Глава 17

Быть круглой отличницей — еще не значит быть в здравом уме. И я не исключение. Мама уже успела вызвать ремонтников, когда я поняла — пар в душе означает, что вода нагревается, а я не чувствую этого из-за своей грубой кожи Сирены. Все, на что меня хватает — это придумать историю для детского садика. Почему-то, мама в нее верит, не смотря на то, что ей приходится оплатить ложный вызов сантехника, так как девочка-подросток попросту тратит их время и бензин.

Все это ведет к моей новой теории — удар по голове активировал мои инстинкты Сирены. Похоже, все перемены в моей жизни начались именно с этого момента. Больше, чем просто удар головой. Что бы не произошло той ночью со мной у Галена дома, — мошки перед глазами, головокружение — похоже, они завершили процесс. Та ночь была началом и концом для многих вещей.

Впервые я задержала дыхание дольше, чем олимпийский чемпион. В последний раз приняла горячий душ. Впервые я смогла видеть в кромешной тьме на глубине. В последний раз я поверила Галену. Впервые я почувствовала другую Сирену. В последний раз я ненавидела Рейну. В первый и в последний раз я пробила головой ветроустойчивое стекло. Если продолжить этот список, длиной он будет с побережье Джерси.

Также, как и список причин, почему я не должна ждать встречи с ним в школе. Но я ничего не могу с собой поделать. Он уже прислал мне три смс-ки этим утром: «Могу я заехать за тобой по пути в школу?» и «не хочешь ли позавтракать?» и «ты вообще получаешь мои СМС?» Все во мне кричит «ДА» на все сообщения, но гордость требует сохранять молчание. Он назвал меня своей ученицей. Он стоял наедине со мной на пляже и сказал, что считает меня своей ученицей. Что наши отношения чисто платонические. А всем известно, что фактически это значит быть отвергнутой.

Ну, может я и его ученица, но это не помешает мне самой преподать ему пару уроков. Первый урок на сегодня — Игра в Молчанку.

Так что когда я вижу его в коридоре, я вежливо киваю и прохожу мимо. Дрожь от слабого контакта с ним не проходит, а значит — он идет по пятам. Я успеваю добраться до своего шкафчика прежде, чем он хватает меня за руку.

— Эмма.

От того, как он произносит мое имя, по всему телу пробегают мурашки, вплоть до мизинцев на ногах. Но я все еще держу себя в руках.

Я киваю и начинаю вводить комбинацию на замке моего шкафчика, потом открываю его у него перед лицом. Он успевает отскочить прежде, чем дверца даст ему по носу. Гален обходит меня, опирается на шкафчики и разворачивает меня так, чтобы я смотрела на него.

— Не очень-то вежливо.

Я поднимаю бровь и бросаю взгляд из серии «ты это начал».

Он вздыхает.

— Думаю, это означает что ты не очень-то по мне скучала.

О, есть столько вещей которые я могла бы вывалить сейчас. Что-то типа «По крайней мере, Тораф составил мне компанию» или «А тебя что, не было, да»? Или «Я и по учителю математики тоже не скучала». Но моей целью было не произнести ни слова. Так что я отворачиваюсь.

Я перекладываю книги и тетради из шкафчика в рюкзак. Я как раз вкладываю карандаш в домашку, когда он выдыхает просто у моего уха:

— Так твой телефон не сломан! Ты просто не отвечала на мои сообщения.

Раз закатывание глаз не издает никаких звуков, правила Игры в Молчанку остаются в силе. Поэтому я закатываю глаза, закрывая шкафчик. Я проталкиваюсь мимо него, а он хватает меня за руку. Ну, я и подумала, что наступить ему на ногу так же не нарушит правил Игры.

— Моя бабушка умирает, — вываливает он.

С самого начала он застал меня врасплох. Как я могу продолжать играть после такого? Он никогда не вспоминал о своей бабушке раньше, точно также, как я — о своей.

— Ой, мне так жаль, Гален, — я с сочувствием пожимаю его руку.

Он смеется. Вот осел.

— Просто она живет в кондоминиуме в Дестине и ее предсмертная просьба — познакомиться с тобой. Рейчел звонила твоей маме. Мы вылетаем в субботу днем, возвращаемся в воскресенье вечером. Я уже позвонил доктору Миллигану.

— Да что б меня.

* * *

Я смотрю на Мексиканский залив из окна в нашем гостиничном номере. Сегодняшний шторм сделал пляж похожим на овсянку в сахаре — дождь покрывает рябью песок, делая его грубым. Из-за чертовой турбулентности, вызванной тем же штормом, Галену стало плохо в самолете.

Мельком я бросаю взгляд на безобразный двухместный диванчик, на котором он отсыпается, избавившись от чувства тошноты. Судя по его ритмичному храпу, крошечный диван не так уж неудобен, как кажется на первый взгляд. Конечно, если тебя тошнит так, словно из тебя собирается вылететь реактивная ракета — то наверное, это забирает так много энергии, что становится все равно, где ты позже рухнешь без сил.

Солнце садится, но у нас еще есть время до встречи с доктором Миллиганом в Дельфинарии. Он хочет, чтобы мы пришли после закрытия — так нам никто не помешает, и он сможет спокойно провести исследования. Есть еще пять часов.

Чтобы убить время, я переодеваюсь в мой купальник и направляюсь к пляжу, осторожно, чтобы не разбудить Галена. Он нуждается в отдыхе, и кроме того, мне требуется некоторое время, чтобы подумать. Плюс, дождь прогнал остаток туристов, так что не будет никаких свидетелей, если у меня вдруг вырастет плавник в неподходящее время.

Сорвав с себя рубашку, я устремляюсь к воде. Я не имею понятия, как близко я к тому месту, где умерла Хлоя. Я не узнала окружающие нас отели, но место, которое зарезервировала для нас Рейчел, намного роскошнее, чем жилье, снятое родителями Хлои и приходившееся им по карману. Но какая разница. Хлои здесь нет.

Как и меня. В том смысле, что я уже не та Эмма, которую она притащила сюда. Не та, кто следовал за ней по пятам в школе, как белая тень. Не та, кто стоял в сторонке, в паре футов от нее, пока Хлоя, словно пчелка с цветка на цветок, перелетала от одной компании своих знакомых к другой. Я была просто серой, невзрачной тенью.

Интересно хватило бы во всеохватывающей личности Хлои места для новой, улучшенной Эммы. Эммы, которая врала собственной матери, чтобы запрыгнуть в самолет с едва знакомым парнем-рыбой. Эммы, стоящей по пояс в воде без тени страха. И Эммы, для которой проще учинить драку, чем ей воспрепятствовать. Может, «улучшенная» не совсем правильное слово, чтобы описать новую меня. Возможно, «другая» будет ближе. Возможно, даже беспристрастнее.

Влажность настолько высока, что в ней можно просто утонуть. Я жду, что в любую секунду польет дождь и смешается со слезами, бегущими ручьем по моим щекам. Да уж, не такая и беспристрастная.

Я ныряю.

Залив совсем не такой, каким я его запомнила. Еще бы, соленая вода резала тогда глаза. А еще вода казалась прохладной и освежающей, относительно изнуряющей жары Флориды. Сейчас же, что джакузи в отельном номере, что воды Атлантики, даже любая лужа — кажутся просто еле теплыми.

Это дезориентирует так же, как и игра Галена в «Холодно-Горячо». Только вот я не уверена, что это игра. Судя по выражению его лица, где-то там внутри него разыгрывается полномасштабная война. Он то приближается, то отдаляется. Словно борьба добра со злом. Я вот только не знаю, чем именно он считает поцелуй со мной.

Вероятно, злом.

Очень жаль. Следующие двадцать четыре часа я проведу в отельном номере, без присмотра, с парнем, который сделает все, что в его силах, лишь бы не поцеловать меня. Прелестно.

Я плыву, ворча, вдоль покатого дна, играя в игру, которую сама же и придумала, — скольких крабов я смогу раздразнить, чтобы они вцепились в меня. Большинство из них просто уходят. Даже если один и ухватится за мой палец, не думаю, что это будет больнее укола булавкой. Но мой план работает ровно до того момента, как сочные губы Галена вновь врываются в мои размышления. Как ремикс песни, которую уже ненавидишь, но которую невозможно выбросить из головы, едва услышав. Он играет, как заезженная пластинка — снова, и снова, и снова.

Интересно, что бы сказала на это Хлоя. Господи, как я по ней скучаю. В отличии от меня, она была спецом во всем, что касалось парней. Она знала, когда они изменяли. Знала, когда они распускали языки перед друзьями. Знала, когда хотели заполучить ее номер телефона, просто попросив карандаш. Ей бы хватило одного взгляда, чтобы понять, почему Гален не целует меня, как его заставить это сделать и где провести прием в честь нашей свадьбы.

Слишком раздраженная, чтобы плыть дальше, я разворачиваюсь. Металлический запах бьет меня, словно волной. Запах? Как вообще это возможно? И тут я вижу это. Туча из крови. Отзвуки борьбы. Плавник. Два плавника. Она услышала меня. Они услышали меня. Они прекращают рвать и метать. Куски чего-то мертвого оседают вокруг них, будто конфетти. Кровавое конфетти.

Разворачиваясь назад, я уже знаю, что мне конец. Хорошая новость лишь в том, что две акулы убьют меня быстрее, чем одна. Две пары челюстей, вероятно, быстрее перекусят какую-то важную артерию. Это должно закончится быстро. Часть меня хочет остановиться и покончить с этим. Другая часть, преобладающая, хочет, чтобы я плыла, как сумасшедшая. Дралась, пиналась и увиливала. Сделала это убийство самым сложным в их жизни. Надеюсь, они подавятся моими прочными костями Сирены.

Я слышу свист их приближения и напрягаюсь. Одна из них налетает на меня, выбивая пузырьки воздуха из моих легких. Я кричу и зажмуриваю глаза. Никто не желает видеть свою смерть. Челюсть смыкается вокруг моей талии, крепко. Она тянет нас вперед так быстро, что мою голову запрокидывает назад. Вот и все. Я жду, когда она вонзит зубы. Но нет. Я слышала, что аллигаторы делают что-то подобное, утаскивая жертву в укромное местечко. Сохраняют еду на потом. Соленая вода, вероятно, хороший консервант, чтобы сохранить труп, вроде меня, свежим.

Я через силу открываю глаз. И замираю. Нет, не челюсть туго сомкнулась вокруг моей талии. Пара рук. Руки, я помню каждый их контур.

Гален. И он так зол, что кажется, вода вокруг нас должна вот-вот закипеть. А может, уже кипит. А мы просто движемся слишком быстро, чтобы это увидеть. Судя по выражению его лица, он собственноручно готов меня убить. Пожалуй, мне лучше было бы остаться с акулами.

Гален плывет долго. Он даже не смотрит на меня, не говорит со мной. Да уж лучше и не говорить. Спустя какое-то время от момента на грани смерти, в безопасности рук Галена, что сомкнулись вокруг меня, я расслабляюсь. Будь я не под водой, я бы зевнула. Вместо этого я просто закрываю глаза…

— Эмма! Эмма, ты слышишь меня?

Легкая пощечина приводит меня в чувства.

— А? — не самый лицеприятный момент.

Я протираю глаза. Я распласталась у него на руках, в лучших традициях диснеевских принцесс. Звезды перестают расплываться перед глазами. Когда мы успели вынырнуть? Мириады прекрасных звезд сияют на ясном ночном небе. Я в объятиях рыбьего Прекрасного Принца. Сейчас, пожалуй, самый романтичный момент в моей жизни. Гален разрушает все волшебство своим ворчанием:

— Я думал, ты была мертва. Дважды.

— Прости, — это все, что приходит мне в голову. О, да, и: — Спасибо, что спас меня.

Он качает головой. Очевидно, пока не моя очередь говорить.

— Я просыпаюсь, а ты ушла, — злится он, его челюсть плотно сжата. — Потом ты не отвечаешь на мобильный.

Я открываю рот, но его глаза расширяются. Все еще не мой черед.

— Я говорил тебе никогда не заходить в воду одной…

И это для меня стимул.

— Я не подчиняюсь приказам, Ваше Высочество.

Ой. По его сердитому взгляду, могу сказать, что я — полная противоположность умным людям.

Он делает несколько вдохов. Затем еще несколько. Я жду, когда же у него начнется гипервентиляция. Но нет. Вместо этого, он хватает меня за подбородок. Сильно. Он смотрит на мои губы, и выражение его лица становится мягче. Он отпускает мой подбородок, затем вглядывается в воду вокруг нас.

А потом тянет нас вниз.

* * *

Он все еще держит меня железной хваткой и мы погружаемся быстрее, чем оборвавшийся лифт. Но вот эта улыбка из серии «я знаю что-то, чего не знаешь ты», заставляет меня чувствовать себя неловко.

Наконец, мы останавливаемся. Он кивает позади меня и обращается в скрытую форму. Я боюсь поворачиваться. И я права. Я прижимаюсь к Галену, но он не даст мне спрятаться за ним. Кит. Огромный. Раз Гален невидим, я единственная, кого может видеть этот монстр.

— Гален, что ты делаешь? Забери нас отсюда.

— Ты же хотела поплавать. Одна. Передумала?

— Я же сказала, что мне жаль.

— Ты также сказала, что не подчиняешься приказам.

— Я просто пошутила. Ха-ха.

Он смеется, материализуясь.

— Он ничего тебе не сделает, Эмма.

— Он приближается, Гален.

— Ты заинтересовала его.

— Ты имеешь в виду, он интересуется, какова я на вкус?

И почему Гален не уносит нас отсюда? Урок уже усвоен!

— Нет, — он смеется. — Хотя я сам умираю от любопытства, желая это узнать.

Я разворачиваюсь у него в руках.

— Это не смешно. Ты-то можешь скрыть себя. Забери нас отсюда. Пожалуйста.

Он качает головой.

— Он не причинит нам вреда. Это же белый кит. Люди называют их еще кашалотами. И они в основном питаются кальмарами. Я никогда не слышал ни об одном случае нападения на наш вид. Он просто появился здесь, чтобы изучить нас — честное слово, — он разворачивает меня в своих объятиях. Гигантская рыба находится так близко, что я заглядываю ему в глаза, которые размером с мою голову.

— Поговори с ним, — шепчет Гален.

Я задыхаюсь.

— Ты сошел с ума? — дрожь в моем голосе соответствует дрожи моего тела. Нос Галена, тычущийся в мою шею, успокаивает меня — немного.

— Эмма, поговори с ним ласково. Скажи ему, что мы не причиним ему боль.

Мы не причиним ему боль?

— Вот сам и скажи. Ты же здесь рыба.

— Эмма, он понимает тебя. Не меня.

— Гален, давай пойдем. Пожалуйста. Я сделаю все, что ты захочешь. Я и ногой без твоего разрешения не буду ступать в воду. Никогда.

Он снова меня разворачивает и поднимает мой подбородок.

— Послушай меня, Эмма. Я никогда не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Я просто хочу показать тебе, насколько ты особенная. Но мне нужно, чтобы ты успокоилась.

Он берет мое лицо в свои руки, не давая мне отвернуться. Гален смотрит мне в глаза, поглаживая по волосам. Легко прикасается пальцами к щеке. Прижимается своим лбом к моему. Примерно через минуту, я успокаиваюсь. Он улыбается.

— Ты перестала дрожать.

Я киваю.

— Так ты действительно готова обернуться?

Я непроизвольно сглатываю.

— Он близко?

Гален кивает.

— Он прямо позади тебя. Эмма, если бы он хотел тебя съесть, то уже бы это сделал. Ты боишься его, только потому, что он такой огромный. Как только ты перестанешь бояться, это ничем не будет отличаться от разговора с золотой рыбкой.

Я не получаю шанс обдумать его сравнение, потому что он поворачивает меня столь быстро, что поражает этим и меня, и Голиафа.

— Поговори с ним, Эмма.

— Что мне сказать, киту, Гален? — я начинаю шипеть.

— Скажи ему, чтобы подошел ближе.

— Ни в коем случае.

— Хорошо. Скажи ему, чтобы отошел назад.

Я киваю.

— Хорошо. Ладно.

Я скрещиваю пальцы, чтобы не начать размахивать руками. Больше, чем ужас, меня беспокоит безумие этой ситуации. Я собираюсь попросит рыбину размером с мой дом поплавать кругом. Потому что Гален, человек-рыба, не говорит на языке китов.

— Эм, не мог бы ты отплыть немного, пожалуйста? — говорю я. Прозвучало так вежливо, будто я попросила его купить печенье девочек-скаутов.

Мне становится чуть легче, когда спустя пару минут Голиаф не двигается. Это доказывает, что Гален не знает, о чем говорит. Это доказывает, что этот кит не понимает меня, а я не какая-то Белоснежка этого океана. Вот только Голиаф и в правду разворачивается.

Я оглядываюсь назад на Галена.

— Это — просто совпадение.

Гален вздыхает.

— Ты права. Он, вероятно, принял нас за родственников или еще за кого-то. Скажи ему сделать что-то еще, Эмма.

— Гален, не можем мы просто…

— Скажи ему.

Голиаф отплыл немного. Теперь он выглядит как один школьный автобус, а не как три сразу. Он легко виляет хвостом, чтобы плыть, напоминая своим движением развевающийся флаг при легком бризе.

— Постой — окликаю я. — Вернись. Ты не должен совсем уплывать.

Когда кашалот останавливается, когда он поворачивается, когда неуклюже плывет к нам снова, сомнение покидает меня, как вода — поломанный кран. Голиаф подплывает так близко, что если бы он открыл свой рот, нас бы засосало внутрь. Он безобразен. Его голова огромна, и похоже, он забыл воспользоваться зубной нитью — щупальце кальмара толщиной с мою руку торчит у него из пасти. К счастью, его обладатель уже в лучшем мире.

Но я больше не боюсь. Гален прав. Если бы Голиаф хотел нас съесть, он уже сделал бы это. Его огромные глаза кажутся наполненными вежливостью, а не той смертельной пустотой, которую я ожидала увидеть. Не похоже на тот, бессмысленный, механический взгляд акулы.

— Поговори с ним, — снова шепчет Гален, крепче удерживая меня за талию.

Я иду дальше. Гален выпускает меня из объятий, но, как бы защищая, придерживает за запястье. Свободной рукой я тянусь и дотрагиваюсь к носу Голиафа, ну или чего-то наподобие носа.

— Я боялась тебя, потому что думала, что ты съешь нас, — говорю я ему. — Но ты ведь не станешь нас есть, правда?

Я не жду, что Голиаф станет говорить со мной с французским акцентом или как-то еще, но маленькая часть меня надеется, что он даст знак каким-то образом. И я права в этом — то, как он двигается, говорит само за себя. Он не напряжен, как кобра, готовая нанести удар. Он спокоен, в нем играет любопытство и безмятежность.

— Послушай. Если ты можешь меня понять, то я хочу, чтобы ты поплыл прочь в том направлении, — говорю я, показывая в правую сторону. — И затем вернись сюда, — Голиаф делает все в точности, как я ему сказала. О-бал-деть.

Когда мои легкие сдавливает, мой новый друг провожает нас до самой поверхности. По пути, Гален указывает на различных рыб, чтобы проверить, все ли они смогут меня понять. Проплывая мимо, я послушно повторяю свои команды.

— Плыви в ту сторону, плыви по кругу. Ты плыви быстро, ты плыви медленно, а ты плыви прямо вниз, — они все повинуются.

Ко времени когда я — и Голиаф — восстанавливаем запас кислорода, вокруг нас собирается столько рыб, что их хватило бы доверху заполнить плавательный бассейн. Одни выпрыгивают из воды, другие тычутся мне в ступни, третьи проплывают у меня между ног или между мной и Галеном.

Они следуют за нами до самого берега. Огромное количество рыб заполнило мелководье, создавая впечатление, что водную гладь покрыла рябь от дождя. Мы сидим на берегу и наблюдаем, как они играют. Это удивительное явление привлекает внимание чаек и инстинкт самосохранения побеждает любопытство — мой фан-клуб медленно растворяется.

— Так, — говорю я, поворачиваясь к Галену.

— Так, — он возвращает.

— Ты сказал, что я особенная. Насколько я особенная?

Он набирает в легких воздуха, а потом медленно выдыхает.

— Очень.

— Как давно ты знаешь, что я Заклинатель рыб? — он не понимает мою шутку. Но, по крайней мере, он понимает, о чем я спрашиваю.

— Помнишь, когда я сказал, что доктор Миллиган видел тебя в Дельфинарий?

Я киваю.

— Ты сказал, он узнал меня по цвету глаз и подумал, что возможно, я одна из вас.

Гален растирает шею, не глядя мне в глаза.

— Так и есть. Твой цвет глаз послужил опознавательным знаком. Особенно, учитывая сколько времени Сирены не вступают в браки с людьми, — он ухмыляется. — Но на самом деле, он поразился тому, как ты общалась с животными там. Он сказал, ты нашла с ними общий язык. Со всеми из них.

У меня перехватывает дыхание. Значит, тогда это было не мое воображение. И не просто случайность. Я убедила себя, что животные приучены дружелюбно относиться к посетителям. Но разве я не могла не заметить, что дружелюбны они далеко не ко всем? Разве я не заметила, что казалось, будто они выделяют меня из толпы, уделяя мне особенное внимание? Да, я заметила. Я просто не знала, что это что-то значит. Да и с чего я должна была так думать? Что это все значит? И почему Гален не рассказал мне об этом раньше?

— Ты скрывал это от меня. Почему? Тораф об этом знает? А Рейна? И как я могу говорить с рыбами, Гален? Особенно, когда ты этого не можешь? И если доктор Миллиган увидел, как я это делаю в Дельфинарии, значит я могла говорить с ними еще до того, как ударилась головой. Что это может значить? Что вообще все это значит?

Он хихикает.

— На какой вопрос ты бы хотела, чтобы я ответил сначала?

— Почему ты все время скрывал это от меня?

— Потому что я хотел, чтобы ты приспособилась к тому, что ты — не человек. Ты должна признать, что было бы намного сложнее проглотить все это сразу.

Какую-то минуту я стою, переваривая все это. Я чувствую здесь какой-то подвох, но что я могу возразить? Он прав, даже если лжет. Я киваю.

— Пожалуй, ты прав. А что насчет Торафа и Рейны? Они знают?

— Тораф знает. Рейна нет. И между прочим, если ты хочешь, чтобы все знали о твоем личном деле, просто расскажи Рейне.

— Почему ты не хочешь, чтобы она рассказала другой Сирене обо мне?

— Потому что у тебя дар Прародителя рода. Дар Посейдона. Технически, ты мой враг.

Я киваю без понимания.

— Да. Нет.

Он смеется.

— Когда генералы заключили перемирие тысячелетия назад, они передали Сиренам особые умения в виде определенных даров, призванных обеспечить их выживание. Каждый дом получил свой дар. Твой указывает на то, что ты из дома Посейдона.

— Поэтому ты тащишь меня каждый раз из воды, когда чувствуешь кого-то поблизости? Потому что у тебя могут быть проблемы из-за общения со мной?

Он задумчиво кивает.

— У тебя из-за этого тоже могут возникнуть проблемы. Не забывай, твой дом стоит на побережье территории Тритона.

Так значит, мы враги. И борьба внутри него идет не между добром и злом, а между домами Тритона и Посейдона. О которой я и не догадывалась. Но я не могу изменить то, кто я есть, также, как и он. Если он не захочет меня поцеловать, потому что я из рода Посейдона, буду ли я этого все также хотеть? Да, буду. Еще как.

Пока я не вогнала сама себя в краску мыслями о поцелуе с Галеном, я решаю перейти к нейтральным вопросам, чтобы удержать румянец в себе.

— Но каким образом дар говорить с рыбами может обеспечить наше выживание? — я только что сказала «наше»?

Гален прочищает горло.

— Ну…обладатель Дара Посейдона может гарантировать, что мы никогда не умрем с голоду.

Глотая подступившую желчь, я качаю головой.

— Ты хочешь сказать, что я могу разговаривать с ними, чтобы ловить … убивать их … и есть их…

Гален кивает.

— Может, тебе никогда и не придется использовать свой дар подобным образом. Сейчас у нас вдоволь пищи. Но я думаю, генералы невзлюбили людей именно за то, что те перешли границы и вторглись в водное пространство. Мне кажется, со временем, может даже через десяток-другой лет, нам понадобится Дар Посейдона, чтобы себя прокормить.

Надеюсь, я выгляжу не так же плохо, как себя чувствую.

— Генералы не могли выбрать худшей кандидатуры для своего Дара! — рука на животе никак не удерживает желудок от бурления. Я не могу себе представить, как можно сначала подружиться с Голиафом, а затем отвести его на съедение Сиренам. Но также я не могу себе представить голодающих Галена или Торафа. И даже Рейну. Пришло время познакомить моих новых друзей с миром пиццы…

— Прародители мертвы, Эмма. И они тебя не выбирали. Этот дар передается по кровной линии. Доктор Миллиган называет это генетикой.

Если это генетическое, значит, мои родители на самом деле не мои родители. Я знаю, Гален так и думал с самого начала, но я все еще не могу с этим смириться. Как и отбрасывать подобную возможность. Особенно, после того, как я только что руководила целым хороводом из рыб. Как же мне начать этот разговор с мамой? «В общем, Гален думает, что ты лгала мне последние восемнадцать лет». Даже если я не скажу это напрямую, подразумеваться будет тоже самое. А когда она спросит меня, как мне пришло это в голову? «Ну, я тут недавно обнаружила, что могу задерживать дыхание под водой почти на два часа и командовать рыбами. Не могу не заметить, что ты так делать не можешь». Нет, не катит. Нужно как-то по-другому…

— Эй! — я почти кричу, заставляя Галена вздрогнуть. — Разве это не специализация Рейчел? Выяснять подобные вещи? Она могла бы расследовать мое происхождение.

— Она уже это сделала.

— Что ты имеешь в виду? Она навела какие-то справки или что? Я хотела сказать, что нужно копнуть глубже…

— В твоем свидетельстве о рождении указано, что ты родилась в больнице. На нем стоят подписи обоих твоих родителей и присутствующего доктора. Он работает сейчас профессором в колледже, где учит будущих врачей, как появляются на свет люди. Также Рейчел нашла фотографию в газете, где твои мать с отцом празднуют получение им награды. На фотографии твоя мама беременна. Судя по дате заметки, резонно предположить, что она вынашивала тебя в своей утробе.

Я слушаю с открытым ртом, не в силах что-либо произнести. Но Гален этого не замечает, продолжая:

— Записи в твоей школе ведутся с детского сада по настоящее время, и ты никогда не меняла место жительства. Твоя медкарта ничем не отличается от медкарты обычного человека, хотя ты никогда не болела ветрянкой. В четыре года у тебя был перелом руки, у тебя никогда не было операций, а все твои прививки сделаны вовремя, вплоть до сегодняшнего дня…

— БожеТыМой! — не выдерживаю я, подрываясь на ноги. Я от души загребаю ногой, осыпая его песком. — Это не ее собачье дело! И не твое тоже! Она не имела права…

— Ты только что сказала, что не против, если бы она копнула глубже, — встает он. — Я думал, ты обрадуешься, что мы уже это сделали.

— Вы вторглись в мою личную жизнь! — я одеваю свои шлепанцы и решительно направляюсь к отелю. Мое запястье обдает жаром от его прикосновения.

— Эмма, успокойся. Я должен был знать…

Я тычу пальцем ему в лицо, едва не касаясь глаза.

— Одно дело, когда я даю тебе на это разрешение. Но я более чем уверена, что просмотр подобных сведений без моего согласия незаконен. По факту, я уверена, нет ничего законного, чем бы занималась эта женщина. Ты хоть знаешь, что такое мафия, Гален?

Он с удивлением поднимает бровь.

— Она рассказала тебе, кто она? В смысле, кем она была?

Я киваю.

— Пока ты навещал Грома. От жульнических привычек просто так не избавишься, я тебе скажу. Иначе где бы еще она могла нажить столько денег? Но, полагаю, тебе до этого нет дела, пока она покупает тебе дома, машины и фальшивые документы, — я выдергиваю свое запястье и разворачиваюсь в сторону отеля. Хотелось бы надеяться, что это наш отель.

Гален смеется.

— Эмма, это не деньги Рейчел; они мои.

Я резко поворачиваюсь.

— Ты же рыба. К тому же, безработная. И я не думаю, что на валюте Сирен есть изображение хоть одного из наших президентов, — говоря «наши», я подразумеваю, что я снова человек. Хотела бы я также легко заставить себя так и думать.

Он скрещивает руки.

— Я зарабатываю их иначе. Пойдем в Дельфинарий со мной, и я расскажу тебе, как.

Искушение разделяет меня на две части, словно топором. Одна часть меня так и кипит от гнева, пока вторая валяется в обмороке от переизбытка чувств. Я имею право метать громы и молнии, выдвигать обвинения, остричь Рейчел налысо, пока она спит. Вот только правда ли я хочу рискнуть и проверить, держит ли она под подушкой пистолет? Или же я хочу упустить возможность, зарыв пальцы ног в песок, послушать, как Гален своим глубоким голосом вещает, каким образом рыбе удалось нажить состояние? Не-а, не хочу.

Постаравшись как следует задеть его плечом, я прохожу мимо него и к счастью, в правильном направлении. Когда он догоняет меня, его улыбка испытывает мой гнев на выдержку, поэтому я намеренно отворачиваюсь от него, фокусируя взгляд на волнах.

— Я продаю вещи людям, — говорит он.

Я поднимаю на него глаза. Он смотрит на меня с ожиданием, как я и чувствовала. Ненавижу эту нашу с ним игру. Наверное, оттого, что я играть в нее так и не научилась. Он же ничего мне не расскажет, пока я не спрошу. Любопытство — мой неизлечимый недостаток — и Гален об этом прекрасно знает.

Но раз уж я отказалась от мысли закатить ему хорошую истерику, значит, он мой должник. Какая разница, что он спас мне сегодня жизнь. Это было два часа назад. Я поднимаю подбородок.

— Рейчел говорит, я миллионер, — его ехидная ухмылка действует мне на нервы. — Но я делаю это не ради денег. История — моя слабость, как и твоя.

Черт, черт, черт. Как он умудрился узнать меня так хорошо? Наверное, меня так же легко прочитать, как алфавит. И что толку? Он у меня выигрывает, каждый раз.

— Какие вещи? Какая история?

Он продолжает, лишая своей улыбкой возможности ясно мыслить.

— Я поднимаю на поверхность вещи, затерянные в океане, и продаю их людям, — говорит он, держа руки за спиной. — Когда они слишком большие для меня одного, вроде старых военных субмарин или самолетов, я предоставляю человеческому правительству их местонахождение — за соответствующую цену. Рейчел занимается всеми законными аспектами, конечно же.

Я моргаю.

— Правда?

Он неловко пожимает плечами, как будто мое полное внимание вдруг его взволновало.

— У меня также есть несколько частных покупателей. Мы предоставляем им право выбирать первыми, так как они, как правило, платят больше, чем большинство народов.

— А как же кораблекрушения? Пиратские сокровища?

Возможности бесконечны — или, по крайней мере, ограничены только границами Тритона, которые охватывают территорию от Мексиканского залива до мертвой точки Индийского океана.

Он кивает.

— Их было много. Моей самой большой удачей стала целая испанская флотилия, груженая золотом.

Я охаю. Он переминается с ноги на ногу. Это наталкивает меня на мысль, что я могу быть единственным человеком, кроме Рейчел, которому он рассказал об этом.

— Как много золота? Они не спрашивают тебя, как ты все это находишь? А где ты его нашел? — мои вопросы так и сыпятся, как из рога изобилия.

Он растирает переносицу, затем смеется.

— Рейчел хранит все на компьтере, включая фотографии. Если хочешь, можешь все там просмотреть, когда мы вернемся домой.

Я хлопаю в ладоши, как дрессированный тюлень. И изо всех сил стараюсь игнорировать бабочек в моем животе, слыша, как он говорит «когда мы вернемся домой». Как если бы дом мог быть на суше.

Загрузка...