Поврежденные товары

ГЛАВА 37

Бейли

Первое, что я слышу, - это ровный ритм аппарата ЭКГ.

Бип. Бип. Бип.

Спокойный и успокаивающий, он убаюкивает меня, возвращая сознание.

Мне холодно. У меня пересохло во рту. Я медленно прихожу в себя, понимая по ошеломляющей массе возвращающихся ко мне ощущений, что, вероятно, находился в медикаментозной коме.

Я знаю, почему врачи выписывают вас и переводят в режим синего экрана. Я принимал премедикацию перед поступлением в Джульярд. Что бы они со мной ни сделали, я не смог бы вынести этого сознательно.

Я мало что помню. На самом деле…Я вообще ничего не помню. Но интуиция подсказывает мне, что произошли плохие вещи.

Это не было близким соприкосновением со смертью. Это был поцелуй в ее холодные, синие губы, в дюйме от того, чтобы быть проглоченным ею.

Я открываю глаза, задаваясь вопросом, как долго я был без сознания, и первое, что я вижу, это свою сестру, дремлющую в кресле напротив меня.

Позади нее синяя обычная стена. Моя толстовка наброшена ей на грудь, и, похоже, она нюхала ее для удобства.

Мои зрачки поворачиваются вправо. Мама спит рядом со мной в вертикальном положении. Я отвожу взгляд влево. Кругом абсолютная чернота и стрекочут сверчки.

Я пытаюсь сглотнуть. Не получается.

Сколько времени прошло?

Что, черт возьми, я наделал?

Воспоминания о Талии и джульярдском письме цунами возвращаются в мой разум. Я блокирую их, как могу.

Я не готов. Пока нет.

Я осторожно пытаюсь издать звук. Открываю рот и выпускаю воздух. Я могу хрипеть. Я благодарен за это маленькое чудо. Ради простого удовольствия не потерять голос.

Я закрываю глаза и делаю жадный вдох. Это простое, непроизвольное действие наполняет меня надеждой.

Я могу дышать.

Я все еще могу дышать.

После всего, через что я заставил пройти свое тело.

Безжалостно наказывая за это.

И все же я все еще здесь.

-Под залог? - Что? - хрипит Дарья. Мои глаза закрыты, так что я предполагаю, что она знает, что я не сплю, по слезам, которые непрерывно текут по моим щекам. Мой больничный халат намок, и я хочу вытереть лицо, но я подключена к стольким аппаратам, что мне больно двигать руками.

Дарья встает и подходит ко мне на носках. Она ложится рядом со мной в постель, обвивая меня своими длинными, гибкими конечностями и нежно вытирая мне лицо. Она целует меня в щеку. От нее пахнет нашим детством — пушистыми подушками, горячим какао и солнечным светом. Ее светлые волосы запутываются в моих собственных, и она обнимает меня так, словно я сломанная вещь. Потому что я такой и есть.

Поврежденный товар все равно остается товаром, Бейли, напоминает мне голос Льва в моей голове.

“Я так счастлива, что ты здесь”. Ее голос звучит хрипло от слез. Я плачу сильнее, мое тело сотрясается от рыданий. Это не может быть полезно для моего здоровья. Этот поток эмоций захлестывает меня целиком.

-ТССС. ” Дарья успокаивающе гладит меня по голове. “ Ты разбудишь маму, а она не спала больше семидесяти часов. Как вы можете ясно видеть на ее коже”.

-Как долго я была без сознания? - Что? - шепчу я.

-Два дня.

Я резко вдыхаю. Закрываю глаза. О Маркс.

-Мне так жаль, - говорю я.

-Я тоже.

Почему она должна сожалеть? Она ничего не сделала. Если только ... если только она сожалеет не о том, что кто-то сделал. Но о ситуации. Осознание, должно быть, написано на моем лице, потому что Дарья судорожно втягивает воздух.

“Бейли...” Моя сестра колеблется. “Не смотри вниз, но...”

Я инстинктивно смотрю вниз. Потому что именно так поступают люди, когда им говорят не смотреть вниз.

К тому же, моя нога очень сильно болит, несмотря на чудовищное количество обезболивающих, я уверен.

Мои глаза расширяются, когда я вижу огромную шишку, выглядывающую из-под тонкого больничного одеяла. - Что это?

“Им пришлось вставить тебе стержень в голень. Ты довольно сильно поранился, тренируясь сквозь боль. Обезболивающие, вероятно, позволили тебе выкарабкаться, но ты буквально начисто сломал себе кость.

У меня дрожит подбородок. Вместо того, чтобы злиться на себя, или на Джульярд, или на Талию, или на весь мир, меня переполняет благодарность. Я через многое прошел и все еще здесь.

Я не могу в это поверить.

“Балет...” Дарья начинает.

Я яростно качаю головой. “ Я не могу. Не сейчас.

-Хорошо. Она садится прямо, подхватывая меня под мышку. - Ты прав.

“Мама и папа сердятся на меня?” Я прикусываю нижнюю губу, внезапно чувствуя себя маленьким ребенком.

Дарья закатывает полные слез глаза, пытаясь выглядеть сильной. “Это даже не будет их пятой эмоцией, когда они узнают, что ты проснулась. Но, Бейли...”

Я знаю. Они хотят, чтобы я пошел на реабилитацию. Чтобы я оставался там. Чтобы я серьезно относился к выздоровлению.

Глупо — и, возможно, слишком невероятно — но я не могу даже подумать о том, чтобы сделать что-то подобное прямо сейчас. Находясь вдали от своей семьи. Я просто хочу зарыться в постель мамы и папы и никогда не отходить от них.

-Мы тоже можем не говорить об этом?

На этот раз Дарья ничего не говорит. Мы смотрим друг на друга несколько мгновений, прежде чем моя сестра спрашивает: “Могу я тебе кое-что показать?”

Я медленно киваю.

Она достает из кармана телефон. На заставке Пенн и Крессида корчат рожи перед камерой, пальцы Сисси выкрашены в красный цвет. Они готовили Дарье открытку ко Дню матери.

Сисси. Если бы я умер, я бы больше не смог ее обнимать.

Дарья открывает телефон и открывает свою видеогалерею. Она долго листает страницу, что-то ища.

“У меня было немного свободного времени в самолете из Сан-Франциско в Тодос-Сантос, поэтому я просмотрел наши старые детские видео. Те, что мама показывала нам на прошлое Рождество?

-Да, - прохрипел я. - Да, я помню те видео.

Вроде того. Я была слишком занята, глазея на Льва и глотая таблетки.

-А. Вот оно! Дарья врубает громкость до упора и засовывает мне в уши свои AirPods.

Я не узнаю это видео, но я знаю, где оно было снято. Это видео, где я, когда мне было четыре или пять лет, занимаюсь в балетном классе.

Я миниатюрная и одета в яркую неоново-зеленую пачку и трико на фоне всех бледно-розовых и белых других девушек вокруг меня.

“Встань в очередь, Бейли”, — слышу я учительницу на заднем плане — я даже не могу вспомнить ее имени, - но вместо этого камера следует за мной, когда я запрыгиваю на балетный станок и упираюсь в него коленями, свисая вниз головой с раскинутыми руками, хихикая.

Мама смеется за камерой. Настоящий смех, насыщенный смех, который танцует в моих собственных легких, как будто выходит из меня. Что-то теплое наполняет меня.

-Что ты делаешь, Бейлс? Мама воркует.

“Готовлюсь к своему большому номеру!” Я направляю свое несуществующее оружие в камеру, как будто я супергерой. У меня не хватает двух верхних зубов, и я выгляжу нелепо, но в то же время такая уверенная и счастливая, беззаботная.

“О, не могу дождаться, когда увижу, как это выглядит”. Я слышу усмешку в голосе мамы. “Под какую песню ты хочешь потанцевать?”

-“Ловкий преступник”!

“Это не балетная песня”, - замечает мама.

“Кто говорит?” Я бросаю вызов. “Все становится балетной песней, если у тебя это хорошо получается”.

“Бейли, ты идешь?” учитель упрекает на заднем плане.

“Да, мисс Макфадден!” Я вскакиваю на ноги и бросаю дерзкую улыбку через плечо. “Мам, посмотри на мои танцевальные движения!”

А потом ... потом я врываюсь в танец Лисы. Я не шучу. С заводной улыбкой и нелепыми движениями. Мама фыркает-теперь смеется, следя за мной с камерой.

Видео продолжается еще несколько секунд. Я стою в очереди с остальными девушками — выделяюсь своим нарядом и неровными хвостиками — и танцую со всеми ними.

Я не лучший в классе. Честно говоря, я даже не третий лучший в классе. Но все время, пока я танцую, я выгляжу...взволнованной. Наполненной радостью.

Улыбка не сходит с моего лица ни на секунду, даже когда мисс Макфадден поправляет меня снова и снова.

Видео заканчивается, и мне сразу же хочется посмотреть его снова и никогда больше не смотреть одновременно. Так горько видеть, как все это начиналось — не под давлением спроецированной мечты мамы. С чистой простотой девушки, которая просто любила танцевать.

Вынимаю AirPods из ушей и кладу их в раскрытую ладонь Дарьи.

“Тебе всегда нравилось путешествие, и тебя не так сильно волновал финал”, - тихо говорит Дарья. “Помнишь, когда мы ездили в отпуск на курорты, и по ночам для детей устраивались дурацкие танцевальные вечеринки? Ты всегда танцевала на таких. Все остальные думали, что они слишком крутые для этого. Не ты. Ты поступил с ”Макареной" так, словно это никого не касалось.

“Я это сделала”, - прохрипела я. “Это такая запоминающаяся песня”.

Мы с Дарьей оба разразились смехом, похожим на рыдания.

-Что случилось? - Прохрипела Дарья.

Мой взгляд перемещается туда, где спит мама. Только она больше не спит. Судя по слезам в ее глазах, она слушала весь этот разговор.

Она наблюдает за нами, прижимая к носу салфетку.

“Я случайно”. Мама наклоняется вперед, опираясь на локти, и хватает меня за руку. “Я сделала это с тобой. Так же, как я поступил с Дарьей. Оказал на вас такое сильное давление. Как только я понял, что вы обе такие талантливые, я захотел, чтобы у вас было все, чего я не смог получить. Дарья, однако, была более напористой. Она стояла на своем, когда я пытался направить ее в сторону балета. Но ты, Бейли...”

Мама смотрит вниз, разбитая. “Ты всегда стремилась угодить. Мне следовало быть с тобой гораздо осторожнее. Я давила и давила. И посмотри, что получилось. В итоге ты тоже сломала ногу. Только в моем случае это был несчастный случай. В твоем ты сама это сделала. Они вставили тебе стержень в большеберцовую кость, Бейли.” Вау. Они оба не умеют подбадривать. “ Из-за меня. Я...

“Не из-за тебя”, - оборвал я ее. “Из-за меня. Я должен взять на себя ответственность за то, что произошло. Да, ты подтолкнул меня к успеху. Поступить в Джульярд. Но я мог бы закрыть тебя в любой момент. Ты бы не сопротивлялся ”.

“Да, и прожила свои юношеские годы, чувствуя себя полной неудачницей”, - говорит мама, не готовая сорваться с крючка. “Я была ужасной матерью для вас обоих”.

Дарья откидывает голову назад и смеется. “Маркс, мам. Так драматично”.

“Одна из моих дочерей в конечном итоге подверглась жестокому обращению со стороны своего директора, а другая стала наркоманкой”, - напоминает она нам.

“Мы семья победителей”. Дарья набирает в легкие воздуха.

Я тоже должен немного улыбнуться. Потому что, если она находит это забавным, возможно, однажды я тоже смогу. Я имею в виду, Дарья, кажется, довольна своей жизнью, а раньше казалось, что надежды для нее больше нет.

Это мой момент прозрения.

Очевидно, мотивация не приходит с самого низа. Она приходит от осознания всего того, что я потеряю, если не изменю свою жизнь. Моя семья. Моя страсть — да, танцы по-прежнему моя страсть, даже если с Джульярдом у меня ничего не получилось.

Лев. Я была так ужасна с ним. Со всеми, кто меня окружал.

Я хочу снова быть той девушкой на видео. Болтаться вниз головой, танцевать глупые танцы, носить неоновые платья-пачки.

Я хочу быть счастливой. Даже если быть счастливой означает не быть самой успешной девушкой в комнате.

Даже если в моем "Жили долго и счастливо" не будет больших сцен, полки, полной трофеев, и всемирного признания.

Дверь открывается, и входит папа. Как я и подозревала, в руках у него кофейный подстаканник со свежим кофе для него, мамы и Дарьи.

При виде того, что я проснулась и мы все трое плачем, его брови взлетают вверх.

-Она проснулась. Он роняет кофе на пол. Все три чашки взрываются, коричневая жидкость разливается повсюду. Никто в комнате даже бровью не повел.

Каким-то образом я нахожу в себе силы улыбнуться. “Я вернулась, папа, и я больше никогда так с тобой не поступлю”.

Он бросается ко мне, опускается на колени у моей кровати, целует тыльную сторону моей руки, даже несмотря на все иголки внутри.

Мой папа сейчас плачет. Большой Джейми Фоллоухилл. Нарушитель правил. Человек, который наплевал на традиции и ожидания и женился на своей школьной учительнице.

Человек, который построил империю. Человек, который собрал две петарды. На одной из них тоже женился.

Плачет. Как ребенок.

Тебе слишком многое есть, что терять, Бейли.

За это стоит бороться.

Ради этого стоит жить.

Мы все собираемся в групповом объятии. Когда мы разъединяемся, я прочищаю горло.

“Джульярд...” Я начинаю.

Вмешивается мама. “Мне так жаль, что я открыла твое письмо. Я не хотела выходить за рамки. Я просто так волновалась...”

-Мам, дай мне закончить. Я касаюсь ее запястья.

Она делает знак закрыть рот. Ее трясет. Я тоже

Я больше не могу так поступать. Я не могу разрушать жизни всех только потому, что моя сложилась не так, как я хотел.

“Джульярд мне не подходил. Я хотел добиться успеха, но не получал от этого ни капли удовлетворения. Я ненавидел Нью-Йорк. Ненавидел холод. Ненавидел соперничество. Я так хорошо преуспевал во всем — в школе мне всегда было весело, танцы были проще простого ... ”

“Ладно, мисс Хамблбрег, мы поняли”, - бормочет Дарья. Мы все смеемся.

Я продолжаю: “Поэтому, когда у меня что-то начинало получаться плохо, я не признавал поражения. Я продолжал настаивать на своем. И в конечном итоге я подружился не с тем типом людей ”. Я думаю о Пейдене. “Я готов лечь в реабилитационный центр. Мне нужно все сделать правильно. Я должен. Я всегда буду наркоманом. Ты не можешь повернуть колесо вспять. Но я хочу быть трезвенником, с которым безопасно находиться рядом. Я в долгу не только перед собой, но и перед людьми, которых я люблю ”.

Руки обнимают меня со всех сторон. Следует шквал слез и поцелуев.

И я знаю, что в этот момент, в окружении близких, которых я, вероятно, не увижу еще долгое время, что так или иначе, со мной все будет в порядке.

Потому что в этом и заключается особенность поврежденных товаров.

Они все еще хороши. Их просто нужно немного подправить.