Покоренная поцелуем

Глава 13

Багровые от крови руки Ротгара, сжимавшие что было сил шею Гилберта, вдруг отпустили ее и тут же с невероятной быстротой вцепились в горло Марии. Она начала задыхаться, скорее от неожиданности, чем от боли.

— Норманн, предупреждаю тебя, держись от нее подальше, иначе я ей перережу горло, как перерезал вон тому сукину сыну, который валяется неподалеку, угрожающе заговорил Ротгар, одновременно оттаскивая подальше от лежавшего навзничь тела Гилберта Марию.

Ноги у нее подкосились из-за испытываемого в эту минуту облегчения. Она поверила, что кровь на его руках и на тунике пролита не им самим.

Она попыталась представить, сколько бы ее людей было отправлено на тот свет, если бы Ротгар вовремя не вмешался. Она испытывала возбужденное ликование. Он все это сделал только ради нее. Ротгар, рискуя жизнью, сражался с врагами норманнов: он спас Гилберта, заставил этого высокомерного рыцаря корчиться от страха у его ног, — и все это только ради нее.

Откуда-то у него в руках появился норманнский кинжал, и он держал его острое лезвие совсем рядом, не прикасаясь к ее горлу. Как это ни странно, но она испытывала лишь уверенность от того положения, в котором сейчас находилась, а ее сердце просто ликовало, чуть не выскакивая у нее из груди. Сколько он уже для нее сделал; несомненно, эти отвратительные, угрожающие, направленные в адрес своей жертвы слова объяснялись той же уловкой, которую он придумал.

Мария не чувствовала от него никакой угрозы, — лишь охватившее все ее тело облегчение от того, что он был рядом.

Он сжимал ее в руках только ради ее собственной защиты. Его окровавленные руки сжимали ей лишь горло, но несмотря на его хватку, она могла дышать относительно свободно. Инстинктивно она схватила его предплечье, делая вид, что пытается вырваться, а сама получала лишь дополнительную силу от прикосновения к его руке, его пальцам, не обращая никакого внимания на то, что и ее руки были в крови. Он прижимал ее к себе и всем своим теплым, высоким мощным телом поддерживал ее. Она чувствовала, как глухо бьется у него в груди сердце. Он горячо зашептал ей на ухо; его голос был легче мягкого бриза.

— Делай все так, как говорю. Мы с тобой затеяли весьма опасную игру.

Несколько не получивших ранения рыцарей переругивались, стоя на полянке, метая быстрые взгляды в ее сторону. Видя, что Ротгар не выпускает ее из рук, они медленно направились к ним, вероятно, намереваясь оказать пленнице помощь.

Ротгар вновь обратился к Гилберту:

— Пусть твои люди займутся своими ранами. А нам втроем нужно кое-что обсудить с глазу на глаз.

Гилберт, подав знак своим людям, с трудом поднялся на ноги.

На его изуродованном лице она перехватила взгляд, который заставил ее вздрогнуть от страха, — чувствовалось, с каким трудом ему приходится сдерживать охватившую его всего дикую, гибельную ярость. Ротгар повел ее к хижине. Гилберт неохотно, что-то бормоча себе под нос, последовал за Ротгаром, словно его ноги были привязаны к ногам сакса.

— Оставь ее в покое сакс, — потребовал Гилберт. Его голос был похож на звериное рычание, когда они отошли на значительное расстояние от его людей. Стоит на нее посмотреть, чтобы сразу понять, что ты перегнул палку.

Пульс Марии учащенно забился. Она, конечно, понимала, что будет опозорена, если только будут обнаружены следы их незабываемой ночи любви, но что она могла поделать? Когда она увидела, как Ротгар с Гилбертом тузят друг друга полновесными кулаками, она сразу забыла о всякой предосторожности. При ней не было никаких приспособлений для управления лошадью, не было нужной мази, чтобы скрыть оставленные на ее теле Ротгаром следы безумной страсти, а страх за его безопасность лишил ее чувства самосохранения.

— Что ты, я так отлично ее чувствую и понимаю, — негромко, словно триумфатор, рассмеялся Ротгар. — И не только сейчас.

Боже, что же он делает? Он ведь сам предупредил ее, чтобы она ни за что не признавалась в их плотской любви, а вот теперь он поддразнивает этим Гилберта.

— За это я лишу тебя твоего мужского достоинства и брошу его в корыто для свиней! — часто задышал Гилберт.

— Она тоже кричала что-то вроде этого, — не унимался Ротгар. — Неужели у вас, норманнов, в распоряжении всего несколько проклятий, к которым вы непременно прибегаете, когда речь заходит о смерти или изнасиловании?

— Изнасиловании? Так ты ее изнасиловал?

— Ну, а ты как думал? Станет ли аристократка, норманнская леди, добровольно совокупляться с каким-то потерпевшим поражение саксом? — Ротгар весь затрясся от смеха. Одним осторожным движением он сорвал у нее тряпку с ног, которая прикрывала ее синяки и ссадины, протянул ей руку. Кровь, проступившая на них от прикосновения к его окровавленной тунике, лишь нагляднее выявила порезы у нее на ладонях, которые остались на них от уздечки ее кобылы, как и пальцы, которые она ободрала, пытаясь достучаться в дверь хижины. Он обнажил ее раны, открыто демонстрируя их Гилберту. — Разве это говорит о том, что она подчинилась добровольно?

— Делай все так, как я говорю, — приказал ей Ротгар. Такие простые, в сущности, слова, но так их трудно произнести, не теряя чести. Горло у нее болело от усилий, с которыми ей приходилось удерживать свое возмущение. Представляя ее безвинной жертвой, Ротгар, несомненно, обрекал себя на гибель, если судить по тем ненавистным взглядам, которые норманн бросал на него.

— Я гляжу на человека, который уже, по сути дела, мертвец, — бросил Гилберт, подтверждая таким образом ее страхи.

— Думаю, это не так. Тем более тебе в этом некого винить, кроме самого себя. Ты отдал мне ее на милость.

— Я лишу тебя… — снова начал было Гилберт.

— Знаю, знаю, — вздохнул Ротгар. — Ты лишишь меня моего мужского достоинства и выбросишь его в корыто свиньям. Но это не скроет того факта, что я обладал ею, а ты, норманн, насильно пригнал ее ко мне, словно выполняя приказ этого сукина сына Вильгельма.

Полный презрения, он саркастически заметил: каким же нужно быть человеком, сэр рыцарь, чтобы до такой степени обидеть женщину, выступить с угрозами в ее адрес и тем самым заставляя ее совершить побег холодной зимней ночью, чтобы все поставить на свои места.

Она почувствовала, как внутри Ротгара вновь закипает гнев от воспоминания о том синяке, который нанес ей Гилберт, резко схватив ее за руку.

Он бросил безразличный взгляд на ее руку, которую поранил. Он только сцепил челюсти.

— Это был всего единственный, неприятный для нее момент. Не было никакой надобности убегать из дому к тебе. Я сказал ей, что сам обо всем позабочусь и наведу повсюду порядок.

— Да, и в результате сразу же попал впросак, — резко возразил Ротгар. Сразу же очутился в ловушке, словно свихнувшийся на сладком меде медведь.

— Эта ловушка была расставлена тобой! — гремел Гилберт. — Ты все это организовал вместе со своими негодяями из жителей Лэндуолда.

— Нет, ты не прав, норманн, даже если тебе хочется в это самому поверить. Вон обрати внимание на убитого юношу. — Он кивнул головой в направлении одного из нападавших, лежавшего, сжавшись от боли, на земле. В груди у него торчало древко копья. Этот человек никогда не жил в Лэндуолде, даже поблизости от него. Я знаю здесь любого жителя на расстоянии трех дней путешествия верхом. Я никогда его не видел.

Мария вспомнила, как на землю упало норманнское копье, когда она подбежала к Ротгару. Его, скорее всего, бросил кто-то из норманнов. Она в этом не сомневалась.

В эту минуту на поляне появился Данстэн, который сокрушенно качал головой, вспоминая об их поражении. Он остановился неподалеку от Гилберта.

— Они исчезли, словно сквозь землю провалились, Гилберт. Я больше не видел ни одного.

— Ты только подумай, норманн, — продолжал Ротгар, кивая головой, словно его совсем не удивляла неудача Данстэна. — Судя но всему, этим предпринявшим против нас атаку свиньям было известно, где мы с тобой будем сегодня утром. Не вызывает сомнения, что они все напали на вас на этой лужайке и не слишком заботились о моей безопасности. Мне кажется, тебя кто-то предал из своих.

Гилберт нахмурился, в упор уставившись на Ротгара.

— Ты вот захватил Марию в заложницы, а несешь какую-то ахинею по поводу предательства. Можно подумать, что здесь, в Лэндуолде, у тебя имеется свой интерес, ты, несчастный, понесший поражение трус.

— Да, ты прав. — Хотя тон у Ротгара оставался бесстрастным, все его тело сжалось, напряглось, он все сильнее прижимался к ней.

— Я видел, что происходит в Лэндуолде. Вам здесь не хватает настоящего господина. Вам недостает вооруженных людей. У вас нет золота, чтобы нанять рыцарей на службу, у вас нет золота, чтобы возвести замок.

Его слова, казалось, повисли между ними.

— Ну, разве я тебе не говорил об этом, Мария? — сказал Гилберт. — Лэндуолд не может быть настолько бедным, каким он предстал впервые перед нашими глазами. Открой нам свой секрет, сакс.

— Могу сказать тебе, где лежит золото, — согласился с ним Ротгар. — Но при условии, что часть его будет отдана мне. «Делай все, как говорю», — говорил ей Ротгар, но его предложение показалось ей таким вызывающим, что Мария наконец обрела дар речи.

— Мы обыскали все в доме — дюйм за дюймом. Мы не нашли никакого золота.

— Тем не менее оно там. — Он снова повернул голову к Гилберту, словно и не слышал ее слов. — Ну, что на это скажешь, норманн? Могу ли тебе предложить сделку?

Он помахивал кинжалом, заставив Гилберта немного сощурить глаза, словно он про себя обдумывал его предложение.

— Кажется, ты, сакс, лжешь, пытаясь спасти свою шкуру.

Ротгар подтолкнул сзади коленом Марию.

— Я готова заключить с тобой сделку, сакс, — торопливо сказала Мария. Выкладывай свои условия.

— Мою долю, — тут же ответил Ротгар. — Я не могу передать вам золото, не вернувшись в Лэндуолд. Но… — он намеренно растягивал это слово.

— Но… — подсказал ему Гилберт.

— Я не стану ни с кем обсуждать вопрос о сокровище, кроме самого Хью.

Заревев, Гилберт направился к ним. Мария вся сжалась от страха, сильнее прижимаясь к Ротгару.

— Дай ему закончить, Гилберт! — приказала она.

Рука Ротгара благодарно сжала ей плечо.

— Когда ваш господин полностью выздоровеет, я открою ему сокровище и попрошу у него подорожную, чтобы я мог отправиться в полной безопасности к Вильгельму и выторговать у него свою свободу. В качестве залога чистоты своих намерений я сейчас же выпускаю леди, не причинив ей особого вреда. — Он издал непристойный, радостный вопль и, прижавшись головой к ее волосам, прошептал:

— Делай, что я тебе сказал, Мария, сегодня ночью я жду тебя.

Он отошел от нее в сторону, слегка задрав подбородок, выражая свое полное презрение к Гилберту. Само собой разумеется, освобожденная из плена женщина должна бежать со всех ног к своему спасителю. Подняв юбки, она быстро преодолела расстояние, разделявшее Гилберта от Ротгара. Она низко опустила голову, чтобы скрыть чувство брезгливости, охватывающее ее только от одной мысли, что Гилберт, пытаясь защитить ее, может ее нежно обнять.

— А теперь ты умрешь, глупый сакс, — радостно сказал Гилберт, подталкивая Марию себе за спину.

— Нет, Гилберт. Я с ним заключила сделку. — Мария крепко схватила его за руку. — К тому же он прав. Хью так не хватает драгоценного металла.

Гилберт сочно выругался, бросая раздраженные взгляды то на Ротгара, то на Марию.

— Мне это не нравится, Мария, как можно заключать какие-то сделки с человеком, который должен умереть?

— Мне тоже, — поспешила она заверить его, старательно притворяясь, умоляюще глядя на него, пытаясь догадаться, какими будут дальнейшие поступки Ротгара.

Гилберт прошептал сквозь зубы клятву, но ее слова немного успокоили его, и он с облегчением вздохнул. Вдруг она все сразу поняла: Ротгар не лгал. Этот сакс, который, пленив ее сердце и завоевав тело, знал то, что ей нужно, лучше, чем она сама. За эти долгие месяцы, когда ей приходилось постоянно ублажать Гилберта ради положения Хью, она выработала в себе скрытую терпимость. Она могла пойти на это, осуществить задуманную ими уловку, хотя у нее тряслись колени и она чувствовала слабость в ногах.

Преодолевая несколько метров, которые отделяли Ротгара от Гилберта, она уронила плащ и теперь могла кивать на холодную погоду, если бы Гилберт поинтересовался, от чего ее всю трясет. Ну, а что она могла еще сказать, чтобы объяснить, почему у нее покрылись потом ладони, на лбу появилась испаринка, а мозг лихорадочно искал новую ложь поубедительнее?

Придется что-то придумать. Она наверняка сможет это сделать.

— Мне нужно поговорить с тобой минутку-другую с глазу на глаз в хижине, Мария. Гилберт плотнее сжал челюсти, не обращая внимания на ее замешательство. — Хотя вы и заключили с ним сделку, я все же намерен его скрутить. Я ему не доверяю.

Ротгар лишь пожал плечами, без всякого сопротивления протянув запястья оруженосцу Гилберта, и ему удалось представить все это действо как отвратительную, глупейшую предосторожность. На губах у него играла язвительная улыбка, а на лице у Гилберта появилась кислая мина.

Убыстряя шаг, он повел ее к хижине, пытаясь все время прикрыть ее от Ротгара своим телом, словно щитом. Всем своим сердцем она хотела хоть на секунду увидеть выражение глаз Ротгара, перехватить его теплый ободряющий взгляд, который она непременно в них заметит, но присутствие рядом охваченного гневом Гилберта, лишало ее всякой возможности это сделать.

Он проводил ее в это убогое пристанище, плотно закрыв за ними двери. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть после яркого рассвета к мрачной темноте закопченной комнатушки. Она остановилась возле курящихся останков огня, став к нему спиной, — ее платье было неопрятно распущено, как у легкомысленной девицы, а волосы покрыты слоем пыли и застрявшими в них стебельками соломы.

У него перед глазами вновь заклубился розовый туман. Она спала с этим саксом. Может, ее к этому принудили, но это сути дела не меняет.

— Я искал вас сегодня утром, чтобы извиниться перед вами… Может, может… мне не следовало так крепко сжимать вашу руку вчера вечером… — Он с трудом произносил слова через плотно сжатые губы. — Со мной чуть не приключился припадок, когда я узнал о вашем побеге.

— Вы всегда были ко мне так внимательны, Гилберт. — В ее словах явно была насмешка, и она потирала рукой ушибленное им место.

Ее распухшие губы говорили о пережитой недавно страсти. Воротник платья сидел криво, демонстрируя красноту ее нежной кожи, явно натертой грубой бородой мужчины. И тем не менее она еще осмеливалась его дразнить!

— Потаскуха! — хрипло сказал он, охваченный убийственной яростью при мысли о том, что здесь, в этой хижине, происходило всю ночь, но его еще больше донимало, что она отнюдь не вела себя так, словно оказалась жертвой, получила увечья и была всем этим довольна в это залитое солнцем утро. — Мне наплевать, какую именно сделку вы с ним заключили. Я все равно его за это убью.

— Нет. Вы не сделаете этого. Он должен жить. Должен!

— Что с вами, опять зачесалось, хотите продолжить? Если бы я знал, насколько вы похотливы, то оказался бы в этой хижине сам.

Она побледнела.

— Неужели у вас складывается впечатление, что мне очень понравилась эта ночь? Она протянула к нему дрожащие окровавленные руки. — Я оказывала ему сопротивление изо всех сил. Но он так давно не видел женщины. Никак нельзя было с ним тягаться. — Зарыдав, она беспомощно отвернулась от него.

От ее признания он еще больше терял терпение. Он должен был проткнуть сразу этого сакса, как только он освободил Марию.

— В таком случае я его сейчас убью и сам найду его сокровище. Теперь, когда мне стало известно о его существовании, я не буду знать ни минуты покоя, пока не переверну все здесь вверх дном, каждое деревцо, каждый камень. — Со свирепым видом он побежал к двери, но Мария его окликнула.

— Нет! — Ее пронзительный, повелительный приказ еще больше подействовал на его, казалось, и без того взвинченные нервы.

Он остановился.

— Почему нет? — Как смеет она вмешиваться!

— Гилберт, до тех пор, покуда он жив, я в вашем неоплатном долгу.

Рука его замерла на ручке двери.

— Что вы имеете в виду?

Она резво подбежала к нему, принялась пристально изучать его гневное лицо. Ему и прежде приходилось видеть такой тревожный, волнующий и пытливый взгляд на лицах тех, кто вначале чего-то хотел недосягаемого, а теперь вдруг понял, что теперь это доступно, можно протянуть к нему руку и ощутить. Чего же она так сильно хотела?

— Не убивайте его сейчас. Пока не убивайте. Гилберт закачал головой, выражая полное безразличие к ее словам. Никогда прежде она его не просила, только требовала.

— Вы пытались испробовать свой шанс с ним вместе, и ваша смешная затея не привела ни к чему, кроме как к унижению. Теперь пусть заплатит за изнасилование.

— Вот-вот. Именно поэтому я прошу вас пощадить его жизнь сейчас.

Она прикоснулась к его руке, — впервые на его памяти она это сделала сама, без подсказки с его стороны.

— Если вы уготовили для него скорую смерть, то мы можем в таком случае никогда не найти золото, и в результате нанесенный моей чести урон останется без отмщения. Я хочу заставить его пострадать, так же как и я. Хочу увидеть, как он будет унижен, так, как он унизил меня. Но сделать это собственными руками. В вашей власти, Гилберт, выполнить мою просьбу. И имейте в виду, я не останусь неблагодарной.

Прикосновение ее руки, мольба в глазах, ее дрожащее тело — все, казалось, было предназначено для того, чтобы унять его гнев по отношению к ней. Розоватый туман пропал у него перед глазами, но он инстинктивно чувствовал что-то неладное.

— Отношения между нами изменились, не так ли? — На ее губах заиграла соблазнительная улыбка.

Что же было в этой женщине, что его постоянно очаровывало? Правда, у нее было красивое тело, красивое лицо, но ведь многие женщины обладали куда большей соблазнительностью. У нее не было золотистых волос, как у сакских женщин, не было румяных щек, черных, как смоль кудрей, как у многих норманнок. У Марии были каштановые волосы, у нее были карие глаза; ее могли вообще не замечать годами в среде модно одетых, аристократических женщин высшего норманнского общества. И вот все же она стояла перед ним, ее обычные карие глаза блестели невыплаканными слезами, губы дрожали, на ней было неопрятное, разорванное сакское платье, и все же она для него была самой соблазнительной, самой желанной из всех женщин на свете.

Он попытался избавиться от мыслей, вызывающих у него эту слабость. Гилберт решил подойти к ситуации с другой стороны, как воин, и на его губах появилась довольная улыбка, когда он осознал, каким мощным положением он обладал. Сегодня утром он приехал сюда, к хижине, чтобы поймать сакса, и он это сделал. Он хотел казнить сакса на глазах у жителей, не проливать его дрянной крови здесь, чтобы не вызывать излишних слухов, которые вполне могут превратить его в мученика.

К тому же Мария просила сохранить этому саксу жизнь. Да, Бог явно был расположен к нему, Гилберту Криспину, сегодня! Он мог, конечно, исполнить прихоть Марии, мог заставить ее оказаться в неоплатном долгу, притворяясь, что готов постоять за нее и отомстить ее обидчику. Только он знает, когда должна слететь голова сакса с плеч, слететь на глазах у всех жителей Лэндуолда, чтобы они наконец осознали, кто здесь является истинным хозяином.

— Не хотите ли вы заключить со мной сделку, Мария? — спросил он, пытаясь скрыть свое ликование от того, что она вот-вот угодит в расставленную им западню. — Эта сделка сохранит жизнь саксу.

— Да, хочу.

— Что бы я ни попросил?

Она долго молчала, уставившись в дверь, словно ответ на этот вопрос лежал где-то там, за ее пределами. Но там никого не было, кроме сакса. Гилберт провел рукой по кольчуге, и она заскрипела, зазвенела, отнюдь не случайно напоминая ей о его значительно превосходящей ее силе.

— Я сделаю, что потребуется от меня. То, что вы попросите, — прошептала она чуть слышно.

От одержанной победы он радостно встрепенулся. В хижине было почти темно, двери были закрыты, окно затянуто шкурами, а огонь, который согревал ее всю эту ночь, потухал, в нем оставались лишь тлеющие головешки, но он отчетливо ее видел. Он подошел к ней, крепко сжал за плечи, повернул к себе, чтобы поглубже заглянуть в ее тревожные, обманчивые обычные карие глаза, порадоваться в душе тому болезненному предательству, от которого ей скоро придется немало пострадать. Боже, как он будет упиваться ее терзаниями, и у него в руках было такое средство, которое позволяло ему продолжить это наслаждение, продлить эту испытываемую радость.

— Еще не поздно.

— Что не поздно? — Он чувствовал у себя на щеке ее нежное дыхание.

— Для моего предложения. Брак между нами. Мы построим для Хью дом, и будем вместе вместо него управлять этими землями.

— Это отличный план, Мария. Для этого нам не нужно сейчас здесь ложиться у огня, хотя вы и запятнали свою честь.

— Значит, вы все равно хотите на мне жениться?

Ему очень хотелось знать, исказилось ли его лицо в эту минуту, не выдало ли, как страстно он ее желает, как это она совсем недавно заметила у него в глазах.

— Вы не должны хотеть меня сейчас. Во всяком случае не сразу после того, как он так дурно со мной обошелся.

— Я продемонстрирую вам, чего мне хочется, а чего нет. — Он грубо заключил ее в объятия и прильнул своими губами к ее губам.

На какую-то секунду она принадлежала ему, целиком только ему, хотя она продолжала стоять неподвижно, опустив руки, напрягшись всем телом. Потом она начала вырываться из его объятий с яростью загнанного в капкан барсука.

— Вы, как всегда, лжете! Ничего между нами не изменилось! — зарычал он, когда она выскользнула из его рук, стараясь подавить в себе болезненное чувство из-за ее отказа. Была уязвлена его мужская гордость. Боже праведный, он чуть было снова не подпал под ее чары. — Если бы вы оказали такое же сопротивление саксу, не думаю, чтобы ему удалось завладеть вами вчера ночью. Отлично. Если не будет сделки со мной, не будет и с ним.

Она продолжала пятиться назад, быстро и ловко вырвав руку, прикрывшись ею словно от страха получить неминуемый удар. Бледная, вся трясущаяся, она стояла, в сумрачном свете хижины.

— Я не могу вас сейчас поцеловать, — сказала она, едва выговаривая слова, чувствую глубокую агонизирующую боль в сердце. — Его прикосновение… то, что он сделал со мной, Гилберт… Боюсь, что после этого я не смогу выдержать прикосновения никакого другого мужчины.

Незнакомое чувство стыда обожгло его из-за столь грубого отношения к ней. Кто же она на самом деле — милая лгунья или же на самом деле жертва? Он сам видел, как женщины, которых называли «военными трофеями», выбирали яд или вспарывали себе ножом вены, чтобы только не отдаться еще одному мужчине. Боже праведный, что произошло бы, если бы она на самом деле покончила с собой, не предоставив ему никакого шанса, чтобы насладиться ее телом, о чем он так мечтал все эти долгие годы?

— Вы не наложите на себя руки? — спросил он.

— Нет, — ответила она. — Я этого не сделаю. — Она стояла, продолжая трястись всем телом. Он стоял напротив, будучи уверен только в одном, — нет, ей нельзя доверять ни в чем.

— Если мы намерены заключить брак, то я заявлю о своих супружеских правах, — предостерег ее он.

— Я знаю об этом.

— Кроме того, мне не хотелось бы прибегать к силе, как поступил бы с вами он, но все же при необходимости могу пойти и на это.

— Я прошу лишь о короткой передышке, — сказала она. — Пусть отец Бруно устранит любые возможные препятствия на пути к нашему браку. К тому времени мне, несомненно, удастся преодолеть это глупое отвращение.

Все эти формальности со священником могут занять несколько недель, может, месяц-другой. Разве это срок для человека, прождавшего целые годы?

— К тому времени у меня не возникнет к вам никаких вопросов, — добавила она.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, конечно, вопрос о ребенке. Если мы отдадимся нашей страсти и в результате на свет появится ребенок, то никогда до конца мы не будем уверены, кто же его отец.

Он даже не подумал об этом, хотя идея зачать, лежа на Марии, ребенка, заставила его всего задрожать. Но если она произведет этого сакского щенка, то он вспорет ему живот и бросит его в новый ров, который они выроют вокруг своего замка.

— Хорошо, мы подождем.

— И наказание Ротгара по-прежнему зависит от меня.

— В пределах разумного, — ответил он, чувствуя, как вновь его одолевает похоть. Кажется, она слишком много заботится об этом саксе… — Он ожидает, что Хью выполнит заключенную сделку.

— Вы, конечно, согласитесь, что нельзя допустить, чтобы от своего намерения он получал бы слишком много удовольствия.

Она быстро кивнула.

— Я согласна. Мы заключим брак. А вот вам залог надежности нашей сделки. Она очень быстро, так, что у него даже не было времени среагировать, прижалась всем телом к его сложенным на груди рукам, запечатлела легкий, словно перышко, поцелуй у него на щеке, и потом тут же отвернулась к огню, не в состоянии унять охватившую ее дрожь.

Ему был приятен этот поцелуй, и он тут же поднес свою руку собственника к ее хрупкому плечу. Но она ловко увернулась. Ну и пусть. Когда одержана победа, можно быть и великодушным. Он решил оставить ее в хижине на несколько минут, а сам направился к выходу. Перешагнув через лужу, он остановился.

— Мария, — снова предостерег он ее. — Я буду очень бдительно следить за вами.

— Разве можно ожидать иного от верного супруга? — ответила она, не поворачиваясь к нему.

Мужчина обычно должен чувствовать ликование после того, как ему удастся заручиться от женщины обещанием выйти за него замуж. Но в сердце Гилберта поселилась тревога. Он все время испытывал давящее сомнение, неуверенность в том, что каким-то образом ей и на сей раз удалось его провести.

Он не мог объяснить почему, но решил все время следить за ней, не выпуская из поля зрения, следить за каждым ее шагом, за тем, что она намерена предпринять в отношении Ротгара. Словно от этого зависела вся его жизнь.