Порок и добродетель (Звонок из преисподней)

7

Прошло немало времени, прежде чем Джулия поняла, что она беременна. После бесцеремонного бегства Брэда она замкнулась в себе, жила на автомате, ничего не чувствуя, ничего не замечая, и таким образом пропустила двое месячных подряд. Даже сообразив, что случилось, она не почувствовала ничего, кроме тупой апатии. Тем не менее, она взяла календарь и дневник и все проверила. Последний раз она спала с Брэдом как раз посредине своего цикла. Но ведь она принимала таблетку, разве не так? Нет, убедилась она, проверив. Не принимала. Она забыла обо всем. Так он на нее действовал. Как никто раньше или позже.

Когда Крис поинтересовалась, что случилось, заметив ее бледность и даже большую, чем обычно, молчаливость, Джулия призналась ей. Крис в ужасе всплеснула руками.

– Ты что? Это в наше-то время? О чем ты, черт возьми, думала?

– Я вообще не думала, ты же знаешь.

Крис покачала головой.

– Ох, Джулия, Джулия, а ведь я еще считала тебя умной женщиной. Даже подросток бы так не поступил. – Она тяжело вздохнула. – Что ж, неопытность, даже невинность в твоем случае, дают себя знать. Что сделано, то сделано. – Пауза. – Теперь придется исправлять положение.

Она произнесла эти жестокие слова сочувственным голосом.

– Знаю, – тупо сказала Джулия.

– В самом деле? – настойчиво спросила Крис.

Джулия кивнула.

– Да. Я все думала и думала. Я не могу родить этого ребенка. Я к этому ни эмоционально, ни как-то по-другому не готова. – Ее голос стал тверже. – Это была ошибка.

– Тогда предоставь все мне. Я точно знаю, что делать.

– Как скажешь, – согласилась Джулия.

Она послушно пошла в частную клинику в пятницу днем, где на следующий день в восемь утра ей сделали операцию, а в половине девятого она уже была в своей палате с маткой, так же тщательно выскобленной, как и ее чувства. Она пришла в себя в десять, ощущая тупую боль в нижней части спины и пустоту в сердце. Не может быть, чтобы все это происходило с ней! Только не со всегда практичной Джулией, никогда не идущей на риск. Через минуту она очнется, выяснится, что уже утро понедельника и что она проспала.

Только это не было сном: маленькая больничная палата, запахи лекарств и звуки – все было слишком реальным, как и боль в спине и тот факт, что у нее открылось кровотечение. Она понимала, что должна испытывать облегчение, и была благодарна за сочувствие и теплоту Крис, пришедшей ее навестить, но ощущала только холод и пустоту. Крис достаточно было взглянуть на нее – пустые глаза, отрешенное выражение лица – и отправиться на поиски врача.

На следующее утро Джулия уехала домой. Счет, представленный ей, точно равнялся сумме, которую она выиграла, когда Брэд сделал за нее ставку. Что ж, подумала она равнодушно, аборт не стоил ей ни пенни. В деньгах, во всяком случае.

Она отпросилась на неделю с работы и, как раненое животное, забилась в свою нору. Большую часть времени она спала с помощью таблеток, прописанных ей врачом. Когда она просыпалась, то металась по комнате, как тигр в клетке. Это ее наказание, решила она. За то, что сбилась со своего курса, за то, что вела себя не так, как полагалось ей. Разве не предупреждала она сама себя, что пожалеет? Надо было оставаться такой, как всегда. Мертвой и в безопасности. Ничего не хотеть, не требовать. Не так, как сейчас. Потому что она хочет Брэда. Нуждается в нём. Даже сейчас, несмотря ни на что. Если бы он вошел в дверь, она бы кинулась ему на шею.

Неделя прошла, а она все не могла заставить себя и подумать о работе. Поэтому отпросилась еще на неделю, сославшись на рекомендацию врача, и отправилась в Йоркшир. Назад к своим корням. Туда, где ничто не напоминает о Брэде, который, как она знала, покинул ее, сначала так щедро и обильно оросив ее своим семенем. Она сделает должные выводы и никогда не повторит ошибки. Начнет с новой, чистой страницы. А старую страницу следует сжечь.

Она взяла с собой Уиллума, посадив его в корзинку, которую он ненавидел. Он так мяукал и скребся, что, выехав на автостраду, она проверила, закрыты ли дверцы и окна, и выпустила его в салоне. Он занял позицию у заднего стекла, все еще громко выражая свое неудовольствие и отплевываясь от проезжающих мимо машин.

Погода стояла великолепная, жаркая и настолько солнечная, что маленькие коттеджи по сторонам дороги выглядели скучными и однообразными в ярком солнечном свете. Она заехала в Уитби, где купила ярко-белой краски, и два дня занималась ремонтом кухни. Теперь гостиная выглядела тускло. Посему она сняла старые занавеси, стянула старые чехлы с мебели, купила много ярдов тонкого хлопчатобумажного атласа с настурциями на ярко зеленом фоне и с помощью электрической швейной машины принялась шить новые. Ею двигала потребность работать, работать и работать. Затем она обратила свое внимание на сад и долгие часы копала, сажала и полола, доводя себя до такого полного изнеможения, что обычно ложилась в постель в восемь часов, где все та же таблетка обеспечивала ей десять, а иногда и двенадцать часов забытья.

Еще она гуляла по пляжу или скалам, долго и в одиночестве. В один из таких дней небо неожиданно затянулось тучами и пошел сильный дождь. Так что к тому времени, когда она выбралась на тропинку и вернулась домой, она промокла до нитки. Опустив голову, чтобы защитить лицо от ливня, она не заметила машины, припаркованной около ее забора, пока буквально не наткнулась на нее. Серая «бентли континенталь». Она остановилась как вкопанная, тупо глядя на машину, когда услышала:

– Привет, Джулия.

За калиткой стоял Брэд. Она перевела взгляд на него.

– Ты вся промокла, – быстро сказал он. – Входи скорее и обсохни.

Она молча протиснулась мимо него и прошла по дорожке к двери. Поднялась прямо наверх в ванную комнату, где сбросила с себя всю мокрую одежду, вытерлась насухо и завернулась в купальный халат. Волосы она замотала полотенцем. Затем внезапно задрожала, ослабела, почувствовала внутри пустоту и упала на кушетку. Сердце стучало, и к горлу подкатывала тошнота. «Я больше в эти игры не играю, – подумала она с болью. – Не могу. У меня больше нет сил». Ярость накатила, как расплавленная лава. Что, черт возьми, он о себе воображает? Подбирает, бросает. «Что же, я ему не позволю! Не посмею, – с отчаянием подумала она. – О Господи! Зачем он только вернулся…»

Собравшись с силами, она спустилась вниз, крепко держась за перила лестницы. Он стоял у окна, уставившись на дождь снаружи, белокурая голова почти доставала до потолочных перекладин. Услышав ее шаги, он повернулся. Когда их глаза встретились, и прежде чем она успела отвести взгляд, Джулия почувствовала, как ее вены согревает знакомое безумие, похожее на что-то тяжелое, расплавленное и горячее. Она молча прошла на кухню. Когда она наполняла чайник, руки ее тряслись. «Чашку чая», – подумала она.

Брэд не пошел за ней. Когда она выглянула в дверь, он сидел на диване. На его коленях расположился Уиллум, урча, как подвесной мотор, и зажмурив глаза от удовольствия.

«На этот раз не поддамся! – думала Джулия вне себя от ярости. – Как смеет он принимать меня как нечто само собой разумеющееся? Как он смеет!» Ей хотелось ворваться в гостиную и закричать во все горло, спросить его, что, черт возьми, он о себе воображает, за кого он ее принимает? Что она ему – мячик, которым можно стучать об стену? Она до смерти устала от него и его разрушительных игр! Но вместо этого она повернулась к раковине и плеснула в лицо холодной водой. Ноги были как ватные, в груди жгло.

Когда она вернулась в гостиную с подносом, он встал, сбросив громко протестующего Уиллума, и взял у нее поднос, стараясь не прикасаться н ней, искоса осторожно взглянув на нее, Джулия упала в кресло.

– Что ты на этот раз хочешь? – резко спросила она.

– Повидать тебя, поговорить.

– О чем? Все, что можно было сказать, было сказано в прошлый раз. И как ты узнал, где я?

– Заставил Крис признаться.

– Ты не имел права спрашивать, а она не имела права говорить!

Он несколько оторопел.

– Я настоял, – сказал он упрямо. И неловко добавил: – Ты выглядишь ужасно. Болела?

– Не твое дело. О чем ты намеревался со мной поговорить?

Она хотела поднять чайник и обнаружила, что не может. Он сделал это сам, налил чай в две чашки и пододвинул одну ей.

– О нас, – сказал он.

– Нас? С каких пор эти «мы» появились? Ты всегда заботился только о себе.

Он покраснел.

– Значит, на этот раз ты мне не рада?

– Третий раз оказался неудачным, – огрызнулась Джулия.

Теперь он побледнел.

– Ты говоришь неправду.

– Спорим?

– Джулия, я пролетел три тысячи миль только для того, чтобы увидеть тебя. На этот раз я не собираюсь сбегать.

– Так я тебе и поверила!

Он даже слегка оторопел от ее агрессивности, но сдаваться не собирался.

– Я не переставал думать о тебе с той минуты, как уехал, ни на мгновение.

– Вот не знала, что ты мыслитель!

– Ты многого обо мне не знала, я это понимаю. Но то, что ты обо мне знала, было правильным. Ты принимала меня таким, какой я есть, а именно – пустышкой. – Он задумчиво уставился на тебризский ковер, который Джулия купила на аукционе в графстве. – Если говорить обо мне в имущественном смысле, то я могу собрать сумму из десяти цифр за такое же количество минут, но в духовном смысле я – полный банкрот. – Он поднял на нее глаза. – Ты дала мне мужество начать платить свои долги.

Джулия непонимающе смотрела на него. О чем вообще он говорит? Она не могла понять его, всё ее силы уходили на то, чтобы держать себя в руках. У нее так шумело в ушах, что она плохо его слышала; звук его голоса то накатывался на нее, то снова исчезал, как прилив. Она видела, как шевелятся его губы, но не слышала произносимых слов. Она закрыла глаза, старалась дышать поглубже, борясь с подкатывающей тошнотой.

«Выглядит она жутко, – подумал Брэд испуганно. – Страшно похудела и побледнела. Скулы выдаются, а под глазами огромные черные круги». Он видел, что эти прекрасные глаза смотрят на него с ненавистью.

«О Господи! – подумал он, впервые в жизни осознав, что он натворил. – Что я с ней сделал? Мне надо заставить ее понять. Я должен!» Вид ее перед собой такую больную и страдающую, непривычно ранимую, он хотел протянуть к ней руки, коснуться ее, утешить. Но не смел. Завораживающая волшебница, какой он знал Джулию Кэрри, совсем не напоминала эту исхудавшую, терзаемую болью женщину с горящим взглядом. Но он знал, что любит ее больше, чем когда-либо. Как никогда никого не любил раньше. Никогда даже не подозревал, что, существует такая любовь. «О Господи, – снова подумал он со страхом, – что же я натворил?»

В отчаянии он сказал:

– Я знаю, ты сомневалась во мне с самого начала; принимала меня таким, каким я себя подавал, и выигрывала у меня в моей собственной игре. Ты считала меня поверхностным, так ведь? Способным только на виртуозный секс?

– Я думаю, что ты испорчен до мозга костей, – грубо ответила Джулия. – Маленький мальчик, который надувает губы, когда не получает желаемого, а когда получает и это ему надоедает, бежит к своей мамочке и просит ее помочь ему избавиться от надоевшей игрушки.

– Тогда почему ты согласилась?

– Потому что это меня устраивало.

– Бог мой, но какая же ты жестокая!

– Это я жестокая?

Его бледное лицо снова порозовело.

– Ладно, пусть будет так. Давай скажем друг другу всю правду.

– Правду! Чью правду? Твою, разумеется. Ту самую, которая говорит: никаких чувств, пожалуйста, никакой эмоциональной, или, как ты сказал, духовной, привязанности, только грубое использование друг друга и бездумный секс. Так ты можешь брать, бросать и снова брать. Женщины для тебя кусочки картона в твоей игре, так ведь? Ну так я не игральная карта! Я из плоти и крови, мне больно, я страдаю, дрянь ты эдакая. И скорее сдохну, чем снова стану играть с тобой в эти игры! – Голос ее поднялся. – Я-то думала, что смогу переиграть тебя в твоей собственной игре! Я забыла, что тот, кто попадает в этот игорный рай, оставляет душу на пороге. Я же свою взяла с собой. И потеряла ее! Но в этом моя собственная вина. Я должна была прислушиваться к своим собственным предчувствиям, а я что сделала? По-глупому дала тебе понять, что знаю правила! Я теперь пожинаю последствия своей ошибки. Так что обойдусь без твоей правды, большое тебе спасибо!

Его лицо перед ней расплывалось, превращалось в белое пятно с открытым ртом и горящими глазами, и, ног да он протянул к ней руку и оказал дрожащим голосом: «Джулия, ради Бога…» – она ударила его по руке и закричала:

– Не могу больше! Говорю тебе, не могу! Уходи и оставь меня в покое!

Она закрыла рот ладонями, потому что поняла, что ее сейчас вырвет, и, с трудом поднявшись, шатаясь, выбежала из комнаты. Он слышал, как она, спотыкаясь, поднимается по лестнице, а потом, как ее рвет. Он побежал за ней по лестнице. Она склонилась над унитазом, белая как мел, вся в холодном поту, и судорожно ловила воздух ртом. Ее лоб был холодным и влажным, когда он до него дотронулся, но она сразу же оттолкнула его руку.

– Уходи, – выдохнула она, все еще борясь со рвотой. – Уходи и оставь меня в покое. Больше не могу, я больше не могу…

– О Господи, Джулия!

Она сползла набок, глаза закатились, и голова громко стукнулась об пол. Наклонившись, он взял ее на руки. Ее голова откинулась, когда он ее поднял, и она была такой легкой, как будто пустой внутри. Что с ней случилось? Это была не та Джулия, которую он помнил.

Через коридор он увидел еще дверь и ногой открыл ее. Спальня: наклонный потолок, маленькое оконце, тяжелая, железная кровать. Он положил ее на кровать и укрыл одеялом. Она все еще была без сознания. Он взял ее за руку и нащупал пульс: слабый, трепещущий, как крылья птицы..

Минуту он стоял над ней в нерешительности, потом спохватился: телефон, подумал он, надо позвонить врачу, В том мире, где он существовал, когда заболеваешь, первым делом зовешь врача. Он кинулся вниз. Номер телефона врача он обнаружил на листке, приколотом к кухонной двери, рядом с телефоном стоматолога, сантехника и электрика. У Джулии всегда всё на месте.

Врач оказалась женщиной, которая настолько напомнила ему его мать, что он сразу успокоился. Она долго оставалась наверху, пока он ходил взад-вперед по комнате и беспрестанно курил. Когда она наконец спустилась вниз, то поставила свой саквояж на стол, уставилась на него немигающим взглядом и сказала:

– Болезнь ее не чисто физического происхождения, хотя больная явно резко потеряла в весе за последнее время. Ее следует подкормить. Однако… – Ее глаза, как и глаза матери, приковывали к себе. – Она сейчас страдает от шока, жестокого эмоционального шока. Вы можете мне прояснить этот вопрос?

– Могу только сказать, что я тому виной.

– Вы ее муж?

– Нет.

– Тогда как вам это удалось?

– Я приехал неожиданно.

– Понятно, – заметила врач. – Тогда вам лучше рассказать мне, как все было.

Когда он выполнил ее требование, она кивнула.

– Да, я вижу, что она жила на нервах и гордости, в результате и того, и другого остались крохи. Предписываю отдых и хорошее питание. Побольше мясных бульонов, омлета со сливками, тостов с маслом. Я ей сделала укол, так что она проспит часов двенадцать. Когда проснется, я хочу, чтобы вы заставили ее есть. Вы остаетесь?

– Теперь да.

– Прекрасно. – Она вынула из саквояжа рецепты, – Сходите в аптеку, здесь есть в деревне. По таблетке каждые четыре часа. Не разрешайте ей подниматься. Она станет пытаться, у нее сильная воля. Благодаря ей она и тянула. Сопротивляйтесь. Навязывайте ей свою.

– Легче сказать, чем сделать!

– Только не в ее нынешнем состоянии. Она и физически, и эмоционально истощена. С такими людьми, как она, всегда так – не хватает гибкости.

– Вы абсолютно уверены, что с физической стороны все в порядке?

– Кроме истощения, у нее все в порядке. С нервами у нее плохо. Она перенесла серьезное эмоциональное потрясение, оно всегда тяжелее переносится, чем физическое. Фонарь под глазом проходит значительно быстрее, чем пораженный рассудок.

Он проводил ее до машины, потрепанного «ровера». Когда она проезжала мимо, то взглянула на «бентли».

– И не гоните лошадей, – посоветовала она.

Когда он вернулся наверх, Джулия крепко спала. На белой подушке ярким пламенем горели ее волосы, темно-рыжие ресницы на щеках напоминали царапины; в углублениях ее щек вполне могла скопиться вода. Он долго стоял, глядя на нее, затем вздохнул, повернулся, спустился вниз, забрал свою шляпу и вышел из коттеджа.

Джулия спала четыре дня, просыпаясь, чтобы поесть, с протестами, густого бульона, свежих яиц с фермы с маслом и сливками и выпить гоголь-моголь с коньяком. Доктор Мид приезжала ежедневна ее навещать, выражая удовлетворение теми темпами, которыми Джулия поправлялась. Она подыскала женщину из местных, чтобы готовить и убирать в доме больной. Брэд в этом смысле был беспомощен, умея только вскипятить воду. Миссис Коллье готовила чудесно и с йоркширской тактичностью, хоть все видела и слышала, держала рот на замке.

На пятое утро, спустившись вниз, доктор сказала:

– Она явно поправляется. Но пусть полежит в постели еще пару дней. Никаких усилий. Она еще очень слаба, но читать и смотреть телевизор ей уже можно. И продолжайте ее кормить. Она весит на много фунтов меньше, чем требуется.

Брэд старался поменьше попадаться Джулии на глаза. Подносы наверх носила миссис Коллье. Он ходил по магазинам, возвращаясь с грудой продуктов, многие из которых были редкими деликатесами и должны бы были возбудить у Джулии аппетит.

Впервые она встала в воскресенье. Доктор Мид помогала ей удержаться на ногах.

– Я вся как резиновая.

– Вы были больны.

– Я никогда не болею!

– Именно поэтому такая реакция.

Джулия бросила взгляд на спокойное лицо врача, которая твердо сказала:

– Думаю, нам пора поговорить. – Джулия не ждала ничего хорошего от продолжения – Физически вы выкарабкались, – продолжила врач. – Калорийная диета сделает остальное. Но эмоционально вы все еще нуждаетесь во внимании и заботе. – Она легонько подтолкнула Джулию к креслу, а сама села на кровать. – Врач тот же священник. Много времени уходит на выслушивание рассказов о бедах пациентов. Потому что часто причины болезней находятся в нашем мозгу.

Джулия промолчала.

– То, что нам рассказывают, мы свято храним при себе, – спокойно продолжала врач. – Мой диагноз таков: вы наказываете сами себя, за какие грехи – знаете только вы. И мой прогноз: только покаявшись, вы получите отпущение грехов.

Джулия смотрела вниз на свои руки. Только когда она почувствовала, как врач вложила ей в руку бумажную салфетку, она поняла, что плачет.

– Уже лучше, – поощрила ее врач. – Слезы не только очищают глаза, они очищают душу, а мне кажется, вы полагаете, что ваша безнадежно очернена.

Джулия разрыдалась.

– Все дело в этом Адонисе внизу, так ведь? – предположила врач. – Он красив, ничего не скажешь, но красив тот, кто красиво поступает, верно?

Джулия смогла только кивнуть.

Бессвязно, рыдая, возвращаясь вспять, путаясь с последовательностью событий, Джулия поведала то, что тяжелым грузом лежало у нее на душе.

– Я так рассердилась, увидев его снова. Я никогда не думала, что он вернется, даже не хотела этого. Я просто набросилась на него. Он заслужил. Я не хотела, чтобы он снова легко отделался. – Джулия вытерла глаза. – Мне бы ненавидеть его за все, что он со мной сделал, но я чувствую, что не могу.

– Зачем вам его ненавидеть? Вы были с ним по вашей собственной воле. Я подозреваю, что больше всего вы ненавидите себя за то, что потеряли свой, скажем так, любительский статус. За то, что позволили себе увлечься снова, хотя после вашего неудачного брака вы сторонились мужчин. Это был моральный удар по вашему чувству собственного достоинства, не так ли?

Джулия кивнула.

– Всякая неудача обидна, но в вашем случае вы занялись самоуничтожением. Почему обязательно быть идеальной?

– Никому не нравятся неудачники.

– А, – мягко произнесла врач. – Вот чему вас научили. Пытаться достичь стандартов, недостижимых для человека? Вы сурово судите людей, но суровее всего вы относитесь сами к себе. – Врач немного помолчала, размышляя, и затем продолжила: – Если судить по тому, что вы мне рассказали, вашему мужу не нравилось ваше продвижение по службе, которое шло столь же быстро, сколь медленны были его успехи в учебе. Он страдал от того, что жил за ваш счет, а вы тем временем пересмотрели свои приоритеты и выяснили, что он далеко не на первом месте. Он в ваших глазах был неудачником, а потом он предал вас, найдя другую женщину, причем такого типа, который вы, по-видимому, презирали, так? Такую, которой достаточно иметь мужчину и не требуется ничего больше?

– Он сказал, что я не женщина, – плакала Джулия, – что я типичный эгоист-мужчина, что я не такая, какая нужна мужчине – робкая, послушная, готовая угодить. Теперь-то я знаю, что я действительно не такая, и «иногда такой не буду. Я пыталась, и посмотрите, что из этого вышло.

– Так вы именно поэтому приняли предложение Адониса? Потому что считали, что вы не женщина в мужском понимании этого слова? Возможно, вы воспользовались этой возможностью, чтобы доказать, что ваш муж был не прав.

– У меня и раньше были возможности, – не согласилась Джулия, – и я от всех отказалась.

– Потому что те мужчины вам не нравились, вот и все. А он понравился. Причем так сильно, что вы оказались неспособной сопротивляться. Если бы вы в самом деле не хотели иметь с ним ничего общего, вы послали бы его подальше, как остальных.

Врач отобрала у Джулии мокрые салфетки и дала ей новые.

– Та ваша часть, которая так эмоционально прореагировала на него, и была той самой, которую вы упорно прятали; он же выпустил ее на волю. Затем, когда поняли, что женщины в вас недостаточно, чтобы удержать его и помешать гоняться за другими, вы придумали сами себе наказание.

Глаза Джулии задумчиво расширились.

– В моей работе мне часто приходится встречаться с женщинами, которые «забыли» принять таблетку. Ни одна женщина ничего не «забывает», Джулия. Если, конечно, она действительно не хочет забеременеть. Все, что угодно, забудет, только не это. Я считаю, что, когда он вас бросил в первый раз, вы искали себе наказания, причем до такой степени, что решили никогда больше не иметь ничего общего с мужчинами.

Лицо Джулии стало белым как полотно.

– Я знаю, все это очень сложно. Но так всегда и бывает с человеческим поведением. Наши мотивы часто не таковы, как мы искренне считаем. – Она внимательно посмотрела на Джулию. – Он, надо полагать, думал, что вы надежно предохраняетесь?

Джулия кивнула.

– Расскажите о ваших отношениях.

– Нечего рассказывать, чистый секс, вот и все.

– Вот только вы оказались эмоционально вовлечены.

Молчание Джулии говорило само за себя.

– Вы его любите?

– В этом-то все и дело, – ответила Джулия с отчаянием. – Я не должна! Нельзя любить такого испорченного мерзавца!

– Которого вы, однако, не можете выбросить из головы.

– Я этого не понимаю, честно. Совсем на меня не похоже. Как я могла так влюбиться в человека, которого презираю? Это все желание, вот и все, сексуальная потребность. Мне просто хотелось попробовать то, что он предлагает, и вот что из этого получилось.

– Вы так думаете? – Врач явно была с ней не согласна. – Или это то, что вы сами себе без конца повторяете? Я думаю, вы его очень любите. С чего бы вам иначе впасть в такое состояние? Вы говорите, что тоскуете по ребенку, от которого отказались, но ведь в этом случае вы действовали в своем духе, то есть практично. Вы вовсе не ожидали, что окажетесь так затронуты эмоционально. Но ведь вы затронуты эмоционально, верно? Вы со своими эмоциями никак не можете справиться, уж такие они непослушные, что хотят, то и делают. Если бы у вac не было чувств к этому человеку, вы бы не ощущали такую вину за аборт. Я по опыту знаю, ни одна женщина не горюет о потере ребенка от человека, которого она ненавидит. И разве вы не защищаете его, скрывая от него все? Что это, если не любовь? Но я хочу сказать, что в эту неделю ему пришлось нелегко. Как бы он к вам ни относился, он не безразличен, он тоже не может просто так отбросить свои чувства к вам. Он возвращался к вам дважды, а это, если верить вам, совсем на него не похоже. Вы не думали почему?

– Еще немного попрактиковаться.

– Нет. Если бы он все еще, был тем же человеком, он бы сбежал, увидев, в каком вы состоянии. Нашел бы кого поздоровее. Но он остался, беспокоится, волнуется, грызет ногти и дымит как паровоз.

Джулия открыла рот от удивления.

– Пойдите ему навстречу. Конечно, если вы все еще хотите его видеть.

– В том-то и беда. Не знаю, хочу я или нет. У меня в голове все перепуталось.

– Тогда так ему и скажите. Он вернулся, чтобы что-то вам сказать, – выслушайте его. Потом решайте, что делать. – Врач поднялась. – Вам следует принять решение. Мой совет – не заставляйте его мучиться.

– Я боюсь.

– И он тоже. Потому это все так серьезно. Вы – женщина сильная, вы это понимаете. Но не забывайте, что, если до сих пор он своей силы воли не проявил, это не означает, что ее у него нет вовсе. – Врач положила руку на плечо Джулии. – Будьте к нему добры, – посоветовала она. – Он вдруг обнаружил, что очень любит вас и нуждается в вас.

Джулия была так слаба, что потратила вечность на то, чтобы принять ванну и одеться. В ванной комнате она обнаружила огромную бутылку «Диор-Диора», которую, очевидно, купил Брэд. Она воспользовалась ею и нежилась в душистых пузырьках, пока не поняла, что дальше тянуть нельзя. Он ждал ее внизу.

Она надела сepo-зеленые брюки и свитер в тон, стараясь не смотреть на себя в зеркало. Брэд говорил, что она ренуаровского типа, но сейчас она больше походила на идеал Модильяни. Брюки еле держались на талии. Она порадовалась, что свитер прикрыл глубокие ямы у ключиц. Лицо тоже очень бледное. Она наложила легкий тон и ярко накрасила губы. В гроб краше кладут. Она стерла помаду и заменила ее бледно-розовой. Так-то лучше.

Брэд сидел на корточках у камина, подкладывая новые поленья. Он услышал, что она спускается вниз, встал и повернулся, но Джулия в изумлении замерла на последней ступеньке. Каждая ваза в комнате была заполнена букетами цветов – розы, лилии, фрезии, тюльпаны. Гостиная превратилась в садовую беседку. На журнальном столике лежала стопка свежих журналов, а рядом – гигантских размеров коробка конфет. В углу красовался новенький, цветной телевизор, который сменил ее старый портативный черно-белый.

Она перевела взгляд на Брэда. Его лицо показалось ей лицом ранимого человека, чего раньше за ним никогда не наблюдалось. Отчаяние, вина – все ясно читалось на его лице, а улыбка была слишком бодрой, напоминая звезду, которая собирается вспыхнуть и погаснуть.

– Давай выпьем, – быстро предложил он. – Доктор сказала, что тебе уже можно.

– Давай, – согласилась Джулия, с трудом отводя от него глаза.

– Иди сюда и садись у огня.

Он заботливо подложил ей под спину подушки, стараясь не касаться ее, прежде чем пойти на кухню. Джулия судорожно вздохнула. Сам его вид до сих пор переворачивал в ней все, но ей, по-видимому, удалось избавиться от большей части горечи, после которой осталась пустота, требующая заполнения. Она также ощущала под собой бездну, как будто только что пережила землетрясение. То, что должно произойти сейчас, будет или спасением, или катастрофой.

Он вернулся с бутылкой шампанского в одной руке и двумя бокалами в другой. У Джулии упало сердце. Нельзя же так, это очевидно.

– Ты уверен, что тебя не зовут Чарли-Шампанское? – спросила она ехидно.

– Не-а. Джонатан.

– А, так вот что означает буква «Д».

– Верно. Джонатан Уинтроп Брэдфорд. Но как я уже говорил, – он встретился с ней взглядом, – друзья зовут меня просто Брэд.

Что-то в его тоне заставило ее внимательнее к нему присмотреться. То, что она там разглядела, вызвало в ней такой шквал чувств, который начисто смыл весь мусор после землетрясения в понедельник. Ее рука дрожала, когда она брала у него бокал.

– За что на этот раз?

– Как насчет начала?

– Еще одного?

– Я сказал, начала, все остальное было фальстартом, – повторил он упрямо.

Когда их глаза снова встретились, ее сердце попыталось выпрыгнуть из грудной клетки и, замерев, упало обратно.

– Разве? – Она попыталась говорить ровным голосом.

– А разве нет?

– Ну, я помню, ты говорил, что не любишь окончания.

– Ненавижу! Думал, что этот последний раз прикончит меня! Я правду говорю, Джулия. Именно поэтому я и вернулся, должен был вернуться. – Он глубоко вздохнул. – Никаких больше игр, теперь только правда в наших отношениях. Мы ведь не были честными раньше, верно? До того самого понедельника, когда ты сказала все, что думаешь. – Джулия открыла было рот, чтобы возразить, но он поспешно перебил ее. – Ты была абсолютно права, разумеется. Я уже успел сообразить, что ты сказала правду. – Он помолчал и отпил глоток шампанского. – Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Намного лучше, благодаря твоей заботе и защите, – ответила она.

– Ты хочешь сказать, самозащите. Потому что, если у меня не будет тебя, у меня не будет ничего.

На этот раз сердце Джулии добралось до горла и там застряло.

– Именно затем я и вернулся, чтобы сказать тебе все это. – Он помолчал и быстро продолжил: – Теперь и для меня это не игра.

Джулия не могла отвести взгляда от его лица, даже если бы и попыталась.

– Когда это перестало быть для тебя игрой?

– Когда ты ушел в первый раз.

– Для меня тоже, только я не мог, не хотел этого понять. Но именно поэтому я и вернулся. – Он пододвинул к дивану старый пуфик, купленный Джулией, потому что он подходил к креслам. – Мы с тобой играли в правду и ее последствия. То, что я вернулся, – последствие, а то, что ты сказала в понедельник, – правда. – Он глотнул шампанского и снова наполнил бокал. – Ты так заболела, потому что я сумел пробраться в твое сердце, верно? Так же, как ты сумела пробраться в мое?

Джулия молча кивнула. Она могла только слушать.

– Так или иначе, ты все правильно обо мне сказала. Я никогда особо мыслителем не был, только делал вид, но после того, как встретил тебя, я изменился. Стал думать о чем-то помимо себя самого. Даже стал мечтать. О тебе, Джулия. Ты преследовала меня всю дорогу через Атлантику, не покидала меня с той поры. Я мечтал, чтобы быть с тобой снова, так, как это было в первый раз. Не второй, тогда я все испортил, сбежал. Но впервые в своей жизни я оказался не на привычной глубине. – Он помолчал, уставившись в бокал. – Как я уже говорил, я всегда старался держаться где помельче.

Он подвинулся вперед, пока говорил, забывшись в порыве чувств, и теперь его колени касались ее. Он говорил торопливо, как будто старался побыстрее выговориться, пока хватает смелости.

– Я вернулся спросить, не возьмешь ли ты меня. Ты мне нужна, Джулия, больше, чем ты думаешь. Я не виню тебя за то, что ты мне не доверяешь, но я тебе доверяю. Доверяю свою жизнь. Я тебя использовал, относился как к чему-то само собой разумеющемуся, думал, что ты будешь ждать меня и радостно встречать каждый раз. Ты была честной со мной с самого начала. Теперь моя очередь. Это правда, что ты мне нужна больше, чем кто-либо в жизни. Думать о жизни без тебя для меня все равно что думать о смерти.

– А о моих чувствах ты подумал?

– Понимаешь, ты так хорошо владеешь своими эмоциями, по крайней мере я так думал до понедельника, но тогда ты не была сама собой.

– Нет, – произнесла Джулия твердо. – Именно тогда я и была сама собой, по-настоящему. Не искушенной машиной, какой ты хотел бы меня видеть. Я вовсе не опытная, не светская, не… Голос ее прервался.

– Значит всему этому… – сказал он, имея в виду ее бледность и худобу, – я причиной?

– Да.

– Слава Богу! Нет, я не хочу сказать, что я рад твоей болезни, я рад, что был ее причиной, потому что это значит, что я тебе небезразличен.

– Хоть ты ничего для этого и не сделал.

– Господи, Джулия! Я лежал ночи на этом продавленном диване и ни о чем, кроме тебя, не думал. Я так напугался, когда ты на меня набросилась. Я уже решил, что между нами все кончено, пока я не понял, что ты нездорова. – Он обнял ее с такой осторожностью, как будто боялся, что она сломается. – Такая худенькая и хрупкая, – пробормотал он. – Схвати тебя покрепче, и ты распадешься на куски.

– Не распадусь. Больше не распадусь. Ты как раз то лекарство, что мне необходимо.

– Я просто убить себя готов!

Джулии тоже казалось, что ею выстрелили из пушки и она парит в воздухе, поднимаясь все выше и выше. Она цеплялась за Брэда, надеясь, что он ее удержит. Все происходило так быстро, но впервые в жизни ей было глубоко на это наплевать. Главное – Брэд хотел ее, нуждался в ней.

Она щекой чувствовала, как сильно бьется его сердце, как он дрожит, так же как и она.

– Я – пьяный, – хмыкнул он, – и не только от двух бокалов шампанского.

– У меня самой некоторая легкость в голове.

– Ты сама как пушинка! Ты мне тощая не нравишься, любимая, тебе это не идет. Придется тебя подкормить.

– Зачем? Чтобы потом на убой? – поддразнила его Джулия, но увидела, как потемнело его лицо, – Я просто пошутила, – удивленно пробормотала она.

– Я не шучу, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты стала прежней Джулией, такой, какую я впервые увидел, когда я повезу тебя домой. Ты их тоже сразу покоришь. – Он покрепче прижал ее к себе, как будто пытался слиться с ней воедино. – Я хочу, чтобы отныне у нас все было иначе. Я устал жить так, как жил. – Он прервался, чтобы поцеловать ее. – Все будет иначе, вот увидишь, – яростно поклялся он.

Выражение его лица было решительным. Потом он принялся целовать ее с отчаянной страстью.

– Господи, как я по тебе скучал. С тобой все было не так, как обычно.

Тут она почувствовала, что он пытается «нажать на тормоза». Он стал неохотно отодвигаться от нее, но она его не пустила.

– Ты вовсе не должен обращаться со мной так, будто я фарфоровая, милый. Я не сломаюсь. Я все та же женщина, знаешь ли, только меня немного меньше. И я тоже мечтала снова оказаться с тобой.

– Но ты такая хрупкая… все равно что воспользоваться беспомощностью ребенка…

– Никакой я не ребенок. – В качестве доказательства Джулия поцеловала его.

– Ты уверена?

– Вполне. Я хочу, чтобы ты меня любил. Мне это нужно, прямо сейчас. Пожалуйста, люби меня, Брэд. Люби меня так, как только ты один можешь.

Он помог ей подняться на ноги, подхватил на руки и энергично двинулся к лестнице. Но он все время продолжал вслух горевать по поводу ее худобы и выпирающих костей там, где, как он хорошо помнил, была мягкая плоть с бархатистой кожей. Он положил ее на кровать и, поспешно сбросив одежду, лег рядом с ней под одеяло.

– Вот это действительно наше начало, – сказал он, а руки и губы готовили ее, возбуждали дрожь в теле, уже готовом для него.

Как много одиноких ночей она провела, вспоминая его прикосновения, его губы, его тело. Ее пальцы еще помнили ощущение его крепко сбитого тела, широких плеч, округлость и эротичность ягодиц, шелковистость и пульсацию пениса глубоко внутри нее, плоть внутри плоти. Она обвила его ногами, что заставило его совсем обезуметь, воскликнуть: «Джулия! Джулия!» – и потерять всякий контроль над собой, потому что он чувствовал ее всю, судорожное сжатие мышц внутри нее, передающееся ему. Впервые она ощутила, что ему трудно удержаться и не кончить, и она сжала его, чтобы он понял, что в этом нет необходимости. Но он мужественно держался, пока она не почувствовала, что его ягодицы напряглись, что больше он уже не может сдерживаться, маленький кустик волос у него на копчике встал дыбом, и он заполнил ее всю, испытывая продолжительный и сильный оргазм, сопровождаемый стонами. Наконец он упал на нее в полном изнеможении, и она почувствовала, что кожа у него влажная и липкая.

– Господи… – выдохнул он, – вот это и есть самое главное, для тебя и для меня, только на этот раз больше для меня, чем для тебя, любимая. Дай мне время, и я обещаю, я все тебе возмещу.

– В этом нет никакой необходимости, – благодарно ответила ему Джулия.

Впервые она чувствовала, что он принадлежит ей, хотя она сама, как ни странно, не кончила. Такого никогда не случалось раньше, но это не имело значения. Имел значение его оргазм – исключительный по силе. Это удовлетворило ее эмоционально куда больше, чем обычное физическое удовольствие, каким-то непонятным образом это принесло ей большую радость.

– У нас теперь времени хоть отбавляй, – заметила она спокойно.

Дыхание его успокаивалось, но голос все еще дрожал, когда он шепнул:

– И мы проведем это время вместе.

Он пристроил подбородок в углубление у ее ключицы, такая уж была у него привычка, прижавшись к ней теплым телом так, что она ощущала всю огромность его любви.

– А теперь я могу поспать, – сказал он и заснул.