Последнее лето - твое и мое

Глава семнадцатая ТРЕВОЖНОЕ ОЖИДАНИЕ

Одно время врачи считали, что Райли придется делать операцию по восстановлению поврежденных лепестков митрального клапана. Все это длилось с момента, когда в середине ноября они узнали плохую новость, до конца месяца, когда появилась смутная надежда. Клапан аорты был поврежден почти в той же степени. Врачи полагали, что с аритмией поможет справиться беговая дорожка. Но даже и эта надежда ослабла, когда были обнаружены другие повреждения, как остаточные, так и прогрессирующие.

Каждый раз после посещения врача Райли говорила: «Кажется, все в порядке» — и исчезала на несколько часов. И каждый раз поздно вечером мама излагала Алисе всю историю, включая и свои страхи. Мать выстраивала в ряд все новые пузырьки с лекарствами: бета-блокаторы, антикоагулянты, антибиотики. И все это для девушки, питавшей отвращение к любым пилюлям.

Иногда Алисе казалось, что подопечная Джуди и ее сестра Райли — два разных человека.

— При каждом последующем осмотре врачи находят новые дефекты, — сказала Джуди в конце года. — Операция на том или ином клапане проблемы не решит.

Весь январь они, словно застыв, находились в состоянии тревожного ожидания. Райли регулярно ездила в центр трансплантации. Из-за ее возраста и прогрессирования болезни она была в самом начале списка. Как объяснил врач, при наличии подходящего донорского сердца все произойдет в течение нескольких часов, как только ее имя будет названо.

Райли выдали пейджер, который она все время должна была носить на поясе брюк. Лечащий врач сказал, что ожидание может продлиться несколько дней или несколько месяцев. И вот они ждали. Пока Райли ходила взад-вперед по квартире, Алиса и родители не сводили глаз с ее пейджера.

Однажды утром, когда Райли оставила пейджер на кухонном столе, все трое уставились на него, словно он вот-вот прыгнет им в руки.

— Это не сердце, — пошутила Райли.

Позже, когда Райли ушла и Алиса осталась сидеть на кухне одна, она стала замечать вещи, на которые обычно не обращала внимания, — вроде полочки для специй, сделанной Райли в деревообделочной мастерской, когда она училась в промежуточной школе. Она заметила ужасный горшочек, который смастерила из глиняных змей, покрыла глазурью, обожгла и принесла домой в третьем классе. Джуди по-прежнему держала в нем соль. Были еще два стелющихся плюща в горшках, стоящих рядышком на подоконнике и загораживающих тот тусклый свет, который просачивался из квадрата неба сверху от вентиляционной шахты. Несколько лет тому назад Алиса и Райли принесли эти растения домой с весенней ярмарки, а Джуди все это время ухаживала за ними. Любовь сквозила в вещах, на которые обычно забывали смотреть.

Последующие дни и недели были заполнены ожиданием. Отец приходил домой во время школьных перемен. Мать больше работала дома, чем в библиотеке. Время от времени она уезжала по поручениям. Прежние планы улетучились, а планы на будущее не составлялись. Уходя на вечер из дома, родители находили дурацкие предлоги позвонить домой.

Алиса боялась загадывать даже на день вперед. Как младенец, она жила настоящим, не позволяя мыслям разбегаться в стороны. Сменяя одно занятие на другое, она не задумывалась о механизме движения вперед.

«Мы все идем назад», — думала Алиса.

К концу января Алиса узнала, что речь не идет о нескольких днях ожидания. Оказалось, человек не может долгие месяцы находиться в режиме напряженного ожидания. Это противоречит человеческой природе.

— Я, пожалуй, не хочу чужое сердце, — сказала однажды Райли во время прогулки в парке.

Как только температура становилась выше плюс пяти градусов, они шли на прогулку.

— Раз оно окажется внутри, это будет твое сердце, — сказала Алиса.

Родные чересчур сильно ее опекали. Алису преследовали навязчивые образы надрывающегося сердца Райли, она представляла себе ужасные тромбы, с которыми вела борьбу. Близкие задавали слишком много вопросов по поводу назначений врача, приема соли и удерживания жидкости. Райли горела желанием от них отделаться.

— Где ты была? — небрежно спросила Алиса у Райли, которая только что вернулась домой ветреным вечером в феврале.

Алисе не хотелось признаваться, что она уже раз десять со времени обеда проверяла температуру воздуха.

— Я ездила в центр города увидеться с Полом.

Алиса чуть не подавилась.

— Я думала, ты осталась дома.

Райли взглянула на сестру.

— Ну, и как он там? Ты ему рассказала?

Голос Алисы прозвучал слишком громко.

Райли сняла с себя верхнюю одежду.

— С ним все хорошо. Мы отлично провели время, — сказала она, в свою очередь, тоже громко. — Знаешь, нет, я не сказала. Сейчас я чувствую себя хорошо. Гораздо приятней проводить время с людьми, которые не знают, что я больна.

— Большое спасибо.

— Правда, Ал. Я знаю, как ты за меня беспокоишься, но ты все-таки ужасная зануда.

Когда люди идут плавать, они оставляет на берегу множество вещей: одежду, всякие мелочи, косметику, накладные волосы, свой голос и зрение — по крайней мере, такие, к каким привыкли. «Под водой люди кажутся почти одинаковыми», — сказал как-то Райли инструктор по нырянию с аквалангом. Некоторые люди под водой теряют свою индивидуальность, но вот Райли обретала свое подлинное «я». Считается, что вода символизирует обновление, и, когда Райли плавала — словно уменьшившаяся в размере, одинокая и недосягаемая, то ощущала себя более значимой, чем была.

Разумеется, океан был для нее самым лучшим местом. Его она любила больше всего. Это было ни с чем не сравнимое чувство свободы и в то же время чувство общности со всеми другими местами и существами, которых касалась вода. Океан — это супер, но подойдет и бассейн с перегретой водой на верхнем этаже здания, что на 68-й Западной улице.

Райли оттолкнулась от стенки и после долгого скольжения под водой перешла на брасс. Между рывками и толчками она выбрала медленный ритм. Первую половину мили она чередовала вольный стиль с брассом, а вторую — вольный стиль с плаваньем на спине. Перед началом она обещала себе дойти до мили и остановиться. Вот что она могла себе позволить.

Повторяющиеся движения конечностей были чем-то вроде медитации, растяжение мышц — как наркотик. Она слышала собственное дыхание и даже сердце. Постепенно она перестала замечать немногих людей в бассейне, движение на площадке перед бассейном, гул города за стеклом.

Здесь вас не волнуют обыденные вещи. Можно избежать настойчивых потребностей внешнего мира. Даже предъявленные к себе самому требования, казалось, отступают и трансформируются под водой. Вы не слышите и не говорите. Уши наполнены, но повсюду тихо.

Круг за кругом Райли медленно наращивала темп, а ближе к концу снова замедлилась. Закончила она на шестьдесят четвертом круге.

Проблема с плаванием заключалась в том, что в конце концов приходилось выходить из воды. Надо было вытираться и одеваться. Надо было вновь становиться собой или, в ее случае, переставать быть собой. А потребности ждали, когда придет их черед.

На кухне бешено мигала лампочка автоответчика. Алиса, только что вернувшись из парка, почувствовала неладное. Она нажала кнопку скрюченными от холода пальцами.

«Это кабинет доктора Брейдена из центра трансплантации. Мы пытаемся найти Райли». Такими словами начиналось сообщение. Далее в нем излагались особые срочные инструкции по ответному звонку. Следующее сообщение было от той же обеспокоенной секретарши, а третье — лично от доктора Брейдена. Все они пришли за последние сорок минут.

Алиса запаниковала, что было вполне объяснимо. Она предвидела подобное паническое состояние и уже несколько раз впадала в него. Негнущимися пальцами набрала она номер пейджера Райли, а затем ее сотового. Ответа не было. Либо Райли мертва, либо просто проявляет беспечность.

Алиса ждала и тревожилась. Именно в эти два занятия она вкладывала свою энергию последние несколько месяцев, но нисколько в них не преуспела. Практика преимуществ не давала.

Она звонила снова, и снова, и снова. Райли ответила на шестой раз.

— Что случилось?

— Ты разговаривала с доктором Брейденом?

— Нет. А что?

Алиса слышала дыхание Райли.

— Посмотри на пейджер.

Последовала пауза.

— Я перезвоню, — сказала Райли.

Позже они встретились дома. Там уже были Джуди и Итан.

Райли раскачивалась на стуле, положив ногу в носке на кухонный стол.

— Ты уверена, что уже слишком поздно? — спросила Джуди.

У нее на шее набухли жилы.

— Уверена. Доктор Брейден уверен.

— Получил кто-то другой? — настойчиво продолжала Джуди.

— Да, — сказала Райли. — Сегодня вечером появился счастливый реципиент сердца.

— Но не мы, — заметила ее мать.

— Не я, — сказала Райли.

— Милая, почему ты не снимала трубку? — спросил Итан. Он вцепился в спинку пустого стула. — Не понимаю, что произошло.

Алиса забеспокоилась, что Райли слишком сильно наклоняется назад на стуле, и что стул опрокинется и рухнет на пол. До чего нелепо было бы, если, в придачу ко всему, Райли сломала бы себе шею.

— Объясни нам все, пожалуйста, — строго сказала Джуди. — Мы не зря установили здесь все эти устройства.

Райли со стуком опустилась на стуле на все четыре ножки.

— Я плавала, — вызывающе сказала она. — Вот что я делала.

Райли приободрилась. В последующие дни она запретила родным говорить о том списке. Им запрещалось также говорить о температуре наружного воздуха, потреблении соли и таблетках.

— Ей-богу, если будете продолжать, я перееду, — угрожала Райли.

Она перестала информировать кого-либо из близких о своих назначениях и запретила матери ездить с ней. Уходя из дома, она не говорила, куда идет.

Однажды утром, когда забытый пейджер лежал на кофейном столике, Райли накинулась на Джуди со словами:

— Да перестань глазеть на пейджер!

В один из вечеров на той же неделе Алиса нечаянно услышала разговор Райли с отцом.

— Не хочу превратиться в эту болезнь, — говорила ее сестра. — Чувствую, она может меня одолеть, и от меня ничего не останется.

Райли не сразу узнала сестру в тошнотворном свете флуоресцентных ламп аптеки. Дело было не только в неприятном освещении, но и в выражении Алисиного лица. Райли была поражена отрешенностью этого лица, на котором не осталось следов привычной теплоты и оживленности. Странно было видеть любимое существо, а самой оставаться невидимой, что в случае с Алисой бывало редко.

Райли стояла, скрытая пирамидой из антиперспирантов, и бросала рассеянные взгляды на стену из зубных щеток. За кассой сидела Алиса. Остальные три в ряду были без кассирш. Если покупателя не было, Алиса отрешенно смотрела в сторону секции шампуней. Но вот появилась сутулая женщина, пожелавшая купить лотерейный билет. Шаркая ногами, подошел какой-то мужчина и стал указывать на что-то, висящее за прилавком — может быть, батарейки.

Это помещение не имело никакого отношения к внешнему миру. Пожалуй, такими были ночные кошмары Райли. Никаких окон. Ряды дверей, не пропускающих воздух с улицы. Не то чтобы на 11-й авеню был такой уж свежий воздух. Вязкий желтоватый свет, бесконечно повторяющиеся мелодии. В «Дуэйн Рид» никто не показался бы красивым, но Райли никогда не видела сестру настолько малопривлекательной. Подчас трудно иметь красивую сестру, но Райли совершенно не радовало видеть, что она плохо выглядит.

Райли не хотелось оставаться, но уйти она тоже не могла. Она была в состоянии понять, что Алиса работает в парке за минимальную плату, но того, что работает здесь за какие угодно деньги, понять не могла. Не отсюда ли брались деньги на фитнес-центр?

«Что ты делаешь, Алиса?»

По вечерам Алиса уходила из дома, говоря, что встречается с друзьями. Родители находили в этом какое-то извращенное утешение. Хоть один член семьи должен жить полной жизнью. Что бы они подумали, увидев, куда ходит Алиса?

Предполагалось, что Алиса будет учиться в юридическом колледже, а не продавать лотерейные билеты. У всех членов семьи были свои роли. Алиса была выпускницей «Лиги плюща», с перспективой стать «белым воротничком». А вот на этой работе она деградировала.

Райли вспомнила тот день, когда Алиса получила письма из колледжей, в которые подала заявления о приеме. Всю ту зиму Райли провела в Джексон-хоул, в штате Вайоминг. Перед тем как отправиться на Файер-Айленд и подготовить дом к лету, она весной приехала домой на несколько недель. Родители с радостным возбуждением наблюдали, как Алиса вскрывает конверты, надеясь узнать, что ее приняли в шесть из восьми мест, включая Дартмут, куда она в конечном итоге поступила. В тот вечер родители устроили им праздничный ужин в «Лунном паласе» на Бродвее. Райли радовалась за Алису. По крайней мере, так ей хотелось. Но в последний момент Райли удрала с ужина, объяснив, что у нее дела. Милю за милей бегала она в темноте вокруг водохранилища в Центральном парке. Вспоминая об этом, она испытывала угрызения совести. Ведь она не собиралась испортить Алисе этот знаменательный вечер.

На Алису невозможно было долго сердиться. «Я была бы счастлива попасть в один из колледжей», — сказала она тогда. Если бы могла, она бы поделилась своим богатством.

Райли вспомнила день тремя годами раньше, тоже в апреле, когда письма пришли для нее. Она втайне от всех вскрыла конверты в своей комнате, так же как втайне составляла заявления. В этих немногословных письмах все ответы были «нет», и ей захотелось сказать: «Хочу заняться программой инструкторов в NOLS. Я этого всегда хотела». Наверное, так оно и было.

«Я выбираю это, — хотелось ей сказать. — Выбор всегда за мной».

Онемевшими пальцами в толстых садовых перчатках Алиса чистила клумбы вдоль дорожки для верховой езды. Это было ее новое задание на фоне нового ландшафта, что вполне устраивало Алису. Прежний ландшафт на долгое время отвлек ее от тревог. Возможно, со временем этот тоже поможет.

Работы в парке было немного, но и работников совсем мало. Всем нравилось работать в парке весной и летом. К февралю желающих в основном не оставалось, да и материальный стимул был невелик. В феврале Алиса проводила здесь много времени в одиночестве. Воздух был таким холодным, что течение мыслей почти замирало. Это ее устраивало.

Алиса увидела, как мимо нее протопала лошадь. Она никогда не ездила верхом. Она видела людей с собаками. У людей был замерзший вид, а у собак — счастливый. Она заметила крошечную собачонку, несущую в зубах большого потрепанного плюшевого медведя. Хотя она не любила маленьких собак, но подумала, какие они симпатичные, когда тащат в зубах предметы больше себя.

Она увидела, как вдали гибкими грациозными шагами пробежала бегунья. Бегунья напомнила ей Райли. Шаг был очень знакомым, но такой она уже давно не видела. Она представила себе, как Райли бегает по берегу океана, бегает по деревянным настилам, бегает по 97-й улице. Трудно было представить, как она ходит шагом. Райли, бывало, пробегала две мили за то же время, что Алиса — одну.

Вдруг Алиса замерла. Стряхнув с рук крупные комья холодной земли, она вышла на тропинку. В груди неровно билось сердце. Она увидела, как впереди, приближаясь к повороту, движется та самая бегунья на ногах, казалось, созданных для бега. Алиса была еще достаточно близко к ней, чтобы крикнуть и быть услышанной, но она сдержалась. Она просто смотрела, и ее заполняло непостижимое чувство.

Если Райли хочет бегать, Алисе ее не остановить. Все, что она может, это смотреть. Она так и сделала. Смотрела и вспоминала, и от этого перед глазами появлялось удивительно прекрасное зрелище.

В тот вечер Райли чувствовала себя неважно. Она никому об этом не говорила, но все и так догадывались, а Алиса знала причину. Джуди хотела вызвать врача, но Райли сказала «нет».

— Я уже совершеннолетняя, — сказала Райли, прекратив таким образом все уговоры.

Позже Алиса пришла в комнатушку Райли и села к ней на кровать. Она стала рассматривать те немногие вещи, что остались здесь со времени, предшествующего их первому отъезду из дома: фотографию, на которой Алиса с Райли стоят в обнимку на вершине покрытой снегом горки в Центральном парке: старый снимок Райли и Пола с висящим на крючке громадным тунцом на борту катера в Большой Южной бухте.

— Сегодня я перешла работать ближе к дорожке для верховой езды, — сказала Алиса.

Она взглянула на Райли, а Райли взглянула на нее, и обе они поняли, что стоит за этой фразой.

Лицо Райли поскучнело, и Алиса попыталась придумать наилучший способ решения этого вопроса. Ей хотелось найти подходящий путь для выражения своей озабоченности, а также и любви. А потом ей пришло в голову, что подходящего пути нет, потому что эти две вещи несовместимы. Ее спокойствие и спокойствие Райли необязательно означают одно и то же. Она стала догадываться, что у нее и у Райли, возможно, совершенно разные цели. Иногда, для того чтобы стать ближе, надо пройти через размолвку.

— Мне там нравится, — сказала наконец Алиса. — Все эти собаки и лошади.

Прошло несколько минут, и только тогда Райли поняла, что Алиса больше ничего не собирается говорить.

Вечер подходил к концу. Лицо Райли смягчилось, приняв прежнее милое выражение. Пока Алиса перелистывала «Нью-Йоркер», лежа на складной кровати Райли, та уснула, скрестив свою ногу с ногой Алисы.

Прошло не меньше минуты, прежде чем Пол узнал лицо Итана в вестибюле здания философского факультета на Мерсер-стрит. Первым его побуждением была радость, но потом он что-то заподозрил.

— Что вы здесь делаете? — спросил он.

— Надеялся с тобой пересечься, — сказал Итан.

Полу он показался сильно постаревшим. Может быть, потому что встретил его зимой. Итан был летним человеком.

— Это что-то вроде наблюдения полиции? Давно вы уже здесь?

Итан взглянул на часы.

— Двадцать минут. Райли сказала мне, что у тебя в этом здании семинар.

— Могли бы просто позвонить на мой сотовый, — чувствуя себя несколько лицемерным, заметил Пол.

— Мог бы.

Набросив на себя куртку, Пол вышел из двери, а Итан пошел следом.

— Что ты изучаешь? — спросил Итан.

— Философию.

Итан был терпелив. Ему часто приходилось смиряться с неприятием, и он хорошо в этом преуспел.

— Я это знаю. Какого рода философию?

Пол на ходу обернулся, чтобы взглянуть на него.

— Этику.

Итан кивнул.

— И философию политики, — невнятно добавил Пол.

Он вспомнил, как Итан пытался принять участие в его образовании. Именно Итан научил его читать летом между вторым и третьим классом, когда его собирались исключить из школы. Очень дождливым летом, после четвертого класса, Итан прочитал ему и Райли трилогию «Властелин колец» целиком. Пол в этом не признался бы, но ему нравилось лежать на диване с Райли «валетом», когда Итан, сидя в большом и мягком коричневом кресле, читал на разные голоса. Иногда Пол думал, что Итан мог бы стать актером.

Они, бывало, слушали шум дождя и ветра, примешивающийся к шуму океана. Иногда с ними рядом сворачивалась клубком и Алиса. Пол почти осязаемо чувствовал, как ее локти упираются в него, когда она втискивалась между ним и задней спинкой дивана. Он всегда жаловался, но ему это все-таки нравилось. В страшных местах книги Алиса обычно убегала, а Пол дразнил ее за это.

В то время Пол думал, что Итан его любит, но позже изменил свое мнение. Итан интересовался не им. То лето после четвертого класса было самым счастливым, но окончилось так плохо.

— Тебе нравится? — спросил Итан.

— Конечно.

— Собираешься защищать докторскую диссертацию по философии?

— Да, планирую, — ответил Пол.

Примерно в середине работы над диссертацией Итан оставил попытки получить степень доктора философских наук по американской истории. Однажды Пол услышал, как на ежегодном пикнике на берегу залива Итан называет академическую карьеру ВКД, что означало «все, кроме диссертации». Казалось, это подходит Итану: в голове множество планов, но, в конечном итоге, ни к чему не пригодных.

Они прошли под триумфальной аркой через парк на площади Вашингтона. Пол задавался вопросом, долго ли Итан еще будет с ним. Он недооценивал целеустремленность Итана.

— Ты давно не видел девочек?

Пол ускорил шаги. Знает ли что-нибудь Итан? Эта мысль раньше не приходила ему в голову, но сейчас он разволновался.

— Я видел Райли около недели тому назад, — небрежно произнес он.

Он не хотел, чтобы Итан узнал про него с Алисой.

— Как она тебе показалась?

Пол почти его не слушал. Он резко свернул на 8-ю улицу.

— Послушайте, мне надо в одно место, и я уже опаздываю. Если вас что-то интересует, позвоните мне, ладно?

Пол оставил Итана на Пятой авеню и торопливыми размашистыми шагами направился в сторону Вестсайда, сам не зная зачем. Увидев, что Итан не пытается последовать за ним, Пол с облегчением вздохнул.

Только позже Пол понял, что из-за своей раздражительности и эгоизма позабыл спросить у Итана, зачем тот пришел.