоит тебя, но я бы убил тебя, Мику, Натаниэля, Джейсона — всех вас, если бы мой прежний Рекс мне приказал. И сделал бы это, не моргнув глазом.

Мне оставалось только вновь вглядываться в его лицо в попытке его понять. Словно смотришь на стену: гладкую, нетронутую, пустую. Он был красив, но его лицо ничего не выражало, и мне вовсе не казалось, что это была та невыразительность, которую с упорством вырабатывал Жан-Клод или мое собственное коповское выражение. На его лице было нечто большее, или меньшее. Социопатам не нужно демонстрировать эмоции, как правило, они это делают, потому, что научились имитировать то, что им показали «нормальные» люди, но при этом они никогда толком не осознают, что такое изображаемые ими эмоции — они самые идеальные актеры. Именно так они сливаются с толпой, и большинство из них полагает, что все другие претворяются точно так же, как и они. Многие так никогда и не осознают, что остальные представители человечества ощущают эмоции, которых у тех либо никогда не было, либо они были выбиты из них силой. Никки пережил издевательства — именно тогда он и потерял свой глаз — то есть, когда-то он испытывал эмоции; возможно, именно поэтому он понимал их лучше, а может, и нет?

— Это — одна из причин, почему я полностью понимаю тебя, Никки. Социопаты не помогают никому, кроме самих себя.

— Ты так же безжалостна, как и я, Анита, но тебе это дорогого стоит. Это заставляет тебя плохо себя чувствовать, сомневаться в себе. У меня никогда таких проблем не было.

— Потому что ты был социопатом, — сказала я.

— Анита, ты говоришь так, словно что-то изменилось, но это не так. Я все еще социопат, хотя большую часть времени не могу действовать как таковой, потому что этого не хочешь ты, тебе было бы плохо, если бы я сделал кое-что из того, о чем иногда думаю, а мне не выносима даже мысль о том, что ты будешь себя плохо чувствовать.

— Так что, получается, я твоя версия Джимини Крикета[25]?

— Натаниэль показывал мне этот фильм, так что я отлично понимаю, что ты под этим подразумеваешь, и — да: ты — мой Говорящий Сверчок. Ты даешь мне понять, когда я плохой. Ты заставляешь меня быть хорошим.

— Но ты по-прежнему не хочешь сам стать лучше? — спросила я.

Пожав плечами, он сложил оставшееся оружие в свой шкафчик и захлопнул металлическую дверцу. Он не стал запирать ее на замок. Никто из тех, кто был допущен в подземелья «Цирка Проклятых» не посмел бы коснуться чужого оружия. За подобное недоразумение люди платили жизнью.

Выдернув свою футболку из джинсов, он начал снимать ее. Он делал это медленнее обычного, с целью обратить мое внимание на его плоский живот с кубиками пресса, накачанную грудь, на раздувающиеся от мышц широченные плечи и напоследок его мощные руки. Я уставилась на его обнаженный торс, и от такого зрелища у меня захватило дух. Я перевела взгляд на его лицо: волосы насыщенного золотистого цвета — причем это был его натуральный оттенок — спадали на лицо косой челкой, которую, обычно можно встретить у любителей посещать анимешные конференции или же дискотеки и пати. Никки умел танцевать, что, по некоторым причинам, было для меня удивительно. Если бы он не был так ужасно хорош в причинении вреда и убийствах, то из него мог бы выйти великолепный танцор в «Запретном плоде». Женщины любили ушами, а он умел быть обаятельным как черт, когда ему было нужно притворяться. Возможно, если бы он танцевал там по выходным, то доказал бы, насколько хорош. Он был достаточно конкурентоспособен для этого, но не обладал подходящим темпераментом, чтобы сделать танцы своей постоянной работой.

— Ты смотрела на меня и буквально секунду думала, и чувствовала все, что я хотел, чтобы ты ощущала, а теперь стала абсолютно серьезной. — Он двинулся ко мне, медленно, словно не был уверен в том, что я сделаю, при его приближении. — О чем ты думаешь?

— Что я чувствую? — спросила я вопросом на вопрос я.

— Подозрение, ты подозрительна, словно не доверяешь мне.

— Я доверяю тебе, потому что моя вампирская сила сделала так, что ты сам всецело мне доверяешь, но если бы я не отымела твой мозг, то ты давно убил бы меня, а так — теперь живешь со мной. Мы почти два года любовники, но я до сих пор не уверена, что ты ко мне что-то чувствуешь.

— Вот в этом ты ошибаешься, — сказал он, становясь передо мной, так что мне пришлось слегка задрать голову вверх, чтобы увидеть его лицо. Никки положил руку на мою щеку, и скользнул пальцами по краю волос. От него шел жар, словно его немного лихорадило, но это было не так. Это было шевельнувшееся внутри него его животное.

— И в чем же я ошибаюсь? — тихо спросила я.

— Я хочу касаться тебя. Я хочу содрать с тебя одежду и прижать к своему телу всю тебя, всю твою плоть, до которой только смогу добраться. Мне всегда хочется касаться тебя. Мне плохо, когда ты от меня далеко. Словно в небе больше нет солнца. Мне холодно без тебя и я чувствую себя потерянным. — Последние слова он прошептал, наклонившись ко мне.

— Это говорят твои промытые мозги, — шепнула я в ответ, когда его губы нависли над моими.

— Я знаю, — ответил он, опуская свое лицо к моему, но не начиная поцелуя.

— Неужели тебя это не волнует? — прошептала я прямо в его рот.

Он заговорил, и его губы касались моих так, что каждое слово было похоже на маленькую ласку уст устами:

— Я хочу поцеловать тебя больше, чем когда-либо хотел что-либо делать. Я хочу трахнуть тебя больше, чем когда-либо, чего-либо или кого-либо хотел в своей жизни.

— Ты не можешь без меня жить. — Чтобы сказать эти слова, мне пришлось немного отстранить в сторону рот.

— Я — твоя сучка с выебанными мозгами, — проговорил он, и вернул мое лицо обратно, так что мы снова соприкасались ртами.

— И тебя это нисколько не волнует? — удивилась я.

— Нет, — ответил он. — А тебя волнует, что я хочу сосать кровь из твоего рта, что ее запах меня возбуждает?

Мое дыхание задержалось, а ответ прозвучал мягко, хотя и с дрожью:

— Нет.

— Я хочу заковать тебя в свои объятия и целовать так глубоко, и так страстно, чтобы ты не могла сказать «нет». Я хочу почувствовать, как твое тело будет реагировать на боль, которую я причиню, и наслаждаться вкусом твоей крови во время поцелуя.

Я дрожала — и совсем не от страха, хотя, надо признаться, все-таки немного было и страшновато. В играх с оборотнем всегда существует грань, за которой все может зайти слишком далеко, но балансировка на самом краю — часть того, что мне в этом нравилось. Это правда и я пыталась с ней смириться.

— Здорово, — выдохнула я это единственное слово прямо в жар его рта.

— Это означает да? — уточнил он, скользя рукой по моей голове к затылку. Его рука была такая огромная.

— Да, — ответила я и первой начала поцелуй, но потом его рука напряглась на моем затылке, и он так глубоко и так страстно стал меня целовать, что я не смогла уже ничего сказать, даже отказаться. Его вторая мускулистая рука, словно стальной трос, обвила мою спину, и мое тело оказалось в ловушке из его тела даже прочнее, чем это удалось Ашеру, отсекая возможность даже поднять руки. Я решила не причинять вреда Ашеру, но Никки — он сам удостоверился, что я не смогу ему навредить. Он обездвижил меня на время поцелуя, прослеживая языком каждую ранку пока целовал меня и вылизывал со рта кровь. Боль была острой, а мне обычно не нравилась острая боль и я могла бы запротестовать, если бы вообще была способна говорить. Но тут Никки оставил мои раны в покое и переключился на поцелуй. Он знал, как меня целовать и я целовала его в ответ, хотя он и держал мою голову как в тисках, что я никак не могла повлиять на поцелуй, поэтому весь контроль был у него. Он коснулся самой глубокой раны и я почувствовала вкус свежей крови.

Он издал низкий невнятный звук и выпрямился. Затем неожиданно оторвал меня от пола так, что мои ноги остались болтаться в воздухе, а тело оказалось так сильно прижато к его, что не было ни единого шанса упасть. Я была в безопасности и в то же время в ловушке. И не могла решить нравится это мне, или пугает. Я была в замешательстве, но поскольку негатива во мне совсем не было, следующим звуком, который он издал, было низкое, мурлычущее урчание. Казалось, оно наполнило мой рот, вызывая вибрацию во мне, пока не дошло до того глубокого местечка внутри, после чего растеклось по всему телу. Из темноты выплыла рыжевато-коричневая золотая тень и я увидела, как моя львица бежит сквозь высокие, тенистые деревья. В реальности этого, конечно же, не происходило, но именно так я это «видела» у себя в голове, словно ощущала, как в моем человеческом теле движется лев. Я видела, как моя львица бежит сквозь деревья в зарослях джунглей, скользя к тому рычащему теплу, что исходило от Никки. Мой зверь шел к нему на зов, тепло к теплу, жар к жару, пока мою кожу не начало лихорадить так же, как и его.

Он оторвался от моего рта, чтобы показать мне, что его голубой глаз налился цветом львиного янтаря. Рык, который, казалось бы, не мог вырваться из человеческого горла, сорвался с его губ в то время, как он меня держал.

Я тихо зарычала в ответ.

Никки рыкнул, великолепным, резким, громким звуком, который я не слышала ни от одного льва. В непосредственной близости звук оказался просто потрясающим. Я была так поражена, что не успела опомниться, как меня уже поставили на ноги.

И успела только пикнуть:

— Какого…

Схватив меня за джинсы, он рванул их на себя, разорвав в клочья молнию и ткань вокруг. Сила была неимоверная. Он грубо развернул меня, что я даже немного споткнулась. Затем швырнул на скамейку так, что пришлось выставить вперед руки, иначе ударилась бы коленками, и продолжил срывать джинсы, стянув их до бедер. Положив одну руку на полоску стрингов, он одним рывком сорвал их с меня. Это было больно или приятно? Момент, где грубость и боль превращались в секс и удовольствие, смешался у меня в голове. Мне понравились ощущения, когда он срывал с меня одежду; эта мощь, мощь желания, вызывала тянущее ощущение где-то внизу живота.

Никки скользнул руками по моим бедрам и прорычал:

— Боже, обожаю твою попку.

Были и другие мужчины в моей жизни — шептавшие милые глупости и даже цитировавшие стихи. Я любила в них это, но в Никки мне нравились другие вещи.

Удерживая меня одной рукой за бедро, второй он провел по моей заднице, поглаживая, лаская, сминая, и, наконец, погрузил в меня палец. Я была настолько тугой, что от этого из моего горла вырвался слабый всхлип.

— Ты мокрая, — произнес он хриплым рычащим голосом.

— Знаю, — отозвалась я, и мой голос тоже стал хриплым.

Уже два его пальца проскользнули внутрь и начали двигаться вперед-назад, как бы предваряя его основные планы. Он двигал ими все быстрее и быстрее, и как же это было приятно, чертовски приятно, но до завершения было еще далеко.

— Похоже, угол неверный, — заметил он, похожим на рычание голосом.

— Да, — выдохнула я.

— Ляг на спину на скамейку.

Я глянула на него через плечо:

— Она слишком узкая, чтобы заняться на ней сексом.

— Просто сделай это, — сказал он, и именно в такие моменты я наслаждалась Никки, который выражался более прямо, чем большинство мужчин, и задавалась вопросом, насколько бы медлительным он был, если бы я раньше не трахнула его мозги.

Я ответила ему взглядом, ясно говорившим, что думаю об этой идее, и встала:

— С джинсами на моих бедрах ничего не получится.

— Прекрасно, — прорычал он. Затем встал на колени и у меня была всего секунда, прежде чем сообразить, что он собирается сделать. Его руки смяли мои джинсы и резко дернули их вниз. Ухватиться мне было не за что, и от этого рывка я чуть не упала. Поймав меня одной рукой, второй, Никки, окончательно разорвал мои джинсы. На мне осталась рубашка, лифчик под ней и ботинки с высоким голенищем, которые я одевала на рабочие выезды. Это не было клубной обувью — обычные, совершенно не сексуальные армейские ботинки.

— Я бы сказала, что у тебя не получится снять эти джинсы через ботинки, — проговорила я со смешком.

Он лизнул одну ягодицу, таким длинным, медленным движением языка, и мой смех резко оборвался. Потом он вонзил зубы в ягодицу, и я возмутилась:

— Ай, слишком много зубов, пока не надо.

Он облизал укушенное место:

— Позже тебе это понравится.

— Возможно, но пока нет.

— Ляг на спину, на скамейку.

— Это слишком узкая скамейка, — ответила я и повернулась, чтобы посмотреть на него сверху вниз. Он глянул на меня — светлые волосы рассыпались по лицу, и на меня уставился один голубой глаз. На его лице уже читалась та особая темнота, та уверенность, которую начинают излучать многие мужчины в определенный момент, когда одежда летит в сторону и вот-вот уже начнется секс. Взгляд не то чтобы собственнический, хотя и это тоже, но взгляд хищника, и не только потому, что Никки верлев. Это не был взгляд вампира или оборотня, а просто взгляд мужчины. Может, аналогичное наблюдается и у женщин, но я нечасто смотрела на себя в зеркало во время секса, а сравнить могла лишь с одной женщиной, но у нее точно не было похожего взгляда.

Я уставилась на Никки, а он на меня. Он позволил рассмотреть в своем взгляде то, что он хотел со мной сделать:

— Ложись на скамейку, Анита.

Больше я не возражала.