Последнее лето в Аркадии

Глава 47

На следующий день я просыпаюсь лишь в четверть двенадцатого. Должно быть, семья сговорилась вести себя тихо и не мешать мне спать, потому что дом безмолвен. Я даже не слышу возни миссис Бирн, а ведь обычно она ужасно шумит, убираясь.

Несколько минут я лежу, блаженно раскидав в стороны руки. Мозг явно отдохнул, хотя в теле и ощущается тяжесть. Затем я внезапно вспоминаю, что сегодня к часу обещали приехать Рита и Мэдди. Мы собирались перекусить и попить чайку втроем.

Перед глазами проносится вереница событий, участниками которых мы стали в последние месяцы.

Я обрываю поток мыслей. Не время жалеть себя и горевать! Удача любит смелых, пора заставить ее посмотреть в мою сторону!

Через десять минут, когда я уже укладываю волосы, заходит Том. Он несет большой лист бумаги. Я выключаю фен.

— Доброе утро, милый. Прости, что не встала приготовить тебе завтрак. У вас там все в порядке?

— Мам, я нарисовал для тебя портрет Нормы.

Я слышу доносящийся с нижнего этажа скулеж щенка, не допущенного за хозяином наверх. Кстати, собака выбрала себе новое занятие. Несмотря на кучу игрушек, купленных специально для нее, она с удовольствием грызет кисточки на шторах, и никакие меры не в силах прекратить это безобразие.

— Спасибо, малыш. Покажи, что у тебя получилось.

Взглянув на рисунок Тома, я чувствую, как у меня перехватывает дыхание. На листе изображена маленькая рыже-белая собачка, вверху сияет гигантское солнце, и его длинные лучи забавно отражаются от спинки Нормы, символизируя сияние. Норма смешно улыбается, показывая пронзительно-розовый язык. Почему-то на рисунке черные глаза собаки прорисованы голубым фломастером.

— А это кто? Дедушка? — Я указываю на худую фигурку человека, сидящего на солнце.

Человечек держит в руке длинный поводок, ведущей к толстой шее Нормы. В другой руке у него странный изогнутый предмет. Фигурка очень напоминает моего отца. Нарисованная без особого соблюдения пропорций, она, как это часто бывает с детскими рисунками, все же неуловимо похожа на свой прообраз.

— Да, это дедушка.

— А что у него в той руке?

— Это трубка. — Тот факт, что мой отец перестал курить трубку еще до рождения младшего внука, для Тома, очевидно, не имеет никакого значения. — Я специально нарисовал дедушку, потому что ты по нему скучаешь. Это не страшно, что ты грустишь, это нормально. Кстати, дедушка счастлив на небе.

— Ты нечасто показываешь мне свои рисунки, сынок.

— А я редко рисую. Только под настроение.

— Тогда я рада, что сегодня утром у тебя оказалось нужное настроение. Если получится, нарисуй для меня что-нибудь еще. У тебя потрясающе выходит.

Я крепко обнимаю сына, испытывая облегчение. Его непохожесть на других спасла его от беды. Теперь я уверена в этом, потому что ни один серьезно пострадавший ребенок не станет использовать такие яркие, радужные краски. На его рисунке столько радости, что я могу быть спокойна за его психическое состояние. Конечно, я буду водить Тома к психологу, поскольку в полиции мне дали понять, что это необходимо. Однако основная задача теперь вовсе не вытащить из мальчика правду о том, что происходило в Лондоне. Главным было дать ему знать, что некоторые понятия, усвоенные им от Фредерика Ярсо (мистера Янга), вовсе не соответствуют действительности. Я буду присутствовать на сеансах у психолога, чтобы никто не пытался влезть в сознание Тома насильно.

И все же какая у него сильная психика! Я беру с тумбочки оставленный сыном рисунок. Просто феномен какой-то! Раньше я считала сына ранимым и неприспособленным к жизни. Как я ошибалась! Стойкости этого оловянного солдатика позавидует иной взрослый.

Когда я оказываюсь в кухне, миссис Бирн полирует столовое серебро (бесполезное, на мой взгляд, занятие). Из духовки пахнет сдобой — похоже, печется пирог.

— О, миссис Би! — восклицает моя незаменимая помощница. — Вы уже встали! Мистер Би велел не беспокоить вас утром, поскольку вы ужасно устали. Насколько я знаю, в последнее время вы почти не спали. Отчего же так рано вскочили? Хотите чашечку чаю и вареное яйцо?

Не дожидаясь моего ответа, она бросается к холодильнику, достает яйцо, торопливо наливает в ковшик воды и ставит его на плиту.

— Спасибо, миссис Би. Кстати, я отлично выспалась. Скажу больше: теперь еле ноги передвигаю — до того отекла от спячки.

— Бедняжка! Когда яйцо будет готово, я подам вам завтрак в гостиной. — Я пытаюсь протестовать, но миссис Бирн заявляет голосом, не терпящим возражений: — Я настаиваю! Пока можете идти, посмотрите там телевизор.

Столь настойчивое желание выставить меня из кухни кажется странным — в последнее время моя помощница стала любопытной. Однако я решаю не спорить и не тянуть из нее правду. Просто поднимаюсь и послушно направляюсь в гостиную.

Очень скоро становится ясно, почему меня так усердно гнали к телевизору. В гостиной, прямо между телевизором и диваном, высится огромный сверток в форме виолончели. К шуршащей бумаге пришпилена записка. Почерк принадлежит Джерри.

Позади меня раздается звук шагов. Миссис Бирн не могла упустить случай посмотреть на мою реакцию.

— Какой у вас чудесный супруг, миссис Би! — восклицает она. — Что ж, пойду проверю, готово ли ваше яйцо. Теперь можете съесть его и в кухне.

Виолончель, когда я ее разворачиваю, оказывается настоящим произведением искусства. Налет времени читается почти визуально. Я бережно вытаскиваю из чехла смычок и покрываю его свежей канифолью. Затем очень осторожно снимаю с виолончели остатки оберточной бумаги и переставляю ее к креслу у двери, в которое сажусь сама. Инструмент словно создан для меня — его гладкие, полированные формы устраиваются между моих ног так, что ни один уголок не впивается в кожу. Как будто эту виолончель создавали специально для меня.

Я несколько минут кручу колки, трогаю струны смычком, но виолончель уже настроена. Инструмент издает глубокий, густой, как мед, звук, и от этого я начинаю трепетать. Как-то мы с Джерри приглашали к себе его коллег, и меня просили сыграть. Помню, услышала краем уха такой диалог:

— Разве не чудесная музыка?

— Да. Бальзам для души.

Банально, правда? Но теперь, всем телом вбирая в себя трепещущие звуки виолончели, я проникаюсь этой фразой. Бальзам для души. Для бедной, израненной души. Ноты соскальзывают со смычка и, словно целительная мазь, капают прямо на сердце.

Когда миссис Бирн зовет меня на кухню завтракать, я с сожалением отставляю инструмент. Я ем яйцо и думаю о том, что виолончели не под силу склеить то, что было разбито, но она может дать нам с Джерри толчок к обновлению.

Мэдди и Рита приезжают вдвоем несколькими минутами позже часа. Открыв дверь, я сразу понимаю по их лицам, что они готовы утешать меня хоть до ночи. Я улыбаюсь, испытывая признательность за столь откровенное желание помочь.

— Что такое? Что-то новенькое? — возбужденно спрашивает Рита, настороженная моей улыбкой.

— Входи, входи. Ничего особенного, просто я рада вас видеть.

Я принимаю два легких пальто и бумажный пакет с сандвичами. Таков был уговор: подруги настояли, чтобы я ничего не готовила к их приезду. Они привозят еду, а я готовлю кофе.

— Нам всем на долю выпали испытания с того дня, как мы потащились в тот чертов испанский коттедж! — заявляет Рита. — И знаешь что? Мне надоела эта черная полоса. Я считаю, что нам надо хорошенько расслабиться, хотя бы на часок. Понимаю, что это не самое подходящее время для веселой болтовни, поскольку лишь вчера были похороны твоего отца, но…

— Я согласна, — умудряюсь вставить я. — Немного веселой болтовни пойдет нам всем на пользу. Знаете, как говорят? Хочешь быть счастливым, будь им!

— Ура! Молодчина! — восклицает Мэдди, которая выглядит несколько иначе, чем раньше. Более уверенно, что ли?

— Умираю с голоду! — объявляет Рита. Я затворяю дверь. — Мы можем прямо сейчас наброситься на еду?

Нас захватывает какое-то давно забытое чувство, свойственное разве что молодости. Оно зовется бесшабашностью. Словно мы решили держать оборону против свалившихся на нас бед.

— На кухне правит миссис Бирн, — сообщаю я. — Пошли в гостиную. Я уже и кофейник туда отнесла.

— А это что? — Рита указывает на виолончель, прислоненную к стене.

— А на что это, по-твоему, похоже? Входите же, я сейчас все вам расскажу.

Хотя мои подруги мало увлекаются музыкой (уж точно не так страстно, как я), обе сразу же понимают, насколько символичен подарок Джерри.

— Но это еще не все. Сейчас я познакомлю вас с творением Тома. — Я достаю рисунок и показываю Рите и Мэд, зная, что младшего сына нет поблизости. Взглянув на сочные краски в очередной раз, я чувствую, как радостно сжимается сердце — впервые за много недель. Хочешь быть счастливым — будь им, да?

— Мне кажется, это твой отец помогает тебе. И виолончель, и этот рисунок — его рук дело, — говорит Мэдди.

— Я всегда считала, что ты атеистка.

— Так и есть. Но это не значит, что я не верю в загробную жизнь.

— Ой, давайте не будем завязывать теологическую беседу, — отмахивается Рита, плюхаясь на диван. — Тесс, хочешь знать, до чего я додумалась на похоронах твоего папы? Только не кидайтесь в меня бутербродами! Я решила вернуться в «Сеомра-а-Сихт»! Там мы были королевами, сами того не сознавая. Помните, мы считали, что у богатых нет проблем? Мы были чудовищно наивны!

— Но мы и сейчас не богаты, Рита, — возражает Мэдди. — То есть мы не нуждаемся, но нас нельзя назвать богатыми.

— Правда? — Рита снимает с одного из сандвичей полиэтиленовую пленку и откусывает сразу половину. — Вот что я вам скажу, девочки: я была бы рада вернуться в то время. — Она принимается усиленно жевать. — Ладно, какие еще новости? Я спрашиваю о хороших известиях. Плохие подождут.

— У меня есть новость, — неуверенно говорит Мэдди и косится на Риту, которая ободряюще кивает.

— Ну же, выкладывай! — бурчит она с набитым ртом. — Чего тянешь?

— Просто я пока не знаю, хорошая это новость или плохая. Но в целом она позитивная, в этом я уверена. — Мэд краснеет, хватает бутерброд и начинает его торопливо разворачивать.

— Да что ты кашу жуешь?! — не выдерживает Рита. — Прямо клещами информацию не вытянуть!

— Рита! Ты сама не даешь ей вставить ни слова, — обрываю я подругу, которая уже кипит от любопытства. — Что такое, Мэдди?

— Моя новость может показаться вам незначительной…

— Она издевается, — зудит Рита.

— Ладно, ладно. В общем, все только в зачатке, но я пишу роман. Уже придумала сюжет и написала первую главу. Я ничего не говорила, потому что заранее боялась публичного провала своих начинаний. Но вчера, вернувшись с похорон, нашла письмо из издательства. Девочки, меня просят продолжать! Еще три главы! Этого хватит для окончательного решения. — Мэдди так возбуждена, что даже начинает заикаться. Давно я не слышала такого восторга в ее голосе. А глаза! Как они сияют!

— Это потрясающе, Мэдди! Молодчина! — подхватываю я. — А о чем будет роман?

— Я всегда хотела написать хороший сценарий, часто черкала отдельные сцены, диалога и тому подобное. Но собрать все воедино не получалось. Не в рамках сценария, понимаете? Я должна была расширить границы…

— Так о чем роман? — обрывает Рита.

— Вы будете смеяться.

— Клянусь, что даже не хихикну! — Рита крестится.

— Ну, — неуверенно тянет Мэдди, — героиня романа — пятидесятилетняя женщина, которую ради юной нимфетки бросает муж. Она вынуждена лечь в реабилитационную клинику. — Румянец Мэдди становится малиновым. — Большая часть событий разворачивается в клинике и посвящена душевной борьбе. Вы, наверное, считаете нелепым писать о самой себе?

Я не решаюсь взглянуть на Риту. Нужно ответить Мэдди хоть что-то, прежде чем наш откровенный судья вынесет вердикт. Однако Рита меня опережает, и оказывается, лояльность иногда превосходит ее любовь к подколкам.

— Ничего такого мы не считаем. Да самые лучшие книги написаны на основе личного опыта!

— То есть вы не считаете, что я пытаюсь выставить себя на посмешище?

— Какая ерунда! — заявляю я. — Тебе пришла в голову прекрасная идея. О, Мэдди, я так за тебя рада. Жаль, что нет бутылочки шампанского, мы бы отметили… — Я осекаюсь и затравленно смотрю на подруг. — То есть…

Мэдди вздергивает подбородок.

— Ничего страшного. — Она обводит нас с Ритой пытливым взглядом. — Теперь я не так болезненно воспринимаю подобные фразы. Признаться, мне нелегко, но я держусь. Не надо думать, что у меня нет силы воли. К тому же трезвый образ жизни имеет преимущества.

— Какие же? — спрашиваю я с любопытством.

— Ну, для начала — никакого похмелья. И я снова начала радоваться вкусу пищи. И еще: вы не поверите, но мы с Фергусом смогли выработать тактику общения без скандалов и взаимных обвинений. И все потому, что я постоянно трезвая. Кажется, он даже начал меня уважать.

— Ух ты! — восхищенно говорит Рита. Она наклоняется вперед и хлопает Мэд по ладони. — Но не слишком обольщайся, дорогая, женский алкоголизм неизлечим, и тебе всегда будет трудно удержаться от соблазна, — все-таки добавляет она. — Рики утверждает… — Ее лицо каменеет. — Простите, заговорилась.

— Рита, Бога ради, почему ты так уперлась? — спрашивает Мэдди. — Ну отчего не позволить Рики вернуться? Прямо сердце разрывается. Ведь ты уже достаточно его наказала. Он мучается! Даже на похоронах ходил за тобой будто тень. Взгляни на Тесс! Джерри провинился сильнее, но она его простила.

Я не решаюсь ее поправить. Но простила ли я Джерри?

— Да, тебе легко говорить! — Рита раздраженно пожимает плечами, умолкает и бросает на Мэдди смущенный взгляд. — Извини, я несправедлива к тебе. Как раз твоей выдержке можно позавидовать.

Мэд вздыхает:

— Да какой толк от этой выдержки! Конечно, я смирилась с тем, что Фергус не вернется, но сердце до сих пор щемит, стоит об этом подумать. На самом деле я очень слабая. Какая уж тут выдержка? — Она неожиданно улыбается нам обеим. — То, что я иду на поправку, — ваша заслуга. Спасибо вам, подружки.

— Прекрати. Ты гораздо сильнее, чем сама думаешь. — Рита вновь похлопывает Мэдди по руке, но на сей раз вся ее поза какая-то неловкая, словно внутри ее идет нешуточная борьба. — Может, еще кофе?

Раздается звонок в дверь. Слышны шаги миссис Бирн, звук открывающегося замка. Подруги с любопытством смотрят на меня.

— Кого-то ждешь?

— Должно быть, очередная открытка с соболезнованиями. Надо бы ответить на каждую, но трудно себя заставить. Слишком печальное занятие. К тому же их прислали не меньше трехсот!

На пороге гостиной появляется Рики Слитор. У него красное лицо, рот кривится, словно он вот-вот расплачется или примется возмущенно кричать.

— Привет, девчата. Я вот… проезжал мимо и… заметил машины.

— Проезжал мимо? Какой жалкий блеф! — Лицо Риты отнимает у Рики пальму первенства в достижении малиновых оттенков. — И куда же ты ехал в этом направлении? — Она встает, воздвигается над нами словно гора. У нее спокойный тон, но внутри явно все клокочет. Я никогда не видела ее столь возбужденной. — Ты преследуешь меня, Рики Слитор?

— Да брось, Рит… — Он машет руками, словно защищаясь. — Я вовсе не желаю донимать тебя. Просто я ехал… в «Аркадию», пообщаться с друзьями…

— Ты жалок, Рики Слитор! — припечатывает Рита. Она уже совсем рядом с ним, стоит лицом к лицу. — Если бы тебя видела сейчас твоя мамочка! Да она в могиле переворачивается, сознавая, какую гадость совершил ее сыночек. — Вдруг, совершенно неожиданно для всех нас, она размахивается и бьет Рики кулаком в лицо. Удар так силен, что Рики падает на пол, словно мешок картошки. Но его жене и этого мало. — Если ты когда-нибудь, хотя бы еще раз, изменишь мне, я просто убью тебя. Ты слышал? У нас здесь и без тебя полно проблем, причем настоящих, серьезных. Катись отсюда немедленно, слышишь?

— Ты ударила меня, Рита, — шепчет Рики, размазывая ладонью кровь, ручейком льющуюся из носа. Он, кажется, не собирается уходить.

— Я тебя еще не так ударю, если ты хотя бы раз еще заикнешься о загранпоездках в одиночку! А теперь вали в магазин, занимайся делом. Увидимся за чаем.

Рита возвращается на диван, усаживается, словно королева, посередине.

Мы с Мэдди таращим на нее глаза. Рики торопливо вскакивает, тихо извиняется, продолжая вытирать кровь уже рукавом, и исчезает из моей гостиной. Я не знаю, смеяться над происходящим или плакать. Самое забавное, что Рики счастлив. Он выскакивает вон, а на его лице сияет самая довольная в мире улыбка.

Рита выглядит так, словно и не разбивала несколько минут назад нос собственному мужу. Ее гнев явно испарился.

— Тесс, ты меня прости за эту сцену. Мэдди, ты тоже. Но надо же было как-то… решать проблему. — Рита вздыхает. — Все-таки жизнь — штука непредсказуемая.

— О чем это ты? — спрашивает Мэдди.

Честно говоря, я тоже не поняла, о чем Рита толкует.

— Да вы сами подумайте, девочки! Мы совершенно разные, но при этом одновременно оказались в одной лодке. В одной и той же.

— Да брось, Рита! — Мэдди качает головой. — Мы вовсе не в одной лодке. Можно подумать, что наши мужья одновременно проснулись поутру, встретились в баре и сказали: эй, а давайте изменим нашим женам! У каждой из нас все произошло по-своему. И последствия разные. Дело в возрасте, Рита. Видимо, это было неизбежно. Да и к черту! Все, что ни делается, действительно к лучшему. — Заметив наши изумленные взгляды, Мэдди начинает смеяться. — Да, я всерьез так думаю: все к лучшему.

Рита пожимает плечами:

— Время покажет. — Она поворачивается ко мне. — Как поживает мистер Хозяин Мира?

Почему-то мне не хочется обсуждать с подругами Джерри. Пока по крайней мере.

— Нормально, — отвечаю быстро. — Возможно, у нас все срастется, хотя и не сразу.

— Я придерживаюсь мнения, что во всем виноват тот проклятый коттедж в Испании! В нем корень зла! — восклицает Рита запальчиво. — Больше туда не поедем. Куда направимся в следующем году?

— Тебе не кажется, что вопрос не ко времени? — Я наконец разворачиваю свой сандвич. — Кстати, Рит, ты предлагала съездить куда-нибудь втроем. Может, в следующем году укатим за границу женской лигой?

В этот момент я думаю вовсе не о Мэдди, оставшейся без пары. Я думаю о себе. Оставить Джерри одного, показать, что я доверяю ему и надеюсь на его верность. А если при этом муж проявит себя защитником и опекуном моих детей…

Нет, я не должна забегать так далеко. Впереди целый год, в течение которого мы с Джерри будем, кирпичик за кирпичиком, отстраивать заново наш брак. Есть надежда, что совместное будущее окажется более радужным, чем прошлое. И это стало возможным — подумать только! — благодаря Сьюзен Вителли Мур. Как странно!

— О, мы сможем путешествовать целый месяц, и не надо будет выверять отпуск с рабочими графиками мужей. — Рите идея нравится. — Но… не станем забегать вперед.

Она чувствует то же, что и я. На моих губах появляется понимающая улыбка.

— Боже! — Мэдди смотрит в чашку. — Могли ли мы вообразить когда-то…

— Нет, не могли. И слава Богу! — Рита импульсивно вскакивает. — Ладно, пора расходиться. Я хочу основательно закупиться к чаю. Небось мой маленький паршивец почти ничего не ел в последние дни. — Она стряхивает крошки с юбки и подходит ко мне. — Спасибо за все, Тесс. Держи нос по ветру. Если что, звони, номер ты знаешь.

— Знаю, Рита, знаю. Хорошо, что у тебя тоже… налаживается.

— У нас обоих, у Рики и меня. Честно говоря, без него было плохо.

Мэдди тоже встает. Мы обнимаемся.

— Желаю удачи с книгой, подруга, — говорю я. — Мне кажется, твой роман будет иметь успех. — Я и в самом деле в это верю, поскольку отныне над душой Мэдлин не будет стоять требовательный, вечно недовольный Фергус Григгз. Вслух, разумеется, я этого не произношу.

Мэдди судорожно вздыхает:

— Да, хорошо бы. В сущности, мир полон новых перспектив.

Я еще раз обнимаю ее за плечи.

— Ты станешь знаменитой. Не забудь обо мне и Рите, когда будешь попивать элитный чай в отеле «Ритц» со своим агентом.

— Ой, не надо! Зря я вам, девочки, сказала. Если не сработает…

— Не сработает — не велика потеря! — влезает Рита. — Главное, что ты занимаешься любимым делом. Значит, ты потихоньку находишь себя.

Я закрываю за подругами дверь. Уют «Аркадии» обволакивает меня, словно плюшевое одеяло. Я знаю, что отныне жизнь будет налаживаться с каждым днем. Никогда мой путь уже не будет столь тернистым и мучительным, как в последние два месяца. Я верю в это всей душой. Вам известно, что мысль материальна?

Я чувствую себя более сильной, более уверенной в себе. Возможно, я действительно как-то закалилась в борьбе?

С кухни доносится звук радио и невнятное бормотание: это миссис Бирн напевает какую-то модную песенку. Затем что-то падает на пол, пение на секунду умолкает (видимо, миссис Би наклоняется поднять предмет) и снова возобновляется.

За окном я вижу Тома — он терпеливо пытается обучить Норму приносить палочку. Мохнатая егоза носится вокруг, не понимая, чего от нее хотят.

А Джек? Где он? Впрочем, что я дергаюсь? Мой старший сын стал совсем взрослым. Я должна доверять ему и его мнению.

Вернувшись в гостиную, я осторожно провожу пальцами по изгибу виолончели. Как много значит сейчас этот инструмент! Не просто дорогая игрушка, не утраченное и вновь обретенное хобби… это шанс. Возможность начать все сначала. Время покажет, в состоянии ли наш с Джерри брак пережить измену, удастся ли взаимному вниманию залатать трещину. Нас многое связывает. Пусть список покажется вам циничным, но он правдив. У нас много общего: прошлое, близкие друзья, постель, уютный дом и коварный возраст. А еще у нас, хочется верить, взаимная любовь.

Джерри дал мне понять, что моя самая дорогая игрушка — «Аркадия» — всегда будет принадлежать мне. Я смогу остаться в ней, какая бы участь ни ждала наш брак. И все же разве дом, каким бы дорогим сердцу он ни был, способен заменить супружескую поддержку и любовь? Нет, нет и нет.

Я медленно перевожу взгляд с виолончели на диван. Так и кажется, что на нем все еще сидит мой отец — с газетой в руках, нахмурив брови. Отец всегда одобрял мой выбор. Он уважал Джерри. И он любил меня, свою дочь, хоть и не произносил этих слов вслух.

Отец любил меня. Меня любят дети и муж, я это знаю.

Я люблю. И любима.