Глава 19

Доктор Миллиган закрепляет рентгеновский снимок на экране.

— Вот смотри, Гален, здесь твои кости утолщаются для защиты внутренних органов. Там, где у обычных людей ребра, у тебя что-то наподобие сплошной костяной пластины, вроде ракушки. А это рентгеновский снимок Эммы, — говорит он, переключая свет на другой снимок на белой коробке. — Видишь, на первый взгляд, выглядит, как обычные ребра. Но если приглядеться, можно увидеть тонкую прослойку костяной пластины, скрепляющую их между собой. Пусть и не столь прочную, как у тебя. Честно говоря, ни одна из ее костей не сравнится по плотности с твоими.

— Но что это значит? — хмурится Гален.

Я рада, что Гален не единственный, кто испытывает затруднения, пытаясь понять доктора Миллигана. Мои мысли все еще курсируют между сквозняком, который чувствуется как шквальный ветер в этом безразмерном больничном халате, и предположением доктора Миллигана, что я доживу до ста семидесяти пяти лет. Это немного странно, даже в таких обстоятельствах. Я в сотне миль от дома, полуодетая, в комнате с двумя мужчинами, которых едва знаю. Будучи вырванным из контекста, последнее предложение заставляет задуматься, куда подевался мой здравый разум. Блин, да и в контексте тоже.

Доктор Миллиган пожимает плечами.

— Сложно сказать. Полагаю, здесь возможны различные объяснения. Существует еще множество всего, чего я не знаю о твоем виде, Гален. К примеру, как протекает процесс взросления. Может, из-за того, что Эмма выросла на суше, ее кости не смогли полностью развиться. Как и окраска ее тела. Возможно, на организм Сирен действует какой-то элемент в морской воде, запускающий процесс выработки пигментов. Хотя это всего лишь догадка. Правда, не знаю, что еще добавить.

Гален смотрит на меня, и забота так и светится в его глазах. Я знаю, он всегда беспокоится, когда я веду себя слишком тихо. Вот бы он удивился, узнай, что я так обычно себя и веду, если его нет поблизости.

— Эмма, у тебя есть вопросы к доктору Миллигану?

Я закусываю губу, кутаясь поплотнее в больничный халат.

— Как мне удается говорить с рыбами? Почему они все понимают английский? Только не говорите, что это магия.

Это не тот вопрос, который я хочу задать, но он выиграет мне лишних пару минут собраться с силами. И вернуть уверенность, которая покидала меня каждую секунду, стоило мне переодеться в этот халат.

Доктор Миллиган улыбается и снимает очки. Вытирая их полой своего белого халата, он говорит:

— Как видите, моя дорогая, Гален убежден, что и к этому причастна генетика. А уж если тут действует генетика, я навряд ли могу назвать это магией. К тому же, я не уверен, что рыбы могут воспринимать язык, столь сложный, как английский. Если бы они его понимали, разве кто-нибудь забрасывал бы удочку, верно? Рыбаку достаточно было бы опустить ведро в воду и приказать своему дневному улову в него заплыть, — он усмехается. — Но если строить догадки — то я бы сказал, что это связано со звуком вашего голоса. Нам ведь уже известно, что многие виды морских животных общаются между собой при помощи звука. К примеру, киты и дельфины. Возможно, ваш голос имеет особую частоту или звучание, которое они понимают. Возможно, они воспринимают вовсе не то, что вы им говорите, а как вы это произносите. К сожалению, у меня нет оборудования для проверки этой теории, или хотя бы возможности раздобыть его прямо сейчас.

Я киваю, неуверенная, как мне стоит отреагировать на это. Да и вообще на все.

— Есть что-либо еще, что тебя беспокоит, Эмма? — спрашивает Гален, удивляя меня.

Я задаюсь вопросом, зачем понадобилась вся эта возня с рентгеном, если Гален и так умудряется видеть меня насквозь. Как прошлым вечером, в отеле. Когда я наконец-то оделась, проторчав сорок пять минут в душе, выплакивая накипевшее, я обнаружила на своей подушке коробочку клубники в шоколаде и спящего Галена, свернувшегося калачиком на своем уродливом диванчике для влюбленных.

Я прочищаю горло.

— Доктор Миллиган, я не знаю, говорил вам Гален или нет, но мой отец был врачом. Он лечил все мои насморки, царапины, делал прививки. Когда он умер, его сменил его друг, доктор Мортон. Как они могли не обратить внимания на строение моих костей, мой замедленный пульс? Вы же не думаете, что они не заметили бы, что мое сердце находится в другой половине грудной клетки. Я имею в виду, вы уверены в правильности прочтения моего рентгена? Вы же не занимаетесь лечением людей, а специализируетесь на ветеринарии, верно? Вы могли ошибиться.

Гален беспокойно ерзает на стуле. И пока металл с полиэстером не относятся к причиняющим неудобство материалам, полагаю, именно мой вопрос вывел его из зоны комфорта.

Доктор Миллиган подкатывает свой стул на колесиках к столу для осмотра, на котором сижу я. Рефлективно, я склоняюсь к нему, сминая тонкую полоску бумаги, отделяющую меня от винила. Он похлопывает мою руку.

— Эмма, моя дорогая, естественно, вам трудно во все это поверить. И вы правы, я правда не лечу людей, как ваш отец. Но не нужно быть человеческим врачом, чтобы увидеть разницу между моим рентгеновским снимком, Галена и вашим, — в подтверждение, он склоняет свою голову в сторону стены, где на экране светятся снимки наших костей. Затем наклоняется еще.

— Хороший ракурс, — он резко вскакивает на ноги, оставляя за собой вращающийся стул.

Мы с Галеном наблюдаем, как доктор Миллиган лихорадочно меняет снимки местами: свой рентген, мой и Галена.

— Разве это возможно? — говорит он, глядя на нас поверх своих очков, так нахмурив брови, что они стали смахивать на целующихся гусениц.

Гален встает и скрещивает руки, вглядываясь в светящийся экран. Наконец, он говорит:

— Кажется, я не совсем понял, что вы имеете в виду. Что вы увидели?

Доктор Миллиган переводит взгляд на меня, и от своего восторга, кажется, он разом помолодел лет на десять. Я мотаю головой, не в состоянии выдать ни одного приличного предположения. Доктор Миллиган не теряется.

— Первый рентген мой, человеческий. Последний — Галена, Сирены. А между ними снимок Эммы. Это очевидно. Так очевидно, что мне стыдно. Она однозначно не человек. Но и не Сирена.

Услышанное мне не понравилось. Я бы сказала, доктор Миллиган решил, что уже изъяснился яснее некуда и смотрит на нас обоих, словно мы собираемся открыть коробку с подарком, а ему не терпится увидеть нашу реакцию.

Тут на выручку приходит Гален.

— Доктор Миллиган, вы же знаете, когда речь заходит о подобных вещах, я полный ноль. Ради меня, не могли бы вы пояснить нам версию для чайников?

Не люблю я, когда Гален производит на меня впечатление. Стоит мне только выстроить у себя в голове образ заносчивого королевича, как он тут же переворачивает его с ног на голову, портя всю картинку.

Доктор Миллиган усмехается:

— Конечно, мой мальчик. Эмма ни человек, ни Сирена. Она является и тем, и другим. Хотя я не знаю, как такое возможно. ДНК Сирен весьма отличается от человеческого.

Гален отходит назад и плюхается обратно на стул. Я бы сделала тоже самое, если бы уже не сидела. Мы оба впериваем взгляды в светящийся экран. Вглядываясь в него, я представляю, как два снимка по бокам совмещаются в один. Кости Сирены и человека сливаются в одно целое, пока на экране не остается единственное изображение: мое. Скомбинированное из двух.

— Это возможно, — тихо произносит Гален.

Доктор Миллиган прислоняется к стене, а его лицо так и светится любопытством.

— Такое уже случалось раньше, — говорит он, сцепляя вместе пальцы, вероятно чтобы сдержать нетерпение. — Ты слышал об этом, не так ли?

Гален кивает и поворачивается ко мне.

— Это главная причина Великой Войны. Причина, почему существует две территории, — говорит он. — Тысячелетия назад, Посейдон решил жить на суше, с людьми. Общение с ними тогда еще не было вне закона, просто не одобрялось свыше. Люди превратили его в одного из своих божеств, принося ему в жертву животных и создавая изображающие его диковинные статуи. Они даже построили город для него и присоединившихся к нему на суше Сирен. Тартессос, так они его назвали.

— Атлантида? — охает доктор Миллиган, хватаясь рукой за сердце.

Гален кивает.

— Некоторые люди сперва называли его так.

Он поворачивается ко мне.

— Посейдону нравилось жить с людьми. Он разрешил своим последователям вступать с ними в браки. Даже сам выбрал себе в жены человеческую девушку, против воли своего брата, Тритона. Тритон считал, что люди были отравляющими и несущими разрушение, а браки с ними противоестественны. В знак своего неодобрения, он разделил территории; на территории Тритона стали жить те, кто был против людей, а у Посейдона — те, кто считал иначе. Посейдон проигнорировал своего брата и продолжил жить, как прежде, используя свой дар, чтобы прокормить растущее население Тартессоса. К несчастью, выбранная им спутница принадлежала другому, человеческому королю.

— Какому человеческому королю? — уточняет доктор Миллиган, подкатывая обратно свой стул и обтряхивая его, словно тот успел зарасти пылью.

Гален пожимает плечами.

— Я не знаю, — он снова поворачивается ко мне, лукаво улыбаясь. — Да и не важно. Мы, Тритоны, склонны недолюбливать людей.

— Не слишком хорошее качество, как для посланника, — отвечаю я. — Но не волнуйся. Я не расскажу доктору Миллигану. Или Рейчел.

Гален ухмыляется.

— В общем, человеческий король прислал пол своей армии, чтобы якобы забрать «свое». Он заручился поддержкой других человеческих королевств, нарассказывав историй о порабощении и противоестественном скрещивании с людьми. Когда нагрянули войска, они убили всех, кого застали, включая нескольких детей-полукровок самого Посейдона. Чтобы остановить резню, Посейдон обратился за помощью к Тритону. Тритон согласился помочь, при условии, что Посейдон покинет город и останется жить, как Сирена, до конца своей жизни. Тот согласился. Тритон использовал свой дар, чтобы призвать огромные волны, уничтожившие город, полукровок и человеческие войска.

В живых не осталось никого. После этого, генералы решили помогать друг другу в борьбе против людей. Скрещивание с людьми стало вне закона, а потомство от такого союза стало считаться выродками, — Гален замялся на последнем слове, наверное, зная, что это непременно заденет меня, учитывая, что я и есть полукровка. Тем не менее, я не чувствую себя обиженной. Рассказанная им история прозвучала скорее, как цитирование, чем пересказ своими словами. Что заставляет меня думать, что он не верит ей, или хотя бы, не доверяет некоторым ее частям. К тому же, то, как он смотрит на меня сейчас, едва ли сможет заставить меня почувствовать себя «выродком».

— Я думала, война была между королевствами. А не против людей, — говорю я ему.

Гален качает головой.

— Мы никогда не воевали друг против друга. Не физически, по крайней мере, — незнакомая мне эмоция проскальзывает по его лицу, исчезая, словно вспышка фотокамеры.

— Так значит, Дар Тритона — контроль над морем? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает Гален, потирая шею. — Не совсем так. Мы не знаем, как у него это вышло. Кто-то говорит, что он вызвал разлом земли и из-за этого возникли волны. Кто-то говорит, он сделал это, разогнав волны до высокой скорости. Мы не знаем. Прошло много времени, с тех пор, как королевская семья унаследовала Дар Тритона. Так много, что даже Архивы расходятся во мнении, в чем же он состоит.

Несколько мгновений мы сидим в тишине, погруженные каждый в свои мысли о призрачной истории Галена, о сказанном и недосказанном. И чем дольше я раздумываю над всем этим, тем больше злюсь.

— Так значит, я не принадлежу ни к тем, ни к другим? — говорю я, отвлекая их от сна наяву.

— Что? — переспрашивает доктор Миллиган, его взор все еще затуманен прошлым.

— В общем, все сходится к тому, что я урод. Я права?

— Ты не урод, — возражает Гален.

— Я не Сирена и не человек. Сирены считают меня выродком. Люди начнут ставить надо мной опыты, как над подопытной крысой, если узнают обо мне. Поэтому главный вопрос все еще остается открытым, доктор Миллиган. Как никто до сих пор этого не обнаружил?

Доктор Миллиган вздыхает. Он достает из кармана носовой платок и принимается протирать воображаемую пыль со своих очков. Его движения столь преднамеренны и медлительны, что даже я понимаю, что он собирается меня успокаивать.

— Эмма, моя дорогая, вы не знаете меня так долго, как меня знает Гален. Но, тем не менее, я считаю вас своим другом, и надеюсь, вы считаете также. Поэтому, если мы друзья, я могу быть с вами честным?

Я киваю, жуя свою губу, словно она сделана из чизкейка.

Он мягко, вынужденно улыбается.

— Хорошо. Я считаю, что ваш отец знал о вашем отличии с самого начала.

Слезы сами наворачиваются у меня на глазах, и я не знаю, почему. Гален отводит взгляд.

— Этого не может быть, — шепчу я. — Просто не может. Мама непременно бы узнала, если бы он что-то скрывал. У нее собачье чутье на ложь.

— Я уверен, она тоже об этом знала, — доктор Миллиган вздыхает. — Как вы и сказали, вы медицинская аномалия, — говорит он, хоть я и не постеснялась сама себя назвать уродом. — У меня нет своих детей, но если бы были, я бы тоже постарался такое скрыть. Ученые со всего мира преследовали бы вашу семью, умоляя дать им возможность провести хоть пару тестов. Ваша жизнь превратилась бы в хаос. Ваш отец знал об этом.

Я глубоко вздыхаю.

— Допустим, это правда. Но если они не мои настоящие родители, то откуда же тогда я родом?

— Вы бы могли спросить об этом вашу мать напрямую? — спрашивает доктор Миллиган.

— Она бы отправила меня в психушку. Нет, погодите. Она бы рассмеялась мне в лицо, а потом отправила в психушку.

Воспоминания о том дне, когда я едва не утонула, отзываются горечью в словах. То, как я забралась ей на колени, такая наивная и доверчивая, чтобы рассказать ей о соме. И то, как она рассмеялась, так сильно, что едва смогла перевести дух. Так я в первый раз осознала, что не могу доверять маме полностью. Не самое сокровенное, это уж точно.

Доктор Миллиган кивает.

— Но вам не нужно упоминать ничего, связанного с Сиренами, верно? Она может даже и не подозревать об этом. Она может просто знать, что вы другая.

— Наверное, — говорю я с сомнением. Если она знала обо мне, о моем Даре, стала бы она смеяться надо мной много лет назад? Она бы утешила меня и рассказала мне, кто я такая, что и как. Разве не так? Внезапно, я понимаю что слишком ошарашена, чтобы ясно мыслить. Мой мир рушится и снова восстанавливается, но каждый раз, когда это происходит, я встречаюсь с новой мозаикой реальности. Может, мне и правда пора в психушку.

Я соскакиваю со стола, шлепая босыми ногами по линолеуму.

— Я готова ехать домой, — заявляю я, ни к кому не обращаясь. Я запинаюсь на слове «дом». Словно это слово стало иностранным и я его только выучила. Как будто его не существовало.

— Вы закончили с вашими тестами, доктор Миллиган?

Доктор стоит, протягивая мне руку.

— Да, я больше не буду вас тыкать и колоть, моя дорогая, — в его улыбке уже нет ничего наигранного. — Знакомство с вами — сплошное удовольствие, юная леди.

Но я уже в коридоре, а моя одежда плотно зажата у меня под мышкой.

Загрузка...