Посейдон (ЛП)

Глава 15

Аромат черничных маффинов обычно всегда поднимает мне настроение, но после едва теплого душа, у них не осталось на это никаких шансов. Мама вытягивает противень из духовки, как раз, когда я делаю последний шаг с лестницы.

— Водонагреватель сломался? — спрашиваю я, доставая глубокую тарелку из шкафчика.

— И тебе доброе утро, — говорит она, кладя маффин остыть на вощеную бумагу.

— Прости. Доброе утро. Водонагреватель сломался?

Я загребаю горсть овсянки из кастрюльки и бросаю ее себе в тарелку. Маффин шлепается мне на ногу — с ними вечно что-то случается, из-за того, что они прилипают к противню.

— Да вроде нет, милая. Я купалась утром, все вроде бы было нормально.

— Должно быть, это мне так повезло, — ворчу я и хватаю маффин по пути за стол. У меня ужасно болят ноги, чтобы вести себя с достоинством, поэтому я просто плюхаюсь на стул и приступаю к еде, лишь бы удержаться от колкостей. Мама работала всю ночь, потом приготовила мне завтрак. Она не заслуживает такого поведения с моей стороны.

— Гален заедет за тобой по дороге в школу?

— Нет, я поеду сама, — уксус в голосе превращается в кислоту. Конечно, прохладная вода в душе несомненно раздражает, когда ты рассчитываешь хорошенько попарится. Но невозможность увидеться сегодня с Галеном разочаровывает куда больше, чем отсутствие горячей воды всю зиму. И я это просто ненавижу.

Проведенный вместе с ним вчерашний день убил наповал все мои старания держать его на расстоянии. Даже если бы он и не выглядел, как модель нижнего белья, то он просто невероятно мил. Все портит только его привычка почти-меня-целовать. Но его старания все время меня строить так забавны. Особенно, когда он надувает губы, заметив, что я его не слушаю.

— Вы уже успели поссориться?

Она пытается у меня что-то выудить, вот только что именно, я не знаю. Я пожимаю плечами — лучше промолчать, пока не пойму, что именно она хочет от меня услышать.

— Вы часто ссоритесь?

Я снова пожимаю плечами, старательно набивая рот овсянкой, лишь бы не говорить ничего в ближайшую минуту. Ее как раз должно хватить, чтобы мама от меня отстала. Не тут-то было. Пережевав все как минимум раз двадцать, я тянусь за стаканом молока.

— Ты же знаешь, если он хоть пальцем тебя тронет…

Я успеваю проглотить молоко, как раз до того, как оно бы выплеснулось у меня из носа.

— Мам, он бы никогда меня не ударил!

— Я и не имела в виду, что он бы мог.

— Хорошо, потому что он меня не ударит. Никогда. Что с тобой такое? Ты собираешься допрашивать меня о Галене каждый раз, едва меня завидев?

В этот раз плечами пожимает она.

— Мне это кажется естественным. Поймешь меня, когда у тебя будут свои дети.

— Я не настолько глупа. Если Гален позволит себе что-нибудь в таком духе, я или порву с ним, или просто его прибью. Даю тебе слово.

Мама смеется, намазывая мой маффин маслом.

— Большего мне просить и не стоит.

Принимая у нее маффин, — как и перемирие, — я говорю:

— Не-а. Это было бы уже вне здравого смысла.

— Просто помни, я слежу за тобой, как ястреб. Ну разве что, не в данный момент, так как я иду спать. Поставь тарелку в раковину перед уходом, — она целует меня в макушку и зевает, прежде чем подняться по лестнице.

Я измотана, когда возвращаюсь домой, даже при том, что школьный день был похож на семичасовое зевание без Галена или Хлои. Мама носится по дому, как угорелая.

— Привет, малышка, как прошел день? Не видела мои ключи?

— Не-а. Ты проверяла карманы? — говорю я и открываю морозильник, вытягивая оттуда клубнику.

— Хорошая идея! — ковер на лестнице заглушает ее шаги. Она появляется пару секунд спустя, когда я уже трескаю клубнику, пристроившись у стойки.

— Я вчера была без карманов, — говорит она, стягивая волосы в конский хвост.

— Почему бы тебе просто не взять Хонду? А я поищу твои ключи.

Мама кивает.

— Тебе никуда не нужно ехать сегодня вечером? Все еще в ссоре с Галеном?

— Единственные планы на сегодня — это отработка пропущенных занятий.

В смысле, после того, как отлучусь ненадолго и попытаюсь превратиться в рыбу.

Когда сомнительный хмурый взгляд мамы не превращается в очередной допрос, я понимаю, что она пытается поддержать наше перемирие с этого утра.

— Хорошо. Остатки жаркого в холодильнике. Если Джули опять не явится сегодня вечером, то мне придется отработать и вторую смену, так что, возможно, мы не увидимся завтра допоздна. Не забудь запереть дверь, прежде чем отправишься спать.

Как только с улицы доносится рокот мотора Хонды, я хватаю свой мобильник. Гален говорил, что Рейчел никогда не отвечает, но перезванивает, если оставить ей сообщение. После того, как автоответчик Транс-Атлантической гарантийной компании женским голосом советует мне оставить сообщение или перезвонить в рабочее время, я жду гудка.

— Привет, Рейчел, это Эмма. Передай Торафу, что вечером он свободен. Я не смогу приехать к вам, чтобы потренироваться, поэтому, наверное, мы увидимся с ним завтра.

Увольте. Обойдусь без нянек. До Галена должно дойти сквозь его сверхтолстую черепушку, что я не одна из подданных его королевства. К тому же, Тораф заслужил почетное место в моем списке нелестных-сравнений-с-животными, заставив Рейну выйти за него замуж и все такое.

Спустя пару минут, Рейчел перезванивает, как и говорил Гален.

— Приветик, моя хорошая. Это же не из-за того, что ты опять себя плохо чувствуешь?

— Нет, все в порядке. Просто болят мышцы после вчерашнего. Мама уехала на работу на моей машине, поэтому я не смогу к вам приехать.

На том конце провода повисает пауза. Я удивлена, что она не порывается заехать за мной сама. Наверное, я не настолько ей нравлюсь, как кажется.

— Позвони тогда мне завтра, хорошо? Гален хочет, чтобы я была с тобой на связи.

— Это так мило с его стороны, — протягиваю я.

Она хихикает.

— Дай парню передышку. У него хорошие намерения, поверь. Просто он еще не сообразил, как за тобой ухаживать.

— Мне не нужно, чтобы меня кто-то опекал.

— По-видимому, он так не считает. И пока он не передумал на этот счет, боюсь, тебе придется меня потерпеть.

— Вы всегда делаете, что он говорит? — я изо всех сил стараюсь не съязвить.

— Не всегда.

— Ну да.

— Эмма, если бы я всегда делала, что мне говорят, ты сидела бы сейчас под замком в отеле, пока я бы искала нам частный самолет к выбранному Галеном месту. Так что сейчас отдыхай. Я буду ждать твоего звонка завтра.

Бросив полотенце на песок, я с разбегу ныряю в воду. Я рассчитывала, что первое погружение будет освежающим, даже захватывающим дух от холода — в общем, каким оно и должно быть в любую уважающую себя осень в Нью-Джерси. Но когда я выныриваю, чувствую я себя просто отвратительно. Вода все еще едва теплая. Прямо как мой душ. Или моя личная жизнь.

Я плыву против волн, и затем ныряю под линию прибоя. Я задерживаю дыхание и дрейфую, нажав кнопку старта на старом секундомере папы. И обнаруживаю еще один повод ненавидеть ход времени: это скучно. Чтобы не пялится на циферблат, как тащатся минуты, я повторяю вслух алфавит. Затем я перечисляю статистику Титаника, точно также, как любой зацикленный на ней человек. Несколько крабов проплывают подо мной, подслушивая, как я сопоставляю число спасательных шлюпок с количеством пассажиров, в то время как волны смещают меня к берегу.

Спустя пятнадцать минут, мои легкие начинает сдавливать. Через семнадцать минут возникает чувство, будто у меня вместо легких надутый до предела воздушный шарик. В двадцать минут терпеть уже нет сил. Я выныриваю и останавливаю секундомер.

Двадцать минут, четырнадцать секунд. Неплохо для человека — особенно с учетом мирового рекорда в тринадцать минут, тридцать две секунды. Но как для рыбьих возможностей, это никуда не годится. Не то, чтобы рыбы задерживали дыхание или что-то в таком духе, но жабр же у меня точно нет. Гален говорил, что он не задерживает дыхание. Сирены заполняют водой легкие и просто абсорбируют из нее необходимый кислород. С моей удачей, я не стану проверять это на себе. Честно говоря, отрастить себе хвост — мой единственный способ заставить себя поверить во все это. Даже то, что я побила мировой рекорд с первой же попытки, не сможет меня заставить вдохнуть морской воды. Ни за какие коврижки.

Я возвращаюсь назад, на глубину по шею и сбрасываю время на часах. С глубоким вдохом, я наполняю легкие и включаю таймер по новой. И тут я чувствую это. Она заполняет воду вокруг меня, бьется без ритма. Пульсация. Кто-то близко. Кто-то, кого я не знаю. Медленно, я отступаю назад, аккуратно, чтобы не создать малейший всплеск. Несколько секунд спустя я понимаю, что так пятится не имеет смысла. Если я чувствую их, то и они чувствуют меня. Пульсация становится сильнее. Они направляются просто ко мне. И быстро.

Отбрасывая осторожность, правила этикета и папины часы, я карабкаюсь как сумасшедшая к мелководью. Сейчас приказ Галена оставаться на суше вовсе не кажется беспочвенным. О чем я думала? Я практически ничего не знаю о Сиренах — лишь то, что удалось впихнуть мне в башку за последние 24 часа у него дома. Я знаю, что структура их общества во многом похожа на нашу. У них есть такие понятия, как правительство, законы, семья и дружба. Но есть ли у них преступники? Как у людей, есть насильники и серийные убийцы? Если да, то мой поступок можно сравнить с прогулкой по темной парковке в одиночку. Дура, дура, дура…

Вдохнув волну, я понимаю, что мои легкие еще не приспособлены к воде. Извержение воды из легких и кашель замедляют меня немного, но берег близко. Я замечаю палку тоньше моей руки просто под мокрым песком. То, что она сломается, как щепка, о крепкую голову Сирены не имеет значения.

Я уже на глубине по колено, когда кто-то хватает меня за лодыжку. Я смотрю вниз, но напавший на меня, видимо, в своей скрытой форме, едва выделяется среди волн. Вода не останавливает мой крик, но заглушает его от людей. Рука, большая и сильная, тянет меня под воду, словно вырывая из безопасности. Я трачу драгоценный воздух, крича и пиная практически невидимый пузырь, но я не стану сдаваться без борьбы.

Дно океана — крутой склон. Всего несколько солнечных лучей пробиваются сквозь глубь. Эти проблески исчезают, и как только мои глаза приспосабливаются, все проясняется, словно в дневном свете. Чем сильнее я брыкаюсь, тем быстрее мы мчим сквозь воду, и тем туже становится хватка похитителя.

— Ты делаешь мне больно! — ору я. Мы останавливаемся так быстро, что я чуть не сворачиваю себе шею.

— Упс, прости, — извиняется водяной шар, материализуясь в Торафа, и отпускает мою лодыжку.

— Ты!

— Конечно, я. А кто же еще?

Мы всплываем к ночному небу. Звезды заполняют мой взор, но я не уверена, реальны ли они, или просто результат нехватки кислорода. Тораф полностью выныривает и словно хвастаясь, скользит по поверхности на кончике хвоста, как дельфин в «Подводном Мире».

— Перестань дразниться, — говорю я. — Сколько я продержалась в этот раз? Отдай мне часы.

— Двадцать семь минут и девятнадцать секунд, — говорит он, вложив папин секундомер мою протянутую руку.

Он задыхается.

— Стоп. А что случилось с твоими руками?

— Что ты имеешь в виду? — я поворачиваю их снова и снова, стараясь разглядеть лунном свете. Не видно никакой крови, порезов или царапин.

Шевеля всеми десятью пальцами, я говорю ему:

— Все в порядке, видишь?

Его расширенные глаза заставляют меня проверить снова. Опять ничего.

— Тораф, если это очередная шутка…

— Эмма, я не шучу. Взгляни на свои руки! Они… они… сморщились!

— Ну да. Это потому что…

— Ну уж нет. Я тут ни при чем. Это не по моей вине.

— Тораф…

— Гален непременно найдет способ обвинить меня в этом. Он всегда находит. «Тебя бы не поймали, если бы ты не подплыл так близко к той лодке, головастик». А как же, люди же не виноваты, что рыбачат, где им вздумается…

— Тораф.

— Или вот еще: «Если бы ты перестал пытаться поцеловать мою сестру, она прекратила бы проверять твою голову на прочность скалой». Что может быть общего у моего поцелуя с ней и тем, что она пытается разбить мне голову об скалу? Если тебе интересно, то это не иначе, как результат плохого воспитания…

— Тораф.

— Ах да, и моя любимая: «Если играешь с крылаткой, то непременно уколешься» А я с ней не играл! Я просто помогал ей плыть быстрее, протащив ее немного за хвост…

— ТО-РАФ.

Он прекращает бродить вдоль воды, кажется, вспоминая о моем существовании.

— Да, Эмма? Что ты там говорила?

Я набираю в легкие воздуха, как если бы собиралась провести под водой еще полчаса. И медленно выдыхаю:

— В этом нет ничьей вины. Моя кожа сморщивается, когда я провожу слишком много времени в воде. И так было всегда.

— Нет такого понятия «слишком много времени в воде». Не для Сирены. Кроме того, если твоя кожа сморщивается, у тебя никогда не получится смешаться, — он протягивает мне свою руку, демонстрируя ладонь с гладкой, словно у статуи, кожей. Затем он окунает руку в воду и она исчезает. Смешивается. Он скрещивает руки с победным видом. Претензии очевидны.

— Да, твоя правда. Я просто человек с толстой кожей, фиолетовыми глазами и крепкими костями. Так что можешь возвращаться домой. Передавай привет Галену.

Тораф открывает и закрывает рот. Дважды. Каждый раз он, кажется, пытается что-то сказать, но судя по выражению лица, мысли до его языка не доходят. Когда его рот захлопывается в третий раз, я не выдерживаю и плескаю водой ему в лицо.

— Ты собираешься что-то сказать, или же поймать ртом попутный ветер и отчалить?

На его лице растягивается ухмылка до ушей.

— Знаешь, ему нравится это в тебе. Твой характер.

Твоя-ж-черт-побери-правда. Гален личность типа А — а личности такого типа просто терпеть не могут, когда кто-то умничает. Спросите мою маму.

— Без обид, но ты уж точно не эксперт в отношении человеческих чувств.

— Не уверен, что ты имеешь в виду.

— Ты все прекрасно понял.

— Если ты намекаешь на Рейну, то ты ошибаешься. Она любит меня. Только в этом не признается.

Я закатываю глаза.

— Конечно. Так любит, что все время динамит, верно? Проверяет твою голову на прочность об скалу, рассекает тебе губу, обзывает тебя кальмарьим перегаром при каждом удобном случае?

— Что такое «динамит»?

— Это значит, что она изо всех сил старается заставить тебя думать, что она тебя терпеть не может, но от этого она нравится тебе еще больше. И ты еще больше стараешься ее завоевать.

Он кивает.

— Именно. Именно это она и делает.

Я тру кончик носа и говорю:

— Мне так не кажется. Пока мы с тобой говорим, она пытается расторгнуть ваш союз. Это уже не просто динамит. Это уже отфутболивает к чертям.

— Даже если она и добьется его расторжения, то это не потому, что я ей не нравлюсь. Просто ей нравится играть в игры.

Боль в голосе Торафа затрагивает меня до глубины души. Она может и любит играть в игры, но его чувства реальны. И я не могу не учитывать этого.

— Ну, есть только один способ это проверить, — говорю я мягко.

— Проверить?

— Правда ли ей нужны лишь игры.

— Как?

— Отплати ей той же монетой. Знаешь, как говорится, «Если любишь — отпусти. Если же вернется — то значит любви быть».

— Никогда такого не слышал.

— Верно. В смысле, ты и не должен был, — я вздыхаю. — В общем, я пытаюсь сказать, что тебе нужно перестать уделять Рейне внимание. Отталкивай ее. Относись к ней также, как она к тебе.

Он мотает головой.

— Не думаю, что у меня получится.

— Таким образом ты узнаешь ответы на свои вопросы, — я пожимаю плечами. — Но кажется, ты не очень-то и хочешь их узнать.

— Я хочу знать. Но что если ответ будет не в мою пользу? — он кривится, словно хлебнул лимонного сока.

— Ты должен быть готов справится с этим, не смотря ни на что.

Тораф кивает, крепко стиснув зубы. Для него эта ночь будет очень длинной, учитывая выбор, что ему предстоит сделать. Я решаю больше ему не навязываться.

— Я довольно устала. Пойду домой. Встретимся завтра утром у Галена. Может я смогу продержаться дольше получаса, а?

Я легонько толкаю его кулаком в плечо, но в ответ получаю лишь слабую ухмылку.

Я удивляюсь, когда он хватает меня за руку и тащит сквозь воду. Ну, по крайней мере, так лучше, чем за лодыжку. Я не могу отогнать мысль, что Гален мог бы делать точно так же. Но почему вместо этого он обнимает меня за талию?

К вечеру субботы, я могу оставаться под водой тридцать пять минут. К вечеру воскресенья, время доходит уже до сорока семи минут. К слову, о практике — на деле я не практикую ничего. Просто задерживаю дыхание и зависаю под водой, пока моя кожа не покрывается старушечьими морщинками.

Я снимаю ласты, принесенные мне Торафом, и бросаю их на берег. Я стою к нему спиной, пока он возится с плавками, возвращая их на место.

— Уже можно на тебя взглянуть? — спрашиваю я спустя несколько секунд. Не важно, сколько бы раз я ему не говорила, что не могу видеть сквозь воду, он все твердит, что я пытаюсь взглянуть на его «угря». Конечно, я ведь давно не орала во все горло.

— Да что там взглянуть, мной любоваться надо! — шутит он.

С этим я не могу не согласиться. Тораф красив, забавен и внимателен — что вызывает массу вопросов по поводу его отношений с Рейной. Теперь я начинаю понимать, почему Гром связал их. Кто мог бы быть парой для нее лучше, чем Тораф?

Но если я это подмечу, то автоматически разрушу наш негласный договор не заводить разговоров о Рейне или Галене. С вечера пятницы мы разговаривали о чем угодно, кроме них. О Громе и Налии. О перемирии, которое заключили генералы Посейдон и Тритон после Великой Войны. О предпочтениях в морепродуктах — хотя нет, здесь мы, скорее, спорили.

Но большей частью мы практиковались: я — задерживать дыхание, а Тораф — засекать время. Он не мог объяснить лучше Галена, как превращаться в рыбу, согласившись, что чувствуется это именно как непреодолимое желание потянуться.

Тораф пробирается туда, где я стою в потоке волн.

— Я не верю, что уже закат, — говорю я ему.

— А я могу. Я ужасно проголодался.

— Я тоже, — должно быть, все свои экстра калории я успела сжечь в воде.

Он пожимает плечами.

— Что я точно знаю… — он резко оглядывается на воду и снова поворачивается ко мне, хватая меня за плечи и притягивая поближе. И нарушает наш безмолвный договор: — Помнишь, что ты говорила насчет Рейны? О том, что мне стоит попробовать ее подинамить? — он снова бросает взгляд на море и снова смотрит на меня. Он хмурится, так что брови сходятся у него над переносицей.

Я киваю, немного сбитая с толку его выражением лица.

— В общем, я тут хорошенько подумал насчет этого. И решил, что так и сделаю. Но… но мне понадобится твоя помощь.

— Конечно, я тебе помогу. Всем, чем смогу, — говорю я. Но что-то меня настораживает, когда он притягивает меня поближе.

— Хорошо, — говорит он, снова оглядываясь на закат. — Гален и Рейна поблизости.

Я охаю.

— Откуда ты это знаешь? Я их не чувствую.

Мое сердце начинает предательски колотиться, словно я только что пробежала пять миль вверх по склону. Но это не имеет ничего общего с ощущением поблизости Сирены, а связано лишь с упоминанием имени Галена.

— Я ищейка, Эмма. Я могу почувствовать их едва ли не из любой точки мира. Особенно Рейну. И судя по мельтешению, Гален молотит своим хвостом, как одуревший, лишь бы побыстрее к тебе добраться. Рейна, похоже, догоняет его сзади.

— Ты можешь сказать, что она делает?

— Я могу сказать, как быстро она движется. Никто не может плавать быстрее Галена, включая Рейну. Должно быть, ему очень не терпится тебя увидеть.

— Ага. Ждет-не дождется, когда же я отращу хвост, чтобы заполучить себе в подчинение еще одного подданного, которым можно командовать направо и налево.

Я вздрагиваю от смеха Торафа, но не оттого, что он чересчур громкий, а потому, что настроение у Торафа сменяется со скоростью света.

— Ты и правда так считаешь? — спрашивает он.

Вдруг пульсация Галена бьет по ногам, словно реальный взрыв. Тораф тащит меня из воды в сторону дома.

— У него было достаточно возможностей, чтобы доказать обратное, — говорю я.

Мои слова скачут, будто мячики, с каждым торопливым шагом, утопающим в песке. Я слышу, как за нами раздается смех Галена и Рейны. Судя по хлюпанью, они плещутся в друг друга водой, выходя на берег.

Тораф останавливается у небольшого заборчика — смехотворной границы, разделяющей часть пляжа у дома Галена от общественной территории.

— Ну что ж, я собираюсь проучить этих избалованных королевичей. Ты доверяешь мне, Эмма?

Я киваю, но что-то говорит мне, что не стоило этого делать. Интуиция не подводит — Тораф притягивает меня к своей груди и склоняется губами к моим. Как только я пробую отступить, он хватает меня за волосы, чтобы удержать на месте. Внезапная тишина за нами куда громогласнее смеха.

Что я могу сказать, Тораф отлично целуется. Правильный ритм движений, нежно и уверенно в то же время. Да, и не смотря на все морепродукты, поглощенные им, нет даже привкуса этой дряни.

Но все в этом поцелуе не так, не так, не так. Словно поцеловать родного брата, вот такое ощущение. И вдруг, совершенно другое чувство. Волосы по всему телу встают дыбом, точно вот-вот в меня ударит молния.

Но это Гален — а не молния, — врезается в Торафа, разрывая наш поцелуй. К чести Торафа, он тут же меня отпускает, вместо того чтобы утянуть за собой вниз. Они валятся на песок, где Гален обрушивает на Торафа кулаки со скоростью пулеметной очереди. А я просто замираю на месте, не в силах пошевелиться.