Поцелуй мертвеца

Глава 3

Пэрри увезли на «скорой», зафиксировав его руку в неподвижном положении самым лучшим образом. Мы обнаружили еще одного офицера мертвым с множественными ранами от вампирских укусов под разорванной и окровавленной одеждой. С зубов выживших вампиров были сняты оттиски, и если они совпадут с отметинами на телах, то для них это будет означать неминуемый смертный приговор. Они будут казнены в морге, что означало — они умрут на рассвете, закованные в цепи, увешанные священной атрибутикой, их проткнут колом и обезглавят, в то время как для всего остального мира они уже будут «мертвы». Их уже поймали, поэтому в охоте нужда отпадала. Мне было интересно, понимали ли они, что практически уже покойники; я в этом сомневалась, иначе они бы не сдались. Они ведь должны бороться, разве не так? Я к тому, что если вам все равно умирать, так почему не сделать это сражаясь?[9]

Как только полицейских на месте преступления стало больше, чем мы могли пристроить к делу, я нашла свободную комнату, чтобы сменить одежду и обвешаться всем моим арсеналом для охоты на вампиров. Я рассчитывала, что Зебровски оповестит меня в случае, если пойманные вампиры выйдут из-под контроля, но мне необходимо было переодеться для того, чтобы сохранить действие Акта о Сверхъестественной Угрозе. Один маршал США из Сверхъестественного Подразделения загремел под суд за убийство, потому что призвал Акт в исполнение, но не облачился в свое снаряжение, когда у него была такая возможность. Суть Акта состояла в том, что маршал мог выписать исполнительный ордер прямо «на лету» посреди боя. Акт вступил в силу сразу, как только были потеряны жизни, из-за того что несколько маршалов, пытавшихся получить ордер на исполнение, но еще не имевшие его, колебались убить вампиров из страха, что им могут быть предъявлены обвинения. И они могли предстать перед серьезными обвинениями, или как минимум потерять свои жетоны из-за убийства легальных граждан, которые по трагичной случайности оказались вампирами, и ни один судья бы им не сказал, что это правильно. Поскольку вампиры открыли по нам огонь и у них имелся заложник, с нас, возможно, в конце концов сняли бы обвинения в стрельбе, но пока тянулось бы это расследование, нам пришлось бы сдать наши жетоны и оружие, знаменуя мою невозможность охотиться на монстров и приводить в исполнение приговоры на весь срок рассмотрения.

Сверхъестественное Подразделение страдало нехваткой маршалов, чтобы отправлять нас в запас, всякий раз как мы кого-то убьем; в конце концов, это была наша работа. Но помимо всего прочего Акт о Сверхъестественной Угрозе делал меня для копов прикрытием равноценным исполнительному ордеру. Как только я возвещала о его применении и пока сопровождала полицейских, для них по всему городу загорался зеленый свет на поимку плохих парней. Были попытки постановить, что только истребитель вампиров имел право убивать без ордера, но из-за этого местные копы не рвались прикрывать маршалов, а поскольку многие из нас и так работают сольно, людей погибало достаточно. Вся соль в том, что закон всегда пишут те, кто никогда не столкнется с его применением в реальной жизни.

Первый из случаев, когда акт решили опробовать в «полевых условиях», скатился до того, что маршал, принимавший участие в задержании, не надел все свое снаряжение, которое по закону обязан был надевать во время охоты на монстров с действующим исполнительным ордером. Адвокаты с успехом оспорили тот случай, заявив, что если маршал и правда считал ситуацию заслуживающей ордера, тогда почему он не подготовился должным образом, когда у него было время и доступ к снаряжению. Он явно не считал, что ситуация была точно такой же, как если бы имел место стандартный исполнительный ордер; он просто воззвал к акту лишь для того, чтобы поиграть в ковбоя Дикого Запада перестреляв всех находящихся в помещении. На полицейских, что были с ним, тоже подали в суд, но с них сняли все обвинения еще до его начала, потому как они действовали честно, положившись на здравое суждение маршала, и не обладали знаниями в сфере сверхъестественной экспертизы, чтобы придти к иному выбору. Маршала признали виновным, были поданы апелляции, но пока адвокаты продолжали спор, он сидел за решеткой.

Вот поэтому я всегда таскала с собой сменку: брюки, футболку, носки, кроссовки и нижнее белье. Белье — на тот случай, если я настолько заляпаюсь кровью, что она пропитает мою одежду насквозь. У меня также имелся и комбинезон, но он скорее был для официальных казней в морге. Поверх футболки я надела защитный жилет, потому как в противном случае он натирал. Жилет имел дополнительные молле-крепления, потому что дальше дело шло за оружием. Девятимиллиметровый Браунинг BDM отправился в закрепленную на талии и бедре кобуру, так чтобы он крепко был зафиксирован. В чрезвычайной ситуации тебе бы хотелось, чтобы оружие было именно там, откуда ты мог бы его выхватить автоматически, так как счет шел на секунды. Такого же калибра Смит&Вессон M&P был в кобуре поперек живота и чуть сбоку, чтобы я могла вытащить его быстрее беспрепятственно. За спиной, к жилету у меня крепились новые ножны для большого, длинной с мое предплечье, ножа, в котором серебра было достаточно, чтобы покромсать как человека, так и монстра. В малых ножнах на предплечьях располагались ножи поменьше, но с таким же большим содержанием серебра. Дополнительные патроны для всех пистолетов крепились в районе левого бедра, так же крепко, как и Браунинг с противоположной стороны. На перевязи висела винтовка AR. У меня все еще была моя MP5, но теперь, когда у меня был жетон, мне не нужно было переживать по поводу ограничений на ношение длинноствольного оружия, поэтому AR мне модифицировали, переделав ее в отличное оружие для действий в ограниченном пространстве.

Я уже предупредила наших пленных, что облачусь в полное охотничье снаряжение, потому как этому меня обязывал закон, а не потому, что я задумала применить насилие. Когда я впервые была вынуждена переодеться на месте преступления, а потом выйти в полной экипировке, пленный вампир практически слетел с катушек, решив, что я собралась прикончить его прямо на месте. В итоге именно это мне и пришлось сделать, хотя, я вполне могла бы его арестовать, оставив в «живых». Многие законы кажутся неплохой задумкой, пока не опробуешь их на деле, и вот тогда ты обнаруживаешь недоработки, из-за которых иногда погибают люди.

Кто-то из вампиров удивленно взирал на меня, кто-то выглядел довольно напугано, но сцен не устраивали, потому, как были предупреждены заранее. Я помогла сопроводить первую группу вниз на древнем лифте к укрепленному фургону, который мы использовали для наших специфических преступников. У нас имелся один фургон, способный выстоять против силы вампира или оборотня, которую те могли применить, пытаясь проломить себе выход в металлической обшивке — но всего один. Что означало — у нас было еще пятнадцать стоящих на коленях вампиров, закованных в обычные наручники с кандалами вроде тех, что вампир Барни с такой легкостью разорвал в комнате для допросов. Формально, я должна была изъять головы и сердца четырех вампиров из кучи тел на полу, но делать это на глазах у остальных вампиров, было дерьмовой затеей. Это выглядело бы так, словно я даю понять, что им нечего терять, и сейчас — наилучший момент, какой им представился, чтобы с боем вырваться на свободу, поэтому я выжидала. Казалось, не до всех доходило, почему я тянула.

Лейтенант Биллингс был выше меня, но так как я была в своих боевых/походных ботинках, выше меня были все находившиеся в комнате, за исключением некоторых вампиров. Я же просто возрадовалась, что они вообще были у меня в машине вместе с вампирской экипировкой. Не то чтобы они подходили к юбке, все же я была рада тому, что не приходилось стоять босиком. Биллингс видимо думал, что меня впечатлит его рост под два метра и телосложение крепкого, мускулистого шкафа, потому что в данный момент он нависал надо мной, рыча мне в лицо:

— Я хочу, чтобы Вы выполняли свою работу, маршал Блэйк!

— Я выполнила свою работу, лейтенант,— показала я ему на кучу тел, лежавших на полу неподалеку от нас.

—Нет, Вы выполнили ее лишь на половину, Блэйк. — Он стоял так близко от меня, что верхняя часть его тела практически давила на меня. Многих запугал бы настолько крупный бугай, нависающий прямо над их лицом; меня, не особо. Я уже столько времени провела с вампирами и оборотнями, рычавшими мне в лицо. Человек, не важно, насколько он был разъярен, просто не производил на меня подобного впечатления. Кроме того, существовала часть меня, которую привлекал гнев, так же как любителей вина могла бы привлечь бутылочка их любимого напитка отличного качества. Я могла чувствовать его ярость на своем нёбе, будто уже испила от нее и все, что мне оставалось сделать, это шевельнуть языком и просто ее проглотить. Я приобрела способность питаться энергией гнева — разновидностью энергетического вампиризма, до которого закон еще не добрался, поэтому с моей стороны не было бы противозаконным впитать всю эту злобу в себя, но если бы кто-то из наших сверхнормальных копов в помещении почувствовал, чем я занимаюсь, могли возникнуть вопросы. А Биллингс уж точно заметил бы, что в его эмоциях кто-то копается. Я вела себя прилично, но моя очарованность гневом помогла мне напомнить о моем темпераменте и не особо беспокоиться о его.

Мой голос был спокойным, почти сухим, пока я все выговаривала в его раскрасневшееся лицо. Моя реакция на него была миролюбивой, потому что я не хотела распалять его гнев, и подпасть под еще большее искушение все же покормиться им, сверх того, что я уже испытывала. Оба погибших офицера были из числа его людей. Он имел право злиться, и я знала, что пока он на мне срывается, он может сдерживать скорбь. Люди готовы на многое, лишь бы сдержать первую волну истинного, вызывающего тошноту горя, потому как стоит тебе ее испытать, кажется, словно она никогда тебя уже не оставит, пока со всем этим не будет покончено. Существуют пять стадий скорби. Отрицание — первая из них. Когда ты увидел лежащие у твоих ног тела, трудно не пропустить ее, но не всегда следующие стадии идут по порядку. Скорбь не аккуратная череда этапов. Можно перепрыгивать с одного на другой, можно застрять на том или ином, а может случиться так, что вы вернетесь к тому, который уже пережили. Скорбь это не что-то ясное и упорядоченное. Она запутанна, и от нее хреново. Биллингс хотел на кого-то кричать, а я просто удобно подвернулась под руку; в этом не было ничего личного, я это знала. Я стояла на пути его крика и позволяла ему меня обволакивать, проходить сквозь меня. Я не купилась на все это, и искренне не принимала его на свой счет. За эти годы слишком много людей мне кричало в лицо, в то время как дорогие им люди лежали мертвыми на земле. Люди жаждали мести, они думали, что после нее им станет легче; иногда так и случалось, иногда — нет.

— Я закончу работу Биллингс, но в первую очередь мы должны убрать отсюда задержанных.

— Слышал, ты подобрела; видимо, так и есть.

Я подняла бровь.

Зебровски оставил людей в форме, которым раздавал указания, чтобы те охраняли вампиров, все-таки он был здесь старшим офицером РГРСС. Он окликнул, почти бодрым голосом:

— Биллингс, Анита убила трех вампиров, пока те в нас стреляли. Я зацепил одного, но именно ее пули прикончили этих троих. Неужели ты хочешь, чтобы она была еще безжалостней? — Его лицо выражало такую же искренность и дружелюбие, как и его интонация. Он тоже понимал, каково терять своих людей.

Биллингс повернулся к нему — любая мишень подойдет:

— Я хочу, чтобы она выполнила свою проклятую работу!

— Выполнит, — ответил Зебровски, сделав примирительный жест рукой, — Она сделает это, как только мы уберем кое-кого из толпы.

— Нет, — отрезал Биллингс, указывая на закованных вампиров. — Я хочу, чтобы они видели, что произойдет с их друзьями. Я хочу, чтобы они знали, что произойдет! Я хочу, чтобы они увидели это! Я хочу, чтобы они, черт подери, поняли, что ждет каждого, абсолютно каждого из них. Эти проклятые кровопийцы не смеют убивать копов в Сент-Луисе и не умереть после этого. Только не здесь, не в нашем городе. Они должны к хуям сдохнуть за это и я требую, чтобы Блейк выполнила свою чертову работу и показала этим ублюдкам, что их ждет! — Он закончил последнее предложение наклонившись так близко к лицу Зебровски, что слюна попала на его очки.

— Ладно, Рэй, давай-ка прогуляемся.

Зебровски коснулся его руки, пытаясь увести Рэя подальше от тел, вампиров и меня.

Биллингс, чье имя, очевидно, было Рэй, отдернулся от прикосновения и направился в сторону закованных и стоящих на коленях вампиров. Они отреагировали, как люди: отпрянули, с проявившимся на их лицах страхом. Боже, все они умерли совсем недавно, поэтому их лица были настолько человеческими.

Один из полицейских немного неуверенно преградил ему дорогу, начав:

— Лейтенант...

Биллингс, достаточно сильно, чтобы тот споткнулся, оттолкнул с дороги стоящего ниже себя офицера. Мужчина потянулся за своей дубинкой, но не мог ее применить против лейтенанта, а с учетом двенадцати дополнительных сантиметров роста и еще как минимум двадцати двух дополнительных килограмм мышц числившихся на счету у Биллингса, офицер, лишенный весомых физических аргументов, отступил без вариантов. Блядь.

Биллингс сграбастал своими огромными ручищами одного из ближайших к нему пленников и, вздернув, поставил того на ноги. Им оказался один из подростков, но Биллингс, равно как и я, не считал его таковым.

— Биллингс! — крикнула я

Если он и слышал меня, то виду не подал. Крикнул Зебровски:

— Рэй!

Раздались и другие окрики, но казалось, он никого из нас больше не слышал. Он замахнулся, его кулак был уже наготове, но я тотчас оказалась рядом, схватив его за руку. Не знаю, кто больше был поражен, что я умудрилась вовремя туда добраться, чтобы предотвратить удар — он или я. Я действовала достаточно быстро, чтобы подоспеть до того, как он ударит арестованного, но недостаточно для того, чтобы встать на пути удара, и весу мне не хватило, чтобы не дать ему совершить замах. Я подлетела в воздух, все еще цепляясь за него, как маленькие дети, качающиеся на руках своих отцов. Я сбила его баланс, чтобы он не ударил мальчишку. Он отстал от парня, упавшего на пол, потому что тот не способен был маневрировать из-за цепей. Биллингс развернулся со мной, все еще болтающейся у него на руке. Свободной рукой он схватил меня за волосы, словно собирался метнуть через всю комнату, а я просто среагировала, позволив себе сделать то, чего так жаждала с того самого момента, как чистое, алое пламя его гнева коснулось меня — поглотила его ярость. Я впитала ее через пучок мышц на его руке, за которую цеплялась, через переплетение его пальцев на моих волосах, через груду его такого большого и крепкого тела рядом с моим настолько меньшим. Пока он тяжело и громко дышал, я осушала его гнев через биение его сердца, пульсацию крови, и пока я поглощала густое, алое пламя ярости, я чуяла его находящуюся так близко кожу: пот и запах его страха, который скрывался за всей этой озлобленностью. Под всем этим, под пульсирующей горькой сладостью агрессии я уловила запах его крови, словно Биллингс походил на кекс, покрытый темной горьковато-сладкой шоколадной глазурью, которую можно было слизать с теплого, пропитанного теста, а там внутри — горячая, жидкая начинка, с самым сладким и густым шоколадом, скрытым подобно спрятанному сокровищу, что делало его ярость еще слаще. Все, что мне нужно было сделать — это прокусить сладкую, слегка солоноватую кожу его запястья, которое находилось прямо у моего рта, что пульсировало так близко у моих ладоней, там, где они обхватывали его руку.

Он отпустил мои волосы, опустив меня на землю. Его глаза были широко распахнуты, лицо хмурилось, словно он пытался о чем-то вспомнить. Он выглядел растерянным, когда аккуратно поставил меня на пол.

— Где мы? — спросил он.

Я все еще не отпускала его руку, хотя теперь это больше походило на то, что мы держимся за руки, нежели я за него цепляюсь.

— Мы на старом пивоваренном заводе, — ответила я, и мне не понравилось, что он не знал, где мы находились; это заставило меня задуматься о том, чего еще он не помнил. Что я с ним сделала? Я и раньше питалась гневом, но никто ничего раньше не забывал.

Он сжал своей большой рукой мою маленькую руку, и моргнул, глядя на съежившегося у его ног вампира.

— Почему эти люди скованы?

Господи, он не помнил, что они были вампирами, что означало...

— Лейтенант Биллингс, что последнее вы помните?

Он нахмурился, и попытка сконцентрироваться явно отразилась на его лице, как и в сжатии его руки на моей. Его глаза стали слегка испуганными, и он просто покачал головой. Вот дерьмо.

Появились Зебровски, Смит и несколько полицейских.

— Рэй, — позвал Зебровски, — нам нужно прогуляться.

— Прогуляться? — спросил Биллингс.

— Да, — сказал он и прикоснулся к руке Биллингса в том месте, где он сжимал мою.

Биллингс кивнул, но так и не выпустил меня.

Зебровски потянул его за руку, лишь слегка, чтобы заставить его пойти с ним, и Биллингс сдвинулся с места, по-прежнему не выпуская моей руки.

— Она может пойти с нами?

— Не сейчас, — ответил Зебровски и посмотрел на меня. Его взгляд ясно спрашивал, что я с ним сделала. Я пожала плечами и знала, он понял выражение моего лица. Он даже мог поверить, что я не знаю, что произошло с большим лейтенантом.

Биллингс не горел желанием отпускать мою руку, и в этом тоже не было ничего хорошего. Я не просто поглотила его ярость, я сделала нечто большее, чем намеревалась.

Зебровски умудрился сделать так, что Биллингс отпустил меня и пошел с ним, но беззвучно проговорил:

— Позже.

Мы поговорим позже, я знала, что так и будет. Двойной пиздец.

— Спасибо, — произнес вампир на полу.

Я посмотрела на него. У него были серо-голубые глаза, но сейчас они больше казались серыми. Его короткие светлые волосы были в полном беспорядке, словно они вились, когда отрастали немного длиннее, а теперь пытались делать это, даже будучи короткими, поэтому они выглядели взъерошенными, хоть это было не так. Не то шевелюра казалась слишком густой для его лица, не то его лицо было слишком худощавым для таких пышных волос. Его джинсовая куртка и футболка с логотипом какой-то рок-группы, выпущенная поверх джинсов, и кроссовки делали его похожим на сотни других подростков, если только не обращать внимания на странную стрижку и на удивление слишком худое лицо. Я поняла, что оно выглядело голодным, словно он недостаточно питался, а затем я осознала, что было на самом деле; он не кормился сегодня ночью. Он умер настолько недавно, что его кожа еще не потеряла оттенок человеческого загара, с которым он умер, поэтому он и не выглядел слишком бледным, но я чувствовала, что сегодня он еще не пил крови. По крайней мере, этот не полакомился копом, которого мы нашли проколотым дюжиной клыков.

Я посмотрела, минуя его, на других, сидящих на коленях вампиров, и ощутила их голод. Никто из них сегодня не ел. Все они были голодны, и все они не так давно умерли — их кожа все еще помнила солнечный свет. Новоиспеченные вампиры могли походить как на труп, так и практически казаться живыми людьми. Чем сильнее был обративший жертву вампир, тем более человечной она могла выглядеть, в зависимости от линии крови, к которой принадлежал Мастер-создатель. Кем бы ни был тот, кто обратил этих людей, он был могущественным, очень могущественным. Вампир, удерживавший девчонку, таким не был даже и близко, а голодны были все вампиры. Я могла это чувствовать; на самом деле, я начала это улавливать еще задолго до того, как сама осознала. Именно это вынудило меня так сильно выкачать Биллингса. Этого не могло произойти, если только их не обратил кто-то, связанный с Жан-Клодом. Если было не достаточно того, что их Мастер принадлежал к одной лини крови с Жан-Клодом, означало ли это, что кто-то из наших людей, накрепко связанный с нами клятвой крови, сотворил этот чудовищный поступок? А чудовищным он и был. Шестеро из оставшихся вампиров были подростками, либо еще младше, где-то лет десяти-двенадцати. Они все были детьми, все слишком молоды для подобного вторичного скачка в росте. Их всех обратили еще до того, как они успели распрощаться с переходным возрастом. Обращение детей было под запретом, а их лица, взиравшие на меня, напоминали ту самую запретную черту, и все они не так давно умерли. Твою ж мать, дважды — твою мать.

Я посмотрела дальше мимо детей, что были передо мной, со взрослыми дела обстояли не лучше. Некоторые женщины скорее наводили на мысли, что им бы печь печенье для собраний скаутов и паковать сумки для семейных путешествий, а не сидеть здесь, будучи закованными в наручники и сверкать клыками. Некоторые из этих людей были не в форме, а то и вообще с лишним весом. То, что превращение в вампира обеспечивало вам стройность, было мифом. Некоторые слабые вампиры оставались именно в такой форме, в какой находились при смерти, навеки застывая в том виде, в каком и были, поэтому если собираетесь стать вампиром, для начала вам не помешало бы сбросить несколько лишних килограмм. Вампиры некоторых линий крови могли менять свой облик после смерти. Я видела, как они прикидывались более мускулистыми в спортзале, но понятия не имела, насколько сильно они могли менять себя после смерти. «Добровольно ли эти люди стали вампирами или их кто принудил?» Если их принудили, тогда это было поистине ужасное преступление. Я с радостью прикончу вампира, который их сотворил.

Затем всю эту метафизику перекрыло мое сознание копа, и я поняла, что веду себя глупо, отвлекаясь на нее — именно поэтому полицейские стали ставить в напарники одного нормального копа и одного сверхнормального, таким образом, имел место банальный двойной контроль. Черт!

Я отвернулась от вампиров и поспешила к полицейским и Смиту.

— Вампиры голодные! Они не кормились сегодня ночью.

Один из ребят в форме посмотрел на меня, в его взгляде читался весь тот цинизм, который приобретаешь работая в полиции. В районе талии у него скопилось лишних килограмм этак двадцать, но по его глазам были видны годы опыта, которыми можно было компенсировать нехватку скорости и атлетизма, если дать ему в напарники умеющего бегать салагу.

— Должно быть, они все-таки кормились. Ты видела, что они сотворили с Меллиганом.

— Если Анита говорит, что они не кормились, значит — не кормились. Она знает немертвых, — встрял Смит.

Я взглянула на его именную нашивку и ответила:

— Именно, Ульрих; если эти ребята не поели, значит, мы упустили тех, кто это сделал.

— Не понимаю, — качая головой, сказал коп помоложе. У него были короткие каштановые волосы, глаза в тон, и стройная фигура атлета. Те самые мускулы в пару мозгам его напарника.

Ульрих понял. Он расстегнул кобуру и взялся за рукоять пистолета:

— Тело было теплым. Они все еще здесь, Миз[10] Эксперт по вампирам?

— Не знаю. Когда тут так много вампиров, мое паучье чутье слишком перегружено, а для того, чтобы попытаться скрыть их присутствие, с ними должен быть, достаточно сильный для такого трюка мастер вампиров.

Про себя я добавила: «Достаточно сильный, чтобы скрыть столь бурную деятельность от Жан-Клода, Мастера Сент-Луиса».

Став Мастером, вампир обретал большую власть над недвижимостью где жил, и над пребывавшими там вампирами, поэтому либо этот отступник-вампир был охуенно силен, либо настолько хорош в умении скрываться под самым носом, что это самое умение уже можно было приравнять к сверхспособности.

— Ловушка? — спросил Смит.

— Не знаю, но они оставили этих вампиров здесь, чтобы те взяли на себя вину за содеянное. Мастер вампиров не станет растрачивать столько живых ресурсов без уважительной причины.

— Может они рассчитывали, что мы клюнем на это, — ответил Смит, — и они окажутся не причем.

— Только если бы мы убили их без предупреждения, — уточнила я.

— У Вас и правда репутация той, кто сначала стреляет, маршал Блэйк, — добавил Ульрих.

С этим поспорить я не могла. Не на это ли рассчитывали вампиры, что я просто перебью всех, находящихся в здании? Если таков был их замысел, тогда репутация у меня была еще хуже, чем я представляла. Даже не знаю, радоваться мне или расстраиваться по этому поводу. Ты крут ровно настолько, насколько весома угроза, которую ты представляешь; видимо угроза от меня всецело потрясала.

Пока мы разговаривали, вернулся Зебровски.

— Анита, нам нужно поговорить о Биллингсе. — Он выглядел очень серьезным.

Я кивнула.

— Согласна, но позже. — Я рассказала ему о том, что вампиры не кормились.

— Как тот серийный убийца, оставлявший несколько вампиров, чтобы те брали на себя вину за его убийства несколько лет назад?

Я кивнула:

— Может быть, но тогда законы были другие; для СВАТа и меня горел зеленый свет, и не было других легальных вариантов, кроме как воспользоваться правом стрелять. Теперь у нас имеются варианты.

— Скажи это жене Меллигана, — сказал Ульрих.

Я снова кивнула.

— Если они пособничали в убийстве Меллигана и другого офицера, тогда я с удовольствием покончу с их жизнями, но мне хотелось бы удостовериться, что я пущу пулю между парой виновных глаз.

— Вы не просто стреляете им между глаз, — возразил его напарник.

Я глянула на его бейдж.

— Стивенс, верно?

Он кивнул.

— Да, вы правы, и еще один выстрел в сердце, после чего оно вырывается и далее идет обезглавливание.

Его глаза широко распахнулись.

— Боже.

— Хотелось бы вам пустить пулю в их мозги, когда они скованы и смотрят на вас?

Он посмотрел на меня с растущим ужасом в глазах.

— Иисусе. — Он перевел взгляд на вампиров. — Они выглядят как мои бабушка с дедушкой, и дети.

Я обернулась и тоже взглянула на вампиров, Стивенс оказался абсолютно прав. Если не брать во внимание тела тех двоих мужчин и тех двоих подростков, что мы убили, они все походили скорее на детей, стариков, и мамаш, таскающих своих детишек по различным секциям. Я никогда прежде не видела сборища вампиров в одном месте и в одно время, которые выглядели бы обыденней. Даже в Церкви Вечной Жизни, вампирской церкви, не встретишь такого количества пожилых и детей. Никто не хочет оказаться запертым в теле подростка или пенсионера; в первом случае — это было слишком рано, во втором — слишком поздно, чтобы мечтать о вечной жизни в телах, что сейчас сидели на полу.

Я наклонилась к Зебровски и прошептала:

— Я никогда не видела так много пожилых вампиров и детей в одном месте.

— И что это означает? — спросил он.

— Не знаю.

— Для эксперта по вампирам ты чертовски многого не знаешь, — произнес Ульрих.

Хотелось бы с ним поспорить, но не могла.