Пожалеть розгу (ЛП)

- Э-э... да. Ну. Я имею в виду, нет. - Эйвери не думал, что когда-либо видел щеки Тейлора такими красными. - На самом деле мы не собираемся этого делать.

Корал нахмурилась.

- Не устраивать прием? Это самое интересное.

- Это небольшая свадьба, - объяснил Тейлор. - Мы пригласили всего восемнадцать или двадцать человек. Ничего особенного.

- Ничего особенного? - Спросила Эмили. - Ты шутишь? Это твоя свадьба! Конечно, это важно. Тебе следует устроить вечеринку, или…

- Сделаем это! - Воскликнула Мэгги. - Почему бы не сделать это здесь? - Все уставились на нее, но она была слишком увлечена идеей, чтобы заметить это. - Это будет здорово! Мы уже планируем вечеринку, верно? Так почему бы не устроить еще и праздничный прием?

- Мне это нравится! - Сказала Эмили, заразившись восторгом Мэгги. - На одной из пивоварен по праздникам готовят отличный сидр. Лучше, чем шампанское, я гарантирую. Просто скажи всем своим гостям, чтобы они пришли сюда на вечеринку после церемонии.

Уоррен покачал головой, отступая на шаг, как будто на него напали.

- Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности...

- Ты что, шутишь? - Спросила Мэгги. - Это совсем не сложно. Это будет весело! Я имею в виду, конечно, на твоем приеме будет куча совершенно незнакомых людей, но что с того? Обещаю, торта будет предостаточно. Ты где-нибудь зарегистрирован?

Это слово, похоже, смутило Уоррена.

- Зарегистрирован? Для чего?

Мэгги рассмеялась.

- Регистрация на свадьбу! Чтобы люди знали, что тебе купить.

Уоррен покачал головой.

- Никаких подарков. Нам не нужно ничего подобного.

- Тем не менее, мы должны что-то сделать, - сказал Роберт. - Возможно, не подарки конкретно, а что-то вроде сегодняшней акции по сбору игрушек и пожертвований в продовольственный банк. Это может быть на благое дело, но все это от имени Уоррена и Тейлора. - Он повернулся к ним. - Что думаете?

Уоррен, казалось, все еще сомневался в этой идее, но Тейлор - нет.

- В городе есть некоммерческая организация, которая помогает наркоманам оставаться чистыми. - Его голос был тихим, но твердым. - Если люди хотят что-то сделать для нас, они могли бы делать пожертвования там.

Эмили, улыбаясь, хлопнула ладонью по столу.

- Вот оно, народ. Мы устраиваем свадебный прием в канун Рождества.

***

Спасибо, что Пятница все решила за Грея - он так или иначе собирался подарить Эйвери пианино.

Конечно, он не мог позволить себе купить новое, но быстрый поиск на «Крейглист» показал, что в его ценовом диапазоне их было предостаточно. Затем он уговорил Чарли и Уоррена помочь ему с доставкой. Но оно того стоило, когда в конце дня Эйвери вошел в парадную дверь и увидел его. Он остановился как вкопанный, и улыбка расплылась по его лицу.

- Счастливого Рождества, - сказал ему Грей.

- Ты немного рановато. - Но Эйвери улыбнулся ему. - Не могу поверить, что ты сделал это для меня.

- Для тебя? Ты все неправильно понял. Я сделал это для себя, потому что хочу еще послушать, как ты играешь.

Эйвери рассмеялся и обнял его, но по напряженному выражению его лица Грей понял, что что-то не так.

- Тебе оно не нравится? - спросил он, отступая назад, чтобы встретиться взглядом с Эйвери.

- Мне оно нравится. Дело не в тебе и не в пианино. - Он упал на диван. - Дерик заедет.

- И ты не хочешь его видеть?

- Мы почти не разговариваем в последнее время. Мы не общались несколько недель, если не считать того дня, когда он пришел в пивную.

- Тогда почему он заедет?

- Он мой друг. Он сказал, что хочет купить пиццу, так что... - Эйвери пожал плечами с видом побежденного.

- Ты возненавидишь меня, если я проведу вечер, прячась в гараже?

Эйвери рассмеялась.

- Немного. Но я бы не стал тебя винить.

Возможно, он и был не в восторге от встречи с Дериком, но как только Дерик появился, Эйвери, похоже, изменил свое мнение. Они посидели на диване, сплетничая, как подростки, и Грей на час удалился в свой импровизированный тренажерный зал. К тому времени, когда в дверь позвонили во второй раз, оповещая о прибытии пиццы, Грей проголодался и был готов присоединиться к ним.

Он нашел их сидящими друг напротив друга за кухонным столом. Грею было трудно смотреть на Дерика. Он продолжал вспоминать, как проснулся от того, что ему отсосали, и как расстроился Эйвери на следующий день.

- Боже мой, - сказал Дерик Эйвери, пока Грей накладывал пиццу на тарелку. - Ты не слышал о том, что происходит с Молли Браун?

- Ну, я имею в виду, я слышал о Молли Браун. Она пережила крушение «Титаника», верно? И она была из Денвера? И что с того?

Грей достал пиво из холодильника, затем сел рядом с Эйвери, не забыв коснуться его колена своим, хотя бы потому, что это заставило Эйвери улыбнуться и подтолкнуть его в ответ.

Дерик, казалось, ничего не замечал. Он все еще говорил.

- Итак, есть группа под названием «Женское историческое общество Молли Браун». И они организовали сбор средств, чтобы установить статую. Но это статуя Молли Браун! Вы можете в это поверить? Я имею в виду, это смешно.

Грей взглянул на Эйвери, ожидая, что тот проявит такое же возмущение, как Дерик, но Эйвери казался таким же растерянным, как и Грей.

- И что? - Спросил Эйвери. - Ну и что?

Дерик закатил глаза.

- Неужели ты не понимаешь? Здесь нет разнообразия. Его никогда не было. Итак, ЖИОМБ …

- Кто? - спросил Грей.

Дерик закатил глаза.

- Я же говорил вам! «Женское историческое общество Молли Браун». Они все время пытались сказать, что их спонсоры выделили деньги специально для того, чтобы почтить память Молли Браун, и статуя уже готова, так что они собираются довести дело до конца, хотя никто этого не хочет. Но потом люди начали присылать угрозы расправы. И, наконец, они сказали, что все в порядке, они начнут собирать деньги и на вторую статую. Вы можете в это поверить? Они ожидают, что люди будут жертвовать деньги! Почему они не могут использовать свои собственные?

- Потому что они некоммерческая организация? - сказал Грей. - Им пришлось собирать деньги на первую статую. С чего ты взял, что у них есть деньги на вторую?

- Послушайте, они же сами все это затеяли! И они признали, что, возможно, были другие люди, которые заслуживали этого больше, чем какая-то глупая женщина, которая по счастливой случайности не утонула вместе с «Титаником». Поэтому они выбрали Викторию Бакли.

- Кто это? - Спросил Эйвери.

- Она была первой чернокожей женщиной, избранной на государственную должность в Колорадо, - сказал Грей. - Она была госсекретарем в девяностых.

Эйвери удивленно уставился на него.

- Откуда ты это знаешь?

- Она была кумиром моей матери.

- Но она республиканка! - сказал Дерик. - И тогда ЖИОМБ сказали, что они возьмут Хэтти Макдэниел - ту женщину, которая сыграла мамушку в «Унесенных ветром», - потому что она жила в Денвере. Но она была всего лишь актрисой! И это все, на что они способны? Так что теперь они выбирают другого кандидата. И некоторые люди думают, что это должна быть Ари Тейлор, а некоторые думают, что это должна быть мадам Си Джей Уокер. Но люди все еще злятся, потому что...

- Господи, - проворчал Грей. - Вот почему у нас не может быть красивых вещей.

Эйвери рассмеялся, а Дерик - нет.

- Что? Что ты имеешь в виду?

Грей встал, прихватив с собой пиво.

- Я не понимаю, в чем проблема. Мы говорим не о рабовладельце из Конфедерации. Мы говорим об известном гуманисте. И дело не в том, что ее чествует город Денвер или правительство штата. Это частная некоммерческая организация. Если жертвователи Молли Браун пожертвовали деньги на статую Молли Браун, это их дело. И если какая-то другая группа захочет заказать статую одной из этих женщин, то это тоже прекрасно. Но я не понимаю, почему группа Молли Браун должна платить за статую кому-либо, кроме Молли Браун. И я не понимаю, почему у кого-то на самом деле есть причины жаловаться.

Дерик пару раз открыл и закрыл рот, но не издал ни звука. Наконец, он хлопнул ладонью по столу.

- Неважно. - Он повернулся к Эйвери. - Я пришел только для того, чтобы узнать, не пойдешь ли ты со мной на акцию протеста.

- На какую акцию протеста? - Спросил Эйвери.

- На акцию протеста против статуи! Ее откроют в парке Сивик-Сентр в воскресенье, за две недели до Рождества. Это будет грандиозно. Ты ведь пойдешь со мной, правда?

Эйвери глубоко вздохнул и посмотрел на Грея.

- Что? - Спросил Дерик. - Тебе нужно его разрешение?

- Конечно, нет, - сказал Грей. Он подозревал, что Эйвери ищет предлог, чтобы сказать «нет», но Грей не мог его предложить. - Он может делать, что хочет. Я буду работать в этот день. Все, что есть такого большого в парке Сивик-Центр, будет в полном порядке.

Дерик, казалось, вздохнул с облегчением.

- Хорошо. Так ты придешь, да, Эйвери?

Улыбка Эйвери была не такой широкой, какой могла бы быть.

- Конечно. Почему бы и нет?

Глава 24

Помимо ведения аккаунтов «Тап Хаус», Эйвери редко заглядывал в социальные сети, но даже он слышал о хаосе, царившем вокруг женского исторического общества Молли Браун в дни, предшествовавшие протесту. И никогда еще разница между реальностью и тем, что СМИ изображали как реальность, не была столь очевидной.

Однажды вечером Эйвери провел несколько часов, читая о Молли Браун, и не нашел ничего, что указывало бы на то, что она была плохим человеком в каком бы то ни было смысле. На самом деле, она была гуманисткой и филантропом, борцом за права женщин. Все плохое, что говорилось о ней в Интернете, было в лучшем случае необоснованным, а в худшем - откровенной ложью. И все же в новостях сообщалось, что три разные группы подали заявки на получение разрешений на проведение акции протеста в связи с открытием памятника.

Одна группа, по-видимому, была крайне правой. Они ненавидели статую, потому что Молли Браун была женщиной, которая пренебрегла ожиданиями общества. Вторая группа была крайне левой. Они ненавидели статую, потому что Молли Браун не обладала достаточной степенью маргинализации, чтобы считаться достойной. Третья группа была более сдержанной. Они протестовали не столько против статуи, сколько против других акций протеста. Но, как обычно, мысль о том, что обе стороны одинаково идиотичны, только сделала их мишенями для обеих.

Судя по тому, что Эйвери увидел в Интернете, весь город был охвачен войной, сосед с соседом, брат с сестрой. И все же, когда он выходил за дверь или осматривал пивную, он находил мир неизменным. Никто не хотел убивать своего соседа из-за дурацкой статуи. Кроме Дерика, никто из его знакомых вообще не интересовался протестом. Большинство сочли его смехотворным и пожелали, чтобы он поскорее закончился.

За неделю до открытия памятника кто-то сжег дом-музей Молли Браун. Правые обвиняли левых. Левые обвиняли правых. И те, и другие утверждали, что это был прост десерт. Женское историческое общество Молли Браун заявило, что будет вынуждено объявить о банкротстве. То, что начиналось как простой способ почтить память женщины, которой они восхищались, превратилось в конец ее наследия.

Поджог привлек внимание всей страны. Судя по сообщениям СМИ, Денвер был на грани хаоса. Поговаривали даже о привлечении Национальной гвардии. Журналисты с совершенно невозмутимыми лицами предсказывали, что это может закончиться так же, как беспорядки в Уоттсе или Родни Кинге. Войны троллей в Интернете стали эпическими.

И все же каждый, с кем сталкивался Эйвери, только недоуменно качал головой.

- Где они находят таких людей? - спрашивали они. - Никому из моих знакомых нет дела до этой дурацкой статуи.

Это заставило Эйвери вспомнить все те вещи, против которых он выступал в социальных сетях. Он вспомнил, как пытался объяснить один бойкот Дастину, а другой - своей маме. Оба в ответ тупо уставились на него, недоуменно нахмурив брови. В то время он думал, что они идиоты. Теперь, наблюдая за происходящим со стороны, он был поражен не меньше, чем когда-то его мама и Дастин. Эти разъяренные толпы, вероятно, составляли менее двух процентов населения Денвера, и все же, судя по тому, что показывали СМИ, они составляли подавляющее большинство, готовое разорвать город пополам в борьбе за господство.

Чем ближе подходила акция протеста, тем меньше Эйвери хотелось участвовать в ней. За два дня до запланированного, позвонил Дерик.

- Ты придешь, да?

Эйвери упражнялся на фортепиано, пока Грей играл в приставку. Теперь он поймал себя на том, что смотрит на Грея, ожидая ответа, хотя Грей понятия не имел, с кем разговаривал по телефону.

- Эйвери? - сказал Дерик. - Ты сказал, что пойдешь со мной. Теперь ты не можешь отказаться от меня.

- Полагаю. Да.

- Хорошо. Послушай, мне нужно, чтобы ты приберег свои какашки.

Эйвери моргнул, думая, что ослышался.

- Приберег мои что?

- Твои какашки! Сложи их в маленькие пакетики. Пописай тоже. Мы собираемся выбросить их с другой стороны.

- Ты серьезно?

- Мы позаимствовали идею у «Антифа». Они иногда так делают.

Эйвери покачал головой, хотя Дерик и не мог видеть этого жеста.

- С какой целью, Дерик? Ты действительно думаешь, что, бросаясь в людей мочой и какашками, можно привлечь их на свою сторону?

- Дело не в этом.

- Тогда в чем смысл? Потому что, честно говоря, я этого не понимаю.

- Мы должны настоять на своем, Эйвери. Разве ты этого не понимаешь?

Эйвери подавил стон, но он знал, что Дерик никогда не поймет его колебаний.

- Отлично. Я пойду. Но я не собираюсь какать.

- Ладно. Достаточно просто пописать.

Эйвери со стоном повесил трубку. Он практически чувствовал, как взгляд Грея сверлит его между лопаток.

- Давай, - сказал он. - Скажи мне, какой я дурак.

- Я вовсе не собирался этого говорить.

Эйвери рискнул взглянуть на него. Он положил ноги на кофейный столик, а контроллер приставки лежал у него на коленях.

- Ты должен, - сказал Эйвери, садясь рядом с ним. - Я чувствую себя идиотом, позволив ему уговорить меня пойти на этот нелепый протест.

- Я все еще не понимаю, в чем смысл, но если ты согласишься...

- Я не понимаю.

- Что ж. - Грей отложил контроллер в сторону. - Я все равно не думаю, что ты идешь из-за статуи. Ты идешь из-за Дерика.

- Что делает меня безмозглой овцой, которая следует за ним, потому что он этого хочет.

Грей склонил голову набок и поджал губы, размышляя об этом.

- Я так не думаю. Я думаю, это значит, что ты хороший друг. Если бы Уоррен, Чарли или Фил позвонили мне и сказали, что хотят видеть меня там, если бы по какой-то причине этот протест так много значил для них, я бы тоже пошел.

Это должно было бы поднять настроение Эйвери, но нет.

- В том-то и дело, что это не так. Я не думаю, что это так уж много для него значит. Это просто занятие. Это волнующе, потому что впервые внимание приковано к нам, здесь, в Денвере. Но я не думаю, что он даже понимает, почему протестует против этой дурацкой статуи.

- Потому что это дает ему повод ненавидеть новую группу людей.

И как бы печально это ни было, Эйвери был уверен, что Грей прав.

Люди всегда были готовы ненавидеть.

***

Припарковаться в центре города было сущим кошмаром даже в обычный день. Из-за продолжающихся протестов это было практически невозможно, поэтому Эйвери воспользовался услугами Убера. Всю дорогу его тошнило. Он пожалел, что пообещал Дерику прийти, но отступать было уже слишком поздно. Накануне вечером Эйвери горячо молился богу, в которого до конца не верил, прося, чтобы на Денвер обрушилась настоящая метель, чтобы у него был повод остаться дома. Безрезультатно, конечно. Снега не было, но было довольно холодно. Может быть, Дерик передумает ехать.

Только, конечно, этого не произошло. Он ждал Эйвери на условленном месте встречи - возле кофейни в нескольких кварталах от парка Сивик-Центр. Под мышкой у него была зажата табличка, а в правой руке он держал бумажный пакет. Эйвери старался не думать о том, что именно в нем было. Дерик подпрыгивал на пятках от возбуждения.

- Боже мой, это будет здорово! Ты не поверишь, сколько фургонов с новостями я видел, направлявшихся в парк. Это грандиозно, Эйвери. Это выходит на общенациональный уровень. Я имею в виду, это все, понимаешь? Это наш шанс по-настоящему показать людям, чего мы стоим.

- Да, - слабо согласился Эйвери. Только вот чего именно они стоили?

Движение пешеходов в парке было интенсивным. Въезд автомобилям преграждали баррикады. Из разговора с Греем Эйвери знал, что внутрь пропустили всего несколько машин - фургоны журналистов, сотрудников служб экстренного реагирования, готовящихся к худшему, или тех, у кого были парковочные талоны для инвалидов. Всем остальным пришлось идти пешком. На каждом перекрестке был контрольно-пропускной пункт, где полицейские заглядывали в сумки и рюкзаки на предмет наличия какого-либо оружия. Эйвери подумал, позволят ли они Дерику пронести его пакет с дерьмом.

Атмосфера была напряженной и наэлектризованной, полной едва сдерживаемой ярости. Толпа, казалось, подталкивала их вперед, но Эйвери почувствовал, что замедляет шаг. Со своего наблюдательного пункта ему был хорошо виден южный конец парка. Протестующие были распределены на три зоны вокруг статуи, разделенные широкими полосами сухой травы. Ряды полицейских в форме спецназа окружали каждую группу протестующих, предотвращая их столкновения. Плакаты раскачивались вверх и вниз, как паруса в штормовом море. Казалось, все в каждой группе кричали, их лица были искажены яростью и ненавистью. Некоторые из них уже бросали предметы в соседние группы, хотя большинство их снарядов не долетали до цели.

Средства массовой информации были повсюду, репортеры улыбались в камеры, и Эйвери не сомневался, что они выставляют все это еще хуже, чем было на самом деле. Всего в парке собралось не более двух-трех тысяч протестующих, что составляло значительно меньше одного процента от общей численности населения района, и все же то немногое, что он увидел в Интернете в то утро, создавало впечатление, что весь Денвер вышел воевать со своими соседями. Также пришло много зевак, просто чтобы поучаствовать в суматохе. Они смеялись, приближаясь к хаосу, почти радуясь перспективе увидеть вспышку насилия.

От всего этого Эйвери затошнило.

Он остановился как вкопанный. Кто-то врезался в него сзади, чуть не сбив с ног.

- Уйди с дороги, придурок.

Эйвери пробормотал извинения и, спотыкаясь, выбрался из потока людей, чтобы укрыться за ближайшим зданием.

- Что ты делаешь? - Спросил Дерик, следуя за ним. - Давай же!

Но Эйвери мог только покачать головой.

- Я никуда не пойду.

- Эйвери! - Лицо Дерика исказилось от гнева не меньше, чем у остальных в толпе. - Что за хрень?

- Какой в этом смысл? - Спросил Эйвери. - Я серьезно, в чем, собственно, смысл? - Он указал в сторону парка, где было много людей. - Как ты думаешь, чего ты здесь добьешься?

- Что ты имеешь в виду? Мы показываем миру, что мы не потерпим ненависти или фанатизма.

Эйвери с трудом удержался от смеха.

- Вы «не потерпите» ненависть? Ты что, издеваешься надо мной? Тогда что это? - Он снова указал на протестующих. - Потому что, по-моему, это чертовски похоже на ненависть.

- Мы должны что-то сделать, Эйвери. Ты это знаешь.

- Нет, нам не нужно «что-то делать». Нам нужно чего-то добиться. А это? Единственное, чего мы добьемся - разжигания ненависти.

- Мы меняем мнение людей!

- Ты не изменишь мнение людей, запугивая их, Дерик. Ты не добьешься этого, заставив их замолчать. И уж точно не станешь бросать в них какашками! Ты добьешься этого, поговорив с ними. - Эйвери указал на орущую толпу. - Ничего хорошего из этого не выйдет. Конфликт порождает катастрофу, а не сострадание.

Вокруг них люди проталкивались мимо, чтобы присоединиться к толпе. Щеки Дерика покраснели, плечи расправились.

- У меня такое чувство, что я тебя больше не знаю. Прежний Эйвери понимал, что поставлено на карту.

- Я все еще понимаю! Не то чтобы я изменил свое мнение. Но я понял, что крича на людей, ничего не изменишь. Можно изменить мнение, представив продуманные, рациональные аргументы.

- Мы уже пытались это сделать, и у нас ничего не получилось.

- Тогда твои аргументы были недостаточно убедительны! И знаешь почему? Потому что единственными людьми, к которым ты когда-либо прислушивался, были люди из твоей дурацкой маленькой эхо-камеры. Потому что ты никогда не утруждал себя выслушиванием того, что хотела сказать другая сторона. - Эйвери покачал головой, решив попробовать другой способ. - Я тысячу раз слышал, как ты говорил, что политика никогда не должна ставиться во главу угла. И, тем не менее, это именно то, что ты делаешь каждый божий день. Ты ставишь политику выше интересов реальных людей. Ты судишь о них, основываясь только на плохих стереотипах, а затем предпочитаешь верить, что твоя ненависть оправданна, вместо того чтобы дать им шанс. Неужели ты не видишь? Ты стал именно тем, кого, по твоим словам, ненавидишь!

Ноздри Дерика раздулись. Он шагнул ближе. Эйвери подумал, что, возможно, он собирается нанести удар, хотя для этого ему пришлось бы уронить либо свой плакат, либо бумажный пакет. В полуквартале от них полицейский шагнул в их сторону, возможно, ожидая, что они вот-вот подерутся.

Эйвери этого не хотел. Он отступил на шаг.

- Послушай. Забудь это. Если ты хочешь пойти на акцию протеста, то тебе следует это сделать. Но я с тобой не пойду.

Дерик шагнул ближе, тыча пальцем в лицо Эйвери.

- Ты либо со мной в этом, Эйвери, либо против меня.

Эйвери покачал головой, разрываясь между смехом и разочарованием.

- Нет. Именно это я и пытаюсь тебе сказать. То, что мы расходимся во мнениях по этому вопросу, не означает, что мы больше не можем быть друзьями.

- Это ты упускаешь из виду главное, потому что именно это и означает. Либо ты идешь со мной прямо сейчас, либо мы больше никогда не разговариваем. Это просто.

Эйвери снова посмотрел на толпу. Действительно ли он был готов отказаться от своей дружбы с Дериком из-за этого? Это было однажды днем. И что?

В конце концов, выбор был прост.

Глава 25

В обычные дни на утреннем инструктаже начальник смены обсуждал все важные инциденты, произошедшие накануне вечером. Но на той неделе на брифинге преобладала одна тема: протест.

Те, кто стоял выше по иерархии, разработали стратегию сдерживания толпы, а также планы действий в чрезвычайных ситуациях на случай, если дела пойдут плохо. Мерфи был назначен ответственным за южную часть парка. И, благодаря заместителю шефа полиции Хигсону, Грей был назначен на этот день дежурным по дорожному движению под руководством Мерфи.

Это было намеренное оскорбление, направленное на то, чтобы поставить его на место. Это раздражало, но когда наступил день акции протеста, Грей был рад оказаться подальше от хаоса. Находиться в парке и стоять на страже между группами разгневанных протестующих, тоже было не очень весело. Вместо этого его работа заключалась в проверке машин, пытавшихся въехать на территорию парка. Большинству из них было отказано. СМИ и сотрудникам служб экстренного реагирования было разрешено войти.

И всем, у кого была наклейка с надписью «Инвалид», что в конечном итоге причинило Грею массу страданий.

Грей уже отогнал более двух десятков машин, большинство из которых были забиты крикливыми, грубыми протестующими, которые обзывали его по-всякому, от «марксистской свиньи» до «орудия патриархата», и все потому, что не могли припарковаться поближе. Грей продолжал улыбаться. Вереница машин все еще растянута на два квартала, а голос Мерфи по рации был непрерывным потоком команд, которые сводились к тому, чтобы «быстрее освободить дорогу».

Грей приказал фургону, набитому двадцатилетними парнями, которые курили травку, развернуться. Затем появился выцветший синий седан «Бьюик», которому, вероятно, оставалось жить дня три, за рулем которого сидел мужчина, на вид лет под тридцать.

- В парк нельзя въезжать на автомобиле, - сказал ему Грей. - Вам придется развернуться здесь и припарковаться на одной из парковок в конце квартала.

Мужчина показал большим пальцем через плечо.

- Я инвалид. Проверьте номера.

- Ладно. В таком случае, мне нужно будет взглянуть на ваши права и техпаспорт.

- Только для того, чтобы войти в парк?

Грей прищурился, оценивая мужчину. В нем было что-то странное. Большинство людей нервничали, разговаривая с полицейскими. Слегка нервничали, даже когда не делали ничего плохого. Но в этом человеке была какая-то небрежность, которая заставляла Грея нервничать.

- Да, - сказал Грей. - Никто не входит без проверки.

У мужчины, казалось, было наготове и то, и другое, что само по себе было подозрительно. Большинству людей требовалась минута или две, чтобы достать из бардачка свою регистрацию или найти ее на телефоне.

Мужчина наклонился и сжал свое бедро.

- Думаю, эта чертова штука на что-то годится. - Грей наклонился поближе, чтобы заглянуть внутрь машины. Левая нога мужчины заканчивалась на дюйм или два выше колена. - Благодаря моему пребыванию в Ираке.

- О, да?

- Я был специалистом по боеприпасам. Три командировки. Каждый день работал с бомбами. Я был готов потерять кисть или предплечье. Вместо этого я попал в автокатастрофу с раздробленной ногой.

Он протянул руку за своими правами, как будто разговор был окончен. Стоявший в нескольких футах впереди сотрудник службы общественных работ, приставленный к ограждению, вопросительно поднял брови, глядя на Грея. Они позволят ему войти или заставят развернуться?

- Дай мне минутку, - сказал Грей.

Он подошел к своей машине, чтобы проверить номера, и в его голове зазвучал сигнал тревоги. Это было неправильно. Он не мог сказать, что именно и почему. Он только знал, что каждый волосок у него на затылке встал дыбом. Но все прошло нормально. Никаких ордеров. Никаких арестов. Даже штрафов за превышение скорости за последние несколько лет не было.

Рация на плече Грея ожила.

- Андино? В чем задержка? Пусть машины двигаются.

Грей проигнорировал Мерфи и вернулся к «Бьюику». Он протянул права и техпаспорт водителю, но не сделал ни единого движения, чтобы дать ему знак проезжать. Он осмотрел все, что попадалось ему на глаза в машине, даже просунул голову в заднее стекло, чтобы заглянуть внутрь, но там не было ничего необычного.

За исключением того, что там было. Какой-то тихий голосок в его голове подсказал ему, что этот человек слишком спокоен.

- Вы не могли бы открыть для меня свой багажник?

Мужчина, казалось, не удивился просьбе.

- Не могу, босс. Это старая машина. Внутри нет рычага. Мне пришлось бы выйти, а с такой ногой...

- Вы отказываетесь открыть багажник?

- Если у вас нет ордера, Четвертая поправка гласит, что я имею право отказать.

Он был прав. И все же его быстрый ответ только еще больше разозлил Грея. Машина, ехавшая за «Бьюиком», просигналила, и та, что ехала за ней, последовала его примеру.

- Андино! - Крикнул Мерфи по рации. - Что, черт возьми, за задержка?

Грей отошел на шаг от машины, чтобы что-то сказать в рацию, висевшую у него на левом плече.

- Мне нужны собаки.

Мерфи потребовалось полсекунды, чтобы осознать это.

- Ответ отрицательный. Собаки на другом конце парка, проверяют пешеходов.

- Они нужны мне здесь. В этом парне есть что-то подозрительное.

- Господи, Андино. У нас нет времени всего чертова дня на это. Твоя единственная задача - развернуть его.

- У него номера для инвалидов.

- Тогда впусти его!

Грей сдержал нетерпение.

- Он не станет открывать багажник. Говорю тебе, нам нужны собаки.

Гудки становились все громче. Грею пришлось засунуть палец в другое ухо, чтобы расслышать ответ Мерфи.

- Помаши этому мудаку, чтобы он проезжал, и пусть машины трогаются! Это приказ.

- Послушай меня, Мерфи...

- Сейчас же!

Грею хотелось, чтобы Мерфи оказался рядом и он мог ударить его по лицу, но это была пустая фантазия. Он выругался про себя, глядя на машину.

Что он мог сделать? Он проверил все, что мог проверить. Поскольку ничего не было видно, не было ордеров на арест и не было судимостей, у него не было законных полномочий заставить мужчину открыть багажник. Он мог бы отказать ему, но для этого пришлось бы подать гражданский иск. И он получил прямой приказ.

Грей жестом пригласил мужчину проезжать.

Он заставил следующую машину развернуться. И следующую. Но как только подъехала третья, слева от него послышался шум, внезапный, резкий крик тревоги.

Грей знал, что увидит, еще до того, как обернулся.

После того, как его пропустили через заграждение, синий «Бьюик» проехал последние полквартала до того места, где дорога пересекалась с буквой «Т» на краю парка. Но вместо того, чтобы повернуть направо или налево, водитель нажал на газ, перелетев через бордюр. Даже с расстояния в полквартала Грей услышал, как взревел двигатель «Бьюика», мчащегося по траве.

Направляясь прямо к статуе, в центре которой, должно быть, собрались тысячи людей.

Водитель свернул на одну из свободных полос между группами протестующих. Полицейские и протестующие расступились перед ним, как Красное море.

Машина врезалась в основание статуи.

Прошла секунда молчания, все затаили дыхание.

Бум.

Грибовидное облако дыма поднялось к небу, когда машина загорелась.

Время остановилось.

Только однажды, в жизни Грея мир вращался быстрее, чем мог выдержать его мозг. Одним ясным, жарким утром в Афганистане, когда они с Уорреном ехали по пустыне, «Хамви», за рулем которого был их друг Терри, в мгновение ока превратился в хаос, а от машины остался только оглушительный столб дыма и разлетающиеся обломки. На эти несколько секунд мозг Грея перестал работать. Тем не менее, он записал все для потомков. Взрыв был как замедленная съемка фильма в его голове, всегда готовая к повторению.

Это медленное, кошмарное изображение того, как «Хамви» разрывается, как бумага, и разлетается во все стороны.

Лобовое стекло перед ним разлетается вдребезги.

Затем, с холма над ними, справа от Грея, донеслись звуки выстрелов. Прежде чем Грей успел среагировать, Уоррен вытащил его из водительской дверцы «Хамви» и швырнул на землю, укрывшись за ней. Все лицо Уоррена было залито кровью, кожа зияла там, где этого не должно было быть, на подбородке виднелись белые выступы костей. Как только они оказались на земле, подальше от пуль, сыпавшихся на них сверху, Уоррен умер.

По крайней мере, так предположил Грей в тот момент. Уоррен просто упал на песок, обмякший и бесчувственный.

Только тогда мозг Грея заработал. Только увидев, что его друг лежит мертвый на земле, он решил открыть ответный огонь, проверить, как там люди в «Хамви» позади них, вызвать воздушную поддержку с базы, которую они оставили позади, пощупать пульс Уоррена. Позже, после того как снайперов отогнали, Грей принялся рыться в дымящихся останках взорванного автомобиля в поисках останков своих погибших друзей, чтобы отправить их домой родителям и похоронить.

Оглядываясь назад, удивляясь, насколько нормальным казалось взять Терри за руку и прижимать ее к своей груди, как младенца, всю дорогу до базы.

Хотя Грею иногда снились кошмары о том дне сразу после возвращения домой, они не снились ему уже много лет, и у него никогда не было воспоминаний. Он никогда не считал себя жертвой посттравматического стрессового расстройства. Он всегда был способен отделить то время от настоящего.

До того момента, как взорвался синий «Бьюик».

Мир словно замедлился, в воздухе расцвело пламя.

Афганистан. Взрывающийся «Хамви». Уоррен и Терри мертвы. Сверху раздается стрельба.

Гребаная бесконечная пустыня.

В тот же миг разразился хаос. Крики. Люди разбегались во все стороны. Мимо него пробегали цветные вспышки, когда мимо него пробегали мирные жители.

Время снова пришло в движение, и настоящее, наконец, настигло его.

Это был Денвер, а не Афганистан.

Взорвалась бомба.

И именно одна мысль возникла в голове Грея в первую очередь: Эйвери был там, внизу.

Он побежал навстречу огню, проталкиваясь сквозь толпу бегущих гражданских. Его пистолет прочно лежал в руке, хотя он не помнил, как доставал его из кобуры. Он пожалел, что это не М4. Пожалел, что не может держать его обеими руками, как надежный щит. Из рации у него на плече доносились звуки хаоса, голоса звали на подмогу, предупреждая диспетчерскую, что им нужны саперы и все доступные медики скорой помощи на месте. Кто-то уже поговаривал о расчистке Четырнадцатой и Колфакс, чтобы обеспечить экстренный доступ.

Слава богу, кто-то занимался всем этим. У Грея не было на это времени. Ему нужно было быть в эпицентре.

Бомбы редко взрывались по одной за раз. Во-первых, это должно было привлечь внимание людей. Во-вторых, они были бы крупнее и предназначались для уничтожения сил быстрого реагирования. Осознание того, что он, возможно, бежит навстречу собственной смерти, не остановило его. Раненые выжившие были приоритетом номер один.

Вокруг него на земле лежали мирные жители, кто-то истекал кровью, кто-то плакал, кто-то стоял в безмолвном шоке с широко раскрытыми глазами, все они были напуганы. Многие разбежались, но некоторые все еще были там, они уже общались друг с другом, прикрывали раны вязаными шапочками, накладывали жгуты своими зимними шарфами. Теперь уже не имело значения, с какой группой они были. Взрыв уничтожил все разногласия, которые, как им казалось, у них были, когда они бросились друг другу на помощь.

Грей окинул их взглядом, оценивая все происходящее. Множество мелких ранений. Много крови, но это был не взрыв на Бостонском марафоне, где шрапнель была рассчитана на максимальный ущерб. Ни у кого не отсутствовали руки или ноги. Казалось, никому не грозила опасность истечь кровью. От взрыва бомбы были только огонь и шум. Протестующих оттеснили подальше от статуи. Это расстояние, несомненно, спасло бесчисленное множество жизней.

- Эйвери! - Грей закричал, но если Эйвери и ответил, то Грей не услышал его из-за хаоса. Он даже не был уверен, с какой группой протестующих был Эйвери.

Мозг Грея, который обычно работал на высокой скорости каждую секунду, словно застрял в тупике. Он представил себе старую ручную пишущую машинку своей бабушки, клавиши которой были прижаты друг к другу. Ему нужно было начать оценивать травмы, сортировать пострадавших, решать, кто является первоочередной задачей для машин скорой помощи, которые уже были в пути.

Но ему нужно было найти Эйвери. Какая-то ужасная, эгоистичная часть его мозга подсказывала ему, что не имеет значения, сколько еще людей пострадало. Если Эйвери был мертв, жизнь Грея все равно закончилась. Он не хотел переживать новый день.

- Пока погибших нет, - произнес голос из рации у него на плече. - Много раненых, но, видит бог, могло быть и хуже.

Это были те слова, которые Грей хотел услышать. Слова, которые заставили его мозг снова включиться.

Конечно, это не означало, что жертв не было. Они только начали проверять людей. Взрыв произошел не более двух-трех минут назад. Грею показалось, что прошел целый час, пока он осматривал землю в поисках изувеченного тела Эйвери, но на самом деле прошло не так уж много времени. Дым даже не перестал валить из машины и от, теперь уже искореженной, статуи.

Он убрал пистолет в кобуру и начал останавливаться у каждого упавшего человека. Примерно половине из них уже оказывали помощь либо штатские, либо кто-то из его коллег-копов.

- Насколько все плохо? Вы в порядке?

Некоторые были в шоке. Некоторые паниковали, крича, что они все умрут. Некоторые были спокойны и немногословны, как библиотекари, и деловито оценивали травмы, полученные ими самими и другими. Одна женщина была ранена в голову отлетевшим куском статуи. Она была без сознания, вся в крови. Кто-то уже был там, пытаясь остановить поток крови с помощью пары варежек. Грей вызвал по рации помощь, предупредив, что у него есть одна жертва, которую нужно доставить раньше остальных.

- Мы не можем туда добраться, - последовал ответ. - Между нами и вами слишком много людей.

- Где вы?

- Колфакс и Бродвей.

- Я веду ее к тебе. - Грей подхватил ее на руки и побежал.

Он все еще искал глазами Эйвери.

Пожалуйста, пусть с ним все будет в порядке. Пожалуйста, пусть с ним все будет в порядке.

- Подозрительный пакет возле северного павильона! - закричал кто-то по рации. - Эвакуируйте людей. Уведите всех с северного конца парка.

Грей доставил истекающую кровью женщину к врачу скорой помощи и вернулся к хаосу.

По правде говоря, подозрительные свертки были повсюду. Брошенные кошельки, сумки с книгами и рюкзаки валялись на земле, как крупногабаритное конфетти. Гражданские побросали все, прежде чем убежать. В любом из этих пакетов могло быть спрятано второе устройство. Их нужно было проверить, все до единого. Был большой шанс, что подозрительный сверток, который они нашли, был совершенно безвреден, но они будут считать, что он смертельно опасен, пока не будет доказано обратное.

Он вернулся в гущу событий и направился к северному павильону, останавливая всех, кому еще не оказали помощь спасатели.

- Насколько серьезно вы ранены? Нам нужно, чтобы вы двигались в ту сторону. Отойдите как можно дальше от этого конца парка.

Тем не менее, травмы незначительные. Это казалось чудом. Совершенно нереалистичным. Но Грей вознес благодарственную молитву, надеясь, что не поторопился. Надеясь, что худшее еще не наступило.

- Продолжайте двигаться, - сказал он им, убедившись, что их травмы незначительны. - Там есть врачи скорой помощи, которые могут вам помочь. Нам нужно, чтобы вы отошли от павильона.

Он был на полпути к месту назначения, когда зазвонил его телефон. На рингтоне громко и отчетливо звучала песня ЗиЗи Уорд, и Грей, даже не задумываясь, вытащил его из кармана.

- Эйвери?

- Грей, ты в порядке?

- Господи Иисусе. - Грей упал на колени, его захлестнуло облегчение, голос Эйвери заставил его забыть все мысли о хаосе вокруг. Слезы наполнили его глаза. Рыдание застряло у него в горле. Это было как в Афганистане, когда он, наконец, проверил пульс Уоррена, почувствовав под пальцами это бьющееся доказательство жизни. Может быть, его мир все-таки продолжит вращаться вокруг солнца. - Ты ранен? Где ты?

- В пивной.

В этом не было никакого смысла. Эйвери сказал, что придет на акцию протеста. Что он делал в нескольких милях отсюда, в пивной?

Грей мог бы разобраться с этим позже. Эйвери был в безопасности. Это было единственное, что имело значение.

Он вытер глаза, к нему вернулась решимость.

- Я должен идти, - сказал Грей. - Я люблю тебя.

Он сунул телефон в карман, наконец-то найдя в себе силы, которые должны были появиться у него с того момента, как машина загорелась.

Эйвери был в безопасности.

Эта ужасная, эгоистичная часть мозга Грея наконец замолчала, исчезла без следа, как будто ее никогда и не было.

Наконец-то он мог направить всю свою энергию на тех, кто его окружал, как и подобает человеку, оказывающему первую помощь.

***

Руки Эйвери дрожали, когда он убирал телефон обратно в карман. Он почувствовал себя так, словно взорвались две бомбы - одна на акции протеста, а другая в воздухе между его телефоном и телефоном Грея.

Я люблю тебя .

Грей сказал ему эти слова.

Эйвери посмотрел на телевизоры. На каждом из них теперь показывали разные новостные каналы, и все они освещали инцидент. Было трудно поверить, что все изменилось так быстро.

Всего час или два назад Эйвери ушел и от протеста, и от своего бывшего лучшего друга. Ему было больно осознавать, что он потерял Дерика, но он должен был признать, что их отношения были ядовитыми в течение многих лет.

Он вызвал Убер и попросил отвезти его в «Тап Хаус». По дороге он написал в Твиттере, используя аккаунт «Тап Хауса».

Мать Тереза однажды сказала, что никогда не посетила бы антивоенный митинг, но если бы там был митинг за мир, она бы там была. Я наконец-то понял, что она имела в виду. Я устраиваю акцию протеста в поддержку мира, наполненную любовью и не требующую протеста! Присоединяйтесь ко мне в «Тап Хаусе» !

К тому времени, как он появился, начался прилив публики. Эйвери сел за пианино. Он начал с «Революции» Битлз, хотя два фортепиано были слабой заменой скрежещущим звукам электрогитар в вступлении. Главное - текст песни. Каждое слово казалось более уместным, чем когда-либо. После этого он перешел к очевидному выбору: Джон Леннон. «Представь себе» и «Мгновенная карма», затем «Власть народу». К тому времени, когда он добрался до «Дайте миру шанс», все присутствующие в здании подпевали ему. Они сидели, держась за руки, или стояли, взявшись за руки, и у многих из них по щекам текли слезы, когда они снова и снова пели эти простые слова.

Именно так происходили перемены - через любовь.

Через сострадание.

Они стояли вместе, а не порознь.

Но внезапно мир перевернулся с ног на голову. Когда стало известно о взрыве, раздались тревожные голоса. Они неохотно повернулись к телевизорам, чтобы узнать новости.

Эмили увеличила громкость основного телевизора.

- Мы получили сообщение о том, что в северной части парка был обнаружен подозрительный пакет, - сказал репортер. - Официальные лица говорят, что не исключают возможности того, что могло сработать второе устройство. Повторяю, если на акции протеста были ваши друзья или близкие, пожалуйста, не ходите искать их в Сивик-Центр-парк. Официальные лица просят вас остаться дома и ждать известий оттуда.

Грей был там, в том беспорядке, в эпицентре. До сих пор СМИ сообщали о сотнях пострадавших, но единственной подтвержденной жертвой был человек, находившийся за рулем «Бьюика». Что, если взорвется еще одна бомба?

Он снова услышал в своей голове голос Грея, произносящий эти три коротких слова.

Я люблю тебя .

Это ничего не значило. Люди говорили безумные вещи посреди хаоса.

Какая-то часть его мозга пыталась сказать, что они говорят правду.

Эйвери подавил это, но не потому, что не верил в это, а потому, что эта мысль наполнила его радостью. Сейчас радость казалась неправильной. Радость была предательством по отношению ко всем, кто был напуган, ранен или сидел дома, надеясь, что их близкие в безопасности. Даже если бы им посчастливилось обойтись без дополнительных жертв, Эйвери не имел права испытывать счастье посреди этого кошмара.

Но мысль о том, что дома есть люди, которые беспокоятся о друзьях или членах семьи, подтолкнула его к действию. Он нырнул в коридор, подальше от телевизоров, чтобы позвонить матери и сообщить ей, что с ним все в порядке. Он не знал, как связаться с родителями Грея, но его мама заверила его, что немедленно свяжется с Кармен и сообщит ей, что Грей в безопасности.

По крайней мере, на данный момент.

Эйвери также внезапно осознал, что Дерик был там, внизу, в этой суматохе. Он чувствовал себя полным идиотом, что не вспомнил о нем раньше. Он позвонил Дерику на телефон и не получил ответа, но быстрый просмотр социальных сетей доказал, что с Дериком все в порядке. Он выкладывал в Твиттере фотографии из парка, кровь и все такое.

Эйвери убрал телефон. Он не был уверен, где проходит грань между освещением событий и их использованием, но, учитывая хаос, который он видел по телевизору, он был уверен, что Дерику было бы лучше потратить свое время на помощь окружающим, а не на запись их страха и боли.

Двадцать минут спустя Чарли появился в баре. На этот раз он даже не улыбнулся.

- С ним все в порядке? - Спросил Чарли.

Эйвери не нужно было спрашивать, кого он имел в виду.

- Насколько я знаю, да.

Некоторое время они просто сидели бок о бок за одним из столиков «Тап Хауса». Чарли держал его за руку. В любое другое время это показалось бы странным, но Эйвери был рад его сильному, молчаливому присутствию. Эмили и Роберт сидели с ними. Пива никто не заказывал. Сегодня никто не собирался покупать пианино. Все уставились на экраны, онемев от ужаса. Второго устройства найдено не было. Подозрительный пакет оказался всего лишь пакетом для подгузников. Полиция как раз проверяла остальные оставленные сумки, но это уже начинало походить на единичный инцидент. Слава богу, смертей по-прежнему нет, но очень много людей пострадало. Очень много крови. Несколько человек были доставлены в операционную, их состояние неизвестно.

- Пойдем, - тихо сказал Чарли спустя почти сорок пять минут. - Это не принесет нам ничего хорошего.

Эйвери молча последовал за ним к его «кадиллаку». Небо снаружи все еще было затянуто тучами. Ветер стал холодным и пронизывающим, словно наказывая их всех за глупость.

- Легко попасть в новостные сводки, - сказал Чарли за рулем. Даже сейчас он не был таким веселым, как обычно. Его тон был тихим и мрачным. - Вот когда они начинают искать виноватых. Ищут способ превратить это в политический отбойный молоток, который можно использовать против другой стороны. Лучше избегать этого. Если вы хотите помочь, сходите в церковь и помолитесь. Посидите с семьями жертвы в приемной и просто разделите их горе. Отнесите им кофе, или чистую одежду, или... что угодно. Что угодно, только не превращайте горе в оружие. Это никогда не приводит к успеху.

Эйвери не понимал, что все это значит, но ему было все равно. Он чувствовал себя опустошенным. Он был измотан, хотя ничего не сделал. В его голове все еще мелькали образы, все эти раненые, кадры с бегущими людьми.

И это было ничто. По большому счету, это событие вряд ли осталось бы в памяти как историческая справка. Насколько же хуже, должно быть, было в тех местах, где погибли люди?

Он был рад, что Чарли увел его отсюда. Рад, что телевизоры остались позади.

Чарли пробыл с ним весь день, хотя они почти не разговаривали. Чарли раскладывал пасьянс на кофейном столике потрепанной колодой карт. Эйвери слушал музыку. Около шести Грей прислал ему сообщение.

Не уверен, когда вернусь домой.

На этом все. На этот раз никаких признаний в любви, но это означало, что он в безопасности.

Незадолго до часа ночи, через несколько часов после того, как Чарли, наконец, ушел, Эйвери услышал, как Грей входит в парадную дверь. Он лежал в постели, слушал музыку, борясь с желанием заглянуть в социальные сети. У него было ощущение, что Чарли прав. Некоторые люди публиковали бы ленты или мемы, демонстрирующие их поддержку. «Денвер силен» или что-то в этом роде. Но многие искажали бы это в соответствии со своим собственным мнением. Имело ли значение, кем был водитель? Имело ли значение, на чьей он стороне и почему он решился на этот ужасный поступок?

Эйвери выбрался из постели и подошел к двери спальни как раз в тот момент, когда это сделал Грей. В комнате было слишком темно, чтобы разглядеть лицо Грея, но Эйвери чувствовал его маниакальную энергию. Он почувствовал все напряжение, ужас и боязнь Грея, когда тот притянул его к себе, практически раздавив, крепко прижав к себе.

- Я думал, ты там, внизу, - выдохнул Грей в волосы Эйвери. - Я думал, ты мертв.

Эйвери обнял Грея за шею.

- Я с самого начала не хотел там находиться. Как только я это увидел... - Он покачал головой. - Я не хотел в этом участвовать, поэтому ушел.

- Слава Богу.

- Ты в порядке?

- Буду, - сказал Грей. - Мне нужна всего секунда.

Какое-то время они просто стояли, обняв друг друга. В конце концов, Грей перестал дрожать. Его объятия ослабли. От него пахло дымом, потом, бензином и другими вещами, о которых Эйвери не хотел думать. Словно прочитав его мысли, Грей отпустил его.

- Мне, правда, нужно принять душ.

Эйвери ждал его в постели. Грей часто вымещал свое недовольство физическими упражнениями или сексом, и он, очевидно, пропустил тренажерный зал, поэтому Эйвери взял себя в руки. Он был удивлен, когда Грей просто забрался под одеяло и положил голову на грудь Эйвери.

- Это была моя вина.

Его волосы все еще были влажными, и от их холода Эйвери задрожал. Его шея и плечи напряглись под руками Эйвери, дрожа от напряжения.

- Твоя вина? Этого не может быть.

- Это было. Он прошел через мой контрольно-пропускной пункт. Я сразу понял, что что-то не так. Я нутром чуял, что с ним что-то не так.

- Так что же произошло?

- Я сделал все, что мог по закону. Я даже пытался позвать собак, но они были на другой стороне парка. У меня не было оснований развернуть его.

Эйвери провел пальцами по влажным волосам Грея, пытаясь придумать, что сказать.

- Это не имеет значения, правда. Я знаю, это было страшно, но нам повезло, верно? Или, может быть, он все испортил, потому что никто не умер.

Грей покачал головой, хотя это было заметно только как толчок в живот Эйвери.

- Это не был несчастный случай. Он знал, что делал.

- Что ты имеешь в виду?

- Он сказал мне, что на войне был экспертом по боеприпасам. Если бы он хотел убивать людей, то мог бы это сделать. Он мог бы использовать бомбу-скороварку, начиненную шрапнелью, как при взрыве бомбы на Марафоне. Он мог въехать на своей машине прямо в толпу, но не сделал этого.

- Зачем было взрывать бомбу, если люди не пострадали?

- Я не знаю. Наверное, это было своего рода заявление? Или, может быть, он просто хотел уничтожить статую? Все, что я знаю, это то, что я мог остановить его, но я этого не сделал.

- Ты сказал, что сделал все, что было в твоих силах по закону.

- Сделал. Но, возможно, мне следовало сделать больше.

- Например, что? Нарушить закон? Задержать его без причины? - Эйвери понимал, что это могло показаться меньшим злом. Но только задним числом. В то время Грей был вынужден выбирать между доверием к своей интуиции и незаконным арестом. Он сделал логичный выбор.

Правда, результат был не слишком удачным.

Но что еще он мог сделать?

- Все будет хорошо, - сказал ему Эйвери. - Вот увидишь.

Глава 26

Грей поспал всего несколько коротких часов, прежде чем вернуться на работу, сказав Эйвери, что не знает, когда будет дома.

В тот день Эйвери разрывался между желанием получить информацию и желанием сохранить рассудок. Полиция не назвала имя террориста, но это не помешало СМИ строить предположения. Некоторые утверждали, что он был мусульманином. Некоторые утверждали, что он был сторонником превосходства белой расы. Другие утверждали, что он был членом «Антифа». Статьи публиковались, публиковались в Твиттере и ре-твиттились только для того, чтобы через полчаса быть опровергнутыми и отредактированными. Новостное издание опубликовало извинения, но это не имело значения. Первоначальная история уже была принята некоторой частью населения как Евангелие. Попытки указать на то, что это было дискредитировано, заставили массы сплотиться, выкрикивая «фейковые новости» в адрес любого, кто с этим не соглашался. Все было именно так, как предсказывал Чарли. Факты не имели значения. Правды больше не существовало. Все, что имело значение, это то, кто сможет превратить имеющиеся у них ограниченные данные в лучшее оружие для борьбы с другой стороной.

Эйвери убрал свой телефон. Люди приходили в церковь «Празднование радости», в «Тап Хаус», «Вечеринку», надеясь вновь ощутить это чувство единства. Никто не умер. Важно было быть вместе.

Эйвери устроился за пианино.

За исключением того, что он не мог играть веселые, располагающие к себе песни. Это казалось неправильным. Почти кощунственным. Он вернулся к Джону Леннону, но то, что когда-то казалось вызовом, теперь напоминало игру в отбивную. То, что когда-то звучало как радость, теперь звучало как скорбь.

- Эйвери! - Встревоженно позвала Эмили. - Иди сюда.

Неужели была еще одна бомба? Эйвери ворвался в комнату, его взгляд инстинктивно метнулся к телевизору.

На экране появилось лицо Грея.

Эмили прибавила громкость, чтобы они могли слышать голос за кадром.

- Мы только что узнали, что у одного офицера полиции Денвера был шанс предотвратить это ужасное нападение, но он не смог этого сделать. Нашему репортеру также стало известно, что офицер Андино и террорист-смертник служили на Ближнем Востоке. Знали ли они друг друга? Участвовал ли офицер Андино в нападении? Полиция сообщает, что ведется расследование, но остается открытым вопрос: почему он позволил человеку проехать через его контрольно-пропускной пункт с бомбой?

Щеки Эйвери вспыхнули. Он оглянулся на Эмили, Роберта, Мэгги. Все они выглядели сочувственно, несмотря на обвинительный тон репортера.

- Он не мог видеть бомбу, - сказал Эйвери. - Она говорит так, будто она была на виду, но это не так. Грей сделал все, что мог. Он сказал, что нутром чуял, что что-то не так, но ничего другого он сделать не мог. И, возможно, они оба служили за границей, но это не значит, что они были там в одно и то же время или в одном и том же месте! Я знаю, что Грей его не знал.

- Репортеры выдумывают всякую чушь, чтобы получить клики и просмотры, - сказала Эмили, переключая канал. - Будет лучше, если ты проигнорируешь это.

Эйвери старался изо всех сил. Он вернулся к игре на пианино, но несправедливость происходящего чуть не свела его с ума. Как они могли подумать, что Грей может быть в этом замешан? Это было абсурдно.

В тот вечер Грей снова вернулся домой только после полуночи.

- Я не могу говорить об этом, - сказал он Эйвери, как только переступил порог. - Я не могу больше ни минуты, черт возьми, обсуждать это.

Поэтому Эйвери прикусил язык и не стал задавать вопросов. Грей рухнул в постель и заснул еще до того, как Эйвери успел раздеться.

На следующее утро Грей встал и ушел из дома еще до шести. Эйвери хотелось спрятаться в доме, но неделю назад он согласился подменить Эмили в баре на пару часов во время ланча. Он даже не был уверен, что сможет поиграть с Робертом на пианино позже в тот день. У него не было к этому никакого желания.

Он пытался выключить телевизор, но кто-нибудь всегда просил включить его снова. Он неохотно переключил один из телевизоров на новостной канал, но остальные переключил на спортивные передачи.

Как только Эмили вошла в дверь, чтобы сменить его, на экране телевизора появилась знакомая сцена, заставившая Эйвери отступить на шаг.

Это было похоже на снимок, сделанный на чей-то мобильный телефон - снимок знакомого холодильника.

Или, по крайней мере, одного его уголка.

На нем не было видно многочисленных наклеек с местных мини-пивоварен или фотографий друзей и семьи Грея. На нем была только наклейка с надписью «V - значит вендетта», и наклейка на бампер с цитатой Эдварда Р. Марроу. Эйвери повозился с пультом дистанционного управления, быстро увеличивая звук.

- Как вы можете видеть, - сказал голос за кадром, - дом наполнен антиправительственными заявлениями и доказательствами ультраправого экстремизма. - На следующем кадре были показаны «Утро с Иисусом» и журнал «Препперс». Но, конечно, они не потрудились показать «Сообщества» или «Нью-Йоркер».

На экране, одно за другим, появлялись новые изображения - эротические рисунки на стенах в кабинете Грея. Витрины с хлыстами, плетками и кнутами. Кожаные наручники, прикрепленные к кухонному столу.

- Судя по образу жизни офицера Андино, становится ясно, что он склонный к насилию человек. - И, наконец, то, что казалось наивысшим унижением - позорный столб в спальне.

В моей спальне, - подумал Эйвери. - Они были в моей спальне.

Он почувствовал, что съеживается, становится чем-то маленьким и отвратительным, там, в центре пивной. Здесь была самая сокровенная часть его жизни, выставленная на всеобщее обозрение. Теперь каждый из его друзей знал, что он когда-то был у позорного столба. Каждый из них мог догадаться, кто совсем недавно был привязан к столу Грея.

Изображения, наконец, прекратились, и на их месте появился улыбающийся репортер.

- Сейчас ко мне присоединяется психолог, специализирующийся на такого рода расстройствах личности. Доктор, как может жестокий человек с такими тревожными, крайне правыми, антиамериканскими взглядами вообще стать офицером полиции?

Эмили выключила телевизор, но было уже слишком поздно. Эйвери достал свой телефон. Он избегал общения в социальных сетях, но ему нужно было знать, о чем говорят.

Конечно же, хэштеги #СжечьАндино и #ПравосудиеДляДенвера были в тренде в Твиттере. Фотографии из личной жизни Эйвери стали вирусными, а также изображение, демонстрирующее своего рода онлайн-проверку репутации. В нем Грей значился как республиканец, христианин и сторонник NRA. Эйвери знал, что все это было ложью, и все же они были распространены и приняты как факт. Куда бы он ни посмотрел, люди изрыгали злобу в адрес человека, которого он любил, говоря, что он заслуживает увольнения, а может быть, даже смерти.

Он сделал все, что мог, - написал Эйвери в Твиттере, отвечая сразу на несколько из них. - Бомбы не было видно. Оснований для ареста не было.

Вы вообще обратили внимание? спросил один из них. Они вместе служили за границей.

Они оба служили, - ответил Эйвери. - Не вместе.

Всего несколько твиттов в ответ на обвинения других людей, и его уведомления начали заполняться, телефон запищал в его руке быстрее, чем он успевал читать.

О, отлично, еще один нацист заступается за своего приятеля-расиста.

Как ты смеешь защищать эту свинью! #СжечьАндино

Кто этот идиот? - спросил кто-то.

Это парень копа . Раньше он был одним из нас, но этот урод полностью промыл ему мозги.

Сердце Эйвери упало, когда он увидел последний твитт.

От Дерика.

Они знали друг друга с четырнадцати лет, но теперь, похоже, их дружбе действительно пришел конец, раз и навсегда. Присутствие Дерика на месте преступления уже принесло ему тысячи подписчиков за последние два дня. Через несколько минут количество сообщений у Эйвери зашкаливало. Теперь яд обрушился на него сильнее, чем раньше.

Надеюсь, он убьет тебя во время одной из твоих извращенных сексуальных игр. Ты это заслужил.

Жалкий неудачник.

Что за бесхребетный придурок позволяет ставить себя к позорному столбу и пороть кнутом? Уродец.

Сделай мир лучше, покончив с собой.

Надеюсь, следующая бомба уничтожит вас обоих. Весь город будет праздновать. #ПравосудиеДляДенвера

Эйвери вытер слезы со щек.

- Как такое могло случиться? - он спросил. Он даже не был уверен, кто еще остался рядом. За те несколько минут, что он провел в Твиттере, он потерял представление о мире. Мэгги вернулась в свой магазин, а Роберт тихо играл на пианино в своем собственном магазине, но Эмили и Корал все еще были там.

- Эйвери, милый, - сказала Эмили. - Оставь это. Что бы они ни говорили... они ничего не знают.

Эйвери оглядел толпу, собравшуюся в баре, задаваясь вопросом, многие ли из них поняли, что это был он. У скольких из них эти образы ассоциировались с человеком, которого они знали?

Эйвери внезапно почувствовал себя чужаком в здании, которое он успел полюбить. Все двери внутри здания были распахнуты, превратив его в одно гигантское пространство. Церковь «Торжество жизни», где несколько человек сидели вместе на скамьях и молились. Пекарня, в которой, казалось, кипела жизнь, люди покупали кексы и мороженое. Магазин пианино, где люди собирались вокруг Роберта и его музыки. И, наконец, пивная «Тап Хаус», где несколько небольших групп людей сидели, пили пиво и смотрели телевизоры, по которым теперь показывали только спортивные передачи.

- Я должен уйти, - сказал Эйвери. - Если они узнают, кто я такой, это разрушит все, что мы здесь сделали.

- Ни за что, - сказала Эмили. - Мы семья. А семья сильнее, чем все то дерьмо, которое распространяют новости.

Эйвери надеялся, что она права.

Но он так не думал.

***

Жизнь Грея превратилась в сущее дерьмо.

В воскресенье, после взрыва бомбы, они были слишком заняты, чтобы указывать пальцем. Полиция, мэр, ФБР, даже чертов президент Соединенных Штатов - все хотели получить ответы. К счастью, Грей занимал слишком низкое положение, чтобы кто-то обратил на него внимание. Он не поднимал головы и выполнял свою работу. Он не любил молиться, но ему хотелось встать на колени и поблагодарить Бога за Эйвери. Эйвери был именно тем, в ком Грей нуждался в ту ночь. Просто удерживая его в дверях спальни, он придал ему сил, необходимых для продолжения.

В какой-то момент, за те несколько часов, что Грей проспал, полиция выяснила имя террориста. Они выяснили, что он отбыл три срока за границей и пробыл дома всего шесть месяцев. У него не было постоянного места жительства, и он то жил на улице, то останавливался в местном приюте для бездомных ветеранов.

Террорист оставил простую записку.

« В Ираке мне говорили, что я сражаюсь за свободу. Но когда я вернулся домой, я обнаружил, что никто этого не ценит. Конечно, они благодарят нас за нашу службу, но им все равно, что значит быть свободным. Все, чего они хотят, это спорить о том, кто прав, а кто виноват, и наказывать всех, кто с этим не согласен. Они принимают все, что у них есть, как должное. Они хотят превратить эту страну в зону военных действий. Я решил показать им , что это значит на самом деле».

Рано утром в понедельник, наконец, кто-то обратил внимание на то, что водитель автомобиля проехал через контрольно-пропускной пункт Грея. Весь день его допрашивали один человек за другим. Он говорил, пока у него не пересохло в горле. Не имело значения, что он знал, что что-то не так. Не имело значения, что у него не было оснований для задержания водителя. Не имело значения, что Мерфи специально отклонил его просьбу о служебных собаках и велел Грею отпустить этого человека. Им нужен был козел отпущения, и, благодаря средствам массовой информации, он у них был.

В тот вечер он с облегчением обнаружил, что Эйвери не засыпает его вопросами. Слава богу, Эйвери просто дал ему уснуть. Но во вторник утром все началось сначала. Снова вопросы. Снова обвинения. Ему, наконец-то, разрешили перерыв на обед.

И в этот момент позвонил Эйвери.

Штаб-квартира полиции находилась отдельно от Шестого полицейского участка. Грей тысячи раз бывал в подвале штаб-квартиры, чтобы зарегистрировать улики или конфискованные предметы, но он не был так хорошо знаком с верхними этажами. Звонок Эйвери застал его посреди коридора, когда он искал уборную. Ему также нужно было найти еду. В тот день он ничего не ел с шести утра. Все, что было, это несколько чашек того, что в штаб-квартире можно было принять за кофе. От кофеина его подташнивало, и он был на взводе. Казалось, что его мозг работает на пределе своих возможностей, но ни к чему не приходит. Он почти не отвечал на телефонные звонки.

- Я не могу сейчас говорить, - сказал Грей.

- Прости. - Голос Эйвери дрогнул. - Но ты видел новости?

- Какие новости? Новость о том, что моя задница под угрозой?

Эйвери на секунду замолчал. Затем:

- Они были в нашем доме, Грей.

Грей прислонился к стене, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног.

- Они что?

- Об этом пишут во всех новостях. Фотографии твоей гостиной, твоего кухонного стола и спальни. Нашей спальни, Грей. - И было что-то душераздирающее в том, как он это сказал. Что-то в том, как он занял место для них обоих, вместе взятых. - Об этом пишут во всех социальных сетях.

Грей прикрыл глаза рукой. Тогда это все объясняло. Это объясняло повышенный уровень насмешек от шефа Виндхолма и заместителя шефа Хигсона, которым он подвергся перед обедом. Самодовольные улыбки на их лицах.

- Грей? - Голос Эйвери на другом конце провода звучал тихо и испуганно. - Ты еще здесь?

- Я здесь. - Грей провел рукой по волосам. Как до этого дошло? Он никогда не пытался скрывать свой образ жизни. Никогда не думал, что ему это нужно. И все же теперь он знал, что все это может быть использовано против него. - Где ты сейчас?

- В пивной.

Грей не был уверен, безопасно это или нет. Свяжут ли СМИ его с Греем? Выследят ли они Эйвери и разрушат ли то, что ему удалось построить для себя?

Конечно, они это сделают. Вопрос был только в том, когда? Сколько времени оставалось у Эйвери?

- Иди к Уоррену, - сказал ему Грей. - Ни за что не возвращайся домой. Просто иди к Уоррену. Встретимся там. Я не знаю когда, но, в конце концов.

- Хорошо.

На минуту воцарилась тишина. За те несколько секунд, что Грей разговаривал с Эйвери, он почувствовал, что обрел душевное равновесие. Теперь, когда пришло время вешать трубку, он понял, что не готов расстаться с этим. Он не был готов к тому, что его снова втянут в драку.

- Грей, - наконец сказал Эйвери, - я знаю, что ты ни в чем не виноват.

Грей не был так уверен, но поблагодарил его и повесил трубку.

Ему удалось сходить в туалет, но он еще не успел пообедать, когда заместитель шефа полиции Хигсон прислал сообщение, в котором говорилось, что ему нужно встретиться с Греем в его кабинете. Мозг Грея снова заработал в усиленном режиме, ища наиболее вероятное объяснение.

Он думал, что знает, но не хотел в это верить.

Начальник отдела Грэя, Реджистер, ждал его в кабинете Хигсона. Когда Грей вошел, Хигсон казался мрачным, и Грей сразу понял, что он прав. Больше вопросов не будет. Больше никаких расспросов.

- Вы меня увольняете.

Хигсон предоставил говорить Реджистеру. Реджистер изобразил на лице смущение.

- Прости, Грей. Я просмотрел все твои показания. Я знаю, что ты сделал все, что мог. Я знаю, что это Мерфи велел тебе пропустить этого парня.

- Тогда почему я? - Спросил Грей, наконец-то прорвав гнев. - Почему допрашивают не его?

- Все могло бы закончиться именно так, если бы не всплыли все эти сексуальные истории.

- Сексуальные истории? Какое, черт возьми, это имеет отношение к тому, выполняю я свою чертову работу или нет?

Наконец, Хигсон заговорил.

- Послушай, Андино, быть геем, это одно. Но теперь весь город знает о твоих хлыстах и обо всем остальном, что у тебя есть. Антиправительственные надписи на твоем холодильнике. Я не знаю, как они проникли в твой дом, но раз уж это случилось... - Он поднял руки, как будто это было выше его понимания. - Это выставляет тебя в дурном свете. Это выставляет каждого мужчину и каждую женщину в форме в дурном свете вместе с тобой. Город хочет получить твою голову на блюде, и мэр и шеф Виндхолм решили преподнести ее им.

После этого, ему следовало бы просто позволить уйти, но, конечно, все оказалось гораздо сложнее. Грею пришлось сдать оружие, значок и машину, а затем навести порядок в своем шкафчике. Нужно было выполнить кучу бумажной работы, включая условия о неразглашении. Они неоднократно напоминали ему, что по-прежнему ожидают от него «полного сотрудничества» в расследовании.

Конечно, это ни к чему бы не привело, потому что ему некуда было деваться. Грей не был знаком с водителем, если не считать той короткой встречи. Никакого злого умысла не было. Он строго следовал закону. Все они это знали.

И все же он оказался здесь, внезапно лишившись работы.

Вскоре после четырех Грей оказался на тротуаре перед полицейским управлением, чувствуя себя так, словно наступил конец света. Хорошо, что он ничего не ел, потому что его бы вырвало обратно, прямо на тротуар. К счастью, у него был комплект гражданской одежды, чтобы переодеться. Все остальное из его шкафчика лежало в спортивной сумке, висевшей у него на плече. В регистратуре обещали рекомендательное письмо, но не раньше, чем в какой-то неопределенный момент в будущем. Только «после того, как уляжется пыль».

Грей беспокоился, что пыль никогда не осядет. Его мозг был переполнен этим - грязь и обломки разлетались во все стороны, как будто «Хамви» Терри разнесло на куски самодельным взрывным устройством. Он не видел пути вперед. Не было возможности продолжать движение. Он не знал, сможет ли оплатить аренду в следующем месяце.

Не имея в своем распоряжении полицейской машины, он даже не знал, как добраться домой.

Он заказал такси Убер. Такси прибыло быстро, но как только он сел в машину, все пошло наперекосяк.

- Эй, я тебя знаю, - сказал мужчина. - Ты тот парень, который помог взорвать акцию протеста.

Грей не стал спорить. В чем был смысл?

- Послушай, меня просто нужно подвезти домой.

- Убирайся к черту из моей машины. Я не подвожу такие отбросы, как ты.

И с этими словами мужчина плюнул ему в лицо.

Грей стиснул зубы, пытаясь взять себя в руки. Разозлившись сейчас, он только усугубил бы ситуацию. Он молча вылез из машины, вытер слюну с лица рукавом рубашки и заказал еще раз Убер. Второй водитель Убера также отказал ему в обслуживании, но, по крайней мере, не плюнул в него. К счастью, третий водитель либо не узнал его, либо ему было все равно.

По дороге хаос в его голове немного улегся, но Грей подавил стон, когда они подъехали к его дому. Его панорамное окно было разбито. Сквозь зияющую дыру свисала занавеска, похожая на разорванный флаг. По крайней мере, все нарушители уже ушли. На подъездной дорожке к его дому стояла одинокая полицейская машина. Возможно, Виндхолм послал кого-то арестовать его.

Он вздохнул с облегчением, когда Гарбовски вылез из машины.

- Извини, чувак, - сказал он, пожимая Грею руку. - Это чушь собачья. Это просто полная чушь, и мы все это знаем.

Грей пожал плечами, и этот жест показался ему гораздо более небрежным, чем он чувствовал на самом деле. Это была чушь собачья, но это была его жизнь.

- Последний из них сбежал, когда я подъехал, - сказал Гарбовски. - Решил подождать здесь. Убедиться, что больше никто не войдет.

- Спасибо. Я ценю это.

- Тебе еще что-нибудь нужно?

Грей оглядел свой дом. Он подумал, насколько плохо будет внутри.

- Я в порядке, но я ценю твое предложение.

- Ты останешься здесь на ночь?

- Не сегодня. Не раньше, чем мы сможем заколотить это окно.

- Ну, до тех пор мы с парнями будем дежурить по очереди.

Это многое значило. Был шанс, что им надерут за это задницы, но они все равно это сделают.

- Спасибо.

Грей подождал, пока Гарбовски вернется в свою машину, прежде чем взглянуть на беспорядок внутри.

Все фотографии в рамках в гостиной были разбиты. Три из них валялись на полу, покрытые отпечатками обуви. Одна криво висела на стене. Кто-то нарисовал на ней свастику краской из баллончика, а на полу под ним, словно россыпь бриллиантов, валялись осколки стекла. Все, что попадалось на глаза, было разломано пополам. На полу валялись флоггеры и паддлы.

И пианино Эйвери…

Грей застонал, глядя на него. После всего, что потребовалось, чтобы купить его и перевезти к нему домой, то, что они сделали с пианино Эйвери, казалось ему наихудшим нарушением закона. Он подозревал, что кто-то ударил по нему кувалдой. И они оставили кучу вонючего дерьма на клавишах.

Последнее, было единственной вещью, которую Грей потрудился почистить. Он понимал, что пианино теперь ни на что не годится, но он не хотел, чтобы Эйвери увидел, как они его осквернили.

В спальне Грей обнаружил, что все ящики выдвинуты, а одежда разбросана по полу. К счастью, все ценное было заперто в оружейном сейфе. Больше всего его ранило то, что фотография, которую Фил подарил ему на день рождения, валялась на полу. Как и на фотографиях в гостиной, стекло было разбито вдребезги, а саму фотографию растоптали и разорвали в клочья.

Грей отвернулся, не имея ни времени, ни силы воли, чтобы разобраться с этим. Он высыпал одежду из своей сумки в корзину и наполнил ее чистой одеждой для себя и Эйвери. Он быстро заскочил в ванную за зубными щетками и был готов к отъезду.

На улице было темно, солнце в декабре садилось рано. Ночь была чертовски холодной для поездки на мотоцикле, но он не собирался рисковать еще раз с Убером. Он мог бы позвать кого-нибудь из своих друзей подвезти его, но не был уверен, что сможет встретиться с ними лицом к лицу.

По крайней мере, гараж, казалось, остался нетронутым. Большую часть пространства занимало его спортивное снаряжение, но в углу стоял «Харлей», который Чарли подарил ему много лет назад.

Потребовалось три попытки, чтобы завести двигатель мотоцикла. По крайней мере, шлем защитит его лицо от холодного зимнего ветра.

Пейзаж проносился мимо, но он этого не замечал. Все было как в тумане. Его телефон вибрировал в кармане снова и снова. Может быть, его мама, или папа, или даже Фил, Чарли или Ривер. Это мог быть кто угодно, но у него не хватало душевной стойкости, чтобы справиться с кем-либо из них.

В мире был только один человек, которого он хотел бы видеть.

Грей поморщился, поднимаясь по ступенькам к задней двери Уоррена. Ему хотелось, чтобы был способ войти внутрь, не заговаривая ни с кем из них. Они хотели бы, чтобы он во всем этом разобрался, но смысла в этом не было.

Уоррен и Тейлор вместе готовили ужин на кухне. Тейлор направился к нему с огромными глазами, полными немого извинения, и Грей обнаружил, что отступает, ища пути к отступлению. Уоррен схватил Тейлора за руку, удерживая его. Он кивнул в сторону задней спальни.

- Он там.

Грею почти хотелось плакать. Казалось, что война начинается снова. Уоррен всегда понимал его. Он всегда точно знал, сколько Грей может вынести и когда он готов сломаться. Грей не был готов к сочувствию Тейлора. Он даже не был готов к стоическому принятию Уоррена. Он чувствовал себя эмоционально опустошенным, как будто с трудом мог держаться за все это. Он прошел по коридору к единственному месту, где мог от всего этого избавиться. За дверью гостевой спальни Уоррена.

У него был момент, чтобы обнять Эйвери, сидевшего на кровати со слезами на щеках. И следующее, что он осознал - Эйвери был в его объятиях.

- Боже мой, Грей, мне так жаль. Мне очень, очень жаль.

Грей обнял его. Это было все, что он хотел сделать. Все, что ему было нужно сделать. Он обрел силу в знакомом ощущении рук Эйвери на своей шее. Обрел покой, ощущая его стройное, сильное тело. Нашел утешение в прикосновении волос Эйвери к своему лицу.

Душевный мусор осел на землю. Постоянный шум в его мозгу превратился в глухой гул.

Обнимая Эйвери, он успокаивал свой разум.

Он чувствовал…

Безопасность.

Именно это имел в виду Фил. Это было то чувство, которого он жаждал, но которое Грей никогда не мог ему дать. Возможно, потому, что сам Грей не осознавал, насколько сильно он в этом нуждался. Каким же дураком он был, спрашивая Эйвери, чувствует ли он себя в безопасности. Как он мог так ошибиться?

- Хотел бы я, чтобы я мог что-нибудь сделать, - прошептал Эйвери. - Хотел бы я, чтобы я мог как-нибудь помочь.

- Ты помогаешь мне сейчас больше, чем ты можешь себе представить.

Эйвери, возможно, никогда этого не поймет, но он давал Грею то единственное, в чем тот нуждался. Весь гнев, беспокойство и безумные, ужасные мысли, роившиеся в его голове, отступили. Держать Эйвери в своих объятиях было все равно, что найти звуконепроницаемую комнату, где он, наконец, мог сосредоточиться на том, что имело значение.

- У меня нет работы, - сказал Грей. - Я не смогу платить за аренду после следующего месяца. Понятия не имею, что я буду делать дальше.

- Мы что-нибудь придумаем. Все будет хорошо. Так и будет.

Грей обнял его крепче, его руки дрожали от напряжения. Эйвери не заслуживал того, чтобы быть втянутым в эту историю вместе с ним. Грей ни капельки не винил бы его, если бы он вышел за дверь и никогда не вернулся. Сама мысль об этом была как удар ножа в живот.

- Ты - затишье в центре моей бури, Эйвери. Пока я могу держаться за тебя, - его голос дрогнул. Слезы наполнили его глаза. Он покачал головой, не в силах больше ничего сказать.

Эйвери обнял его крепче.

- Не волнуйся. Я буду держаться достаточно крепко за нас обоих.

Глава 27

В конце концов, Эйвери убедил Грея поужинать с Уорреном и Тейлором, и все они молча и неуютно сидели за столом. После этого они посмотрели фильм, хотя Грей, казалось, даже не заметил, что он шел. Позже они удалились во вторую спальню Уоррена. Там была отдельная ванная, и, почистив зубы, Эйвери вышел и обнаружил Грея сидящим на краю кровати, обхватив голову руками.

- Тебе лучше уйти.

Сердце Эйвери екнуло.

- Ты хочешь сказать, что не хочешь, чтобы я был здесь?

Грей покачал головой.

- Я хочу, чтобы ты был здесь больше всего на свете. Но им не потребуется много времени, чтобы связать меня с тобой и пивной. Но если ты сейчас уйдешь, то сможешь сказать им, что не знал. По крайней мере, ты можешь спасти себя. - Его голос дрогнул. Его глаза наполнились слезами, но он быстро вытер их. - Я бы понял. Я бы не стал винить тебя за то, что ты ушел.

Эйвери подошел ближе, чтобы заглянуть Грею в глаза.

- Я не планировал уходить от тебя раньше. Я чертовски уверен, что не сделаю этого сейчас. - Он обнял Грея и притянул к себе. - Что бы ни случилось, мы пройдем через это вместе.

Грей, дрожа, прижался к нему, уткнувшись лицом в рубашку Эйвери. Эйвери подозревал, что он изо всех сил старается не расплакаться. Вид его подавленного состояния разбил сердце Эйвери.

Он вспомнил слова Грея, сказанные им, когда он сегодня пришел к Уоррену.

«Ты - затишье в центре моей бури».

Он не знал точно, что это значит, но понимал достаточно, чтобы понять, что ему нужно какое-то время побыть сильным. Он мог это сделать.

Ради Грея он мог сделать все, что угодно.

Он держал Грея, пока дрожь не прекратилась. Пока Грей не отстранился, вытирая глаза.

- Пойдем в постель.

В прошлом они много раз занимались любовью, но никогда так, как сейчас. Их общее горе подняло их близость на новый уровень. Дело было не в похоти, не в боли и даже не в удовольствии. Речь шла о том, чтобы найти самую примитивную форму утешения, известную человеку. Они вели себя тихо, как воры. Они двигались почти украдкой, как будто люди, которые хотели причинить им боль, могли находиться прямо за окном и подслушивать. Они заглушали стоны друг друга, уткнувшись друг другу в шею. Не то чтобы Уоррен и Тейлор не поняли бы этого. Но эта темная, отчаянная страсть была только для них, как тайное, нерушимое обещание.

Да, они справятся с этим вместе.

На следующий день они отправились домой. Уоррен помог Грею заколотить окна фанерой, а затем покрыть их слоем пенопласта, чтобы защитить от холода.

А потом они остались вдвоем, одни, в своем разрушенном доме.

Они молча прибрались. Эйвери представил, как шестеренки в голове Грея заедают, как приводящий их в движение двигатель выжигает из себя все силы, пытаясь заставить двигаться дальше. Грей почти не разговаривал.

- Это означает, что Робби выйдет, - сказал он в какой-то момент, казалось бы, ни с того ни с сего.

- Что? - Спросил Эйвери.

Грей стоял посреди гостиной, в его руках были разорванные журналы, но, казалось, он их не видел.

- Прошлой весной он убил свою девушку. Он убил друга Уоррена, и я арестовал его. Но СМИ убедили весь мир, что я грязный полицейский, так что теперь настоящий убийца выйдет на свободу.

Эйвери хотел сказать ему, что он был неправ, что, конечно, система правосудия не может быть настолько испорченной.

Но он этого не сделал. Он не думал, что сможет выиграть в этом споре.

В течение следующих нескольких дней Грей метался между глубокой, угрюмой депрессией, из-за которой он неподвижно лежал на диване, и маниакальной, саморазрушительной энергией, в результате которой почти все, к чему он прикасался, выбрасывалось в мусорное ведро от разочарования. Эйвери приходилось постоянно напоминать ему, что они должны были наводить порядок, а не усугублять ситуацию.

Странная раздвоенность продолжалась и ночью, когда они ложились спать. Иногда Грей занимался с ним любовью с нежностью, которая была милой и в то же время разочаровывающей, как будто он забыл, что именно делало их счастливыми вместе. В другие вечера он вымещал свой гнев на Эйвери, даже подтолкнул его к тому, чтобы тот впервые в жизни использовал стоп-слово. На какую-то долю секунды Эйвери забеспокоился, что Грей все равно продолжит. Он этого не сделал. Он остановился, как и предполагалось, но Эйвери почувствовал его разочарование. Он выходил из-под контроля, и Эйвери понятия не имел, как вернуть его в нужное русло.

Однако Грей беспокоил не только Эйвери.

До рождественской вечеринки оставалось меньше недели. Телефон Эйвери так часто звонил с предупреждениями, что он отключил звук. Несколько сообщений было от Роберта и Корал, в которых они спрашивали, когда он сможет прийти на репетицию с хором. Но он не смог пойти на вечеринку. Он уже несколько дней не заходил в социальные сети. С тех пор, как водитель Убер сделал из себя псевдозвезду, хвастаясь, что плюет на Грея. Люди хвалили его, называя героем.

Героем за то, что он плюнул в лицо невинному человеку.

Эйвери никогда еще так сильно не ненавидел мир.

К этому времени средства массовой информации уже наверняка отследили связь Грея с Эйвери, а Эйвери - с «Тап Хаусом». Он не хотел просматривать аккаунт «Тап Хауса» и видеть, как люди нападают на него. Ему была невыносима мысль о том, что место, которое он привык считать своим домом, теперь стало враждебной территорией.

Тем не менее, это было так. Это должно было быть так. Журналисты и протестующие собирались у их дома каждый день. Приятели Грея из полиции приходили достаточно часто, чтобы не подпускать их к газону и контролировать ситуацию, но они все равно задерживались. Эйвери предположил, что в пивной было то же самое.

С тяжелым сердцем Эйвери взял телефон и набрал номер Эмили.

- Эйвери! - воскликнула она. - Наконец-то! Как ты? Как поживает Грей?

- Нормально, - солгал Эйвери. - Хорошо. Мы справляемся.

- Слушай, насчет субботы...

- Я знаю.

- Хм?

- Я думал об этом и решил, что будет лучше, если я не приду.

- Что? Ты что, издеваешься надо мной, Эйвери? Люди приходят только для того, чтобы послушать, как ты играешь! Теперь ты хочешь сбежать и оставить нас в подвешенном состоянии?

- Я не хочу, - сказал Эйвери. - Но никто не захочет, чтобы я был там. Только не после того, что случилось. Мое присутствие там все испортит.

Эмили на мгновение замолчала.

- Эйвери, ты хотя бы заглядывал в Твиттер?

- Нет. Лучше я этого не буду делать.

- Я не имею в виду все эти модные хэштеги. Я имею в виду аккаунт «Тап Хаус». Те твитты, которые люди публиковали для тебя? Ты читал какие-нибудь из них?

- Нет. Я не выношу того, что говорят люди.

- Иди и прочти их, - сказала она. - Потом поговори с Робертом насчет репетиций с хором, потому что он волнуется. И увидимся в субботу.

Она повесила трубку. У Эйвери дрожали руки, когда он открывал приложение Твиттер на своем телефоне. Он перешел к уведомлениям «Тап Хаус», прежде чем смог просмотреть свою временную шкалу.

То, что он обнаружил, ошеломило его.

Некоторые из них были именно такими, как он и ожидал - случайные незнакомцы, которые узнали, что Эйвери там играет, и изливали свою злобу на «Тап Хаус» за то, что они его приняли. Но таких твиттов было не большинство. На самом деле, они были редким исключением. Львиная доля писем была от людей, чьи имена он узнал по пивной, и каждое из них напомнило ему, за что он так сильно любил это место.

Держись, Эйвери.

Мы поддерживаем вас.

Не можем дождаться субботней вечеринки. Давайте покажем этим ненавистникам, на что способна любовь!

Мы знаем вас. Мы знаем Грея. Мы не верим лжи.

Мы на вашей стороне, даже если для этого придется противостоять всему миру.

В день инцидента Эмили сказала ему, что то, что они создали, было сильнее ненависти в социальных сетях, и она была права. Они были семьей. Сообществом. Настоящая человеческая связь один на один действительно была сильнее всего, что мир мог обрушить на них.

Эйвери принял решение. К черту весь этот мир. Это была свадьба Уоррена и Тейлора, да еще и в канун Рождества. Они собирались закатить шикарную вечеринку.

Если бы только он мог заставить Грея прийти в себя от этого странного настроения.

Мэр поступил правильно, уволив этого урода, говорилось в одном из немногих негативных твиттов.

И внезапно Эйвери увидел ответ.

Мэр.

***

Эйвери ненавидел домашний кабинет своего отца. Он не мог сосчитать, сколько раз сидел здесь, за огромным дубовым столом своего отца. Он всегда чувствовал себя преступником, стоящим перед старым, занудным судьей. Книги на полке, казалось, насмехались над ним, напоминая о его неуспеваемости в учебе. Все в этой комнате заставляло Эйвери чувствовать себя маленьким и недостойным.

Но дело было не в нем. Дело было в Грее.

По крайней мере, на отце не было его костюма. На нем были джинсы и рубашка с длинными рукавами. Но выражение его глаз было до боли знакомо Эйвери, это был нетерпеливый взгляд. Взгляд, говоривший о том, что он сыт по горло неспособностью сына справиться со всем самостоятельно. Он переплел пальцы на столе и скорчил Эйвери гримасу.

- Что тебе нужно? Ты здесь, чтобы попросить денег?

Эйвери поморщился, ненавидя себя за то, что его отец сразу же решит, что он пришел именно за этим. С другой стороны, учитывая последние несколько лет, это было вполне объяснимое предположение.

- Не денег, - тихо сказал Эйвери. - Но я пришел попросить тебя о помощи.

Брови отца поползли вверх, но враждебность, казалось, немного поутихла.

- О? В чем?

Эйвери облизал губы, усилием воли заставив руки перестать дрожать.

- Ты должен знать, что происходит.

Теперь настала очередь его отца поморщиться.

- Твоя мама мне кое-что рассказала. Это прискорбно…

- Это несправедливо, - сказал Эйвери, наконец, собравшись с силами. - Грей хороший человек. Он не сделал ничего плохого.

- Я уверен, что и то, и другое - правда. - Голос его отца звучал мягко. - Но я ничего не могу поделать.

- Ты работаешь на мэра. Начальник полиции работает на него. Может быть, если бы ты поговорил с ним - просто попросил его выслушать версию Грея...

Но его отец уже качал головой.

- Я работаю в мэрии, но мы не друзья, Эйвери. Честно говоря, этот человек может даже не знать моего имени.

Это удивило Эйвери. Он всегда считал, что они в какой-то степени приятели.

- Наша система правосудия, возможно, основана на принципе «невиновен, пока вина не доказана», - продолжил его отец. - Но общественное мнение, это совсем другое дело. Грея судили и вынесли приговор. Единственное, что он может сделать, это дождаться своего наказания.

- Это так несправедливо. - Это был детский ответ, но от этого он не становился менее правдивым. - Он всего лишь выполнял свою работу. Если бы он помешал этому человеку войти, его бы признали виновным в этом. Если бы он арестовал его без причины, его бы преследовали за это. Половина того, что они говорят - откровенная ложь, а остальное - намеки и предположения. Эти люди... - Эйвери пришлось вытереть выступившие от злости слезы. - Они нападают на него за вещи, которые вообще не имеют никакого отношения к его работе. Личные вещи. Вещи, которые они обычно защищают! То, что они обычно считают хорошим, может быть, нетрадиционным, но не плохим, и теперь они используют это как предлог, чтобы распять его.

Он замолчал, покраснев. Он думал о хлыстах, эротических фотографиях и позорном столбе. То, о чем, как он внезапно понял, теперь знал и его отец.

Эйвери облизал губы, чувствуя себя неловко по совершенно новым причинам.

- Ты же не собираешься спрашивать о... - Его щеки вспыхнули. - Об этих вещах в его доме? Ты, должно быть, видел фотографии.

Теперь настала очередь его отца покраснеть. Он уставился на свои сцепленные руки.

- Ты уже взрослый, Эйвери. Я уверен, что мы с твоей мамой тоже занимались в спальне вещами, о которых ты предпочел бы не слышать.

Того, что его сексуальную жизнь сравнивали с сексуальной жизнью его родителей, было достаточно, чтобы заставить Эйвери поежиться на стуле. В прошлом это могло бы унизить его. Сейчас? Что ж, это было неловко, тут уж ничего не поделаешь. Но его отец был прав. Они оба были взрослыми людьми.

- Я знаю, как, вероятно, это выглядит, - сказал Эйвери, - но он хороший человек. Он не... ненормальный, не склонный к насилию, и ничего из того, что они говорят.

- Я уверен, что это правда, отчасти потому, что я знаю Кармен, а отчасти потому, что я уверен, что ты никогда не позволил бы мужчине по-настоящему оскорбить тебя.

Эйвери кивнул. Его щеки все еще горели от смущения. Он никогда не собирался говорить о своей сексуальной жизни с отцом. Судя по выражению лица отца, ему так же, как и Эйвери, хотелось сменить тему.

- В любом случае, - сказал его отец, проводя рукой по своим редеющим волосам.

- Да.

На мгновение они замолчали, словно ожидая, когда облако закроет солнце, прежде чем продолжить путь.

Наконец, Эйвери попытался снова.

- Ты действительно ничего не можешь для него сделать?

- Никто ничего не может сделать, сынок. - Эйвери осекся, и отец поспешил успокоить его. - Я знаю, сейчас все кажется плохим, но это ненадолго. Такие вещи иногда случаются. Завтра, или на следующей неделе, или в следующем месяце произойдет что-то еще, и Грей станет вчерашней новостью. Как только это произойдет, вы оба сможете продолжать жить своей жизнью. А пока... - Он поднял руки в жесте безнадежности. - Я думаю, надо просто переждать бурю.

Эйвери вздохнул. Ему было неприятно признавать это, но его отец был прав.

- Мне не следовало приходить, - сказал Эйвери, чувствуя себя побежденным. - Я подумал, что если кто-то и может помочь, то это ты.

- Ты веришь в меня больше, чем я заслуживаю, Эйвз.

Прозвище и мягкость, с которой оно было произнесено, заставили Эйвери замолчать.

- Кроме того, - продолжил его отец, - защищать кого-то другого никогда не бывает пустой тратой времени.

Эйвери кивнул, не зная, что сказать.

Его отец неловко откашлялся.

- Кстати, твоя мать заступалась за тебя.

- Что ты имеешь в виду?

Отец пристально смотрел на него, почти изучая.

- Ты сильно изменился за последние несколько месяцев. Я не знаю, то ли это из-за общественных работ, то ли из-за встречи с Греем, то ли это был просто вопрос времени, но ты уже не тот человек, каким был, когда я тебя выгнал.

Эйвери кивнул.

- Я знаю. И я думаю, что все это было из-за всего этого. - Все это, плюс наказание Грея. Возможно, потеря телефона на короткое время стала главной причиной.

И то, что он нашел пианино.

- Твоя мама говорит, что я должен пойти в этот пивной бар и послушать, как ты играешь. Она говорит, что если бы я это сделал... - Он поморщился. - Она говорит, что я бы гордился тем, что ты сделал.

Щеки Эйвери снова вспыхнули, на этот раз от стыда.

- Сомневаюсь в этом.

Его отец не ответил. Когда Эйвери, наконец, рискнул взглянуть в его сторону, он обнаружил, что отец наблюдает за ним, нахмурив лоб и с тревогой в глазах.

- Неужели так трудно поверить, что я мог бы гордиться тобой?

Это был честный вопрос. Вопрос, который грозил задеть Эйвери за живое. За ним скрывалось слишком много глубоких ран.

- Ты никогда не хотел, чтобы я стал музыкантом.

- Это правда. Не хотел. Музыканты склонны к депрессии и злоупотреблению психоактивными веществами. У них высокий уровень самоубийств. В этой борьбе за успех и за то, чтобы оставаться актуальными, есть что-то такое, что вызывает всевозможные проблемы.

Эйвери кивнул.

- Возможно. Но я не такой музыкант. Я не пытаюсь стать рок-звездой или кем-то в этом роде. Я просто… Я люблю играть на пианино. И я люблю музыку.

Его отец вздохнул. Снаружи ветер завывал в голых деревьях, неся угрозы, которые никто не потрудился бы привести в исполнение.

- Возможно, я был несправедлив. Я никогда этого не хотел. Уверен, ты думаешь, что я был жесток или неразумен…

- На самом деле, не жесток.

Отец слабо улыбнулся ему.

- Может быть, я не так сильно верил в тебя, как следовало бы.

Эйвери застыл на месте, ошеломленный этим признанием.

- Эта музыкальная терапия, - продолжал его отец, не замечая, как его простое признание потрясло мир Эйвери. - Ты все еще хочешь этим заниматься?

Сердце Эйвери бешено заколотилось. Он пришел сюда не для того, чтобы говорить об этом. Но здесь был его отец, который заговорил об этом так, словно это был возможный вариант.

- Больше всего на свете. Каждую среду я играю в реабилитационном центре, а после этого - в Центре по уходу за памятью в Голдене. И... - Он покачал головой. - Я не знаю. Я не могу этого объяснить. Это все еще только музыка, но она кажется намного более реальной, папа. Это гораздо важнее, чем просто спеть песню.

Его отец кивнул, смахивая воображаемые крошки со стола. Думает, понял Эйвери. Обдумывает варианты.

- Ты все еще играешь в «Тап Хаус»? Так ты зарабатываешь деньги?

- Так, и я так же иногда помогаю Эмили в баре. - Он ненавидел признавать это. - Это только на время. Только до тех пор, пока я не смогу позволить себе учебу. - За исключением, конечно, того, что ему придется продолжать работать там или где-то еще, во всяком случае, пока он будет учиться. Получение степени займет четыре года. Может быть, три, если у него будет достаточно баллов за предыдущие попытки в колледже, но на это он не мог рассчитывать.

Его отец вздохнул, наконец-то перестав смахивать несуществующие крошки, и устроился поудобнее, сцепив пальцы перед собой.

- Вот сделка, которую я хочу тебе предложить: ты продолжаешь работать в течение года. Продолжай откладывать свои деньги. Покажи мне, что ты вкладываешься в это на все сто процентов. Докажи мне, что это серьезно, а не какая-то случайная прихоть.

Эйвери кивнул.

- Ладно. Я могу это сделать.

- Если через год ты все еще будешь этого хотеть, и у тебя будут какие-то успехи в накоплении денег на это...

Эйвери обнаружил, что съезжает на краешек стула и наклоняется вперед, с нетерпением ожидая следующих слов отца.

- В таком случае, я подберу то, что ты сэкономил. И, в зависимости от того, как обстоят дела, на каком этапе твоей жизни ты находишься, я, возможно, смогу помочь тебе и с жильем.

- Правда? - Это был глупый вопрос. Не то чтобы Эйвери думал, что его отец лжет. Просто он не ожидал такой внезапной перемены в своем мнении.

Его отец улыбнулся.

-Да, правда.

Эйвери закрыл лицо руками, на глаза навернулись слезы. У него возникло желание броситься через стол в объятия отца. Благодарить его снова и снова, крепко обнимая. Но его семья так не поступала. Он даже не мог вспомнить, когда в последний раз обнимался с отцом.

Он постарался как можно быстрее взять себя в руки и вытер слезы. Ему не терпелось поскорее вернуться домой. Чтобы рассказать Грею о том, что сказал отец.

- Спасибо, папа. - Слово вырвалось у него прежде, чем он понял, что собирается это сказать. - Я серьезно. Спасибо тебе.

- Ты не должен меня благодарить. Просто... продолжай.

- Я сделаю это. Обещаю, я сделаю. - Он встал, чтобы уйти, но остановился в дверях. Он пришел сюда, желая помочь Грею, и потерпел неудачу. Но он нашел кое-что еще, что ему было нужно. - Может быть, ты мог бы прийти в субботу. Ты сказал, мама посоветовала тебе заглянуть в «Тап Хаус»? Двадцать третьего декабря у нас большая вечеринка. Что-то вроде сочетания свадебного приема и праздничной вечеринки. Много тортов, мороженого, песен и пива. - Когда он так сказал, это прозвучало глупо. Но он не позволил этому остановить его. - Было бы здорово, если бы ты пришел.

- Возможно, я приду.

***

Вернувшись в машину, Эйвери некоторое время сидел, прислонившись головой к рулю, пытаясь понять, что он чувствует.

Его отец не испытывал к нему ненависти. Хотел помочь ему. Он даже намекнул, что, возможно, гордится им. Это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Он не знал, как соотнести свою вновь обретенную радость с горем последних нескольких дней.

Его прервал телефонный звонок. Взглянув на экран, он увидел, что звонит Тейлор. Эйвери вытер глаза, прежде чем ответить.

- Привет, Тейлор. Как дела? Ты готов к своему важному дню?

- Ну что ж, - сказал Тейлор. - Думаю, это зависит от Грея.

- От Грея? Почему?

Тейлор вздохнул.

- С ним все в порядке?

На этот вопрос было сложно ответить. Был ли он в порядке? Он слишком много пил, слишком сильно хандрил и переходил от уныния к безумной, маниакальной энергии.

- Я думаю, в конце концов, так и будет. А что?

- Уоррен звонил и писал смс, а Грей так и не ответил.

- Он… не в духе, полагаю.

- Я понимаю. Полагаю. Но Эйвери... Это важно для нас.

- Знаю. Я имею в виду, конечно, это так! Грей это знает.

- Правда? - Тейлор не дал ему времени ответить. - Ему нужно сделать последнюю примерку своего смокинга и забрать его. И Уоррен спросил, может ли он забрать кольца, пока он там. В пятницу ювелирный магазин закрывается на праздники, но на этой неделе мне придется работать каждый день, и Уоррен не уверен, что сможет прийти туда раньше. И я знаю, что обычно это делает Грей, но...

- Но он не отвечает.

- Верно. - Эйвери практически видел, как Тейлор волнуется на другом конце провода. - Он ведь будет там, правда? Он все еще шафер Уоррена, не так ли?

- Он будет там, - сказал Эйвери. - С кольцами. Так или иначе.

По дороге домой Эйвери приходилось заставлять себя не превышать скорость. Он вышел из дома в надежде помочь Грею, но внезапно понял, что с него хватит. Одно дело - жалеть себя. И совсем другое - оставить Тейлора и Уоррена в подвешенном состоянии.

Вернувшись домой, он обнаружил Грея развалившимся на диване с бутылкой пива в руке.

- Что ты делаешь? - Спросил Эйвери.

Темные глаза Грея были рассеянными, в них отсутствовала обычная сосредоточенность.

- А что, по-твоему, я делаю? Ничего.

- Тейлор сказал мне, что Уоррен писал сообщения.

Грей откинул голову на спинку дивана и застонал.

- Я не хочу с ним разговаривать. Я не хочу разговаривать ни с кем, кроме тебя.

- Жизнь не так устроена. Особенно, когда ты шафер на свадьбе, до которой осталось всего пять дней. Тейлор сказал, что тебе еще нужно примерить смокинг и забрать кольца.

Грей покачал головой.

- Не думаю, что я пойду.

- Куда? На свадьбу?

- Правильно.

Эйвери хотел закричать, но не стал. Вместо этого он пошел в спальню и нашел единственный хлыст, оставшийся нетронутым грабителями. В глазах Грея мелькнул огонек интереса, когда он вышел из спальни с ним в руке.

- Это приглашение?

- Как пожелаешь. - И с этими словами Эйвери опустил хлыст на плечо Грея. Не так сильно, как ему хотелось бы, но достаточно сильно, чтобы ужалить.

- Ой! - Сказал Грей, хотя Эйвери подумал, что его реакция была скорее от неожиданности, чем от боли. - Что за чертовщина?

- Хватит! - Эйвери ударил его снова, сильнее, чем раньше. - Ты тут хандрил, жалел себя, и с меня хватит. -Грей, защищаясь, положил руку на плечо, по которому Эйвери ударил его первые два раза, поэтому Эйвери вместо этого ударил его по другому плечу. - То, что с тобой случилось, отстой. Это несправедливо. Я знаю, это бесит. Но такова жизнь, Грей. Смирись с этим.

- Тебе легко говорить...

Эйвери снова ударил его.

- Смирись с этим! Твой лучший друг женится через пять дней. Ты нужен ему. Так что поднимай свою ленивую задницу и сделай что-нибудь!

- Это не так-то просто! В этом вся моя жизнь, Эйвери. Моя работа. Мой... мой... - Он обвел рукой дом, но на самом деле жестикулировать было особо не на что. Картины исчезли, как и хлысты. Осталось несколько кнутов и паддлов. Он уселся за пианино и торжествующе указал на него. - Посмотри, что они наделали!

- Пианино, - простонал Эйвери. - Ради всего святого, Грей. Позволь мне кое-что тебе показать. - Он отложил кнут в сторону и сел на скамейку. Прошло много времени с тех пор, как он в последний раз исполнял что-то столь фундаментальное, как разминочное упражнение, но сейчас он сделал это, быстро пробежавшись по хроматической гамме от низких к высоким частотам. Пара клавиш не сработала. Две или три ноты прозвучали как глухие гудки. Тем не менее, это было неплохо.

Грей уставился на него, открыв рот от удивления.

- Я думал, что оно сломано.

- Несколько клавиш, но их можно починить. - Эйвери указал на остальные. - У них треснула верхняя часть. И вот эта ножка раскололась. Они разбили пюпитр, которым я все равно никогда не пользуюсь. Но это все косметическое, Грей. Все, до последней частички. Пианино все еще играет. Они не смогли его сломать. Знаешь почему? Потому что пианино сильнее этого. - Он указал на Грея. - Ты тоже стал бы сильнее, если бы поднял свою задницу и сделал что-нибудь.

Грей пару раз открыл и закрыл рот.

- Я не знаю, смогу ли я это сделать. Я не знаю, смогу ли я пойти туда, улыбаться и вести себя счастливо.

Эйвери снова взял в руки хлыст.

- Нет, - сказал Грей, поднимая руку. - Подожди.

Но Эйвери все равно ударил его.

- Очень жаль! Весь мир не создан специально для тебя. Теперь ты собираешься испортить Уоррену и Тейлору день? Пошел ты, Грей. Это дерьмовый, трусливый поступок, и он ниже твоего достоинства.

- Но...

Эйвери ударил его снова.

- Я не хочу слышать больше ни одного проклятого слова. Поднимай свою задницу и иди в спортзал. Тебя не было там всю неделю. - Дело было не столько в том, что Грею нужно было сжигать калории или поддерживать форму. Скорее, это был вопрос сжигания энергии, направления его сумасшествия в приемлемое русло.

- Сейчас все в этом городе ненавидят меня!

- Ну и что?

- А что, если я пойду в спортзал, а меня попытаются выгнать?

- Тогда найди другой спортзал. - Эйвери снова ударил его. - Ради Бога, перестань искать оправдания. Перестань считать, что это конец света. Все пошло наперекосяк. Так что повзрослей!

Грей выпрямился, впервые за все время выглядя рассерженным, но Эйвери было все равно. Во всяком случае, он решил, что это признак того, что он делает успехи. Потому что Грей, которого он знал, выхватил бы кнут из рук Эйвери задолго до этого.

- Поднимай свою задницу с дивана. Оденься. Сходи в спортзал. Когда закончишь, сходи в душ. Затем отправляйся в торговый центр, понял? Надень смокинг и забери кольца Уоррена и Тейлора. - Он указал хлыстом на Грея. - Тогда ты сможешь вернуться домой.

- Ты выгоняешь меня из моего собственного дома?

- Да. И если ты вернешься без смокинга и колец, тебе придется здорово поплатиться. - Одному богу известно, на что именно способен Эйвери. Он уже испытал удачу с хлыстом. Не то чтобы он действительно мог выставить Грея из дома или по-настоящему наказать его.

И все же ему показалось, что в темных глазах Грея мелькнул огонек вызова и жизни.

Он надеялся, что этого будет достаточно.

Глава 28

Грей не позволил себе снова впасть в уныние. Пара часов в спортзале сотворили чудеса с его головой. Возможно, люди бросали на него неприязненные взгляды, а может, и нет. Возможно, они знали, кто он такой, а может, и понятия не имели. Имело ли это значение? Всю свою сознательную жизнь Грей терпел пристальные взгляды людей. Он научился жить в условиях постоянного внимания как со стороны мужчин, так и со стороны женщин. Он даже научился использовать это в своих интересах, причем разными способами.

И не то чтобы это внимание всегда было лестным. Быть сотрудником правоохранительных органов означало испытывать отвращение к определенным слоям населения - не только к преступникам, но и к людям, которые решили, что хорошего копа не существует. И что? К черту их всех. Он знал, кто он такой, знал, что все то дерьмо, что о нем говорят - неправда. И независимо от того, узнали его или нет, ни у кого в спортзале не хватило духу противостоять ему.

Слава богу, Эйвери избавил его от жалости к себе.

За эти годы он завел много друзей в правоохранительных органах - людей, которые переехали в другие районы, или в другие города, или в другие подразделения. Следующие пару дней он провел, наводя справки. Все они неизменно приводили к одному и тому же результату.

«Как только уляжется пыль».

Возможно, они не все сформулировали именно так, но почти все ответы сводились к этому. Да, они были бы рады нанять его. Просто пока не совсем. Они хотели подождать, пока он перестанет попадать на первые полосы газет.

Справедливо. Он не мог их винить. Тем временем они с Эйвери сокращали свои расходы, экономили на мелочах и обходились тем, что у них было.

Они были друг у друга. Возможно, это звучало как плохой праздничный фильм. Возможно, это было чертовски банально. Но каждый вечер, когда они ложились спать и Грей заключал Эйвери в объятия, все его сомнения улетучивались.

Так или иначе, они со всем разберутся.

***

Эйвери вернулся в «Тап Хаус» в среду утром, чтобы попрактиковаться с Робертом и хором и составить список воспроизведения. Ему сообщили, что за время его отсутствия была построена сцена для фортепиано. Однако, он ушел до открытия «Тап Хаус». Он был не совсем готов предстать перед посетителями и публикой, но был полон решимости прийти в субботу, несмотря ни на что.

В тот день он также принес домой новую коробку с краской. Через час его волосы были фиолетовыми - такими темными у корней, что казались почти черными, но яркими, как сирень, на кончиках.

- Я только что привык к оранжевому цвету, - сказал Грей.

Эйвери рассмеялся.

- Только потому, что они выцвели до грязно-коричневого цвета. - Он пожал плечами, внезапно смутившись. – А что? Тебе не нравится?

- Нет. - Хотя Грею пришлось взять их в пригоршню, прежде чем он убедился в этом наверняка. Они были такими же шелковистыми, как и всегда. - Мне это совсем не противно.

Наконец-то наступил знаменательный день для Уоррена и Тейлора. Температура упала на несколько градусов ниже нуля. Воздух казался почти кристаллизованным и твердым на ощупь. Без сомнения, шел снег. Эйвери был на взводе, он с трудом мог усидеть на месте все утро.

- Мне придется уехать сразу после церемонии.

- У нас еще будет много времени...

- Я не могу рисковать, - сказал Эйвери. - Я возьму машину, но ты можешь поехать в пивную с Чарли. Ты ведь придешь, да? Ты будешь там?

- Да, я приду. - Они уже обсуждали это несколько раз, но, видимо, так Эйвери справлялся с нервозностью.

Грей, наконец, надел свой смокинг. Эйвери улыбнулся ему и, покраснев, подошел ближе, чтобы поправить галстук Грея.

- Что? - Спросил Грей.

- Ты выглядишь в этом чертовски сексуально. Мне следовало попросить тебя надеть его вчера вечером.

Грей рассмеялся.

- И рискнуть все испортить? Тейлор убьет меня, если я приду с пятнами спермы на брюках.

Эйвери прикусил нижнюю губу, в его глазах был кокетливый огонек, и Грей пожалел, что у них нет времени до того, как им придется уйти.

- Нет причин, по которым я не могу оставить его на некоторое время, когда мы вернемся домой, - предложил он.

Озорная улыбка, которой одарил его Эйвери, натолкнула Грея на множество идей.

- Договорились.

У дома Уоррена они обнаружили машину Фила и Ривера, припаркованную перед их домом на подъездной дорожке. Внутри Уоррена и Ривера нигде не было видно. Тейлор и мужчина, который мог быть только его отцом, тихо разговаривали в гостиной. Фил, который в своем смокинге чувствовал себя гораздо комфортнее, чем Грей в своем, стоял на кухне и возился со своей камерой.

- Привет, - сказал Грей. - Где все?

Фил удивленно посмотрел на него. Увидев Грея, он отложил камеру в сторону.

- О, Грей. Мне так жаль. - Он притянул Грея к себе и обнял. - Боже, я так зол на то, что сейчас с тобой происходит. Я не могу представить, через что ты проходишь.

За все годы, что они знали друг друга, Грей не мог припомнить, чтобы Фил когда-либо обнимал его. Даже сейчас он отпустил его прежде, чем Грей успел решить, что он к этому чувствует. Прежде, чем Грей смог найти Эйвери и выяснить, что он к этому чувствует.

Фил отступил на шаг, но продолжал держать Грея за руку.

- Я всю неделю думал о том, что я мог бы сказать. Хотел бы я дать тебе такой совет, какой ты дал мне в августе. Хотел бы я помочь тебе разобраться во всем этом.

- Все в порядке, - сказал Грей. Он посмотрел на Эйвери, который, казалось, пытался слиться с обоями в углу. Из-за ярко-фиолетовых волос у него ничего не вышло.

- Ты, должно быть, в ярости, - сказал Фил. - Когда прошлым летом я потерял работу... - Он покачал головой. - Мне показалось, что весь мой мир перевернулся с ног на голову.

Грей вспомнил все, что он знал о тех событиях.

- Но, в конечном итоге, все обернулось к лучшему, не так ли?

- Так и есть. Я надеюсь, что и у тебя будет так же. - Фил, казалось, осознал, как близко он стоит. Он отступил на шаг. - У меня есть кое-что для тебя. - Он повернулся, чтобы взять с кухонного стола плоский прямоугольный подарок в обертке.

- Я думаю, подарки должны быть для женихов, - сказал Грей, принимая его.

Фил пожал плечами.

- Это для тебя.

Он был толщиной всего в дюйм, но почти два фута в ширину и полтора в высоту. Грей положил его на стол, чтобы было легче разорвать бумагу, не уронив ее. Это была та же фотография, которую Фил подарил ему на день рождения, лось, стоящий на поляне на свежем утреннем воздухе, но на этот раз она была в рамке.

- Я выбросил большую часть своих негативов, когда мы с Ривером переехали, - сказал Фил. - Тех фотографий в твоей гостиной давно нет. Но эта...

- Это то, что имеет значение, - сказал Грей. Ему захотелось снова обнять Фила, но он подозревал, что раз в десять лет или около того, это предел возможностей Фила. - Спасибо.