Подарок для герцога. Вернуть отправителю!

Глава 18

Тэра Томеуса, жреца Грейнского храма, я застала за расставкой избирательных урн.

– Счастливых проводов Триксет, – кивнула старику в утепленном балахоне.

– Удачного избирательного сезона, моя герцогиня, – отозвался он и поправил композицию из вергиний, украшавшую урну Верганы.

«Сцена» у Священной горы была расчищена от снега. Сегодня вечером в саду устроят пышные проводы ледяной стервы, а на рассвете первые вельможи взойдут по тропе, чтобы оставить подношения. Те же, кто слишком стар для подъема по обледенелым ступеням, смогут воспользоваться урнами внизу.

Галлея написала, что на площади Пьяни уже украсили фонтан и расставили избирательные чаши. Народ готовит пожертвования, а сама она ждет не дождется, когда с горных вершин сойдет снег.

В голове не укладывалось, что с того дня, когда я поскользнулась и впечаталась в генеральское пальто, минуло пять лун. В нынешнем сезоне победу предрекали Шарии, но я знала, что Габ планирует голосовать за Вергану.

Площадки для подношений открывались при всех населенных пунктах. Отдельный – в расположении сатарской армии, два в Вандарфе – при закрытом приюте Монтилье (там, я слышала, есть разрушенный храм) и в центре города. Один при Дворе, один на площади Пьяналавры.

И вот здесь, в Грейнхолле. И в деревне за Грейнским лесом – неподалеку от местного театра. Еще – в Сандере, близ «имения ненужных жен» и главной сатарской драконятни. Также четыре божественные урны устанавливались во всех храмах, больших и малых.

Заботы служителям предстояло много. Носителям Грейнской крови – не меньше, ведь каждое место для подношений нужно было официально «открыть». Церемония включала короткую молитву четырем богиням, пожелание честной борьбы и удачи в новом сезоне. А также призыв горожан голосовать сердцем.

Владыке с леди Аланной предстояло объехать избирательные пункты в Пьяни, Вандарфе и при дворе. Габриэл взял на себя открытие точек на Грейнских землях, а Галлея впервые собиралась посетить в ответственной миссией Сандер. И на обратном пути заглянуть в драконятню, само собой.

Я планировала составить компанию Габу, но перед тем, как отправиться в деревню, пришла к тэру Томеусу. Вопрос, что меня мучил, был непраздным. И очень личным.

– Расскажите, ошибалась ли когда-нибудь призванная россоха? – обратилась к жрецу.

Я помогла ему установить корзину с лепестками над чашей Сато, а затем сняла рукавицу и показала ладонь. Моя брачная петелька так и осталась бледной. Не заалела вновь после «смерти» Габа. Будто связь между нами осталась тонкой-тонкой, хоть ноготком рви.

– Ипостась богини не ошибается, – заверил меня тэр Томеус.

– А что тогда с брачной тату? Почему она такая?

– Смерть освобождает от любых оков, – глубокомысленно промычал жрец и, подхватив подол белого балахона, побрел колдовать над калиткой.

– Мы с герцогом больше не женаты? – в лоб задала неудобный вопрос.

Меня уже которую полную луну мучила бледная печать. Они и не исчезала, и не укреплялась цветом.

– А как записано на его полотне? – философски уточнил тэр.

– На полотне записано, что он мертв. Но Габриэл жив!

– То-то и оно… То-то и оно… Не то и не то… И так, и так…

Избегая неинтересной беседы, тэр Томеус побрел по лесенке в храм, и я плюнула на попытки выудить из жреца больше.

Из-за поворота выехал Габ – на своей смоляной харпии, обряженной в праздничную зелено-золотую попону. Рядом герцог вел вторую кобылку – черную, с бледно-зеленым костяным хохолком и в бархатной фиолетовой накидке.

– Ты уверена, что доедешь сама? – уточнил Габриэл, усаживая меня в седло.

Дамское, неудобное, которое крайне не рекомендовал Джарр. Однако в нем моя пышная юбка смотрелась эффектнее. Да и плащ расправлялся красивой волной с другого бока.

– Максимум, что может случиться, – я свалюсь носом в сугроб и тебе будет стыдно за неуклюжую герцогиню, – рассмеялась я, во весь рот улыбаясь мужу.

Я все же предпочитала считать наш брак настоящим и действительным, что бы там ни думала печать на ладони.

Проторенной дорожкой мы поскакали к месту назначения. Деревенские к нашему визиту должны были воздвигнуть помост для голосования, установить на нем четыре чаши и фигуры божеств.

Триксет в этот сезон «отдыхала» и участвовала номинально. А вот Вергана имела все шансы на триумфальное возвращение.

– Какая у меня красивая жена. Немножко неуклюжая, но очень красивая, – ухмылялся герцог, согревая сердце густым, бархатистым голосом. – Никто не посмеет смеяться, даже если ты соберешь носом все сугробы и завалишься в чашу для подношений.

Габ любовался мной украдкой из-под капюшона, и я старалась выпрямлять спину, разворачивать плечи и выглядеть грациознее, чем есть.

– Габ, пока мы едем… а ехать нам долго… – пробубнила я и поджала ноги.

Моя харпия по колени увязла в снегу: так далеко от замка завалы не расчищали.

– Что, Ализа?

Он обернулся: замешкавшись, я чуть-чуть отстала. Мелкий белый порох, что начал сыпать сверху, не добавлял мне уверенности в седле.

– Я просто хотела сказать, как сильно я тебя…

Вздохнув, я нашла за легкой пургой зеленые глаза. Вцепилась в них мысленно, запрещая ему отворачиваться. Я хочу это сказать, не могу молчать!

Впрочем, Габ должен понять и без слов, как крепко, как глубоко я в него погрузилась. Не выкарабкаться, не выплыть. И тем сильнее я вляпывалась в него, чем явственнее ощущала, как изменилось мое тело. Как оно начало распаляться с одного прикосновения, как стало требовать больше сна… Так это и бывает, да?

– Али-и-иза…

– Я так сильно… так сильно тебя…

Мой. Мой. Только мой… Он обещал.

Люблю, люблю, люблю… Так люблю!

Меня разрывало от чувств. Я впустила в себя их всецело, на полную глубину, до дна – давно, той самой ночью, когда герцог умирал. Они дали мне силу и надежду, но вместе с ними пришел липкий страх – что, если Габ не рискнет впустить их в себя?

Люблю… Я тебя люблю! Видишь? Кричала, шептала глазами.

Харпии продолжали скакать, преодолевая снежные заторы, а мы не могли расцепить взглядов. И показалось на миг, что Габ отвечает мне – мысленно, горячо, теми же словами. Что он больше не боится, что не намерен убегать от чувств.

– Аааа! – взвизгнула я, когда тело подбросило, как на батуте. – Стой! Стой!

Моя харпия резко заржала, встала на дыбы, забила в воздухе костяными копытами, замотала головой. Ее мускулистое тело сотрясалось в панике, чешуя вспучилась черной щетиной.

Кобылка испугалась чего-то в снегу и стала скакать по кругу. Я вцепилась в поводья, создание закрутилось, как в карусели. Юбка соскользнула с неудобного седла, и мы с ней полетели вниз. Под копыта спятившей харпии.

– Ашшахр!

Снег, сыплющий сверху, ударило, разрубило огненной плеткой. Боевые чары отогнали кобылку в сторону. Ужаленная хлыстом, она отпрыгнула в сугроб и понеслась в лес.

– Тише, Ализа, тише. Я тут, – Габ склонился надо мной. Его перчатка дымилась, обуглилась. В грайнитах кипело пламя. – Девочка моя, девочка моя… Где болит? Где, скажи?

– Нога, – жалобно прохныкала. – И на голове шишка… кажется…

Перед глазами плыло. Только Лизавета с утеса может шмякнуться на рыхлый снег так, чтоб и подвернуть что-то, и капитально отбить!

Габ хрипел рвано, надрывно, ощупывая мою щиколотку – до вскрика. Больно же, эй! Гладил, трогал, целовал, прижимал. Изливал беспокойство каждым выдохом.

Его харпия недоуменно топталась рядом, разглядывая проталину в снегу и не понимая, чего так испугалась ее напарница. А моей трусливой кобылки и след простыл.

– Я сейчас… Сейчас перенесу тебя в спальню… – пообещал Габриэл. Нащупал в кармане парадного мундира портальный камень и закрутил нас в золотой черноте.

Через минуту прямо в мантии и сапогах, мокрую и облепленную снегом, он уложил меня на кровать и унесся за придворным лекарем. Генеральские сапоги жутко грохотали в коридоре.

Нога нестерпимо ныла – не шевельнуть. Но я делала ставку на растяжение. Вроде не перелом… Ох, Сато, хоть бы не перелом! Надо же так неудачно приземлиться накануне торжеств. Проваляюсь в постели весь избирательный сезон. До чего обидно!

Но это была не главная беда, что случилась там, на снегу. Главную я осознала после, по взгляду Габа… Он застрял в дверях, пропустив целителя вперед. И все то время, что маг хлопотал над ногой, закутывая опухшую бедняжку в чары и повязки, герцог не отрывал от меня безумных глаз.

Он крутил головой, тряс мокрыми, распущенными волосами в неверии. Он за меня испугался. И продолжал бояться, даже когда целитель подтвердил: легкий ушиб и неделя покоя.

– Не могу… нельзя, Ализа… не могу, – бормотал Габриэл, настораживая безуминкой потемневших глаз.

– Это просто растяжение. Ничего страшного, я быстро поправлюсь, – заверила его шепотом.

На его шее запульсировал зеленый кулон, и мы вынужденно расцепили взгляды. Габ рванул тугой воротник, ухватил бусину пальцами, вслушался в речь, что лилась в его ухо. Покивал судорожно, машинально ощупывая пустой карман.

«Минуту, Бланко… Найду свободный кристалл. Буду через час…» – монотонно, с мыслями совсем о другом.

– Туман вернулся, – пояснил он мне одними губами. – Я должен идти. Я нужен на Рубежах.

– Тут нужен тоже. Га-а-аб…

– Это слишком сильно, Ализа. Я не удержусь. Я должен уйти, – прохрипел он, мотнул головой и вышел в коридор.

Я слышала, как лязгает ключик, запирающий сердечный замок. Он больше не рискнет. Больше не отважится.

Как удачно, что у генерала есть его вечная война, на которую можно сбежать!