Под маской

Глава 5

Мистер Фэнкот возвратился на Хилл-Стрит пешком вскоре после полуночи и как раз вовремя, чтобы наблюдать за прибытием своей родительницы, которую несли по улице в портшезе. Ее сопровождали три кавалера средних лет и один совсем юный джентльмен, шедший вплотную к портшезу и имевший вид человека, раздираемого одновременно любовью и ревностью.

Мистер Фэнкот, в ожидании стоявший в дверях, вполне оценил это весьма впечатляющее зрелище. Миледи несли два здоровенных лакея, одетые в красивые ливреи, при свете фонаря стало видно, что ее портшез обит бледно-зеленым бархатом и весьма элегантен. Кавалеры были учтивыми мужчинами, и когда портшез опустили на землю, один открыл дверь, второй помог леди Денвилл вылезти, а третий предложил ей руку, чтобы помочь преодолеть несколько ступенек, ведущих к парадной двери. Юного поклонника просто оттерли в сторону, когда он попытался первым дотянуться до дверей, и он грустно топтался на месте, пожирая взглядом удаляющуюся богиню. Однако, прежде чем исчезнуть, она остановилась и, обернувшись назад, воскликнула своим нежным голосом:

― О, мой веер! Я, должно быть, забыла его в портшезе. Мистер Хорнинг, будьте так любезны, посмотрите, там ли он?

Павший было духом мистер Хорнинг мгновенно ожил. Он кинулся к портшезу, нашел веер и передал с низким поклоном ее светлости, расплывшаяся по его лицу улыбка показалась Киту идиотской. Она мило его поблагодарила, дала ему поцеловать свою руку и сказала:

― А теперь ступайте по домам, потому что здесь меня ждет Денвилл, и мы должны многое обсудить. Вы знаете, он только что вернулся.

Тем временем Кит узнал двоих из поклонников и обменялся с ними приветствиями; леди Денвилл назвала ему имя третьего, сказав:

― Это лорд Чейсли, он желал знать, почему тебя не было в Эскоте. Проказник, ты должен был прийти к нему на вечер.

Кит стукнул себя ладонью по лбу:

― Боже милостивый, я совсем забыл вам написать и объяснить, почему я не смог быть у вас. Прошу прощенья, сэр!

― Обманщик вы, юный плут! ― сказал Чейсли. ― Вы и про свою помолвку тоже забыли?

― Нет, что вы! ― запротестовал Кит.

― Но, Чейсли, неужели вы думали, что он мог забыть об этом? ― спросил другой джентльмен.

Третий джентльмен также внес свою лепту в общую болтовню. Было совершенно очевидно, что они и не подозревают, что подшучивают над Китом, а не над Ивлином. Как только дверь захлопнулась, леди Денвилл воскликнула:

― Видишь, Кит! Я говорила тебе, как все будет! Ньюлин и сэр Джон Стритли знакомы с вами с тех времен, когда вы носили короткие штанишки, и если уж они ни о чем не догадались, то ты можешь быть спокоен!

― Тем не менее, я не спокоен, ― возразил он. ― А что до тебя, я удивляюсь, как ты решилась назвать меня проказником. Мама, ты неисправима! Кто, черт подери, этот придурок, которого ты поработила?

Она заразительно рассмеялась своим серебристым смехом.

― Не правда ли, он такой смешной, бедный мальчик? Но будь с ним полюбезнее: ты знаешь, ведь он поэт!

― Ах, это, конечно, все объясняет! ― сердечно сказал он. ― Я полагаю, что ты его Муза?

― Ну да, в настоящее время его Муза ― я, ― призналась она. ― Но это долго не продлится ― я думаю, что он способен в любой момент безнадежно влюбиться в какую-нибудь девчонку, ― возможно, совсем неподходящую! ― и совсем забыть о моем существовании. И должна тебе сказать, с одной стороны, это будет большим облегчением, потому что ужасно скучно выслушивать стихи, даже если они посвящены тебе. Но, с другой, ― о Кит, ты не можешь понять, ― но в сорок три года все еще привлекать глупых мальчиков, это так приятно!

― Мама, ты не должна произносить этого вслух! Никто не поверит, что тебе больше тридцати трех, а может и меньше!

Это было так, но леди Денвилл, немного поразмыслив, сказала:

― Нет, ведь каждый, у кого есть голова. Кит, в состоянии сообразить, что мне никак не может быть меньше сорока трех, если всему свету известно, что тебе и Ивлину по двадцать четыре! Вот в чем вся беда! Но это не имеет значения. Что произошло сегодня на Маунт-Стрит? Я так тревожилась весь вечер, что даже уехала домой раньше обычного!

― О, из-за этого? В самом деле, я был поражен, когда понял, что роскошный портшез, появившийся на улице еще до полуночи, принадлежит тебе.

― Да, не думаю, что я когда-либо покидала званый вечер так рано ― особенно когда я в выигрыше! ― сказала она простодушно.

― О, ты выигрывала! Но это меня изумляет, мама! А что с твоим прекрасным рыцарем? Как случилось, что он позволил другому ― четырем другим! ― провожать тебя вечером домой? Не говори только, что его страсть растаяла!

Она снова издала серебристый смешок.

― О, бедный Бонами! Как у тебя хватает жестокости даже предположить, что он проделает пешком весь путь от Албемерл-Стрит? С ним приключился бы апоплексический удар, если бы он только попытался это сделать! А что касается его страсти, то у меня есть мрачное подозрение, что моей соперницей является его кухарка: весь вечер сегодня он надоедал мне рассказом о том, как готовить чирка под соусом «пуаврад». Ну ладно, довольно шуток, скажи мне, что происходило у тебя?

― О, очень хороший обед, а компания ― хм ― верх изысканности! Не совсем в моем стиле, может быть, но, безусловно, высшего класса!

― Они чрезмерно старомодны? ― спросила она сочувственно. ― Я тебя предупреждала, что так будет.

― Ты предупреждала, но не сказала мне, дорогая мама, что двое из них знакомы с Ивлином!

― О нет, кто это. Кит?

― Мистер Чарлз Стейвли, который, по-видимому…

― Ах, этот! ― прервала она. ― Весьма вероятно, что они могли быть знакомы, но совсем немного, так что это не будет иметь никаких последствий!

― Совершенно верно, но если Ивлин не вернется вовремя, чтобы спасти меня от Лактона, я пропал! Он один из закадычных друзей Ивлина?

― Молодой Лактон? Избави Бог, нет! Не хочешь ли ты сказать, что и он был приглашен на этот прием?

― Именно это я имею в виду, мама! Более того, я предполагаю, что Ивлин вступил с ним в какие-то деловые отношения, о характере которых я ничего не знаю, и что-то подсказывает мне, что ты знаешь не больше.

Она покачала головой.

― В самом деле нет. Как это было тягостно для тебя!

― Не правда ли? ― согласился он. ― Особенно, если он заявляет, что придет ко мне завтра узнать, какое я принял решение! Это я называю ― вызывать волка разговором о нем.

― Очень досадно! ― сказала она беспечно. ― Но ты не беспокойся, мой мальчик! Может, Ивлин вернется, а может, Фимбер знает, чего хочет это глупое создание. А если и не знает, то Бригг скажет, что тебя нет дома. Я не вижу трудностей в том, чтобы отделаться от Лактона.

― Мама, милая, в этом я не сомневаюсь! Но даже мой ужасный братец не мог бы согласиться принять человека по делу, а потом заявить, что его нет дома!

― Но, Кит, какой ты глупый! ― сказала она с упреком. ― Ты должен был от него отделаться!

― Я бы так и сделал, если бы он не заявил мне прямо, что я с ним плохо обхожусь, избегая его уже в течение десяти дней. Но, осмелюсь сказать, с этим я как-нибудь справлюсь, а что меня действительно пугает, ― это то, что мисс Стейвли попросила меня прийти к ней завтра утром, чтобы закончить прерванный разговор, который был у нее с Ивлином в день, когда он попросил ее руки.

― Да, это неприятно, ― воскликнула она в смятении.

― Не то слово, мама. Одно дело, переодеться Ивлином на один вечер, но совсем другое ― выслушивать признания мисс Стейвли под видом ее жениха.

― Я понимаю, что ты имеешь в виду, ― согласилась она, морща лоб. ― Но, скорее всего, ты зря волнуешься. Я бы удивилась, если бы узнала, что она может сообщить Ивлину что-то очень секретное, потому что она вовсе не так уж близко с ним знакома и, кроме того, весьма сдержанна. Поверь, ты не услышишь ничего такого, что могло бы привести в замешательство. Действительно, чем больше я думаю об этом, тем с большей уверенностью считаю, что это, скорее всего, какая-нибудь банальность, иначе Ивлин рассказал бы мне, что их прервали. И более того. Кит, если он думал, что Кресси хочет сообщить ему что-то важное, он бы не уехал из Лондона, не повидав ее снова.

― Ей показалось, что это он собирался сообщить нечто важное. Похоже, он хотел поставить какое-то условие.

― Условие? О чем он, Боже ты мой, думал? Должно быть, он лишился разума! Если только… ― она замолчала, глаза ее расширились. Затем она произнесла:

― Я знаю, что он намеревался ей сказать, и очень рада, что его прервали, потому что я говорила ему, чтобы он ни в коем случае этого не делал. Он рассчитывал на то, что мы все будем жить вместе, а это вовсе не входит в мои намерения, так как подобные опыты очень редко бывают успешными. Ты знаешь, я всегда считала большой удачей для себя, что родители твоего папы умерли до того, как я вышла за него замуж. Если Кресси поднимет вопрос, скажи ей, что ты передумал, или забыл, или что она тебя не правильно поняла!

― Я едва ли смогу это сделать, мама, ― возразил он. ― Ясно, что Ивлин не это хотел сказать.

― Это именно то, что я говорю! ― пылко ответила она. ― Я намерена задать ему очень серьезный нагоняй, и если ты будешь смотреть на меня таким отвратительным взглядом, то и тебе тоже! Расскажи мне о старой леди Стейвли. Она тебя напугала?

― Она пыталась это сделать, но я попробовал на ней эффект вежливого отпора, и это сработало очень хорошо.

Леди Денвилл поразилась:

― Кит, какой ты храбрый!

― Да, не так ли? Ну, ладно, мама, ты же меня знаешь! Храбрец до мозга костей! Она засмеялась.

― Ну, я никогда бы не осмелилась сделать подобную вещь.

― Ты должна попытаться: она будет третировать тебя, если ты не попытаешься!

― О, я намерена держаться от нее подальше! Она приехала в Лондон, чтобы познакомиться с тобой, а теперь, когда это сделано, я полагаю, она вернется в Беркшир через день или два! ― ответила ее светлость резко.

― Ты ошибаешься, милая мама! ― сказал Кит, хитро глядя на нее. ― Она остается в Лондоне до следующего месяца, а затем она собирается, как сказала мне леди Эбчестер, поехать на лето в Уэртинг и берет с собой Кресси. Она попросила меня передать тебе, чтобы ты ее навестила как-нибудь утречком!

― Нет! ― вырвалось у нее с неподдельным ужасом. ― Кит, ты это придумал!

― Нет! Она буквально так и сказала.

― О, ты ужасное создание! Почему ты не сказал ей, что я нездорова, уехала за город или что-нибудь еще? Она никогда меня не любила. Когда Стейвли увивался за мной, она была готова на любые крайности, лишь бы отговорить его делать мне предложение, хотя в этом и не было ни малейшей необходимости, потому что ваш дедушка никогда бы не согласился на этот брак, ведь было так много других предложений! О Кит, как мог ты подвергнуть меня такой пытке? Она меня уничтожит!

― Ничего подобного! Ты должна постоянно помнить, что Ивлин ― завидный жених, и это придаст тебе чувство превосходства.

Но хотя леди Денвилл и признала, что Ивлин представляет собой большую ценность для невесты, это ее не утешило. Она сообщила Киту, что если грозная старая леди знает кого-то с колыбели, то подобные соображения на нее не действуют. И подбирая блестящие складки своего платья, чтобы подняться по лестнице, она добавила трагическим тоном:

― Я знаю из верных источников, что она описывала меня как хорошенькую дуру! А когда она смотрит на меня своим пронзительным взглядом, я начинаю чувствовать себя действительно дурой.

― Но очень хорошенькой! ― вставил ее сын.

― Да, но ей на это наплевать! ― ответила ее светлость. Она поднялась до середины лестницы и добавила:

― И не навлекай на себя неприятностей, говоря, что я занимаю более высокое положение, чем она, потому что на это ей тоже наплевать!

С этими словами, полными горечи, она поднялась на второй этаж. Он догнал ее и сказал с обидой, что, если она уйдет спать, не поцеловав его на ночь, он не сможет заснуть ни на минуту. Это вызвало у леди Денвилл приступ смеха, и когда сын заметил, что испытание, ожидающее ее, ничто по сравнению с тем, что перенес он, она полностью растаяла, сказав:

― Нет, в самом деле, мой бедный дорогой мальчик, можешь на меня рассчитывать, я окажу тебе любую поддержку! Чего бы только я не сделала для любого из моих сыновей!

Поцеловав ее с поразительной сердечностью, он поблагодарил ее, и они расстались очень довольные друг другом. Фимбер ожидал его в спальне. Помогая ему освободиться от сюртука Ивлина, он спросил тоном человека, знающего заранее, узнал ли его кто-нибудь. Услышав, что никто, он произнес:

― И не следовало ожидать, что кто-нибудь узнает, сэр. Когда я помогал вам одеваться нынче вечером, мне пришла в голову мысль, что я бы и сам ни о чем не догадался. Вы просто слепок с его светлости, мистер Кристофер!

На вопросы о мистере Лактоне он строго и весомо сказал:

― У этого молодого джентльмена все показное, сэр, можно было бы сказать, липовое!

― Можешь называть как хочешь, ― сказал Кит, расстегивая рубашку, ― но не знаешь ли ты, что за предложение он сделал моему брату, ответ на которое ожидал получить на следующий день?

Надолго задумавшись и освободив Кита от его жилета, Фимбер, наконец, сказал:

― Нет, сэр, об этом его светлость мне не сообщил. Но по тому, что я знаю о мистере Лактоне, я осмелился бы предположить, что он хотел продать его светлости одну из своих охотничьих собак.

― Кому придет в голову покупать охотничью собаку в это время года? ― спросил Кит скептически. ― Не моему же брату?

― Нет, сэр, совершенно верно! Но его светлость славится своим хорошим характером: ему трудно сказать «нет», а мистер Лактон очень часто в долгах. Мы выясним, что может знать об этом Челлоу, когда он явится за поручениями завтра утром. Я должен поставить вас в известность, мистер Кристофер, что я взял на себя смелость сообщить Челлоу о последних событиях. Я полагаю, вы одобрите меня.

― А если нет, больно это тебя расстроит! ― заметил Кит. ― Будем надеяться, что он знает, чего ждет Лактон от моего брата! Если нет, я окажусь в тяжелом положении!

Но Челлоу, появившись на следующее утро, оправдал ожидания своего обеспокоенного хозяина.

Это был коренастый человек с седеющими волосами и слегка кривоватыми ногами, какие часто бывают у тех, кто с детства привык к седлу. Он научил близнецов ездить на их первых пони, он выручал их после бесчисленных проказ, но в то же время умел решительно воспротивиться их более опасным затеям, и хотя на людях он держал себя почтительно, наедине по-прежнему обращался с ними, как со школьниками. Он, приветствовал Кита широкой улыбкой, в ответ на предложение «дать свою лапу» пожал протянутую руку Кита и сказал:

― Ну, хватит, мистер Кит, сколько раз я вам говорил, чтобы вы следили за вашими выражениями, а не то ее светлость услышит, какие вульгарные словечки вы употребляете! А кого в этом будут винить, скажите на милость?

― Конечно, тебя ― по крайней мере, ты всегда это говорил нам, хотя я не думаю, чтобы мама или папа когда-нибудь винили тебя за то, что мы говорим! Челлоу, я попал в чертовскую переделку!

― Все в порядке, сэр: не станете же вы беспокоиться из-за пустяков! ― весело ответил Челлоу. ― Не буду отрицать, что происходит редкая путаница. Но не падайте духом! Клянусь жизнью, все уладится! Не вижу причин, чтобы вы не справились, не говоря уж о том, что вы всегда действуете наверняка. Если бы Фимбер мне не сказал, я бы не узнал, что вы не его светлость, то есть, конечно, издали не узнал бы!

― Я хотел бы знать, что с моим братом?

― Я точно так же хотел бы это знать, мистер Кит. Раньше я очень беспокоился, воображал всяческие ужасы, но теперь я пришел к выводу, что его светлость как кошка: его можно бросить как угодно, он всегда встанет на ноги! А сейчас я вижу, что вы спокойны, и я готов дать письменное показание, что он цел и невредим. ― Он скосил умные глаза на Кита и усмехнулся. ― Боже, сэр, за какого болвана вы меня держите? Меня, который знал вас, когда вас еще водили на помочах! Если у его светлости неприятности или ― или хуже, это тоже пришло мне на ум, ― вы должны это знать? Не так ли?

Кит кивнул.

― Да, я думаю. Я не сказал этого маме, но могу поклясться, что около недели тому назад с ним произошел какой-то несчастный случай. Поэтому-то я и приехал домой так внезапно. Я решил вернуться, потому что был неспокоен, ― ну, это неважно! С ним, должно быть, что-то случилось, но я не думаю, что он в смертельной опасности. Я даже в этом уверен: если бы он был мертв или в безнадежном состоянии, я бы почувствовал это.

― Я тоже так думаю, ― согласился с ним Челлоу. ― Он не умер! Скорее всего, попал в какую-нибудь историю! Я не должен был отпускать его, но он буквально сбил меня с толку, мистер Кит. Не думал, что он отправится искать приключений, после того как согласился дать себя оженить. Нам только остается помочь ему здесь, пока он не вернется, сэр, и это все, что мы можем сделать! А теперь, если желаете сегодня ездить верхом, то здесь есть замечательная лошадка, которая вам прекрасно подойдет! Или парный двухместный экипаж и пара превосходных лошадей: прекрасные лошади, с хорошим ходом, как раз такие, с которыми можно показаться в Гайд-Парке! Или можете взять новое тильбюри[2] ее светлости: на этих тильбюри сейчас все прямо помешались!

Но Кит коротко и ясно дал понять, что в его намерения никак не входит показываться в парке или где-нибудь еще, отклонил все эти предложения и спросил, что известно Челлоу о таинственном деле Лактона.

― Этот! ― сказал Челлоу с презрением. ― Пытается продать его светлости лошадь, которую тот не хочет покупать: она не подходит для наших конюшен!

― Но если его светлость не хочет покупать эту лошадь, почему он это не сказал мистеру Лактону?

― Вы знаете его светлость, сэр! Она стоит половину тех денег, которые за нее просят. Но мистер Лактон не такой человек, которому можно просто так отказать, он вцепляется словно клещами. Он помахал нам в парке, его светлость остановился, и тогда он принялся расхваливать свою гнедую с плоскими боками, которую он недавно приобрел, пытаясь обмануть милорда и заставить его поверить, что эта лошадь как раз для него. Не говоря уж о том, что никому не нужна лошадь, купленная мистером Лактоном, эта гнедая не стоит и половины того, что он за нее просит. «Она замечательно берет препятствия», ― сказал он милорду. ― «Прыгает высоко», ― сказал он. Да, думаю я про себя, хотелось бы мне ее видеть! И я легонько толкнул милорда локтем, и он сказал мистеру Лактону, что подумает и даст ответ на следующий день, имея в виду, как он объяснил мне, что напишет ему отказ. Я полагаю, он забыл об этом, потому что на следующий день мы уехали в Рейвенхерст. Так что вам не следует беспокоиться, мистер Кит.

― Как же не беспокоиться! Мистер Лактон придет завтра за ответом! Полагаю, я должен буду купить это создание. Сколько он просил?

― Мистер Кит, ни в коем случае! Он сказал его светлости сто шестьдесят фунтов, но я скажу, что красная цена восемьдесят фунтов!

― Я предложу ему сто, а если он откажется, тем лучше для нас. Не могу же я сказать, что не хочу лошадь, после того как человек ждал десять дней! Я дам ему чек в мой банк! О, черт побери! Я ведь не могу этого сделать! Ну, хорошо, ты для меня сходишь в банк, Челлоу, и возьмешь деньги наличными. Я дам тебе чек. Лучше возьми двести фунтов, мне самому понадобится некоторая сумма. Смотри, чтобы тебя не ограбили!

― Это вас собираются ограбить, сэр! ― сказал Челлоу с глубоким неодобрением.

― Не меня! Я покупаю лошадь от имени брата и оказываю ему услугу! ― сказал Кит.

Несколько позже он отправился пешком на Маунт-Стрит, облачившись в городской костюм строгого, но модного покроя. Сюртук из превосходной темно-синей ткани Ивлин совсем недавно сшил у Уэстена и еще ни разу не надевал. Батистовая рубашка была по моде строгой, без гофрировки, но застегивалась на простые пуговицы; в жилете роскошь сочеталась со скромностью, а шляпа с высокой конусообразной тульей, надетая чуть набекрень на его блестящие кудри, была почищена щеткой и сильно отличалась от приземистой ворсистой касторовой шляпы, против которой так возражал Фимбер. Только ботфорты на нем были его собственные. Попытавшись в течение десяти минут натянуть на себя сапоги Ивлина, Кит приказал Фимберу забрать из его багажа всю обувь. Фимбер, питавший предубеждение против венского слуги Кита, с пристрастием изучал его ботфорты, но не нашел изъяна ни в фасоне, ни в ослепительном глянце. Накрахмаленные уголки воротничка рубашки были умеренной высоты, завязанный с математической точностью галстук, перчатки из собачьей кожи, элегантный брелок и тросточка из ротанга дополняли туалет мистера Фэнкота и вызвали у его мамы восклицание восторга. Подготовившись таким образом, он спокойно отправился на свидание с мисс Стейвли.

На полпути к Джон-Стрит его душевное равновесие было нарушено встречей с незнакомцем, возмущенно спросившим, почему он его не замечает. Кит выпутался из щекотливого положения, сославшись на задумчивость, но поскольку ему было невдомек, кто этот незнакомец, и он не имел ни малейшего представления о последних сплетнях, на которые сей светский франт неясно намекал, состоявшийся между ними разговор потребовал от него изрядной изворотливости. Он закончился настойчивым приглашением в тот же вечер присоединиться к друзьям Ивлина, собиравшимся вечером в гостинице Лиммера. Кит отказался под предлогом того, что обещал сопровождать свою мать на светский прием, и расстался с этим беззаботным молодым человеком, проникшись решимостью, не теряя ни минуты, искать прибежища в Рейвенхерсте. Ему стало ясно, что продолжительное пребывание в столице было не только крайне утомительно, но неотвратимо вело к катастрофе.

В доме Стейвли его встретил дворецкий, который позволил себе, насколько допускало его представление о приличиях, пожаловать его взглядом заговорщика, а затем проводил в маленькую гостиную в задней части дома. Там его ожидала мисс Стейвли, со вкусом одетая в утреннее платье из кисейного жаконэ[3], с закрытой шеей и застегнутыми на запястьях рукавами, украшенное по подолу широкой вышитой оборкой. Когда он церемонно наклонился к ее руке, дворецкий, наблюдавший эту сцену с отеческим и растроганным видом, издал довольно громкий вздох и удалился, бесшумно затворив за собой дверь.

В манерах мисс Стейвли чувствовалась некоторая натянутость, однако вздох дворецкого зажег озорной огонек в ее глазах и она невольно произнесла:

― Ах, Боже мой! Бедный Дарсли убежден, что он присутствует при романтической встрече! Не смущайтесь! Дело в том, что и он, и вся старшая прислуга, к несчастью, считают своим долгом бороться за то, что они называют моими интересами!

― К несчастью, ― сказал он.

― О да! Я была бы чудовищем, если бы меня не тронула их преданность, но я всем сердцем желаю убедить их принять Албинию в качестве моей преемницы! Вы не можете себе представить, как это неприятно нам обеим! Они исполняют только мои приказы, они упорно приходят ко мне за подтверждением ее распоряжений. Я искренне ей сочувствую, ее положение невыносимо!

― А ваше? ― спросил он, ― оно выносимо?

― Да, ― призналась она с кривой улыбкой, ― вы это знаете! Это ― именно это ― и есть та причина, почему я принимаю ваше предложение, милорд!

― Во всяком случае, это откровенно! ― заметил он.

Она улыбнулась в ответ.

― Мы согласились, не правда ли, что только честность с обеих сторон может сделать наш предполагаемый союз терпимым для вас и для меня? Причина, по которой вы желаете жениться, ― это очень понятное с вашей стороны стремление к независимости от вашего дяди; моя же причина ― это то, что я чувствую насущную необходимость уехать из этого дома ― из любого дома моего отца!

― Познакомившись с вашей мачехой ― продолжив с ней знакомство, ― сказал Кит, ловко поправившись, ― я отлично понимаю ваши мотивы и сочувствую вам!

― Нет, нет, вы не правильно меня понимаете! ― сказала она поспешно. ― Скорее вы должны сочувствовать Албинии! Ей должно быть действительно тяжело оказаться в доме, годами управляемом ее падчерицей почти одного с ней возраста. К тому же после смерти моей матери я была другом и в некотором роде наперсницей отца и… и очень трудно разрывать подобные отношения. Албиния, конечно же, чувствует, что она вынуждена делить папу со мной.

― А вы?

― Да, ― сказала она откровенно. ― Я чувствую то же самое ― может быть, даже еще острее, ― и это меня очень огорчает, потому что мне никогда не снилось, что я могу быть такой гадкой. Папа чувствует себя несчастным, разрываясь между нами. Я ненавижу Албинию так же, как и она меня, и, что греха таить, я вижу, что не смогу играть вторую скрипку там, где привыкла быть хозяйкой. ― Затем она добавила, стараясь свести все к шутке:

― Вы должны сделать для себя выводы, Денвилл! В последнее время я узнала о себе очень много такого, о чем и не подозревала, и пришла к печальному выводу, что я властная женщина и привыкла задавать тон!

Он ответил с улыбкой:

― Я не боюсь вас. Но скажите мне ― если уж я должен это у вас спросить, ― не будет ли вас раздражать жизнь в одном доме с моей матерью?

Она с изумлением взглянула на него, а затем воскликнула, поскольку ее осенила догадка:

― Об этом условии вы говорили? Боже мой, как вы могли быть таким глупым? Вы подумали, что я потребую выкинуть ее из дома? Какой же злодейкой вы меня считаете? Мою дражайшую, обожаемую крестную маму! Позвольте мне сказать, милорд, что я надеюсь, она примет меня в ваш дом с такой же любезностью, какую всегда ко мне проявляла!

― Спасибо! ― тепло сказал он. ― Но должен вам сказать, что она строго запретила мне даже заикаться вам о такой возможности. Она говорит, что из этого никогда ничего хорошего не выходит. На самом деле она сообщила мне, что всегда считала удачей, что ее собственные свекровь и свекор умерли задолго до того, как она вышла замуж за моего отца!

Она заморгала и сказала с признательностью:

― Я прямо-таки слышу, как она это говорит, ― очень серьезно, ничуть не сомневаясь в этом! Пожалуйста, прошу, убедите ее, что я не стала бы подобным же образом относиться к ее смерти!

― Я не осмелился бы признаться, что нарушил уговор и рассказал об этом вам. Она обещала мне суровую трепку, если я сделаю это!

― Не удивительно, что вы боитесь! ― согласилась она. ― Всегда боишься того, чего не знаешь! Он засмеялся:

― Откуда вам известно, что я не знаю, мисс Стейвли?

― Я не думаю, что обладаю исключительной сообразительностью, ― ответила она, ― но я уже взрослая! ― Она посмотрела на него с любопытством. ― Могу ли я узнать, почему я снова низведена до мисс Стейвли? Вы звали меня Кресси, когда делали мне предложение, но, может быть, вы забыли?

― Ни в коем случае! ― сказал он поспешно. ― Просто ваша привычка обращаться ко мне «милорд» заставила меня опасаться, что я перехожу границы.

― Это вопиющая ложь! ― заметила она. ― Я припоминаю, что вчера вечером бабушка сказала мне, что у вас хорошо подвешен язык.

― Хотелось бы думать, что она сказала это в качестве комплимента!

― С бабушкой никогда нельзя быть уверенной, но она сказала, что вы ее приятно удивили!

― О, это ободряет! Могу я надеяться, что она согласится на наш брак?

― Не знаю. Я ее не спрашивала, но пока что она заявила, что хотела бы вас получше узнать.

― Я хотел бы, чтобы вы мне сказали, Кресси, имеют ли для вас значение ее решения? Она покачала головой.

― Нет. Я сама принимаю решения. ― Она подумала с минуту, а затем сказала с нотками лукавства:

― Я могла бы представить ее решение как отговорку.

― О нет, я не думаю, что вы так поступите! Вы же не обманщица, ― ответил он холодно.

― Откуда вы это знаете? ― спросила она, и ее удивленный взгляд встретился с его взглядом. Он улыбнулся:

― Нетрудно это видеть: не требуется исключительного ума, чтобы понять, что вы человек правдивый. В вашем разговоре нет цветистых общих мест, и вы не боитесь говорить по существу. ― Он помолчал. ― Поэтому скажите без обиняков то, что вы хотите мне сказать. Не думаю, что вы пригласили меня только для того, чтобы выяснить, в чем состоит мое условие.

― Да, ― согласилась она.

Она слегка покраснела и с некоторым смущением произнесла:

― Я едва помню, зачем попросила вас прийти. Вы подумаете, что я далеко не так уж правдива.

Знаете, когда вы сделали мне предложение, я была в ужасной ссоре с Албинией. Вульгарная женская ссора. Больше всего я желала бежать отсюда, не только потому, что была обижена и разозлена, но потому, что увидела, что оставаться мне никак нельзя. Албиния стремится отделаться от меня, и я не могу ее за это осуждать, я обнаружила, что превращаюсь в отвратительную особу, которая никогда не забывает обид и выходит из себя по пустякам. И когда я сделала действительно ужасное открытие: я надеюсь на то, что ребенок Албинии будет не мальчиком, в чем она уверена, а девочкой, ― только чтобы выбить у нее почву из-под ног, ― я поняла, что должна бежать прочь отсюда! ― Она прижала руки к своим пылающим щекам. ― Так постыдно! ― воскликнула она сдавленным голосом.

― Но очень естественно, ― сказал Кит. ― Сын, который должен подставить подножку вам, не так ли?

Она кивнула.

― Да, это так. Но дать себя вовлечь в перебранку, поддаться приступу злобы!..

― Я думаю, вам делает огромную честь, что ваша постыдная мечта не стала известна. Она заставила себя улыбнуться:

― Я не до такой степени откровенна.

― Если хотите, то можно и так считать: я должен был сказать, что вы не так уж нуждаетесь в руководстве!

― Благодарю вас, это очень мило с вашей стороны!

― Нет, только справедливо. Вы были раздражены в тот момент, когда я делал вам предложение? Я не догадался об этом.

― О нет, не тогда! Просто была полна решимости положить конец этой несчастной нелепой ситуации, но не могла придумать, как это сделать, ― она заколебалась и продолжала с некоторым затруднением:

― Я никогда не предполагала оставаться здесь после того, как мой отец снова женился.

Я думала, надеялась, что бабушка пригласит меня жить с ней. Однако она этого не сделала. Полагаю, вы понимаете, что я и не подумала ее об этом просить.

― Конечно! Значит, поскольку бабушка не поспешила на выручку, я был послан вам самим провидением!

― Да, действительно, ― ответила она откровенно. ― Я не хочу сказать, что согласилась бы на любое предложение. Но хотя я так мало знакома с вами, вы мне очень нравились, и я знала, по словам леди Денвилл, что вы милый, и доброжелательный и…

― Стоп! ― прервал он ее. ― Бедная моя девочка, как вы могли позволить себя так обмануть? Если вы имеете в виду, что согласиться на брак со мной вас побудила характеристика моей матери, вас ожидает ужасное разочарование! Из всех, кого я знаю, она наиболее ослеплена материнской любовью и не видит ни в одном из своих сыновей ни малейшего недостатка!

Она засмеялась:

― О, я знаю это! Но ведь и вы ее слепо любите и так к ней внимательны, что я не представляю, как она могла бы обнаружить ваши недостатки. Мне это тоже в вас нравится. И хотя я бы и не думала о замужестве, если бы бабушка пригласила меня жить с ней, я знаю, это было бы нелегко, потому что я уже поняла, что если в течение четырех лет держишь бразды правления в своих руках, как я здесь, у Стейвли, то очень трудно стать потом просто молодой леди, подчиняющейся приказам старших. Вы знаете, я такой никогда не была. И поэтому, когда вы сделали мне предложение, Денвилл, я подумала, что нужно быть дурой, чтобы отказать вам из-за того, что я вас не люблю или вы меня не любите. Вы не были мне неприятны: я очень люблю вашу маму, и вы предложили мне не только свою руку, но и положение, к которому я привыкла. ― Она замолчала и, подумав минуту, продолжала:

― И если быть честной, после стольких насмешек над моим возрастом, это был мой последний шанс, и, кроме того, меня привлекает возможность отхватить самый большой приз на ярмарке женихов! Он покачал головой:

― Весьма постыдно!

― Да, правда же? ― согласилась она, отвечая на смешинки в его глазах забавным подмигиванием. ― Но очень естественно ― не так ли?

― Ну, для меня это слишком лестная оценка…

― О, что за вздор! ― воскликнула она. ― Вам должно быть это прекрасно известно. Но, конечно, это все чепуха: когда вы меня покинули в тот день и у меня была возможность поразмыслить, я поняла это. ― Она изучающе посмотрела ему в лицо и насупилась, ― Я не знаю почему, но когда вы пришли сюда вчера вечером, я ― я почти уже решила сказать вам, что ничего не выйдет. Я думала об этом и не видела вас с того прерванного разговора, который сам по себе содержал много неловкости, не так ли? И у меня было достаточно времени, чтобы спокойно подумать ― у меня было дурное предчувствие, ― я начала уже думать, что мы не подходим друг к другу, что я приняла ваше предложение в помрачении ума! И когда вчера вечером я снова увидела вас и… ― она замолчала и еще сильнее нахмурилась. Он ждал, не говоря ни слова, и она посмотрела на него своим открытым взглядом и выговорила:

― Вы мне понравились даже еще больше, чем раньше!

Он по-прежнему молчал, потому что не знал, что ответить. В его голове теснились противоположные мысли: что Ивлину больше повезло, чем он думает; и что та роль, которую он, Кит, играет, еще более отвратительна, чем он мог предполагать заранее; что он немедленно должен убираться подальше от нее; что, когда Кресси снова увидит Ивлина, она, безусловно, убедится, насколько тот лучше него.

― А сейчас я не знаю! ― призналась она. ― Со мной никогда в жизни не случалось такого и я не понимаю, что творится у меня внутри! У меня этого раньше не было, потому что вообще я всегда знаю, что со мной происходит!

― Могу в это поверить, ― сказал он. ― У вас весьма решительный взгляд! Я могу предположить, что, если вы уж приняли какое-то решение, вы от него не отступите!

― Да, боюсь, что это так, ― ответила она серьезно. ― Надеюсь, что я не стану высокомерной: этакая сверхнадменная дама, которая потом уподобляется моей бедной бабушке!

― Не думаю, что вам следует этого опасаться! ― весело сказал он.

― Надеюсь, что вы правы! Безусловно, я дала вам повод считать, что у меня путаница в голове! Но в этом вы сами виноваты, ― сказала она шутливым тоном. ― Я думаю, что и у вас бывают странные капризы! То я чувствую, что у меня сложилось верное впечатление о вашем характере, а в другой раз, что я ничего о вас не знаю, ― и надо сказать, это приводит меня в совершенное замешательство!

― Прошу меня простить! Ну и что?

― А то, что бабушка права, когда говорит, что я должна лучше вас узнать, прежде чем приведу в порядок свои мысли. ― Ее глаза были опущены, и она старательно крутила кольцо на пальце, но внезапно она подняла их и бесстрашно встретила его взгляд. ― Дадите ли вы мне немного больше времени для размышления? Чтобы получше познакомиться друг с другом? Я полагаю, вы собираетесь ехать в Брайтон, ведь в это время года в Лондоне остается так мало знакомых: вы ведь так всегда делаете, не правда ли?

― О да! Я привык сопровождать туда маму! В этом году я считаю, что должен ехать в Рейвенхерст. Не знаю, надолго ли и поедет ли мама со мной, ― ответил он.

― А, ну, Рейвенхерст совсем недалеко от Уэртинга, не правда ли? Дело в том, Денвилл, что я уезжаю в Уэртинг с бабушкой на следующей неделе на все лето и думаю, что, может быть, вы изредка будете нас там навещать.

― Чтобы мы смогли лучше узнать друг друга? Будьте уверены, я буду приезжать к вам. Надеюсь, что вы станете скучать в Уэртинге среди всех этих благородных вдов, и на их фоне мое общество покажется вам приятным.

― Очень может быть, ― согласилась она с гримасой. ― Но должна вас предупредить, что я привыкла к такого рода скуке: я езжу туда каждый год!

― Могу с уверенностью обещать, что, если я женюсь на вас, вам никогда не придется больше туда ездить! ― при этом, он рассмеялся, представив себе Ивлина на этом респектабельном курорте.