Глава 25

Интересно, всем ли Сиренам свойственна такая бронелобая настойчивость или этим даром наделен лишь Гален? Даже сейчас, когда я закрываю замок входной двери, а Марк ждет меня у машины, придерживая дверь для меня, Гален обрывает мой телефон. Я сажусь на переднее сидение пикапа и пытаюсь изобразить беззаботное выражение на лице, хотя внутри у меня все переворачивается сильнее, чем в водовороте.

Я думала, Гален оставил свои попытки поговорить со мной. В смысле, разве есть еще о чем говорить? Он поигрался со мной, словно с Xbox. Никаким веником и совком в этом мире не получилось бы вымести осколков моего разбитого сердца. Я была такой глупой. Но с меня хватит.

Удерживать между нами дистанцию в школе было нелегко, но я справилась. И когда я чувствую его в воде у моего дома, я тут же выхожу. К среде он прекратил мне названивать. Сегодня он даже прогулял школу. Так в чем дело сейчас? Разве он не понимает, что я хочу держаться от него подальше?

Вот почему у меня нет кнопки отбоя, как на моем телефоне? Когда я ее нажимаю, его вызов исчезает с экрана и звонок обрывается. Но покалывание все еще играет в кончиках моих пальцев, как если бы он послал его через телефон меня пощекотать. Пряча мобильник в сумочку — карманы на моих облегающих джинсах лишь для видимости, — я улыбаюсь Марку.

Ах, Марк. Голубоглазый блондин и просто квотербек[6] - американская мечта. Кто знал, что он был влюблен в меня все эти годы? Черт возьми, уж точно не Эмма Макинтош. И не Хлоя. Что довольно странно, ведь она собирала подобного рода информацию. А может, это и не правда. Может, Марк заинтересовался мной только из-за Галена — кто бы не захотел встречаться с девушкой, которая встречалась с самым привлекательным парнем в школе? В принципе, сойдет и так. Марк…в общем, Марк не такой уж непревзойденный, каким я его всегда себе представляла.

Но, все же, он хорошо выглядит, является звездой в своей футбольной команде, и главное, не пытается свести меня со своим братом. Так почему я все еще не испытываю восторга?

Вопрос, должно быть, написан у меня на лице, раз Марк поднимает брови, глядя на меня. Не осуждающе, скорее, с ожиданием. Если он ждет объяснений, то объема его человеческих легких точно не хватит задержать дыхание, пока он дождется ответа.

Кроме того, что это не его дело, я не смогла бы рассказать подробностей наших отношений с Галеном, какими бы они ни были. Правда в том, что я не уверена, к чему это приведет. Гален, словно картечью, изрешетил мою гордость. И, как я уже упоминала, разбил мне сердце.

Гален — не просто влюбленность. Не просто физическое влечение, заставляющее меня забыть собственное имя, когда он собирается меня поцеловать. Не просто учитель или заносчивый человек-рыба королевской крови. Несомненно, это все о нем, но он значит для меня намного больше всего вышеперечисленного. Он тот единственный, которого я желаю. По возможности, навечно.

Но мне не грозит стать «той девушкой». Той, которая забивает на учебу в университете, чтобы выскочить замуж за какого-то парня, едва окончив школу. Той, которая жертвует всем, чего она хочет, лишь бы осуществить его мечты и сделать его счастливым. Той, которая ловит каждую его улыбку, каждое его слово, рожает ему детей, готовит ему обеды и обнимает его по ночам. Нет, стать ей мне точно не грозит.

Потому что Галену я не нужна. Если тот поцелуй был настоящим, я могла бы бросить школу в сию же минуту и последовать за ним на наш личный остров или в его подводное королевство. Я могла бы даже приготовить ему рыбу.

Непременно, Гален был бы в восторге, если бы я все это сделала. Ради его брата.

И правильно, что я беру себя в руки и иду на свидание, пусть это и смахивает на замену — и я пытаюсь найти замену отношениям, которые никогда не были правдой. Мои чувства были настоящими. Остальное неважно, не так ли? Ведь нет таких правил о разбитом сердце, где было бы указано, что отношения должны быть настоящими, ведь так? Конечно, я провожу слишком тонкую грань до безумия, но главное что она есть. И главное, что я не совсем сошла с ума.

Марк сидит рядом со мной, являясь тому доказательством. Я иду дальше. Продолжаю жить своей жизнью. Остаюсь в школе. Поступаю в колледж. Запекаю курицу вместо рыбы. Встречаюсь с другими людьми. И если повезет, буду целоваться с другим человеком к концу этого свидания. Даже если это ничего значит.

— Все в порядке? — спрашивает Марк, когда мы сворачиваем на трассу между штатами.

— Конечно. А что? — мы оба знаем, почему он это спросил.

Манеры Марка явно не позволяют ему сказать напрямую, что я слишком замкнуто себя веду и слишком молчалива. Он говорит:

— Ты какая-то тихая сегодня. Я надеюсь я ничего не сделал, чтобы оттолкнуть тебя и все испортить?

Я смеюсь.

— Это именно то, о чем я только что подумала. Что не хочу все испортить, я имею в виду.

Он кивает, понимающе улыбаясь.

— Что? — спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

— Нет. Почему ты так странно смотришь на меня? — я скрещиваю руки на груди.

— Нет. Не смотрю.

— Я не хожу на свидание с лгунишками.

Уже не хожу.

Он смеется.

— Ладно. Если ты так хочешь знать, то я не думаю, что ты можешь его чем-либо испортить.

Я не могу сдержать улыбку.

— О, тебе не стоило говорить этого вслух.

Симпатичный, умный, веселый. А теперь еще и милый. Поэтому хватит ждать, когда зазвонит твоя сумка, дурашка.

— Ты же помнишь, что сама заставила меня сказать это вслух. Но не беспокойся. Я не суеверен.

— Я тоже.

Дорога до Атлантик-Сити занимает чуть больше часа, и мы проводим ее, играя в Двадцать вопросов. Марк самый младший из четверых братьев, хочет стать физиком или аниматором в Мире Диснея — он обещает решить перед окончанием колледжа по своей спортивной стипендии — и самый неловкий момент в его жизни случился, когда на прошлой неделе он вошел к родителям, застав тех в постели.

Его вопросы мне были почти такими же, слово в слово. Кроме одного, который он задает, когда мы заезжаем на парковку у тротуара.

— Вопрос номер девятнадцать: Кто шлет тебе смс-ки целый вечер?

Все, приехали. Пока Марк старательно поддерживал непринужденную атмосферу, водоворот в моем животе превратился в одно лишь напоминание о себе, такое же безвредное, как воронка при сливе в ванной. Но теперь все началось с новой силой. Все шло сегодня слишком хорошо, чтобы быть разрушенным правдой. Но раз уж это может быть первым из многих свиданий с Марком, ложь может испортить его с таким же успехом.

— Гален.

Марк резко втягивает воздух.

— Ладно. Тогда новый вопрос номер двадцать: Стоит ли мне опасаться Галена?

Я смеюсь.

— Каким образом?

— Любым, мне так кажется. К тому же, он крупный парень. Он умеет драться? Или стрелять из пистолета? И ты случайно не говорила ему, куда мы собирались сегодня?

— Нет. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что он стоит за твоим окном.

Я перевожу взгляд, чтобы встретиться им с Галеном, стоящим со скрещенными руками в паре дюймов от машины. Марк любезно опускает стекло в моем окне, пока я сижу, слишком ошарашенная, чтобы двигаться, говорить или дышать.

— Эмма, не могла бы ты выйти на минутку и поговорить со мной? — говорит Гален, одаривая меня тяжелым взглядом.

— Эй, Гален. Как дела, мужик? — Марк добавляет немного резкости к своему обычно дружелюбному тону.

— Марк, — кивает Гален, плотно сжимая челюсть.

— Вот так сюрприз, встретить тебя здесь, приятель. Ты тут не один? — Марк хорош в умении пороть чушь.

— Да, я не один. Я здесь с Эммой.

— Серьезно? Это как?

— Она моя девушка. Я думал, что понятно объяснил тебе это раннее, Марк.

Марк усмехается.

— Ну, не знаю, из какой ты там страны, но у нас, когда кто-то из пары решает порвать отношения, второму приходится с этим смириться. Прочувствовал это на своей шкуре, поэтому знаю твою боль, приятель.

— Еще не знаешь, — бормочет Гален.

— Прости? Что ты сказал? — судя по тону, Марк и его и правда не расслышал. Судя по взгляду Галена, он имел в виду точно не боль душевную. Но я-то его слышала. И поняла, к чему он клонит.

— Он ничего не говорил, — обращаюсь я к Марку, вновь обретая дар речи.

— Нет, говорил, Эмма, — шепчет мне Марк, хлопая ладонью по моей ноге. — Но не переживай, я с этим разберусь.

Оставив руку покоится у меня на колене, он обращается к Галену.

— Так что ты там говорил? Или оно не стоит повторения?

Такое чувство, что горячая лава медленно течет по мне, наряду с чувством страха. Повернувшись, я не удивляюсь, когда мой нос почти касается Галена через окно пикапа. Но он не смотрит на меня. Марка, кажется, не волнует его негодующий взгляд. Гален рычит сквозь стиснутые зубы:

— Я еще ничего не говорил. И ты еще не чувствовал боли. Пока. Но если ты не уберешь руку от ее ноги…

Я открываю дверь пикапа. Гален отступает, выпуская меня.

— Эмма, не глупи. Ты не должна говорить с ним. Я смогу постоять за себя в драке, если зайдет так далеко, — говорит Марк так, чтобы Гален услышал.

Хоть он и игрок регби, сомневаюсь, что Марка когда-либо избивали стальной трубой. А удар кулаком Сирены — то есть, Галена, — будет чувствоваться именно так. Я виновато улыбаюсь.

— Это займет всего лишь пару секунд. Я сразу же вернусь, хорошо?

Как только я отхожу от пикапа, Гален с лязгом захлопывает дверь.

— Вообще-то, Марк, это займет куда больше, чем пару секунд. Она уходит со мной.

Марк стремительно выскакивает из машины и встречает нас у задней двери.

— Почему бы не спросить у Эммы, с кем она хочет пойти? Это ведь все-таки ее выбор, не так ли?

В глазах Галена так и читается: «Разберись с ним сама, или придется мне. Хотя, нет, я с удовольствием о нем позабочусь. Не хочу, чтобы ты о нем беспокоилась».

Я стою между ними и от выброса тестостерона можно просто задохнуться. Если я сейчас выберу Галена, шансы на то, что Марк еще когда-то мне позвонит, равны нулю, ну или тому, что Гален самостоятельно съест целый чизкейк[7]. Если я выберу Марка, шансы, что Гален придержит свои железобетонные кулаки при себе, примерно такие же, как Рейна сделает кому-то комплимент.

Мое желание спасти свидание с Марком почти так же сильно, как и желание спасти его лицо от повреждений. Но спасение свидания вместо его лица было бы немного эгоистичным с моей стороны. Я вздыхаю, сдаваясь.

— Прости, Марк.

Марк тяжело вздыхает.

— Вот как.

Почесывая затылок, он смеется.

— Полагаю, мне стоило быть более суеверным, да?

Он прав. Я все испортила. Мне нужно было спасти наше свидание и его гордость. И мне стоило самой сломать Галену его королевский нос своим собственным кулаком Сирены. Я поворачиваюсь к Его Высочеству.

— Гален, пожалуйста, не мог бы ты дать мне минуту? У тебя будет целый час на разговор со мной, раз уж ты повезешь меня домой.

Ни говоря ни слова, Гален кивает и уходит прочь.

Я не могу взглянуть Марку в глаза, когда говорю:

— Прости пожалуйста. Я не знаю, что на него нашло. Он никогда так себя не вел.

Кроме того раза, когда он едва не убил Торафа, за то, что тот меня поцеловал. Но ведь это же было только из-за того, что Тораф предал Рейну, верно?

Марк улыбается, но при этом улыбка не касается его глаз.

— Что ж, не могу сказать, что виню его. Но точно могу сказать, что ты этого стоишь. Мне всегда не хватало мужества пригласить тебя куда-нибудь. Хлоя обещала меня убить. Ты же знаешь, эта девчонка могла дать трепки не хуже парня, не правда ли? Она говорила, что ты слишком хороша для меня. Думаю, она была права.

— Шш…Что? Хлоя знала, что я тебе нравлюсь?

— Да. Она никогда тебе не говорила? Ну еще бы. Она считала меня повесой.

Я киваю, все еще свыкаясь с мыслью, что моя лучшая подруга по совместительству выполняла еще и роль моего телохранителя без моего же ведома.

— Она и правда считала тебя повесой. А еще она могла дать в нос не хуже любого парня.

— Также говорит и мой друг Джэкс.

Он понижает голос:

— Блин, Гален смотрит на меня, как удав на кролика. Ты знала, что у него взгляд серийного убийцы?

Я хихикаю.

— Как думаешь, что он сделает, если я чмокну тебя в щеку на прощание? — шепчет он заговорщецки.

— Не волнуйся, я тебя защищу.

Он и понятия не имеет, насколько я серьезна. Когда он наклоняется, я готовлюсь про себя. При малейшей вспышке электричества, я готова развернуться с поднятыми кулаками. Но никакой молнии нет. Гален держит себя в руках.

Марк отходит, слегка чмокнув меня в щеку, и вздыхает.

— Хочу попросить тебя о кое о чем, — шепчет он.

— Ммм?

— Сохрани мой номер. Позвони мне, если он опять напортачит.

Я улыбаюсь.

— Я позвоню, обещаю. Я хорошо провела время сегодня.

Неужели свидание и лицо Марка спасены? Есть ли у меня хоть малейший шанс искупить свою вину перед ним?

Он усмехается.

— Да, было чудесно прокатиться сюда вместе с тобой из Миддл Поинта. В следующий раз, мы провернем настоящее приключение и поедем на автобусе. Увидимся в школе, Эмма.

— Пока.

Я разворачиваюсь на высоких каблуках, что не так уж и легко сделать на усыпанной гравием парковке. Я не свожу глаз с Галена и смотрю на него вплоть до того, как подхожу к открытой для меня двери. Его, кажется, это не волнует. Такое впечатление, что у него вообще нет никаких эмоций.

— Лучше бы это было важным, — говорю я, садясь в машину.

— Лучше бы ты отвечала на мои звонки или на сообщения, — напряженно отзывается он.

Когда он отъезжает с места на парковке, я достаю свой телефон из сумочки и просматриваю смс-ки.

— Не похоже, чтобы кто-то умер — так какого черта тогда ты испортил мне свидание?

Впервые я позволила себе отругать королевскую персону и мне сразу полегчало.

— Или это похищение? Гром что, заперт в багажнике? А ты везешь нас на медовый месяц?

Ты должна сделать больно ему, а не себе, идиотка. Мои губы предательски дрожат. Хоть я и смотрю в сторону, кажется, его выражение лица смягчилось, судя по тому, как Гален произносит:

— Эмма.

— Оставь меня в покое, Гален.

Он тянет меня за подбородок, но я отбрасываю его руку.

— Ты не можешь ехать шестьдесят километров в час по магистрали. Ты должен набрать скорость.

Он вздыхает и жмет на газ. Ко времени, когда он набирает более-менее порядочную скорость, моя обида успевает перерасти в значительную злость и я понимаю, что превращаюсь в «ту девушку». Но не ту, что готова променять аспирантуру на детей и коттеджик на три спальни-две ванные, а другую. Ту, что меняет свое достоинство и шансы на счастье ради какого-то одержимого неудачника, который избивает ее, стоит ей переглянутся со случайным парнем, готовящим хот-доги в лотке на улице.

Не то, чтобы Гален бил меня, но после этого маленького спектакля, что подумают люди? Он вел себя сегодня, как помешанный, преследовал меня до Атлантик Сити, обрывал мой телефон и угрожал моему парню физической расправой. У него даже взгляд был, как у серийного убийцы, а это говорит само за себя. Может, это и приемлемо в подводном мире, но здесь, по земным законам, это повод для него схлопотать судебный запрет на приближение ко мне на добрую сотню футов. И кстати, почему мы съезжаем с магистрали?

— Куда ты меня везешь? Я же сказала тебе, что хочу домой.

— Нам нужно поговорить, — произносит он тихо, сворачивая на темную дорогу у выезда. — Я отвезу тебя домой, когда почувствую, что ты поняла меня.

— Я не хочу с тобой говорить. Мог бы это понять, когда я не отвечала на твои звонки.

Он притормаживает в ответвлении черт-его-знает-какой-улицы. Выключает двигатель и, поворачиваясь ко мне, ложит руку на спинку моего сидения.

— Я не хочу расходится.

Одна Миссисипи… две Миссисипи…

— Ты преследовал меня, как сумасшедший, чтобы сказать мне это? Ради этого ты испортил мне свидание? Марк — хороший парень. Я ведь заслуживаю хорошего парня, ведь так, Гален?

— Несомненно. Но я ведь тоже хороший парень, Эмма.

Три Миссисипи… четыре Миссисипи…

— Ты не имеешь в виду Грома? Потому что ты отнюдь не хороший парень. Ты угрожал Марку физической расправой.

— Ты швырнула Рейну через окно. Ничего не напоминает?

— Когда ты уже перестанешь меня этим упрекать? Она меня спровоцировала!

— Марк меня тоже спровоцировал. Он положил руку тебе на ногу. Не говоря уж о том, что он поцеловал тебя в щеку. Не думай, что я не слышал, как ты на это согласилась.

— Ах, так вот оно что! — фыркаю я, выбираясь из машины.

Лязгнув дверью, что есть силы, я ору на него:

— Теперь ты и ревнуешь меня вместо брата. Что, Гром вообще ничего сам не может сделать, без помощи всемогущего Галена?

Будучи наполовину Сиреной, я все еще могу видеть сквозь набравшиеся в глазах слезы, четко различая разделительную желтую полосу, вдоль которой я иду по дороге. Когда я слышу, что он следует за мной, я сбрасываю туфли и начинаю бежать. Два месяца назад, из-за подобной выходки, я бы сбила ноги в кровь и подцепила бы заражение, или черт знает, что еще. Но вот в чем удобство моей новой толстой кожи: бежать босиком сейчас — все равно, что бежать в новых Найках последней модели.

Но Гален, видимо, летающая рыба — он хватает меня за руку, разрушая мою собственную попытку полететь. Он разворачивает меня. Притягивает ближе и приподымает подбородок подушечкой большого пальца. Когда я отворачиваюсь, он делает это жестче, заставляя меня посмотреть на него. Старая Эмма покрылась бы синяками в течении следующих десяти минут. Новая же только разозлилась.

— Отпусти! — визжу я, толкая его в грудь. Но почему-то это только заставляет меня прижаться к нему поближе.

— Эмма, — рычит он, когда я наступаю ему на ногу. — Что бы ты сделала?

Ладно, такого поворота я не ожидала. Я перестаю отбиваться.

— Что?

— Скажи мне, чтобы ты сделала на моем месте. Скажи мне, чтобы ты сделала, если бы тебе пришлось выбирать между выживанием человечества — я говорю о детях, бабушках-дедушках и прочих ваших человеческих родственниках, — выпаливает он, задыхаясь. Я понимаю, что никогда его таким прежде не видела. Задыхающийся Гален.

— Скажи, легко ли тебе было бы бросить их на произвол судьбы, если бы вместо этого ты смогла получить то, что ты хотела всю свою жизнь? Ответь мне, Эмма. Что бы ты выбрала?

— Я… Я не… пони…

Он трясет меня, держит железной хваткой.

— Ты все понимаешь, Эмма. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Ответь мне. Подумай, чего бы ты хотела больше всего. О единственном, без чего не смогла бы жить.

Тут и думать нечего. Это Гален.

— Ладно.

— А теперь представь, что тебя попросили поменять то, что ты любишь, на то, что человечество продолжит свое существование. Люди, которых ты даже не знаешь. Люди, которые даже еще не родились. Ты бы это сделала? Смогла бы? Даже если бы никто из них так и не узнал о твоей жертве, и никогда бы тебя за это не поблагодарил?

Осторожно, я понимающе киваю. Он позволяет мне отойти от него. От его напряженного взгляда у меня по всему телу пробегает холодок.

— Было бы эгоистичным не провести обмен, — говорю я в полголоса. — Это, вообще-то, даже и не выбор.

— Именно. У меня не было выбора.

— Ты говоришь… Что ты говоришь?

Неужели…он говорит обо мне?

Он проводит рукой по волосам. Я никогда не видела его таким эмоциональним раньше. Гален всегда такой самоуверенный и сдержанный.

— Я говорю, что ты — то, чего я хочу, Эмма. Я говорю, что люблю тебя.

Он делает шаг вперед и касается рукой моей щеки, проводя линию вниз к губам, словно обжигая своим пальцем.

— Как ты думаешь, чего бы мне стоило видеть тебя с Громом? — шепчет он. — Как если бы у меня вырвали сердце и пропустили его через мясорубку Рейчел, вот как. Или даже хуже. Возможно, это убило бы меня. Эмма, пожалуйста, не плачь.

Я всплескиваю руками.

— Не плачь? Ты что, серьезно? Зачем ты приехал, Гален? Ты думаешь, от этого мне станет легче — знать, что ты меня любишь, но у нас все равно ничего не выйдет? Что я все равно должна стать парой Грому ради высшего блага? Не говори мне не плакать, Гален! Я… не…..я не….не могу…

Слезы полились градом. Гален смотрит на меня, опустив руки, беспомощный, как краб в ловушке. Я на грани гипервентиляции и вот-вот начну икать. Это уже слишком.

У него такое серьезное выражение лица, как будто он испытывает физическую боль.

— Эмма, — он еле дышит. — Означает ли это, что ты чувствуешь то же самое? Что я что-то значу для тебя?

Я смеюсь, но это звучит резче, чем я предполагала, из-за икоты.

— Какая разница, что я чувствую, Гален? Я думаю, мы оба понимаем, почему. Нет необходимости повторять все сначала, не так ли?

— Это имеет значение, Эмма, — он хватает меня за руку и притягивает к себе снова. — Скажи мне прямо сейчас. Я что-нибудь значу для тебя?

— Если ты все еще не понял, что я по уши в тебя влюблена, Гален, то ты не слишком хороший посланник к лю…

Его губы приникают к моим, обрывая на полуслове. Этот поцелуй не так нежен, как первый. И уж точно не сладок. Он жесткий. требовательный, ищущий. И выбивающий из колеи. Нет и части меня, которая не растаяла бы перед Галеном, нет и части меня, которая не загорелась бы от жара его прикосновений.

Я случайно издаю стон просто в его губы. Он принимает его, как разрешение оторвать меня от земли и поднять вверх для большего доступа. Я принимаю его стон, как подсказку, разрешение поцеловать его сильнее.

Он игнорирует звонящий в его кармане телефон. Я игнорирую всю вселенную. Даже когда включаются уличные фонари, мне все равно, я бы продолжила целоваться. Но принц, как он есть, более собран в этот момент. Он осторожно отстраняется и ставит меня на землю. Его улыбка, одновременно, опьяняющая и опьяненная.

— Нам все еще нужно поговорить.

— Правильно, — соглашаюсь я, но при этом качаю головой.

Он смеется.

— Я проделал весь путь до Атлантик-Сити не для того, чтобы заставить тебя плакать.

— Я не плачу, — я тянусь к нему снова. Он не уклоняется от моих губ, но он и не углубляет поцелуй, целомудренно чмокнув меня перед тем, как отстраниться.

— Эмма, я пришел сюда, чтобы сказать тебе, что ты не должна связывать себя с Громом.

Я поднимаю бровь.

— Э… я никогда и не собиралась связываться с Громом.

— Я имею в виду, Гром будет связываться с другой, у которой тоже есть Дар Посейдона. Это означает, что…

— Мне не нужно связываться с Громом, — договариваю я за него.

— Я это только что и сказал.

— В смысле, я не буду чувствовать, что обрекаю всех Сирен на вымирание своим отказом Грому.

Он усмехается.

— Точно.

— Но это не изменит того, что я — полукровка. Ты все еще не можешь быть со мной, не так ли?

Он прикасается большим пальцем к моим губам, погружаясь в размышления.

— Сейчас закон не на нашей стороне. Но я думаю, что через какое-то время, мы бы смогли добиться его отмены. Я не сдамся, пока не пройду весь путь до конца.

Он разворачивается нас в сторону своего внедорожника, останавливаясь по пути, чтобы подобрать мои туфли с обочины. Гален помогает мне забраться на пассажирское сидение Эскалады, а затем отдает мне туфли.

— Спасибо, — говорю я ему, когда он садится за руль.

— Немного поздновато для румянца, — замечает он, пристегиваясь.

— Мне кажется, я никогда не перестану краснеть.

— Я на это очень надеюсь. — говорит он, закрывая дверь. Взяв мое лицо обеими руками, он еще раз притягивает меня ближе. Его губы касаются моих, но я хочу большего. Почувствовав мои намерения, он накрывает рукой мою руку, когда я пытаюсь отстегнуть ремень безопасности.

— Эмма, — выдыхает он в мои губы. — Я очень по тебе скучал. Но мы не можем. Не сейчас.

Я не пыталась сделать то, о чем он подумал. Я просто хотела сесть поудобней для поцелуя. Сказать ему об этом — все равно, что опозорить нас обоих. Но он сказал, не сейчас. Что это значит? Что он хочет подождать, пока обойдет закон? Или хочет дождаться его отмены, и если ее не будет, он нарушит закон, чтобы быть со мной?

Почему-то, я не хочу знать ответ, каким бы он ни был. Образ «той девушки» снова всплывает у меня в голове. Я не хочу, чтобы Гален нарушал свои законы — это одна из причин, почему я люблю его так сильно. Его верность своему народу, его обязательства перед ним. Такой преданности практически не существует среди людей. Но я так же не хочу быть «той девушкой». Сирена я или нет, я хочу поступить в колледж, я хочу познавать мир над уровнем моря и под ним.

Но я ведь не должна принимать подобное решение прямо сейчас? В смысле, такие решения, изменяющие жизнь, требуют времени на обдумывание. Времени и спокойствия. И какого-то расстояния между моими губами и его.

Я сажусь на место.

— Ты прав. Прости.

Он берет несколько прядей моих волос и проводит ими по своему лицу, улыбаясь.

— Не стоит просить прощения, это моя заслуга. Тебе придется помочь мне не распускать руки.

Я смеюсь, даже когда электрический заряд пробегает по моим венам.

— Угу. Нет.

Он тоже смеется и поворачивается, чтобы завести двигатель, но затем останавливается. Оставляя ключ в зажигании, он говорит:

— Так что там насчет разрыва?

— Дай-ка мне подумать об этом немного, — я посмеиваюсь с его выражения лица.

— Посмотрим, смогу ли я заставить тебя передумать.

Мы не трогаемся с места еще минут пятнадцать. Но, по крайней мере, теперь мы уж точно не расставшаяся пара.

* * *

Зарывая ноги в песок, я протягиваю руку Рейне, которая только-только устроилась на полотенце.

— Давай, — говорю я. — Пошли в дом. Я сделаю тебе педикюр.

Она смотрит на меня и лунный свет оттеняет ее фиолетовые глаза.

— Не думаю, что это хорошая идея, — ворчит она, но берет меня за руку. — Они же сказали, что скоро вернутся.

Я вздыхаю.

— Рейна, ты же знаешь эту процедуру. Они метнутся к моему дому, никого там не найдут, а потом еще час будут болтаться в воде у берега, вдруг он вернется. Мы обе знаем, что Гален не пустит больше меня в воду сегодня. Кроме того, с каких это пор ты подчиняешься приказам?

Она кивает.

— Но тогда я хочу французский, с той белой штукой на кончиках.

Я улыбаюсь ей в спину, когда она проходит мимо меня и бежит к дому. Она не Хлоя, но она и не мама. Она настоящая подружка для чисто девчачьих посиделок.

Рейчел встречает меня у стеклянной двери.

— Приветики, красотка. Твоя мама звонила. Она уже дома и ей любопытно, почему тебя там еще нет.

Я подымаю подбородок, в готовности отстреливаться различными отговорками, начиная с того, что мне уже восемнадцать и заканчивая тем, что не нарушила свой комендантский час. А потом я вдруг понимаю, что мама пришла домой раньше, а это значит, что она была дома, когда Гален и Тораф почувствовали моего преследователя. Интересно, это просто совпадение или у мамы обостренная интуиция на всякую чертовщину? Я не верила ни в то, ни в другое, до этого самого момента, но это уже в третий раз за неделю. Я пытаюсь не вырвать телефон из рук Рейчел, когда она передает его мне. Я нажимаю на экране кнопку «МАМА ЭММЫ».

— Алло? — отвечает она напряженным голосом.

— Мам, это я. Ты звонила? — трудно сделать голос нормальным, когда сердце танцует в груди.

— Да, мне интересно знать, где ты была. Ты не отвечала на звонки. С тобой все в порядке? — она вздыхает, но я точно не могу сказать — это от облегчения или от родительской досады.

— Все хорошо. У меня села батарея на телефоне, но Гален купил мне зарядку, поэтому сейчас он заряжается.

— Как мило с его стороны, — умиляется мама, прекрасно зная, что именно она и наставляла его так поступить. — Не хочешь мне сообщить, когда ты собираешься вернуться домой? Я не в восторге от твоего отсутствия в последние несколько вечеров, особенно, после оговоренного времени. Тем более, задерживаться там до четырех утра равносильно студенческим ночевкам, которые я не разрешаю, или ты забыла? Твоя поездка во Флориду с семьей Галена — исключение из правил.

— Я постоянно ночевала у Хлои и Джей-Джея.

Джей-Джей — восьмилетний брат Хлои. Плохое сравнение, но выбирать не приходится.

— Ты знаешь, что я имею в виду, Эмма, — фыркает она.

— Почему ты вечно недовольна? И почему ты опять пришла раньше?

— Не знаю. Просто устала. Слушай, я заметила, ты все еще не принесла домой свой купальник. Надеюсь, ты же не продолжаешь купаться? Сейчас слишком холодно для плавания, Эмма.

Я всегда самостоятельно стираю свои вещи. Покопаться в моих ящиках — единственный для нее возможный способ «заметить», что чего-то не хватает. Неужели она искала презервативы или другие улики, которые мамы обычно находят в грязном белье? Пришла ли она домой пораньше, чтобы порыться в моих вещах? Подобные мысли выводят меня из себя. Мысленно пометив себе купить новый купальник сугубо для дома Галена, я говорю, как ни в чем не бывало:

— О чем ты говоришь? Ты же знаешь, какая я мерзлячка, — я смеюсь достаточно громко, чтобы вызвать подозрения, но мама, кажется, не обращает на это никакого внимания. В то время как Рейчел ухмыляется.

— Не пытайся мне сказать, что вы с Галеном еще не сообразили, как согреваться в воде.

— Мам!

— Просто пообещай мне, что ты не полезешь в воду, — ее голос снова звучит натянуто. — Мне не нужно, чтобы ты заболела.

— Хорошо. Я обещаю.

— И будь дома до заката в этот раз. Смею надеяться, после всего этого ты не принесешь домой ничего ниже пятерки своем в табеле. Так и знай.

Я беззвучно проговариваю мамину речь в телефон, слово в слово — она могла бы ее хоть немного перефразировать спустя все это время. Это ее основная пугалка по любому поводу. Но почему-то, сейчас она не сработала. Нет скрытого подтекста злости. Она как-то смягчилась в последнее время, наверное, из-за моих подозрений, что я ей не родная дочь.

— Хорошо, до заката.

— Спокойной ночи, милая. Люблю тебя.

— И я тебя. Спокойной ночи.

Я вешаю трубку, меняя ее у Рейчел на большую чашку горячего шоколада с тремя громадными зефиринами, плавающими сверху.

— Спасибо, — поблагодарив ее, я тащусь вслед за ней на кухню.

Рейна сидит за столом, вывалив на него столько бутылочек с лаком, щипчиков и пилочек из свое косметички, что их бы ей хватило на открытие собственного маникюрного салона.

— Я знаю, я сказала, что хочу себе французский маникюр, но на самом деле мне нравится этот цвет, — говорит она, протягивая пузырек дынного цвета.

Рейчел качает головой.

— Он будет выглядеть, словно липкий медовый сгусток на твоей оливковой коже.

Надеясь услышать противоположное мнение, Рейна трясет бутылочкой лака прямо передо мной. Я качаю головой. С надутым видом, она со стуком швыряет его на стол, а затем сгребает все, что есть, в кучу.

— Ну, есть ли здесь цвет, который мне подойдет?

Я сажусь рядом с ней.

— Какой любимый цвет Торафа?

Она пожимает плечами.

— Любой, какой я ему скажу.

Я поднимаю бровь.

— Ага, значит не знаешь?

Она скрещивает руки.

— Кому какое дело? Мы не ему ногти на ногах красить будем.

— Я думаю, Эмма пытается сказать, что если ты накрасишь ногти его любимым цветом, то таким образом покажешь Торафу, что ты думаешь о нем, — деликатно поясняет Рейчел.

Рейна задирает нос.

— Эмма не красит ногти в любимый цвет Галена.

Опешив, что у Галена есть любимый цвет, а его не знаю, я пытаюсь выкрутиться:

— Вообще-то, ему не нравятся накрашенные ногти.

Вернее, он никогда и не упоминал, нравятся они ему или нет.

Когда ослепительная улыбка расплывается на ее лице, я понимаю, что разоблачена.

— Ты не знаешь его любимый цвет! — она тычет в меня пальцем.

— Нет, я знаю, — возражаю я, ища ответ на лице Рейчел. Та пожимает плечами.

Хитрющая ухмылка Рейны гласит — «Я знаю то, чего не знаешь ты». Первым же моим желанием является стереть эту ухмылку с ее лица, но я держу себя в руках — из-за того поцелуя с Торафом и того, как сильно это ее ранило. Иногда я ловлю ее взгляд на себе и она смотрит на меня с тем же выражением лица, что было у нее тогда на пляже. У меня прямо все внутри переворачивается, хотя на тот момент она этого заслуживала.

Отказываясь быть загнанной в угол, я разглядываю огромную кучу бутылочек лака для ногтей, рассыпанную передо мной. Позволив пальцам поблуждать над пузырьками, я надеюсь выделить хоть один. Для меня это вопрос жизни и смерти — но я не могу вспомнить ни одного цвета одежды, которую бы он одевал чаще других. Он не увлекается никаким видом спорта, поэтому цвета команды не прокатят. Рейчел сама выбирает для него автомобили, так что и с этой стороны никакой помощи. Закусив губу, я останавливаюсь на синем, как океан.

— Эмма! Мне стыдно, — доносится из дверного проема. — Как ты можешь не знать мой любимый цвет?

Вздрогнув, я роняю бутылочку обратно на стол. Раз он вернулся так скоро, значит, он не нашел кого-то или что-то, что он хотел найти, поэтому и не охотился за этим слишком долго. Тораф материализуется позади него, но из-за слишком широких плеч Галена, нет никакой возможности для них стоять в дверном проеме одновременно. Откашлявшись, я поясняю:

— Я просто передвинула эту бутылочку, чтобы подобраться к нужному цвету.

В глазах Рейны мелькают победные огоньки.

— Ну что? — спрашивает она в злобном ликовании. Тораф проталкивается мимо Галена и плюхается рядом со своей изящной супругой. Она наклоняется к нему, с нетерпением ожидая его поцелуя.

— Я соскучилась по тебе, — шепчет она.

— Не так сильно, как я по тебе, — отвечает он.

Мы с Галеном одновременно закатываем глаза. Гален обходит стол и присаживается на него рядом со мной. Вода с шорт тут же оставляет лужу на дорогущей деревянной столешнице.

— Продолжай, рыбка-ангел, — он кивает в сторону груды бутылочек.

Если таким образом он пытается дать мне подсказку, то это у него не очень хорошо получается. «Продолжай» может значить зеленый, наверное. Честно говоря, я без понятия, что это может значить. А ангельская рыбка у меня ассоциируется вообще со всеми цветами радуги. Решив, что он не пытается подсказать мне что-либо, я отталкиваюсь рукой от стола и встаю.

— Я не знаю. Мы никогда не говорили об этом раньше.

Рейна хлопает по колену с триумфом.

— Ха!

Прежде, чем я пройду мимо него, Гален хватает меня за запястье и притягивает к себе, отгораживая ногами. Целуя меня, он обхватывает рукой мою спину и притягивает ближе. Так как на нем все еще нет ничего, кроме шорт, а я в бикини — выглядит это куда более откровенно, чем я привыкла, — по крайне мере, на публике. Но все же, огонь от его поцелуя распространяется по всему телу и даже глубже, в самую глубину моего сознания. Мне требуется все мужество, чтобы не обхватить его руками вокруг шеи.

Осторожно, я толкаю его в грудь, обрывая поцелуй, — вот уж не думала, что когда-нибудь сделаю нечто подобное. Бросая ему взгляд, в котором, надеюсь, он прочитает, что момент не совсем подходящий, я отхожу. Я провела в этой компании достаточно времени, чтобы сказать, не глядя, что глаза у Рейны вот-вот вывалятся из орбит, а у Торафа улыбка до ушей, как у жуткой куклы-щелкунчика. Одна надежда, что Рейчел этого не видела. Украдкой взглянув, я встречаю и ее ошарашенный взгляд.

Ладно, выглядело это так же ужасно, как я и думала. Словно ребенок, я закрываю глаза, будто так они не смогут меня видеть. Жар от поцелуя полностью охватывает все тело, превращаясь в полномасштабный румянец.

Гален смеется.

— Вот он, — говорит Гален проводя пальцем по моей нижней губе. — Вот мой любимый цвет. Вау.

Я прибью его.

— Гален. Пожалуйста. Пойдем. Со мной. — по словам выговариваю я. Проскальзывая мимо него, я шлепаю босыми ногами по плитке, пока не останавливаюсь на ковре в коридоре, а затем поднимаюсь вверх по лестнице.

Судя по мурашкам на моей коже, он следует за мной, как послушный щенок. Когда я добираюсь до верхнего пролета лестницы, я киваю ему, чтобы он шел за мной дальше, пока я поднимаюсь наверх. Наматывая круги по комнате, вплоть до момента, когда он появляется в люке, я успеваю пересчитать куда больше Миссисипи, чем когда-либо за всю жизнь.

Он закрывает дверь на замок, но ближе не подходит. Все же, для человека, который вот-вот встретит свою смерть, он выглядит слишком довольным, чем должен быть. Я тыкаю в него пальцем, но не могу определиться, в чем обвинить его в первую очередь, поэтому просто опускаю руку.

Спустя пару минут неопределенности, он нарушает тишину.

— Эмма, успокойся.

— Не указывайте мне, что делать, Ваше Высочество, — я даю ему понять взглядом, чтобы даже не пытался назвать меня «деткой».

Вместо извинения, которого я жду, его глаза говорят, что он хочет поцеловать меня еще раз, прямо сейчас.

А значит — отвлечь меня. Оторвав взгляд с его рта, я устремляюсь к подоконнику и водружаю на него гору подушек. Устроившись поудобнее, я прислоняюсь головой к окну. Он знает, как и я, что если бы у нас было особенное местечко на двоих, то как раз здесь. Для меня, сидеть здесь без него — оскорбление уже само по себе. В отражении, я вижу, как он проводит рукой по волосам и скрещивает руки. Спустя несколько минут, он переносит вес на другую ногу.

Он знает, чего я хочу. Он прекрасно знает, чем сможет заслужить себе доступ к сиденью на окне и моему хорошему расположению. Я не знаю, королевская ли кровь или же просто гордость не дают ему принести мне извинения, но эта растянутая отсрочка только бесит меня еще сильнее. Теперь одними извинениями он не отделается. Придется пораспинатся.

Я посылаю довольную ухмылку отражению, обнаруживая, что его уже там нет. Его рука обхватывает мою и он выдергивает меня к себе. В его глазах играет настоящая буря.

— Ты думаешь, я собираюсь просить прощения, за то, что тебя поцеловал? — бормочет он.

— Меня. Да. Угу.

Не смотри на его губы! Скажи что-нибудь умное.

— На нас не было одежды.

Умнее не придумаешь. Я всего-то хотела сказать, что ему не стоило целовать меня при всех, особенно, когда мы полуодеты.

— Ммм… — он притягивает меня ближе. Касаясь губами моего уха, он говорит: — Я это заметил. Поэтому я вообще не должен был идти сюда за тобой.

Мобильный телефон Галена вибрирует на тумбочке — от неожиданности мои волосы на голове практически встают дыбом. Он усмехается и встает, чтобы ответить на звонок, оставляя меня наблюдать за ним.

— Это доктор Миллиган, — говорит он. — Алло? Подождите, доктор Миллиган, я переключу звонок на громкую связь. Эмма рядом со мной, — Гален нажимает кнопку на экране. — Хорошо, док, — отвечает он. — Продолжайте.

— Ну, мой мальчик, я просто хотел, чтобы вы знали — я получил результаты ДНК-тестов. Эмма, безусловно, наполовину человек.

Гален подмигивает мне.

— Вы серьезно?

Я прикрываю рот, чтобы заглушить смешок. Грубость не должна быть заразной.

— Да, боюсь, что так. Однако я не уверен, есть ли у нее способность формировать плавник.

Гален смеется.

— Мы уже вроде разобрались с этим, доктор Миллиган. Архивы все подтвердили. В Тартесоссе много изображений людей, которые очень похожи на Эмму.

Доктор Миллиган вздыхает.

— Ты мог бы позвонить мне.

— Извините, доктор Миллиган. Я был… занят.

— Так Эмма узнала о своем происхождении что-нибудь?

Гален качает головой, хотя такая реакция и не видна доктору Миллигану во Флориде.

— Насколько мы можем судить, отец Эммы был полукровкой. Я думаю, он скрывал свой настоящий цвет глаз, одевая контактные линзы. У него были светлые волосы и еще он любил блюда из морепродуктов и океан. Безусловно, он знал также об особенном физическом строении тела Эммы, — Гален сообщает доктору Миллигану и свою теорию, по которой некоторые полукровки пережили уничтожение Тартесосса.

Доктор Миллиган молчит в течение нескольких секунд.

— Что-то еще?

Гален посылает мне насмешливый взгляд. Я пожимаю плечами.

— Что вы имеете в виду? — спрашивает он.

— Я имею в виду, мой мальчик, есть ли у тебя еще другие доказательства? Мужчина, которого ты только что описал, подходит и под мое описание. В молодости и у меня были светлые волосы, пока я не поседел. Я также использую контактные линзы. И представь себе, мне тоже очень нравятся морепродукты и пляж. Да, и еще я тоже знаю об особенностях физиологии Эммы. С таким же успехом, Эмма может быть и моей дочерью. Ты же об этом говорил? Если это все, на чем ты базируешься, Эмма может быть дочерью практически любого мужчины в Западной Вирджинии. Очень бестолковый подход.

Гален хмурится.

— Ты там, Гален? — спрашивает доктор Миллиган. Я сижу рядом с Галеном на кровати, и мне не очень нравится новый поворот разговора.

— Да, я все еще здесь.

— Хорошо. Тогда нужно прояснить еще один момент. Если отец Эммы был потомком полукровок, как ты говоришь, значит, сам он уже не мог быть полукровкой, верно? Он, скорее всего, мог быть Сиреной лишь на четверть или, бог его знает, на какую еще часть, так ведь? Что разбавляло бы кровь Эммы еще больше. Серьезно, откуда такая уверенность, что ее отец был полукровкой? Даже в этом случае, все равно нужна настоящая Сирена, чтобы произвести на свет настоящую полукровку, тебе не кажется? А если Эмма просто потомок потомков тех полулюдей, то тогда, большей частью она должна быть человеком. Но этого мои тесты не показали, мой мальчик. Она однозначно полукровка.

— Что вы говорите, док? — уточняет Гален, растерявшись.

— Я имею в виду, Гален, я не думаю, что ты отыскал решение вопроса. По моему мнению, тебе стоит продолжить поиск. И я прошу тебя, если что, сразу же звонить мне. Я помогу тебе рассуждать логически и сэкономлю твое время. Но есть еще одна вещь, о которой я хотел бы упомянуть, прежде, чем мы попрощаемся.

— И что это? — спрашивает Гален, почти как в тумане.

— Разве ты мне не говорил как-то раз, что полная зрелость молодой Сирены наступает в девять лет?

— Да. В девять или десять. У некоторых даже раньше.

— Включая способность к чутью?

— Да. И кости уже тоже сформированы. Они больше не растут.

— Но видишь ли, мой мальчик, так как Эмма наполовину человек, ее зрелость наступает медленнее. В половину медленнее, я бы сказал. Если я прав, то это значит, что она бы не достигла зрелости вплоть до восемнадцати лет.

У меня отвисает челюсть. Удар головой не имеет ничего общего с мои способностями Сирены. У меня просто только что наступил период зрелости. Прямо перед смертью Хлои.

— Я понял, — говорит Гален, обнимая меня рукой и притягивая к себе. — Спасибо вам большое, доктор Миллиган. Мне очень жаль, что я не позвонил вам раньше. Вы даже не представляете, насколько.

— Да ладно, я просто пытаюсь вам помочь, — но он кажется расстроенным. Будто его лишили любимой игрушки. В принципе, так оно и есть.

И я могу поспорить на свое бикини, что он ее уже не вернет.

Загрузка...