Глава шестая СТРАСТЬ И СЛЕЗЫ

Энн нервно меряла шагами комнату, снова и снова проигрывая в уме сцену, разыгравшуюся в ванной. Она все еще чувствовала губы Рубена на своих губах, его сильное тело, прижавшееся к ней. Он поцеловал ее лишь в наказание, однако его губы вовсе не наказывали — напротив, их прикосновение было таким страстным, что внутри Энн шевельнулось былое желание. Искорка тут же превратилась в пламя, грозившее поглотить обоих. Теперь Энн твердо знала, что Рубен по-прежнему хочет ее, однако теперь — лишь для того, чтобы отомстить.

Собственная реакция на поцелуй Рубена просто потрясла Энн. У нее в голове не укладывалось, как она может испытывать влечение к человеку, который собрался отнять у нее сына. С другой стороны, Рубен ведь не посторонний мужчина. Он ее муж. И отец Стивена.

Господи, что она натворила? Как могла наивно предполагать, что сможет скрыть факт появления на свет Стива от отца? Рубен ведь один из самых влиятельных людей — не только в Венесуэле, не только на своем континенте, но и во всем мире. Он неизбежно все узнал бы. Может, не сейчас, а позднее, когда Стивен стал бы постарше. Да и сам мальчик наверняка со временем попытался бы разузнать, кто его отец. Дети обычно хотят знать такие вещи. И имеют на это право.

Уже в который раз за это короткое время Энн охватило чувство вины, к которому примешивалась тревога. Чутье подсказывало ей, что Рубен никогда не причинит вреда Стивену — во всяком случае, намеренно. Но что, если он сделает это ненамеренно, не подозревая о том, что на самом деле творит?

Спорить с Рубеном всегда было трудно — слишком уж у него острый и быстрый ум. Любые ее аргументы он ухитрялся перевернуть так, что в конечном итоге Энн начинала сама себе противоречить и окончательно сбивалась с мысли. Однако теперь Рубен даже не пытается спорить. Он просто изъявляет свою волю, ожидая от нее полного повиновения. Размечтался! — с возмущением подумала Энн. Сейчас не глухое Средневековье, и она ему не какая-нибудь рабыня! Лишать себя каких бы то ни было прав она не позволит.

Стивен — ее сын. И каким бы смышленым и отважным ни был ее мальчик, он всего лишь малыш. Ему страшно, он постоянно думает о том, куда подевалась мама. И хочет к ней.

Что ж, если Рубен не желает привести к ней Стивена, Энн сама отправится на поиски сына.


Дом был погружен во тьму, в нем царила полная тишина. С легким содроганием Энн прошмыгнула мимо комнатки, где спала Роса, и прокралась через гостиную в коридор, освещенный лишь падающим из окон лунным светом. Отсюда ее путь лежал в то крыло особняка, где находились детские. Рубен как-то показал ей эти комнаты, ведь одна из них когда-то была его собственной и со временем должна была перейти к его детям. Энн была твердо уверена, что Рубен поселил Стивена именно там.

Добравшись до нужной двери, она осторожно отворила ее и заглянула в залитую лунным светом комнату. Окно не было занавешено, и даже с порога было видно, что детская кроватка, стоящая у правой стены, пуста.

Осторожно прикрыв дверь, Энн подошла к следующей комнате и повторила инспекцию. Увы, и здесь — никого.

У третьей двери Энн внезапно остановилась. У нее вдруг возникло ощущение, что за ней следят. Да, бродить ночью по этому дворцу куда страшнее, чем она предполагала. Впрочем, глупости, никто ее не видит. Все спят, вокруг ни души.

Энн решительно открыла дверь. Комната была погружена в кромешную тьму, однако Энн показалось, что краем глаза она смутно уловила какое-то легкое движение. Ее мозг тут же подал сигнал к бегству. Однако убежать она не успела.

Комнату залил яркий свет, на мгновение ослепив Энн, и она невольно зажмурилась. В ту же секунду крепкие руки схватили ее за предплечья и оторвали от земли.

— Отпустите! — закричала Энн, отчаянно вырываясь и дрыгая ногами. — Отпустите меня сейчас же!

— Тихо, Энн. Криком ты ничего не добьешься.

При резком звуке голоса Рубена сердце Энн упало. Его подбородок был совсем близко, так что можно было даже разглядеть пробивавшуюся на нем щетину.

— Ты? Но как же?..

— Охранная система, — коротко пояснил Рубен и, опустив Энн на пол, решительно взял ее под локоть и потащил к коридору, Там уже выстроился караул охранников, глазевших на них с нескрываемым любопытством. — Камеры слежения по последнему слову техники. Как только ты вышла из спальни, они тут же включились.

Так он, значит, следил за ней всю дорогу, пока она на цыпочках кралась по особняку! И его охрана тоже! Сгорая от стыда, Энн возмущенно выкрикнула:

— Ты самый настоящий тюремщик!

— В таком случае ты — самая настоящая шпионка, — насмешливо отозвался Рубен.

Рубашка на его груди распахнулась, открыв мускулистую грудь в гораздо большей степени, чем это было приемлемо для душевного спокойствия Энн. Он казался первобытным дикарем, но при этом олицетворял собой власть и силу. Пять лет назад именно на эту удочку Энн и попалась.

— Я бы не стала обыскивать дом, если бы ты дал мне увидеться с сыном!

— В жизни не встречал более непокорной женщины.

— Что ж, остается только пожалеть, что ты вырос вдали от цивилизованного мира. Иначе тебе было бы прекрасно известно, что на свете полно женщин, сладить с которыми куда труднее, чем со мной. — Энн сделала тщетную попытку выдернуть локоть. — Да отпусти же меня, тебе говорят!

— Ни за что. — Рубен усилил захват. — Я не смогу заснуть, пока ты бродишь по дому, а если отправить тебя назад в твою спальню, то моей охране всю ночь не будет покоя. Нет уж, сегодня ночью ты будешь со мной и, даю слово, с места не сдвинешься.

Втолкнув Энн в свою спальню, Рубен захлопнул дверь. В укрепленных на стенах канделябрах горели свечи, мерцание пламени отбрасывало танцующие тени. Энн снова поежилась. Похоже, ее путешествие во времени завершилось где-то в мрачном Средневековье.

— К чему эти свечи?

— Так уютнее. — Рубен без особых церемоний опустил Энн на свою кровать, смяв бархатное покрывало, напоминавшее своим темно-лиловым цветом южную ночь.

Только теперь Энн осознала, в каком опасном положении оказалась. Не то чтобы она боялась Рубена, он, конечно, ее и пальцем не тронет. Но быть с ним в одной комнате, да еще ночью, — само по себе уже опасно. Прежде она никогда не могла устоять перед его обаянием, силой и теплом его тела. Энн схватила покрывало и закуталась в него.

— Что ты собираешься делать?

— Запереть тебя.

Сердце Энн оборвалось, как у парашютиста, осознававшего, что его парашют не раскрывается.

— Я говорю серьезно, Рубен!

— Я тоже. — Он как-то странно посмотрел на нее и вынул из шкафа резную деревянную шкатулку. — Беглые жены рискуют испортить репутацию.

Бросив настороженный взгляд на шкатулку, Энн перевела его на лицо мужа. На нем ничего нельзя было прочесть.

— За мою репутацию не беспокойся, — отрезала она, — у меня с ней все в полном порядке.

— А я беспокоюсь за свою. — Рубен закрыл дверцы шкафа и направился к Энн. Шкатулка была явно тяжелой, на его руке даже вздулись мускулы. Господи, до чего же он хорошо сложен, невольно подумалось Энн.

— Ну и что там такое?

— Орудия моего удовольствия. — Рубен поставил шкатулку на кровать.

— Очень смешно. — Энн беспокойно заерзала на кровати, разглядывая шкатулку. Рисунок на крышке был весьма замысловатый: две змеи, обвившиеся вокруг дерева, голубок и голубка на его ветке и сплетенные руки мужчины и женщины. Да уж, шкатулка, похоже содержит что-то явно не для невинных развлечений.

— Думаешь, я шучу? — Серые глаза Рубена зловеще блеснули в пламени свечи.

Похоже, он действительно и не думал шутить. Рубен явно был настроен серьезно, и, прежде чем Энн успела открыть рот, чтобы запротестовать, он откинул крышку шкатулки, демонстрируя ей содержимое.

Блеск золота на алом шелку. Энн невольно заморгала, глядя на толстые золотые браслеты, уложенные на кроваво-красной подкладке. Сердце ее снова оборвалось. Это еще что такое? Что он опять задумал, этот дьявол?

Рубен, между тем, наклонился, и рубашка на его груди снова распахнулась, обнажая широкую грудь и плиты мускулов под гладкой бронзовой кожей. Энн невольно вдохнула аромат его одеколона — сандал и еще что-то терпкое. Кровь в ее жилах тут же взыграла. Она хотела его, несмотря ни на что.

Однако желание тут же погасло, когда Рубен извлек массивный золотой браслет, от которого тянулась толстая золотая цепь, и ловко защелкнул его на ее тонком запястье.

— Ты что, намерен меня приковать? — почти взвизгнула Энн.

— Я лишь подчиняюсь необходимости.

— Знаешь, Рубен, даже от тебя я такого не ожидала!

Отчаянная попытка избавиться от наручника, оказалась напрасной, замок, хоть и маленький, был достаточно прочным. Энн в ярости затрясла рукой. Проклятый браслет весил целую тонну! Наверняка из чистого золота, иначе с чего бы ему быть таким тяжелым?

— Мне придется сдерживать твою любовь к бродяжничеству.

— Я всего лишь хотела увидеть Стивена.

Однако Рубен был непреклонен. Он молча вынул второй браслет, соединенный с первым длинной цепью.

— Ведь было же сказано: ты его не увидишь. Что тут непонятного?

Глаза Энн наполнились слезами стыда и гнева.

— Мне непонятно, зачем ты меня унижаешь. Неужели тебе это доставляет удовольствие? — Энн дернула браслет с такой силой, что едва не вырвала второй наручник из рук Рубена. — Я все равно не стану плясать под твою дудку!

— Мне не доставляет никакого удовольствия унижать кого бы то ни было, — сухо отозвался Рубен. — Однако я ценю свой покой, а ты, женщина, не даешь мне жить спокойно.

С этими словами он защелкнул второй наручник на своем запястье, приковав ее к себе. Такого Энн не ожидала. Почему-то она была уверена, что Рубен прикует ее к кровати. И теперь, глядя на браслеты и соединявшую их толстенную цепь, она по-настоящему поддалась панике. Она в ловушке! В капкане! Она его узница!

— Не стану я торчать здесь всю ночь, запертая, как преступница!

— Между прочим, тебе еще повезло, что я не отдал тебя под арест, хотя, должен признаться, такая мысль приходила мне в голову.

— И как бы тебе это удалось? Я ничего не нарушала!

— А тебе и не надо ничего нарушать. При случае я смог бы «повесить» на тебя что угодно. Взять хотя бы то, как ты сбежала с острова. Тебе хоть известно, что те, кто тебя любезно подвез, были наркоторговцами? Вскоре после твоего побега они попались и раскололись, едва только их стали допрашивать. Так что соучастие налицо. А покопавшись, можно найти еще много чего.

— Ну так и отправил бы меня в тюрьму! Только вот как ты объяснишь это Стивену?

— А зачем ему что-то объяснять? Ему вообще незачем было бы знать, что ты в тюрьме. Я бы просто сказал ему, что ты решила вернуться в Америку, оставив его на мое попечение.

— Иными словами, что я его бросила?

Рубен пожал плечами и неожиданно дернул за цепь. Энн, потеряв равновесие, упала ничком. Какой мерзавец, хочет показать: она в его власти, он может сделать с ней что угодно.

— Матери ведь тоже люди, — злорадно усмехнулся Рубен. — И, как все люди, совершают ошибки. Например, меняют свое мнение или бегут от ответственности. Это случается сплошь и рядом.

— Не мой случай.

— Откровенно говоря, Энн, меня это нисколько не волнует. Уже сорок восемь часов я на ногах. Совершил два многочасовых перелета, спас тебя от неразумного брака, да еще обнаружил, что у меня есть сын. Я устал как собака и хочу только одного — спать.

— Да я лучше брошусь в ров, кишащий гадюками!

Рубен иронично приподнял бровь.

— Какая мелодрама! Это уж слишком даже для такой романтичной особы, как ты.

Энн решила зайти с другой стороны и заговорила уже более мягким тоном. Надо же найти хоть какой-то способ урезонить его.

— Рубен, ты же знаешь, что я очень чутко сплю. Как, по-твоему, я смогу отдохнуть с этими цепями?

— А это уже не моя забота. Надо было думать раньше, когда ты сбежала с острова. А теперь что сделано, то сделано. Давай спать.

— Не стану я с тобой спать.

— Энн, ты испытываешь мое терпение. Неужели ты не понимаешь, что я изо всех сил стараюсь уберечь тебя от неприятностей?

Энн лишь яростно дернула связывавшую их цепь.

— Вот это в твоем понимании называется «оберегать»? Клянусь Богом, ты не годишься для того, чтобы быть отцом!

Лицо Рубена стало мрачнее тучи, брови сошлись на переносице, черты застыли. Кажется, наконец она попала в точку. Ох, как же она его задела!

— Если хочешь дожить до утра, то я бы на твоем месте лег и был тише воды, ниже травы. Мне надоело, что ты все время делаешь из меня дурака. Мне надо поспать. А за тобой нужен глаз да глаз. Жаль, что приходится сажать тебя на цепь, как непослушную собаку, но другого выхода я просто не вижу.

— Я тебе покажу непослушную собаку! — взорвалась Энн и изо всех сил дернула цепь. Однако Рубен не сдвинулся с места, на его могучей руке не дрогнул ни один мускул. Энн снова дернула изо всех сил, пытаясь заставить его потерять равновесие, но с тем же результатом. Черт бы побрал его почти двухметровый рост! Черт бы побрал его роскошную мускулатуру, эти широченные плечи и ноги, твердые как кремень!

— Ох, как же я тебя ненавижу! — выкрикнула Энн.

— Могу тебя заверить, дорогая, что это чувство взаимно. — Рубен широко улыбнулся. — А теперь отправляйся в постель и избавь меня от сцен.

С этими словами Рубен откинул покрывало и чуть ли не бросил Энн на кровать, застеленную атласным бельем темно-золотистого цвета. Затем он не спеша разделся — догола! — и опустился на кровать рядом с Энн. Цепь негромко звякнула, матрац подался под тяжестью его тела.

— Тебе обязательно надо спать без всего? — сквозь зубы прошипела Энн, отгоняя возникший в воображении образ мощного мужского тела, небрежно растянувшегося рядом с ней.

Рубен перевернулся на бок, и цепь на мгновение натянулась, а золотистая простыня сползла, отрывая смятенному взгляду Энн мускулистую грудь и мощные плечи.

— Мы ведь муж и жена, так что имеем право спать в одной постели.

К щекам Энн прилила краска.

— А свечи? Ты что, не собираешься их тушить?

— Сегодня нет. Мне они нужны, чтобы следить за тобой. К тому же они все равно догорят — ближе к утру. — Он протянул руку и легко тронул пальцем пушистую прядку, упавшую на щеку Энн. — И вот еще что: не пытайся разорвать цепочку, все равно ничего не получится. Только зря силы потратишь.

Энн бросила взгляд на цепочку, протянувшуюся на постели между ними. Она до сих пор не могла оправиться от шока. Что же он за человек, раз смеет заковать женщину в кандалы? Какой-то монстр! Да еще и наглец в придачу. Как у него хватило нахальства улечься рядом с ней совсем голым? А проклятая шелковая простыня ничего не скрывает…

— Если таким способом ты рассчитываешь меня завоевать, то крупно ошибаешься.

— Зачем мне тебя завоевывать? — Рубен снова пожал плечами. — Ты и так принадлежишь мне. — Он снова коснулся Энн, в этот раз скользнув кончиком пальца по ее плечу. Кожа Энн сразу воспламенилась, ее обожгло таким жаром желания, что она едва не застонала. — Я ждал тебя целых три года, — негромко продолжал Рубен. — Неужели ты думаешь, что и в этот раз я позволю тебе сбежать?

— Любить не значит владеть!

Кончик пальца добрался до ее груди и обвел чувствительный сосок.

— А при чем здесь любовь? Мне нужно лишь возмездие. — И он без особой нежности ущипнул сосок, отчего Энн тихо вскрикнула. — А теперь спи. И так из-за тебя день получился слишком долгим.

С этими словами он отодвинулся и закрыл глаза. Через несколько минут дыхание Рубена стало ровным и глубоким. Все говорило о том, что он заснул. Энн в изнеможении вытянула ноги. Все тело терзалось неутоленным желанием — почти до боли. Для таких мужчин, как Рубен, должен существовать свой, особый ад, и Энн всем сердцем желала, чтобы он там оказался.


Ей все же удалось задремать, и в какой-то момент по ее телу стало разливаться блаженное греховное тепло. Энн боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть наваждение. Все ее тело словно ожило, отдаваясь разгоравшемуся наслаждению. Она боялась открыть глаза, чтобы — не дай Бог! — не проснуться.

Сильная рука двинулась от ее груди куда-то вниз… Нет, это не сон: Энн внезапно вспомнила, где она находится — и с кем! Глаза ее широко распахнулись и встретили затуманенный взгляд Рубена. Свечи почти догорели, и на его лице лежали густые тени.

Он накрыл ладонью ее грудь и стал пальцем ласкать сосок. Губы Энн приоткрылись. Она хотела было запротестовать, но протест замер у нее на губах, сменившись прерывистым вздохом. Выгнувшись навстречу мужчине, она подняла глаза, глядя на его рот и мечтая лишь об одном — ощутить его губы на своих губах. Рубен отбросил атласную простыню, раздвинул бедром колени Энн и оказался между ее ног. Ночная рубашка задралась и обмоталась вокруг ее талии.

Энн страстно хотелось обвить руками его шею и притянуть его голову к себе. Она жаждала прикосновения мужских губ, языка, рук. Его губы нашли чувствительное местечко на ее шее — то самое, секретное, которое отзывалось только на ласку Рубена. Язык заскользил от мочки ее ушка к ключице, и дыхание Энн стало прерывистым, учащенным, голова пошла кругом от наслаждения. Высвободив руки, она обхватила ими плечи Рубена, цепляясь за них, как утопающий за соломинку. Их близость и ее долгое воздержание выпустили на свободу мощную волну эмоций, причем это было не просто физическое влечение. Энн тянулась к нему всем сердцем и всей душой. Ей было необходимо стать неотъемлемой его частью. И чтобы он любил ее так, как только он один умел любить.

— Ты вся горишь, — глухо прошептал Рубен.

— Я хочу тебя.

Другого поощрения ему не требовалось. Нетерпеливым движением Рубен сорвал с нее трусики и провел ладонью по внутренней стороне ее бедра, вызвав у Энн новую бурю ощущений. Где бы он ни прикоснулся, кожа тут же занималась жаром, то пылая, то становясь ледяной. Энн дрожала, предвкушая дальнейшие, гораздо более интимные, ласки. Наконец его рука добралась до атласной и влажной нежности ее лона, пробуя его влагу. Все тело Энн напряглось, каждый нерв отзывался на его прикосновение сладкой болью. Возбуждение ее почти достигло предела.

— Возьми меня! — взмолилась она. Мозг ее был затуманен, как в лихорадке, единственное, что она сейчас знала, — это то, что всегда хотела быть рядом с ним, грезила о нем каждую одинокую ночь, год за годом. И вот теперь она с ним, но вовсе не как его половинка. — Рубен…

— Терпение, — прошептал он, продолжая ласкать ее, пробуждая тело и медленно ведя к вершине наслаждения.

Энн чувствовала, как растет его возбуждение, как напрягаются могучие мышцы, и это ощущение собственной власти над ним вызвало на ее губах легкую улыбку. А потом она стала покрывать поцелуями его широкую грудь, постепенно подбираясь к плоскому соску. Терпкий аромат мужского тела ласкал ее ноздри, разгоряченная кожа была такой восхитительно гладкой! Энн легонько укусила сосок и услышала негромкий стон. Энн была счастлива: она не утратила своей способности заставлять его жаждать ее, тянуться к ней.

Его наслаждение усиливало ее собственное, волнами разливавшееся по телу желание. Она хотела, чтобы он взял ее — и теперь же!

— Пожалуйста… — шепнула Энн.

Рубен шире раздвинул ее колени. Звякнула соединявшая их цепь — напоминание о связывавших их горьких и сладких узах. Его лицо замкнулось и стало суровым, и Энн поняла, что он сейчас возьмет ее тело, но душой с ней не будет. И все же, несмотря ни на что, она хотела его.

Сжав руками ее ягодицы, Рубен приподнял ее бедра и, мгновение помедлив, вошел в нее. Это был не акт любви, а утверждение власти, каждым мощным толчком он словно накладывал на нее печать. Энн чувствовала себя неопытной девственницей, которую покрывала волна его царственной страсти, каждый нерв в ее теле пел, впитывая в себя его силу. Внезапно мир перед ее глазами взорвался на мириады цветных осколков, и ее затопила волна наслаждения, сметавшая все на своем пути. Последний толчок — и Энн утонула в волне экстаза. Она, наверное, закричала бы, но рот Рубена с силой прильнул к ее губам, заглушая стон, и она отдалась этому прикосновению, жадно вбирая его поцелуй…

Рубен резко вобрал в легкие воздух и медленно его выдохнул. То был вздох досады, и Энн физически ощутила, с какой неохотой он взял ее в падежное кольцо своих рук. Больше ничего не последовало, ни слова, ни ласки.

На глаза Энн навернулись слезы, и она закусила нижнюю губу в попытке спасти хоть какие-то жалкие остатки гордости. Сколько раз они занимались любовью прежде, но ни разу после их восхитительного слияния у нее не оставалось такого чувства пустоты, тоски и отчаяния. Ей захотелось завернуться в простыню и отодвинуться от него на самый край кровати, но тяжелый браслет, обхватывавший ее запястье, напомнил о том, что она накрепко привязана к Рубену.

Загрузка...