Порочные занятия

Глава 12

ФЕНИКС

Я ошиблась, когда сказала, что у колеса Вартенберга дюжина шипов. Их не менее двадцати четырех. И в отличие от предыдущего прибора, все они очень острые.

— Что… — я прочищаю горло и набираюсь смелости. — Что вы собираетесь с этим делать?

— Колесо Вартенберга — это медицинский прибор, который используется для проверки чувствительности нервов, — говорит профессор Сегал, ведя колесом пыток по ладони.

Я сжимаю зубы.

Он не ответил на мой чертов вопрос.

Я вытягиваю шею, пытаясь найти пятна крови, но даже следа покраснения нет. Но, может быть, это потому, что он не давит?

— Вы собираетесь использовать его на мне? — шепчу я.

— Вы хотите, чтобы я это сделал, мисс Шталь?

Горло сжимается, и я сглатываю.

— Это зависит от того, — говорю я, сохраняя размеренность в голосе. — Будет ли больно?

Его глаза мерцают, а может быть, они сверкают злобой.

— Ровно также, как и приятно.

Прежде чем я успеваю запросить более приятную и менее зловещую пытку, он приближается ко мне с психо-вертушкой.

Кожу жалит, когда он проводит ею по внешней стороне бедер. Давление легкое и не длится достаточно долго, чтобы нервы опознали его как боль.

Это причудливая форма удовольствия, которая балансирует на грани опасности. Если бы он надавил сильнее, то порвал бы мне кожу.

Я быстро дышу, грудь вздымается и опускается, когда он катит колесо по тазовым костям и вверх по животу, где я немного более чувствительна.

— Как боль? — спрашивает он.

Теперь я задыхаюсь, мое сердце колотится, потому что иголки направляются к груди.

— Терпимо.

Он отвечает мрачным смешком, от которого волоски на затылке встают дыбом.

— Умница, ты хорошо справляешься, — размышляет он. — Кайфующая от боли маленькая шлюшка.

Жар внизу живота пульсирует в унисон с нарастающей паникой, и я хочу большего. Незнакомая часть меня наслаждается ужасом.

Это похоже на собственный фильм ужасов, где я героиня, отданная на милость плохому парню. И он хочет заставить меня кричать.

Профессор Сегал проводит прибором по моим ребрам, и каждый укол вызывает искры ощущений повсюду — вниз по животу, по груди, даже в глубине легких. Я бы заерзала, но не хочу, чтобы меня проткнули.

Когда колесо достигает пояса моего лифчика, ужас нарастает до такой силы, что у меня стучат зубы.

— Ааах…

— Есть что сказать, мисс Шталь? — он насмехается, как учитель, пристыдивший меня за болтовню в классе.

— Н-нет…

Он не такой. Он не станет. Черт, он же хороший.

Профессор Сегал нажимает колесом на чашечку лифчика, только на мне кружево, поэтому ткань не дает никакой защиты. Крошечные взрывы боли и удовольствия взрываются в груди, усиливаясь по мере того, как достигают соска.

— Пожалуйста, — говорю я сквозь стиснутые зубы.

Он делает паузу.

— Красный, желтый или зеленый?

Я так задыхаюсь, что не могу подобрать слова. Мои бедра дергаются вверх и вниз, пытаясь коснуться чего-нибудь, чего угодно, чтобы создать трение.

Профессор Сегал отодвигается на несколько сантиметров. Этот сукин сын с черным сердцем хочет, чтобы я трахала воздух.

— Ваши слова, мисс Шталь, — говорит он с равной долей строгости и садизма. — Они существуют для какой-то цели.

Он знает. Знает, как на меня действуют иголки. Точно знает, что мне нужно. Знает, что задразнил меня до той степени, когда это выходит за рамки разумного. Тем не менее, он смотрит на меня сверху вниз, и его черты изображают маску безразличной интриги.

— Ради всего святого. Зеленый! — я начинаю плакать.

При первом уколе, который пронзает ареолу, моя спина выгибается.

Блять, блять, блять.

Это как удар током, только тока нет.

На секунду, хотя может быть и больше, все замирает. Я не могу двигаться, не могу дышать, я даже не уверена, что могу видеть. Затем воздух со свистом возвращается в легкие, и мое сознание с глухим стуком падает на кожаное гинекологическое кресло.

— Да, мисс Шталь? — говорит профессор Сегал.

Я сжимаю зубы.

— Прикоснитесь ко мне, — рычу я. — Пожалуйста.

— Именно этим я и занимаюсь, — он скользит колесиком по соску.

— Ммм… — я шумно втягиваю воздух, мои глаза расширяются.

Он смотрит на меня с абсолютно пустым выражением лица, но я знаю, что он смеется, по тому, как дрожит его грудь.

— Твоя чувствительность восхитительна, — говорит он без тени веселья, хотя в уголках глаз появляются морщинки.

— Рада предоставить Вам такое блестящее развлечение, — рычу я. — Надеюсь, вы удовлетворили свое любопытство? Теперь можно перейти к вашему языку у меня между ног.

Шлепок.

Удар ладонью по внутренней стороне бедра посылает эхо в самое ядро желания.

Мое лицо замирает.

Будь я проклята, если признаюсь, что это было горячо.

— Очаровательно, — он подводит колесом к другой стороне моей ареолы и обратно вниз.

Оно ходит туда-сюда, адское устройство поскрипывает на случай, если жертва забудет о двух дюжинах металлических игл.

Мышцы моей киски сжимаются и расслабляются в такт его движениям, а глаза закатываются к затылку.

Профессор Сегал перемещает колесо к другой моей груди, а затем нежно целует измученный сосок.

— У тебя красивая грудь, — его горячее дыхание жалит кожу сквозь кружево.

— И Вы ограничитесь только просмотром? — спрашиваю я напряженным голосом.

— Пока что, — он с ухмылкой отходит от моей груди и продолжает мучить другой сосок.

Я была возбуждена утром. Возбуждена, когда наряжалась для него. И когда ехала на автобусе в одном плаще. Я думала, что он трахнет меня за обеденным столом, но мы еще даже не начали.

Теперь уровень возбуждения невыносим.

Та часть меня, которая хотела отучить его от унижений, сдается, а остальная часть гордости превращается в пепел.

— Пожалуйста, — шепчу я.

Психо-вертушка останавливается.

— Вам есть, что сказать, мисс Шталь?

— Мне нужно…

— Да? — он наклоняется, его дыхание согревает мою шею.

— Вы знаете.

— Не стоит полагаться на предположения, — говорит он. — Лучше формулировать мысль четко.

— Трахни меня, — говорю я сквозь стиснутые зубы, теряя последние крупицы самоуважения.

Он берет устройство, похожее на швейцарский нож, и вытаскивает штопор.

Мои глаза расширяются.

— Что Вы делаете?

— Вы испытываете жажду, мисс Шталь?

— Нет, — огрызаюсь я. — Вы уже достаточно меня напоили.

Его глубокий смешок заставляет меня напрячься. Почему он думает о вине в такой момент?

Профессор Сегал проводит пальцами одной руки по моей грудной клетке, заставляя меня наклониться навстречу его прикосновению. Наконец-то, что-то кроме шлепка.

Когда его рука достигает пояса трусиков, бедра приподнимаются в ожидании.

— Снимите их, — шепчу я. — Срежьте, если так нужно.

— И испортить прекрасный комплект белья? — спрашивает он, нахмурившись.

— Мне все равно.

Профессор замолкает.

— Нужно научить тебя не быть такой расточительной.

В горле раздается рычание разочарования.

Он проводит пальцами по трусикам, и кожа под кружевной тканью согревается от его прикосновения. Когда он отодвигает ее в сторону и обнажает киску, я делаю глубокий вдох.

— Ты прекрасна, — большой палец скользит по клитору, который теперь как раздраженный нерв.

Комплимент трогает мое эго. Я открываю рот, крик застревает в горле. Вот оно. Он сейчас спустится вниз и доставит мне удовольствие языком. Или пальцем. Все равно, хоть какие-то прикосновения.

После этого он может трахать меня, пока я не забуду свое имя.

— Ты такая мокрая.

— Да, — говорю я сквозь рваные вдохи. — Такое случается, когда заставляешь девушку ждать.

— В самом деле? — его голос становится жестче, и я уже чувствую, что он собрался преподать мне урок за сарказм.

Рот захлопывается. Внезапно его приказы хранить молчание обретают смысл. Прикосновение — это оружие в руках профессора, и он обращается с ним как виртуоз.

— Ты чего-то хочешь? — спрашивает он.

— Да.

— Тогда давай начнем с вина.

— Что?

Профессор встает со стула перед гинекологическим креслом, оставляя меня лежать с непристойно расставленными ногами. Клитор так чувствителен, что болит от прикосновения к кружевной ткани. Я смотрю на его широкую спину, мои бедра дрожат, пытаясь создать трение. Возможно, из этого что-то получилось бы, если бы я не была такой мокрой.

Мышцы внутри жалобно пульсируют, до ужаса хочется почувствовать наполненность. Я откидываю голову назад и глотаю стон. Любой другой парень уже трахнул бы меня, но этот просто хочет видеть, как я страдаю.

Я так поглощена своими отчаянными мыслями, что даже не замечаю возвращения профессора, который навис надо мной с бутылкой вина.

— Сансер, — говорит он. — Интересный выбор.

Я не собираюсь признаваться, что я читала об этом вине в «Пятидесяти оттенках», потому что он явно не Кристиан Грей. Я не помню, чтобы главную героиню хотя бы наполовину так беспощадно дразнили. На самом деле, они просто занимались сексом до того, как началось что-то серьезное.

Профессор Сегал приподнимает бровь, как будто просит прокомментировать выбор вина.

— Вам нравится? — спрашиваю я.

— Лучшее, что есть у Тэско, — говорит он так, как будто я вытащила бутылку из мусорки.

— Извините, что мне не хватает средств на покупку винтажного вина, — говорю я сквозь стиснутые зубы.

Он хихикает, но в этом звуке есть нотка злобы.

— Ты должна знать о вине кое-что важное, — говорит он, и каждый слог скатывается с моей кожи, как ласка. — Даже то, что граничит с уксусом, может быть сносным, если его правильно подать.

Я сглатываю, в горле вдруг невыносимо пересохло.

— Правда?

Профессор Сегал переводит взгляд из стороны в сторону.

— Как жаль, что весь мой прекрасный хрусталь наверху.

— Что это значит? — мои брови сходятся.

Я так запуталась во всей этой болтовне. Он стоит там, глядя на меня горящими глазами, как будто ждет, что я выскользну из своих пут и принесу ему бокалы. Или графин.

Он проводит взглядом по моему телу и останавливается на промежности.

— Ты когда-нибудь слышала фразу «испить из Святого Грааля»?

— Нет.

Пока я качаю головой, в сознании уже рисуется образ профессора Сегала между моих ног.

Кожа электризуется от предвкушения, а бедра непроизвольно дергаются, словно пытаясь привлечь внимание.

Его мрачный смешок заставляет мое дыхание участиться.

— Скоро узнаешь, что это значит.

Профессор Сегал со стуком ставит бутылку вина на тележку, и напряжение в животе немного ослабевает. Даже пальцы на ногах сгибаются, от осознания того, что произойдет дальше.

Он обходит стул и встает между моими ногами, прежде чем опуститься на него.

Я сглатываю, соски напрягаются.

Вот оно.

Момент, который я ждала. Вероятно, он из тех мужчин, которые предпочитают запить вкус глотком вина. Мне все равно, если я кончу.

Он проводит кончиками пальцев по чувствительной коже бедер, заставляя кожу вспыхнуть. Удовольствие треплет нервы и оседает внутри.

Я содрогаюсь всем телом.

— Ааааах!

— Конечно, — он тянется к тележке и берет нож.

Мой пульс учащается.

— Я не против ножа, если он нужен, чтобы срезать белье.

— Спасибо за ненужное разрешение, — фыркает он и разрезает трусики по бокам.

В другой ситуации я бы разозлилась из-за сарказма, но я девушка, связанная и отданная на милость сексуальному садисту. Мне придется придержать язык и не отвлекать его, если я хочу когда-нибудь кончить.

Ткань свисает на одном бедре, и прохладный ветерок касается моих влажных складочек. Я поднимаюсь, насколько могу и обнаруживаю, что профессор смотрит на мою обнаженную киску.

— Какое аппетитное зрелище, — говорит он настолько низким голосом, что у меня все внутри скручивается.

Заткнись и отлижи мне, хочу я сказать, но вместо этого бормочу.

— Я такая мокрая.

— Я вижу, — он медленно проводит пальцем по моей дырочке, непристойно причмокнув, и очерчивает чувствительный вход.

Мои бедра дергаются, потому что я хочу почувствовать этот палец внутри прямо сейчас, но он убирает его. Я готова застонать от разочарования, но он делает то же круговое движение вокруг клитора.

— Нет никакой необходимости в дополнительной смазке, — говорит он так, будто сам с собой. — Ее здесь и так слишком много.

Сердце колотится, каждый удар отдается в ребрах. Что он собирается делать? Засунет в меня два пальца или член?

Он не делает ни того, ни другого.

Профессор Сегал тянется к тележке и берет бутылку вина.

— Что Вы делаете? — шепчу я, выпучив глаза.

— Разве ты не придала значения моим словам о важности хорошего графина?

— Конечно придала, — говорю я. — Но что Вы собираетесь делать с бутылкой?

— Лучше бы ты спросила, что я не собираюсь с ней делать.

В голову лезет догадка, и вместе с ней отвисает челюсть. Еще до того, как мозг успевает сгенерировать протест, я чувствую гладкий кончик пробки у своего входа.

У меня перехватывает дыхание, и я смотрю туда, где он держит бутылку.

— Профессор…

— Ты помнишь стоп-слово? — спрашивает он, не поднимая глаз.

— Да, но я не об этом.

Он поднимает голову и наконец встречается со мной взглядом.

— Единственное, что я хочу услышать от тебя, это «красный», либо «желтый». Любая другая болтовня будет рассматриваться как фоновый шум.

— Но, но, но…

Я качаю головой, все мое тело сжимается в кресле.

Пробка по ощущениям сухая. Он не просто сухая, она имеет особую текстуру, которая явно не должна находиться в подобном месте.

Он приподнимает бровь, его губы изгибаются в кривой ухмылке.

— Скажи слово, и я остановлюсь.

Горло пересыхает, а глаза горят так же, как и щеки. Я не должна позволять ему трахать меня горлышком винной бутылки, особенно той, которую я купила ему в подарок. Это более чем унизительно.

Почему я не использую стоп-слово?

Я знаю почему.

Он дразнил меня своим красивым лицом, манящими глазами и богоподобным телом. И я не видела его член в действии по-настоящему. Минет не считается. И теперь я готова на все, чтобы получить его.

Унижение просачивается в душу, делая дыхание быстрым и поверхностным. Как я могла думать, что контролирую ситуацию?

— Просто сделай это, — говорю я.

Профессор вставляет в меня горлышко бутылки, и я сжимаю гладкое прохладное стекло, пока напряжение не становится невыносимым.

Из груди вырывается звук, больше похожий на стон.

— Видишь, как хорошо ты принимаешь ее? — говорит он с оттенком гордости.

В сердце вспыхивает теплое пламя, как будто я рада, что он впечатлен. Я поворачиваю голову в сторону, не в силах встретиться с ним взглядом.

Он мог бы использовать пальцы, фаллоимитатор или даже собственную бутылку, но это более чем неловко.

Я не могу смотреть ни на него, ни на себя.

Он поглаживает внутреннюю часть моего бедра, посылая волны удовольствия. Мышцы немного расслабляются, и он проталкивает бутылку глубже.

Горло предательски испускает стон удовольствия. Никогда в жизни я не чувствовала такого растяжения.

— Умница, — бормочет он.

Какая-то особенная легкость появляется в груди. Это не гордость и не удовольствие от его похвалы. Этот мужчина видит меня на дне, но принимает.

Голос в глубине подсознания напоминает, что именно из-за него я привязана к гинекологическому креслу с половиной бутылки в вагине, но его палец скользит по горячему клитору, и все сомнения испаряются.

— Ты — моя персональная маленькая шлюшка, — говорит он с потрясающе шикарным акцентом и вытаскивает бутылку.

Моя грудь сдувается, и я почти разочарована, когда напряжение спадает, но он вталкивает ее обратно.

— А-а-а-ах…

Мои бедра сгибаются.

— Вот и все, — говорит он, его голос становится хриплым. — Принимай ее как хорошая девочка.

Профессор Сегал отстраивает ритм движений бутылкой, и я двигаю бедрами, усиливая трение. Чем сильнее он трахает, тем больше моя киска сжимается вокруг стекла.

Пот выступает на лбу, мышцы дрожат. Я стискиваю зубы от интенсивных пульсаций, растяжения и рывков. С каждым толчком пробка задевает точку внутри, из-за которой в глазах темнеет.

Удовольствие накапливается внизу живота. Самые странные ощущения из-за сухой пробки. Она гладкая, но как-то цепляет ту часть меня, до которой я никогда не могла дотянуться пальцами или игрушкой.

Моя киска напрягается, сжимается, ограничивая толчки, которые профессор Сегал делает бутылкой. Затем мощное удовольствие закручивает внутренности, как штопор.

Прежде чем я осознаю это, оргазм прорывается сквозь меня с криком, за которым следуют волны жидкого экстаза. Я запрокидываю голову и стону.

Профессор Сегал замедляет движения и синхронизирует их с моей кульминацией, пока все, что от меня остается, не превращается в лужу стонов и судорог.

— Умница, — говорит он. — А теперь давай посмотрим, насколько хорошо ты приправила Сансер.