Прекрасные создания

Глава 8 Четырнадцатое сентября. Истинный Страшила Рэдли

(переводчик: Yummy_)

В воскресенье вечером я перечитывал «Над пропастью во ржи», рассчитывая, что я устану и засну. Однако мне никогда не удавалось достичь нужной степени усталости. И читать я тоже не мог, потому что чтение было поверхностным. Я не мог начать сопереживать Холдену Колфилду, потому что не мог погрузиться в историю, не настолько, чтобы почувствовать себя этим персонажем.

В моих мыслях чего только не было. Полным-полно медальонов, пожаров, голосов, людей, которых я не знал, и видений, которые мне были не понятны.

И еще что-то. Я отложил книгу и положил руки под голову.

Лена? Ты ведь здесь, да?

Я уставился на голубой потолок.

Не молчи. Я знаю, что ты там. Или здесь. Не важно.

Я ждал, пока, наконец, не услышал ее голос, звучавший словно крохотный отголосок полузабытого воспоминания в темноте моего сознания.

Нет. Не совсем.

Ты здесь. Ты была здесь всю ночь.

Итан, я сплю. То есть, спала.

Я улыбнулся сам себе.

Нет, не спала. Ты слушала.

Ничего подобного.

Просто признай, что так и было.

Парни. Вы всегда думаете, что дело только в вас. Может быть мне просто нравится книга.

Ты всегда можешь оказаться там, где захочешь, как сейчас?

Она надолго замолчала.

Не всегда, сегодня это как будто просто случилось само себе. Я все еще не понимаю, как это работает.

Может, мы сможем спросить кого-нибудь.

Кого например?

Не знаю. Наверно, придется нам выяснять самим. Как и все остальное.

Еще одна пауза. Я старался не думать, не напугало ли ее слово «нам», на случай, если она могла слышать мои мысли. Может дело было в этом, а может в другом, в том, что она не хотела, чтобы я выяснял что-то, так или иначе связанное с ней.

Не пытайся.

Я усмехнулся, и почувствовал, как отяжелели веки. Мне едва удавалось держать их открытыми.

Уже пытаюсь.

Я выключил свет.

Спокойной ночи, Лена.

Спокойной ночи, Итан.

Я надеялся, что ей доступны не все мои мысли.

Баскетбол. Мне определенно нужно больше времени думать о баскетболе. И пока я прокручивал в голове схему игры, мои глаза окончательно закрылись, и я поплыл, теряя контроль над сознанием…

Вода кругом…

Я тонул.

Вздымаясь над зеленой водой, волны обрушивались над моей головой. Мои ноги оттолкнулись от илистого дна реки, возможно это была Санти, но это ничего не дало. Я видел что-то вроде света, пробивающегося через воду, но я не мог выбраться на поверхность.

Я шел ко дну.

Сегодня мой день рождения, Итан. Это происходит.

Я протянул руку. Она взяла ее, а я изогнулся, чтобы посильнее ухватиться, но ее уносило течением, я не мог удержать ее. Я попытался крикнуть, когда ее маленькая бледная ручка исчезла внизу в темноте, но мой рот наполнился водой, и я не смог издать и звука. Я чувствовал, что задыхаюсь. В глазах начинало темнеть.

Я пыталась предупредить тебя. Ты должен меня отпустить.

Я резко сел на кровати. Майка промокла. Подушка пропиталась водой. Волосы тоже были мокрыми. А воздух в комнате был липким и влажным. Кажется, я снова оставил открытым окно.

— Итан Уэйт! Ты меня слышишь? А ну-ка живо спускайся вниз, иначе до конца недели ты останешься без завтрака!

Я занял свое место как раз в тот момент, когда моя тарелка с бисквитом и подливкой дополнилась еще и тремя яйцами.

— Доброе утро, Амма.

Она повернулась ко мне спиной, даже ни разу не взглянув.

— Теперь ты знаешь, чем это может для тебя кончиться. Не стоит плевать мне в спину и утверждать, что это дождь, — она все еще злилась на меня, но я не был уверен, было ли это из-за пропущенных мною занятий или из-за принесенного домой медальона. Скорее всего, и то, и другое. Я не мог винить ее в этом. Обычно в школе я не нарывался на неприятности. Это все было для меня в новинку.

— Амма, извини, что я пропустил уроки в пятницу. Такого больше не повторится. Все будет хорошо, как и прежде.

Ее лицо немного смягчилось, и она села напротив меня.

— Я так не думаю. Все мы делаем свой выбор, и выбор наш имеет последствия. Полагаю, за свой ты ответишь по полной, когда придешь в школу. Может, теперь ты станешь прислушиваться ко мне. Держись подальше от этой Лены Дюкейн и того дома.

Было совсем не похоже на Амму то, что она приняла сторону остальных жителей города, учитывая, что, как правило, большинство придерживалось неверной точки зрения. По тому, как долго она помешивала свой кофе, продолжая делать это даже после того, как молоко растворилось, я понял, что она беспокоилась. Амма постоянно беспокоилась обо мне, и за это я любил ее, но после того, как я показал ей медальон, что-то изменилось. Я обошел стол и обнял ее. Она пахла как и всегда карандашным грифелем и сэндвичами с сосиской.

Она покачала головой, бормоча:

— Не желаю слышать ни про зеленые глаза, ни про черные волосы. Сегодня будет буря, будь осторожен.

Это был уже не темный настрой. Сегодня он был чернее черного. Я и сам чувствовал приближение бури.

Линк подъехал на Колотушке, как обычно сотрясая воздух вокруг ужасными звуками. Когда я скользнул на сидение, он убавил громкость, что всегда служило плохим знаком.

— У нас проблемы.

— Знаю.

— В Джексоне с утра ожидается очередное линчевание.

— Что ты слышал?

— Это началось еще с вечера пятницы. Я слышал это от своей мамы и пытался тебе позвонить. Ты вообще где пропадал?

— Притворялся, что закопал проклятый медальон в Гринбрайере, чтобы Амма позволила мне вернуться домой.

Линк засмеялся. Он привык к разговорам о проклятиях, заклинаниях и сглазах в контексте рассказов об Амме.

— Она хотя бы не заставила тебя снова носить тот вонючий мешок с луковой шелухой вокруг шеи. Вот гадость-то была.

— Это был чеснок. Для маминых похорон.

— Это была гадость.

Если говорить о Линке, то мы стали лучшими друзьями с того самого дня, когда он угостил меня Твинки в автобусе, после этого он спокойно относился ко всему, что я говорил или делал. Вспомнив прошлое, ты можешь сказать, кто твой друг. В этом весь Гатлин. Все, что могло случиться, уже случилось десять лет назад. Для наших родителей все случилось еще двадцатью или тридцатью годами ранее. А для самого города, кажется, уже более сотни лет ничего не происходит. Хотя, в этот раз произошло.

Меня не покидало ощущение, что скоро все изменится.

Моя мама непременно сказала бы, что время пришло. Если и было что-то, что любила мама, то это были перемены. В отличие от мамы Линка. Миссис Линкольн радела за стабильность и неизменность всего сущего с лозунгами и силами всех своих связей — довольно опасное сочетание. Когда мы были в восьмом классе, она вырвала с мясом коробку с проводами из стены, потому что застукала Линка за просмотром фильма про Гарри Поттера, а ведь ею до этого была проведена целая кампания по запрету книг этой серии в библиотеке округа Гатлина, потому что, по ее мнению, книги пропагандировали занятия черной магией. Линк спасся тем, что ускользнул к Эрлу Питти смотреть MTV, в противном случае группа «Кто Убил Линкольна» никогда не стала бы лучшей — под этим словом я имею в виду «единственной» — рок-группой Джексона.

Я никогда не понимал Миссис Линкольн. Если бы мама была жива, она бы закатила глаза и сказала бы: «Линк, может, и твой лучший друг, но не жди, что я вступлю в ДАР и стану носить кринолин для военной реконструкции». Затем мы бы вместе смеялись до упаду, представляя мою маму, которая могла прошагать пешком целые мили по полям сражений в поисках старых гильз, и которая стригла себе волосы садовыми ножницами, в качестве члена ДАР, организовывавшую распродажи выпечки и раздающую указания о правилах декорации дома.

Миссис Линкольн легко было представить частью ДАР. Она была протоколистом, и даже я об этом знал. Вместе с матерями Саванны Сноу и Эмили Ашер она состояла в Комитете, в то время как моя мама проводила большую часть времени, скрываясь в библиотеке за просмотром микрофиш№.

Раньше проводила.

Линк все еще продолжал говорить, и скоро я услышал кое-что, что заставило меня слушать внимательнее.

— Моя мама, мама Эмили, Саванны… последние пару ночей висят на телефонах. Я подслушал, как мама говорила о разбитом окне в классе Инглиш и что она слышала, что у племянницы старика Равенвуда руки были в крови, — он свернул за угол и продолжил, не переводя дыхание. — А еще о том, что твоя девушка только что выкарабкалась из психушки в Виржинии, и что она сирота, и у нее какая-то би-шизо-мания чего-то

— Она не моя девушка. Мы просто друзья, — машинально ответил я.

— Ладно врать! Ты вокруг нее так скачешь жеребцом, что пора тебе седло покупать, — он сказал бы то же самое о любой девушке, с которой я заговорил, о которой говорил, или на которую просто посмотрел в коридоре.

— Она не моя девушка. Ничего не было. Мы просто общаемся.

— Да ты врешь, как дышишь. Ты запал на нее, Уэйт. Признай это, — чувствительность к достоинствам Линка не относилась, и я был уверен, что он понятия не имеет, зачем еще можно встречаться с девушкой, кроме как для игры на гитаре, и еще по одной, самой очевидной из всех, причине.

— Я не говорю, что она мне не нравится. Мы просто друзья, — что, вообще-то, было правдой, и не важно хотел я этого или большего. Но это уже другой вопрос. В любом случае я, должно быть, слегка улыбнулся. И выдал себя.

Линк красочно изобразил, как его рвет, и чудом избежал столкновения с грузовиком. Но он просто дурачился. Линку было все равно, кто мне нравился, главное, это давало ему возможность меня подкалывать.

— Ну? Так это правда? Она такая?

— Какая такая?

— Ну знаешь. Свалившаяся с чокнутого дерева и по пути собравшая головой все ветки.

— Разбилось окно, больше ничего не случилось. Никакой мистики.

— Миссис Ашер говорит, это она его выбила или кинула в него чем-то.

— Забавно, только что-то я не припомню, чтобы Миссис Ашер была вместе со мной на уроке английского.

— Ну да. Моей мамы тоже там не было, но она сказала, что собирается заехать сегодня в школу.

— Отлично. Займи ей местечко за нашим столиком на ланче.

— Может, она во всех своих школах так делала, поэтому и попала в лечебницу, — Линк говорил серьезно, а это значило, что после случая с окном, он чего только не наслушался.

На секунду я вспомнил, что Лена говорила о своей жизни. Сложная. Может, это и была одна из таких сложностей или всего лишь одной из двадцати шести тысяч вещей, о которых она не могла говорить. А что, если все Эмили Ашер в мире были правы? Что, если я все-таки принял неправильную сторону?

— Будь осторожен, приятель. Вдруг она, на самом деле, прописана в Псих-городе.

— Если ты на самом деле в это веришь, то ты идиот.

Не говоря больше ни слова, мы въехали на школьную парковку. Я был раздражен, хотя прекрасно понимал, что Линк просто беспокоится за меня. Но ничего не мог с собой поделать. Сегодня все было иначе. Я выбрался из машины и хлопнул дверью.

Линк закричал мне вдогонку:

— Я волнуюсь за тебя, старик. Ты был как ненормальный.

— Что? Мы что парочка что ли? Может, тебе стоит чуточку больше волноваться о том, почему ты не можешь заставить девушку даже поговорить с тобой, без разницы, сумасшедшая она или нет.

Он вышел из машины и посмотрел на главный корпус:

— В любом случае, наверное, тебе лучше сказать твоей «подружке», что бы это слово ни значило, быть сегодня поосторожнее. Смотри.

Миссис Линкольн и миссис Ашер разговаривали с директором Харпером на парадных ступенях. Эмили жалась к своей матери, изо всех сил изображая жалостливый вид. Миссис Линкольн давала наставления директору Харперу, тот, в свою очередь, кивал, будто запоминал каждое слово. Директор Харпер хоть и управлял средней школой Джексон, но он точно знал, кто правит всем городом. Сейчас он смотрел на двух из них.

Когда мама Линка закончила говорить, Эмили бросилась в яркую демонстрацию произошедшего эпизода с окном. Миссис Линкольн потянулась и сочувственно положила руку Эмили на плечо. Директор Харпер только покачал головой.

Все верно, сегодня будет буря.

Лена сидела в катафалке, записывая что-то в свой видавший виды блокнот. Двигатель работал вхолостую. Я постучал в окно, и она, подпрыгнув, оглянулась на здание школы. Она тоже их видела.

Я жестом попросил ее открыть дверь, но она покачала головой. Обойдя машину, я подошел к пассажирской двери. Она оказалась закрытой, но ей так легко от меня не отделаться. Я сел на капот ее машины и скинул рюкзак на гравий рядом с собой. Я никуда не собирался уходить.

Что ты делаешь?

Жду.

Ждать придется долго.

Я не спешу.

Она пристально смотрела на меня через лобовое стекло. Я услышал, как открылась дверь.

— Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты псих? — обойдя автомобиль, она подошла ко мне, сидящему на капоте, и сложила руки, как сердитая Амма.

— Не больший, чем ты, насколько я слышал.

Ее волосы были стянуты назад и повязаны черным шелковым шарфом, на котором яркими пятнами выделялись разбросанные по нему цветки розовой вишни. Я так и видел ее, стоящую перед зеркалом, собирающуюся в школу, словно на собственные похороны, и как она повязывает этот шарф, чтобы приободрить себя. На футболке до самых джинсов висело длинное черное подобие креста. Кардиган на поясе и черные кеды. Она нахмурилась и взглянула на школу. Все эти мамаши, вероятней всего, уже заседали в кабинете директора.

— Ты их слышишь?

Она покачала головой.

— Вообще-то я не умею слышать мысли людей, Итан.

— Мои ты слышишь.

— Не совсем.

— А этой ночью?

— Я говорила тебе, что не знаю, как это происходит. Мы просто, вроде как … связаны, — похоже, сегодня утром ей было трудно даже произнести это слово. Она не осмеливалась смотреть мне в глаза. — Раньше у меня ни с кем такого не было.

Я хотел сказать ей, что знаю, что она чувствует. Я хотел сказать, что когда мы с ней были вместе в наших мыслях, даже если сами при этом были за миллионы миль друг от друга, я был к ней ближе, чем к кому бы то ни было раньше.

Но не мог. Даже мысленно. Я думал о схеме игры в баскетбол, о меню в столовой, о коридоре в цвет супа из зеленого горошка. О чем угодно. Вместо этого, склонив в сторону голову, я сказал:

— Ага. Девчонки мне это частенько говорят.

Идиот. Чем больше я нервничал, тем ужаснее становились мои шутки.

Она неуверенно улыбнулась дрожащими губами.

— Не пытайся меня развеселить. Не выйдет.

Но у меня уже вышло.

Я оглянулся на главный вход: — Если хочешь, я могу сказать, о чем они говорят.

Она окинула меня полным скептицизма взглядом.

— Как?

— Это же Гатлин. Здесь не бывает секретов.

— И насколько все плохо? — она отвела взгляд. — Они думают, что я чокнутая?

— Не то слово.

— Опасна для школы?

— Не исключено. У нас тут не любят незнакомцев. А Мэйкон Равенвуд во сто крат чуднее любого незнакомца, без обид, — я улыбнулся ей.

Прозвенел первый звонок. Она обеспокоено дернула меня за рукав.

— Насчет ночи. Я видела сон. А ты не…

Я кивнул. Ей не надо было ничего говорить. Я и так знал, что она была со мной в том сне.

— Даже волосы намокли.

— У меня тоже, — она протянула мне руку. На запястье были синяки, в тех местах, где мои пальцы сжимали его до того, как ее поглотила тьма. Я надеялся, что этой части она не видела. Но, судя по выражению ее лица, можно было не сомневаться, что она видела абсолютно все.

— Прости меня, Лена.

— Ты не виноват.

— Если бы я знал, почему эти сны такие реалистичные.

— Я тебя предупреждала. Лучше тебе держаться от меня подальше.

— Будем считать, что я предупрежден, — неведомо почему, но я был уверен, что не смогу держаться подальше.

Меня даже не волновало, что, войдя в школу, я столкнусь с огромной кучей дерьма. Было так хорошо иметь кого-то, с кем я мог поговорить, не взвешивая каждое слово. И этим человеком была именно Лена; в Гринбрайере, мне казалось, что я мог бы болтать с ней, сидя в зарослях, дни напролет. Даже дольше. Столько времени, сколько она была бы рядом.

— А что насчет твоего дня рождения? Почему ты сказала, что после него тебя может не быть здесь?

Она тут же сменила тему.

— Что с медальоном? Ты видел то же, что и я? Пожар? Еще одно видение?

— Ага. Я чуть не свалился со скамьи посреди службы в церкви. Но я кое-что узнал от Сестер. Инициалы И.К.У. принадлежат Итану Картеру Уэйту. Он был моим двоюродным пра-пра-прапрадедушкой, а мои три сумасшедшие тетушки в один голос твердят, что меня назвали в его честь.

— Тогда почему ты не узнал инициалы на медальоне?

— Это самое удивительное. Я никогда раньше о нем не слышал. Он ловко избежал упоминания в генеалогическом древе нашей семьи.

— А что думаешь о Ж.К.Д.? Это ведь Женевьева?

— Похоже, они не знают, но это должна быть она. Именно ее мы видим в видениях, а Д должно означать Дюкейн. Я хотел спросить Амму, но, когда я показал ей медальон, у нее чуть глаза на лоб не вылезли. Как будто он был трижды заколдован, пропитан зельями Вуду насквозь и проклят вдобавок. А доступ в папин кабинет закрыт, там он хранит все мамины старые книги о Гатлине и о войне, — я нерешительно добавил. — Тебе стоило бы поговорить со своим дядей.

— Мой дядя ничего не знает. А где сейчас медальон?

— У меня в кармане, завернут в мешочек с каким-то порошком, Амма насыпала его до верха, когда увидела медальон. Она думает, что я отнес его обратно в Гринбрайер и закопал.

— Она, должно быть, меня ненавидит.

— Не больше, чем любую из моих подружек, в смысле, девушек. То есть, я хотел сказать, друзей женского пола, — я мог только представить, каким болваном выгляжу перед ней. — Думаю, нам лучше вернуться в класс, пока у нас не начались еще большие неприятности.

— Вообще-то, я подумываю поехать домой. Знаю, рано или поздно мне придется столкнуться с ними, но я бы хотела еще на денек побыть отшельником.

— У тебя не будет проблем?

Она усмехнулась.

— От моего дяди? Печально известного Мэйкона Равенвуда, считающего школу пустой тратой времени, и любыми способами избегающего встреч с добрыми жителями Гатлина? Он будет в восторге.

— А зачем ты вообще сюда ходишь? — я был абсолютно уверен, что если бы мать Линка не выпроваживала бы его каждое утро из дома, он и не появлялся бы в школе.

Она покрутила в руках семиугольную звезду — один из амулетов на ожерелье.

— Наверное, я думала, что здесь все будет по-другому. Думала, что заведу друзей, присоединюсь к изданию газеты или еще что-нибудь. Не знаю.

— Нашей школьной газеты? Стенгазеты Джексона?

— В моей предыдущей школе я так и пыталась сделать, но мне сказали, что все места уже заняты, хотя им даже не хватало журналистов, чтобы выпустить газету вовремя, — она отвернулась, смутившись. — Пожалуй, я поеду.

Я открыл для нее дверь.

— Думаю, тебе стоит поговорить с дядей о медальоне. Он может знать больше, чем ты думаешь.

— Поверь мне, он не знает.

Я захлопнул дверь. С одной стороны, мне очень хотелось, чтобы она осталась, но другая часть меня вздохнула с облегчением, что она все же уезжала домой. Мне и так сегодня предстояло вытерпеть многое.

— Хочешь, я сдам твою работу? — я указал на блокнот на пассажирском сидении.

— Нет, это не домашняя работа, — она щелкнула дверцей бардачка и затолкала туда письмовник. — Там ничего интересного.

Ничего из того, что она хотела бы рассказать мне.

— Тебе лучше уехать прежде, чем Фэтти начнет проверять парковку.

Она завела машину до того, как я успел сказать что-нибудь еще, и я помахал рукой, когда она отъехала от бордюра.

Я услышал лай. И, повернувшись, увидел гигантского черного пса из Равенвуда всего в нескольких футах от меня, и того, на кого он лаял.

Миссис Линкольн улыбнулась мне. Пес зарычал, шерсть на спине встала дыбом. Миссис Линкольн посмотрела на него сверху вниз с таким отвращением, что можно было подумать, будто она видит перед собой самого Мэйкона Равенвуда. Если бы вдруг между ними завязалась драка, даже не берусь предположить, кто бы одержал верх в этой схватке.

— Дикие собаки — переносчики бешенства. Кто-нибудь должен оповестить округ.

Ага, кто-нибудь.

— Да, мэм.

— А кого это я видела только что, выезжающей отсюда на такой странной черной машине? Вы, кажется, разговаривали, — она уже знала ответ. И это не было вопросом. Это было обвинение.

— Мэм.

— Кстати о странностях, директор Харпер только что поведал мне, что собирается предложить этой девочке Равенвуда перевод в школу по месту жительства. Она может сама выбрать любую из школ в трех близлежащих округах. Лишь бы не Джексон.

Я ничего не сказал. Я даже не взглянул на нее.

— Это наша обязанность, Итан. Директора Харпера, моя, каждого родителя в Гатлине. Мы должны быть уверены, что молодые люди в этом городе не попадут под плохое влияние. И будут держаться подальше от людей дурного сорта, — что означало от всех, кто был не таким, как она.

Она протянула руку и сжала мое плечо, как сжимала плечо Эмили десять минут назад.

— Я уверена, ты понимаешь о чем я говорю. В конце концов, ты один из нас. Твой папа здесь родился, твоя мама нашла здесь покой. Твое место здесь. Здесь не место всякому сброду.

Я взглянул на нее. Но не успел и рта раскрыть, как она уже была в своем фургоне.

На этот раз миссис Линкольн готова была пойти куда дальше, чем просто сжечь пару книжек.

Стоило мне оказаться в классе, как день превратился в поразительно обыкновенный, удивительно нормальный день. Больше я не видел никого из родителей, хотя и подозревал, что они кружат где-то возле директорского кабинета. На ланч мы с парнями как обычно съели по три порции шоколадного пудинга, хотя было понятно, о чем и о ком мы не говорили. Даже вид Эмили, лихорадочно переписывающейся с кем-то на уроке английского и химии, казался чем-то вроде подтверждения вселенской истины. За исключением того, что я знал, что, или вернее, кто является предметом ее сообщений. Как я и сказал — ненормально нормальный день.

До тех пор, пока Линк не заехал за мной после баскетбольной тренировки, и я не решил совершить что-нибудь крайне безрассудное.

Амма стояла на крыльце — явный признак беды.

— Ты виделся с ней? — мне следовало этого ожидать.

— Ее сегодня не было на занятиях, — формально это было правдой.

— Может, это и к лучшему. Беда ходит за этой девочкой по пятам, как псина Мэйкона Равенвуда. Не хочу, чтобы она пришла за тобой в этот дом.

— Я иду в душ! Обедать скоро будем? Вечером мы с Линком будем работать над проектом, — прокричал я с лестницы, стараясь говорить буднично.

— Проект? Что еще за проект?

— По истории.

— Куда ты собираешься и когда планируешь вернуться?

Я закрыл дверь ванной, не ответив на последний вопрос. У меня был план, но мне нужна была легенда, и она должна была быть очень хорошей.

Когда десять минут спустя я уселся за обеденный стол, она была готова. Это не было железным алиби, но было лучшим, что я смог придумать, учитывая ограничение по времени. Теперь мне оставалось просто произнести ее. Я не был первоклассным лгуном, да и Амму провести было не просто.

— Линк заберет меня после обеда, и мы пробудем в библиотеке до самого закрытия. Наверное, часов до девяти или десяти, — я вытряхнул "Золото Каролины" на свою рваную свинину2.

"Золото Каролины" — липкая смесь соуса барбекю и горчицы — еще одна вещь из тех, что делали округ Гатлин знаменитым, и при этом она не имела ничего общего с Гражданской войной.

— В библиотеке?

Я всегда жутко нервничал, когда приходилось лгать Амме, поэтому старался делать это нечасто. А сегодня я чувствовал мандраж очень остро, преимущественно в районе желудка. Три порции рваной свинины в этой ситуации были последним, чего я желал, но у меня не было выбора. Она как никто знала, сколько я способен проглотить. Две тарелки — и подозрений мне не избежать. Одна тарелка — и она закроет меня в комнате с термометром и имбирным элем. Я кивнул и приступил к опустошению своей второй порции.

— Ты и близко не подходил к библиотеке с тех самых пор, как…

— Знаю, — с тех пор, как умерла мама.

Библиотека находилась через дом от дома моей мамы и всей нашей семьи. Мы проводили там каждое воскресенье, после обеда, с самого моего детства, бродили между книжных стеллажей, доставая каждую книгу с изображением пиратского корабля, рыцаря, солдата или астронавта. Мама говорила: «Это моя церковь, Итан. Вот так мы празднуем дни отдохновения в нашей семье».

Заведующая библиотекой округа Гатлин, Мэриан Эшкрофт, была старой подругой моей мамы, вторым по счету — после моей мамы — умнейшим историком в Гатлине, и, до событий прошлого года, ее партнером по исследованиям. Они вместе были выпускниками Дюкаі и, когда Мэриан получила свою кандидатскую степень по афроамериканским исследованиям, она последовала за мамой в Гатлин, чтобы завершить их первую совместную книгу. К моменту аварии они были на полпути к публикации своей пятой книги.

С тех пор я ни разу не показывался в библиотеке, и я по-прежнему не был готов к этому. Но я также знал, что Амма ни за что не станет останавливать меня, если я соберусь туда пойти. Она даже не будет звонить, чтобы проверить, действительно ли я там. Мэриан Эшкрофт была членом семьи. А Амма, которая, как и Мэриан, души не чаяла в моей маме, ничто так не уважала, как семью.

— Ну что ж, веди себя прилично и говори потише. Ты ведь помнишь, что говорила мама: «любая книга и есть Библия, а где хранится Библия — там и есть Храм Божий».

Я же говорил, моя мама никогда бы не вступила в ДАР.

Линк уже начал сигналить. Он согласился подбросить меня по пути на репетицию своей группы. Я выскочил из кухни, испытывая чувство вины такой силы, что мне пришлось бороться с собой, чтобы не броситься в объятия Аммы и не сознаться ей во всем, будто бы мне снова было шесть лет, и я воровал из кладовки мармелад. Может, Амма была права. Может, я на самом деле уже пробил дыру в небе, и вселенная готова обрушиться на меня.

Когда я приблизился к двери дома Равенвудов, моя рука посильнее обхватила гладкую синюю папку — мое оправдание за появление в доме Лены без приглашения. Вроде как я заскочил, чтобы передать ей задания по английскому, который она сегодня пропустила — именно так я собирался сказать. И пока я стоял на своем собственном крыльце, в моей голове это звучало весьма убедительно. Но теперь, стоя на пороге Равенвуда, я уже не был так уверен.

Я был не из тех парней, которые совершали что-нибудь подобное, но было совершенно очевидно, что приглашения лично от Лены я никогда не дождусь. И я чувствовал, что ее дядя сможет нам помочь, что он наверняка что-то знает.

Или дело было совсем в другом. Мне хотелось увидеть ее. В отсутствие Урагана Лена день в школе Джексон был слишком долгим и скучным, я даже удивлялся, как смог пережить восемь уроков без всех тех неприятностей, в которые она меня вовлекала. Без них мне самому захотелось что-нибудь натворить.

Сквозь окна, увитые плющом, сочился свет. Где-то на заднем плане слышны были звуки музыки — старая песня Саванны, написанная автором из Джорджии, которого так любила моя мама. «Тем холодным, холодным, холодным вечером…»

Еще до того, как постучал, за дверью я услышал лай, и через несколько секунд дверь распахнулась. За ней стояла Лена, совсем босая, и выглядела она по-другому — наряженная в черное платье с вышитыми маленькими птичками, словно собиралась провести вечер в шикарном ресторане. А мой прикид — дырявая рубашка Атари и джинсы, скорее, подходили для визита в Дар-и Кин. Она вышла на веранду, прикрыв за собой дверь.

— Итан, что ты здесь делаешь?

Я вяло протянул ей папку:

— Вот, принес тебе домашнее задание.

— Не могу поверить, что ты сюда явился. Я же говорила, что мой дядя не любит незнакомцев, — она уже толкала меня вниз по лестнице. — Тебе нужно уйти. Сейчас же.

— Я просто подумал, что мы могли бы поговорить с ним.

Позади нас я услышал, как кто-то громко кашлянул. Подняв голову, я увидел сначала пса Мэйкона Равенвуда, а над ним и самого Мэйкона Равенвуда собственной персоной. Я старался не выглядеть удивленным, но был абсолютно уверен, что выдал себя, едва не выпрыгнув из собственных ботинок.

— Что ж, подобное мне доводилось слышать нечасто. И не быть мне джентльменом с Юга, если я допущу такое разочарование, — произнесен он размеренно, растягивая слова на южный манер, но с превосходной дикцией. — Искренне рад долгожданному знакомству с вами, мистер Уэйт.

Я поверить не мог, что стою прямо перед ним — таинственным Мэйконом Равенвудом. Только вообще-то я ожидал увидеть Страшилу Рэдли — непонятного типа, слонявшегося по дому и бормотавшего на каком-то односложном языке, вроде неандертальского, и, может, даже немного пускающего слюни.

Это уж никак не был Страшила Рэдли. Скорее, это был Аттикус Финч4.

Мэйкон Равенвуд был безупречно одет, причем так, как если бы это был, ну, не знаю, год примерно 1942-й. Его свежая белая рубашка к вечернему костюму вместо пуговиц была застегнута старомодными серебряными запонками. Его тщательно выглаженный без единого пятнышка черный пиджак сидел на нем идеально. Глаза у него были темными и мерцали, они были почти черными, и как будто поглощали свет, как стекла в окнах катафалка, в котором Лена ездила по городу. В этих глазах не было отражения, их было невозможно прочитать. Они выделялись на его бледном лице, белом, словно снег, словно мрамор, таком белом, каким оно и должно было быть у затворника. Волосы были словно присыпаны солью — седина на висках, а на макушке такие же черные, как у Лены.

Он вполне мог сойти за голливудского актера времен черно-белого кино, или, может, за представителя королевской династии из какой-нибудь маленькой страны, о которой здесь никто и никогда не слышал. Но Мэйкон Равенвуд был уроженцем этих мест. Вот это как раз и смущало. Старик Равенвуд слыл местным бугименом — злым духом, похищающим маленьких детей Гатлина, еще с тех пор, как я ходил в детский сад. Но сейчас казалось, что он куда больше меня далек от Гатлина.

Он захлопнул находившуюся в руках книгу, ни на секунду не отводя от меня глаз. Он смотрел на меня, но создавалось впечатление, что он смотрел сквозь меня, выискивая что-то. А вдруг он был способен видеть людей насквозь, как рентген. Учитывая события на прошлой неделе, это было не исключено.

Мое сердце стучало так громко, что я был уверен, он слышал его. Мэйкон Равенвуд приводил меня в ужас, и он знал об этом. Никто из нас не улыбался. Его пес напряженно стоял возле него, вытянувшись вперед всем телом, готовый напасть по первому же сигналу.

— Где же мои манеры? Входите, мистер Уэйт. Мы как раз собирались обедать. Вы обязательно должны присоединиться к нам. Здесь в доме Равенвудов обед — это всегда целое событие.

Я посмотрел на Лену, рассчитывая получить хоть какие-нибудь инструкции.

Скажи ему, что не хочешь оставаться.

Поверь мне, и правда не хочу.

— О, ну что вы, сэр. Я вовсе не собираюсь навязываться. Я лишь хотел занести Лене домашнее задание, — я во второй раз протянул ей яркую синюю папку.

— Нонсенс, вы должны остаться. После обеда мы насладимся парочкой кубинских сигар в зимнем саду, или вы предпочитаете сигариллы? Разве что вам здесь неуютно, в таком случае, я безусловно все пойму, — я не мог сказать, шутит он или нет.

Лена обвила рукой его талию, и в тот же миг его лицо посветлело. Будто солнце пробилось сквозь облака в пасмурный день.

— Дядя Эм, не дразни Итана. Он мой единственный друг здесь, и если ты его отпугнешь, мне придется переехать к тете Дель, и тебе больше некого будет мучить.

— Страшила останется со мной.

Пес озадаченно посмотрел на Мэйкона.

— Его я тоже заберу. Это за мной он бегает хвостиком по всему городу, а не за тобой.

Я просто обязан был спросить: — Страшила? Собаку зовут Страшила Рэдли?

Мэйкон не удержался от еле заметной улыбки.

— Уж лучше его, чем меня.

Он запрокинул голову назад и расхохотался, что изумило меня, потому что я и представить не мог, что его лицо способно сложиться даже в некоторое подобие улыбки. Он приоткрыл перед собой дверь:

— Я настаиваю, мистер Уэйт, присоединяйтесь к нам. Я обожаю приятную компанию, а уж сколько лет минуло с тех пор, как наш дом имел удовольствие оказать гостеприимство кому-то из нашего замечательного маленького округа Гатлин.

Лена смущенно улыбнулась:

— Не будь снобом, дядя Эм. Не их вина, что ты ни разу не заговорил ни с одним из них.

— И не моя вина, что я ценитель хороших манер, здравого рассудка и соблюдения личной гигиены, не обязательно в данном порядке.

— Не обращай внимания. Он не в настроении, — Лена выглядела извиняющейся.

— Дай-ка угадаю. Здесь случайно не замешен директор Харпер?

Лена кивнула.

— Звонили из школы. Пока инцидент находится на стадии расследования, я на испытательном сроке, — она закатила глаза. — Еще одно «нарушение» — и меня исключат.

Мэйкон пренебрежительно рассмеялся, как будто речь шла о какой-то совершенной мелочи.

— Испытательный срок? Забавно. Испытание подразумевает наличие уважаемых властей, — он подтолкнул нас обоих в направлении гостиной. — Страдающий ожирением директор, едва закончивший колледж, и горстка озлобленных домохозяек с родословными, которым не сравнится с родословной Страшилы Рэдли, не могут считаться таковыми.

Я переступил порог и замер как вкопанный. Центральный холл был огромным с высокими потолками, совсем не похожий на модель прихожей пригородного дома, которую я видел несколько дней назад. Масляное полотно невероятно больших размеров с изображением на нем портрета пугающе прекрасной женщины с пылающими золотыми глазами висело над лестницей, уже не такой современной, а в классическом подвесном стиле, и казалось, что ступени парят в воздухе. Скарлетт О’Хара могла бы спуститься по этим ступеням в длинном кринолине, и вполне вписалась бы в окружение. Многоуровневые хрустальные люстры свисали с потолками нитями замерзших капель. Зал был полон предметов мебели Викторианской эпохи, сочетаний маленьких кресел, украшенных фигурной резьбой, с мраморными столиками и грациозными папоротниками. На каждой поверхности горели свечи. Высокие ставни были открыты настежь; легкий ветерок нес аромат гардений, стоявших в высоких серебряных вазах, искусно расставленных на столах.

На секунду я почти поверил, что вернулся в одно из своих видений, если не считать того, что медальон был надежно завернут в платок, и спрятан у меня в кармане. Я был уверен в этом, потому что сразу проверил. А еще этот жуткий пес следил за мной с лестницы.

Но как это могло случиться? Особняк Равенвуда преобразился во что-то совершенно иное, с того раза, когда я был здесь. Он выглядел таким нереальным, словно я шагнул назад в прошлое. Даже если все это не было настоящим, мне бы хотелось, чтобы моя мама увидела его. Она бы влюбилась в это место. Когда я подумал об этом, я осознал реальность увиденного, и я понял, что именно так выглядел огромный дом большую часть времени. С ним сочетались и Лена, и сад, окруженный каменной стеной, и Гринбрайер.

Почему раньше он так не выглядел?

О чем ты говоришь?

Уверен, ты знаешь.

Мэйкон шел впереди нас. Мы повернули за угол в комнату, которая на прошлой неделе была уютной гостиной. Сейчас же она превратилась в большой зал для приемов с длинным столом на ножках в виде звериных лап, сервированным на троих, как если бы он ждал, что я приду.

Рояль, стоявший в углу, продолжал играть сам по себе. Я предположил, что он был одним из таких механических инструментов. Выглядела вся эта сцена странновато, здесь будто не хватало позвякивания бокалов и смеха. Равенвуд устраивал вечеринку года, а я был его единственным гостем.

Мэйкон продолжал говорить. Каждое его слово эхом отражалось от высоченных украшенных фресками стен и резного сводчатого потолка.

— Я признаю, я сноб. Я не выношу города. И не терплю людей, в них живущих. У них слишком малы умы, но слишком велико самомнение. Как говорится, с изнанки — серенько, с обложки — беленько. Они словно фаст-фуд. Жирная пища, но совершенно, угнетающе бедная по чувству насыщения, — он улыбнулся, но улыбка не была дружелюбной.

— Тогда почему Вы просто не переедете? — я почувствовал волну раздражения, которая вернула меня в реальность, и не имело значения, в какой реальности я сейчас находился. Одно дело, когда я высмеивал Гатлин. И совсем другое, когда насмешки произносил Мэйкон Равенвуд. У них был разный подтекст.

— Не говорите чепухи. Равенвуд — мой дом, не Гатлин, — он выплюнул это слово, словно оно было ядовитым. — Когда придет мое время освободиться от бремени этой жизни, я должен буду найти кого-то, кто позаботится о Равенвуде, раз уж у меня нет детей. Главной и неоспоримой моей целью было — сохранить Равенвуду жизнь. Люблю думать о себе, как о кураторе живого музея.

— Поменьше патетики, дядя Эм.

— Поменьше дипломатии, Лена. Никогда не понимал в тебе жажду общения с этим малообразованным городским людом.

Он дело говорит.

Ты хочешь сказать, что не хочешь, чтобы я приходила в школу?

Нет… я имел в виду…

Мэйкон взглянул на меня: — За исключением нашего гостя, разумеется.

Чем больше он говорил, тем любопытнее мне было. Кто бы мог подумать, что Старик Равенвуд окажется третьим в списке самых умных людей в городе после моей мамы и Мэриан Эшкрофт? Или четвертым, в зависимости от того, вынырнет ли когда-нибудь мой отец из кабинета.

Я попытался увидеть название книги, которую держал Мэйкон: — А это что, Шекспир?

— Бетти Крокер, блистательная дама. Я искал примеры того, что именно местные горожане предпочитают на ужин. Этим вечером я склонен к блюдам местной кухни. Я решил, что это будет рваная свинина.

И снова рваная свинина. Меня начало мутить от одной только мысли.

Мэйкон отодвинул для Лены стул с вышивкой.

— К слову о гостеприимности, Лена, твои кузен и кузины приезжают на Дни Сбора. Не забудь сказать Дому и Кухне, что нас будет на пять человек больше.

Лена посмотрела на него с раздражением: — Я скажу персоналу на кухне и управляющему домом, если ты это имел в виду, дядя Эм.

— Что такое — Дни Сбора?

— Моя семья очень странная. Дни Сбора — это древний праздник урожая, что-то вроде раннего Благодарения. Просто забудь об этом.

Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь приезжал в Равенвуд, ни семья, ни кто-либо другой. Я не видел ни единой машины, свернувшей на развилке в эту сторону.

Мэйкон казался позабавленным.

— Если настаиваешь. Кстати о Кухне, я невозможно проголодался. Пойду, взгляну, что она для нас приготовила, — еще пока он говорил, из отдаленной от зала комнаты послышалось громыхание кастрюль и сковородок.

— Не перегибай палку, дядя Эм. Пожалуйста.

Я смотрел, как Мэйкон Равенвуд удаляется от нас по салону и исчезает за дверью. Я долго еще слышал стук подошв его выходных туфель о натертый до блеска пол. Этот дом был неописуем. В сравнении с ним Белый Дом казался лесной хижиной.

— Лена, что происходит?

— О чем это ты?

— Как он догадался поставить приборы и для меня?

— Наверно, он добавил еще один, когда увидел нас на крыльце.

— В чем секрет этого дома? Я был здесь в тот день, когда мы нашли медальон. И он выглядел иначе.

Скажи мне. Мне ты можешь доверять.

Она играла с подолом платья. Упрямица.

— Мой дядя любит антиквариат. Дом все время меняется. Разве это важно?

Что бы ни происходило, она не собиралась рассказывать об этом прямо сейчас.

— Ну, тогда ладно. Не возражаешь, если я осмотрюсь?

Она нахмурилась, но ничего не сказала.

Я встал из-за стола и прошел к ближайшей комнате. Она представляла собой небольшой рабочий кабинет с диванчиками, камином и несколькими письменными столиками. Страшила Рэдли лежал у огня. Он начал рычать, как только я переступил порог.

— Хороший песик, — он зарычал еще громче.

Я вышел из комнаты. Он прекратил рычать и опустил голову на каменную плиту.

На стоявшем рядом со мной письменном столе лежал пакет, обернутый в коричневую бумагу и перевязанный крученой нитью. Я взял его в руки. Страшила Рэдли снова зарычал. На пакете стояла печать: Библиотека Округа Гатлин. Я узнал эту печать. Моя мама получала сотни таких посылок. Только Мэриан Эшкрофт тратила бы время, чтобы завернуть книгу подобным образом.

— Интересуетесь библиотеками, мистер Уэйт? Знаете Мэриан Эшкрофт? — Мэйкон появился рядом со мной, забирая посылку из моих рук и с удовольствием ее разглядывая.

— Да, сэр. Мэриан, доктор Эшкрофт, она была лучшей подругой моей мамы. Они вместе работали.

На краткое мгновение его глаза ярко полыхнули, а затем ничего. Как будто ничего и не было.

— Конечно. Это невероятная недогадливость с моей стороны, Итан Уэйт. Я знал вашу мать.

Я застыл. Как мог Мэйкон Равенвуд знать мою маму?

Странное выражение промелькнуло на его лице, словно он пытался вспомнить что-то давно забытое:

— Только по ее работам, конечно же. Я читал все, что она когда-либо писала. По сути, если вы внимательнее присмотритесь к сноскам в книге "Плантации и Насаждения: Поделенный Сад", то увидите, что некоторые из первоисточников для исследования взяты из моей личной коллекции. Ваша мать была великолепна, ее смерть — большая потеря.

Я выдавил из себя улыбку:

— Спасибо.

— Разумеется, для меня было бы честью показать вам мою библиотеку. Мне было бы очень приятно разделить свою коллекцию с единственным сыном Лайлы Эверс.

Я посмотрел на него, пораженный звучанием имени моей матери, исходящим из уст Мэйкона Равенвуда:

— Уэйт. Лайла Эверс Уэйт.

Его улыбка стала шире:

— Разумеется. Но то, что было первым, первым и останется. Думается мне, раз Кухня больше не гремит посудой, значит, обед уже подан, — он похлопал меня по плечу, и мы вернулись в большой зал.

Ожидая нас за столом, Лена зажигала свечу, потушенную вечерним бризом. Стол ломился от всевозможных яств, хотя я даже не представлял себе, откуда все это взялось. Я не видел ни души в доме, кроме нас троих. Теперь к видоизмененному дому и к волко-псу добавилось еще и все это. А я-то думал, что наибольшей странностью вечера будет Мэйкон Равенвуд.

Еды было столько, что можно было накормить всех членов ДАР, все церкви в городе и баскетбольную команду вместе взятых. Только ничто из этой еды не было похоже на то, что когда-либо подавали на стол в Гатлине. Было что-то наподобие целиком запеченного поросенка с яблоком во рту. Жареные ребрышки с салфетками в виде маленьких облачков на конце каждого ребрышка разместились рядом с фаршированным гусем, запеченным в каштанах. Были чаши с подливами, соусами, кремами, рулетами и выпечкой, овощными и мясными закусками, и паштетами, которым я не мог найти названия. И, конечно же, сандвичи с рваной свининой, которые совершенно не вписывались в остальное пиршество на столе. Я посмотрел на Лену, меня уже заранее подташнивало от мысли, сколько же мне придется съесть, чтобы соблюсти приличия.

— Дядя Эм, это уж слишком.

Страшила свернулся калачиком вокруг ножек стула Лены, в предвкушении не переставая бить хвостом.

— Глупости. У нас есть повод для празднования. У тебя появился друг. Кухня будет огорчена.

Лена взглянула на меня с тревогой, словно боялась, что я встану, пойду в ванную и смоюсь. Я пожал плечами и начал накладывать еду себе на тарелку. Возможно, Амма позволит мне пропустить завтрашний завтрак.

К тому времени, как Мэйкон осушил свой третий бокал виски, я решил, что самое время упомянуть о медальоне. Раздумывая об этом, я видел, как он наполняет тарелку едой, но не заметил, чтобы он что-нибудь из этого съел. Казалось, все само собой исчезает после того, как он откусит разочек или два. А, может быть, Страшила Рэдли был самым везучим псом в городе.

Я свернул салфетку:

— Сэр, вы не возражаете, если я вас кое о чем спрошу? Поскольку вы, кажется, очень хорошо разбираетесь в истории, ну, и потому, что маму я спросить не могу.

Что ты делаешь?

Я лишь хочу задать вопрос.

Он ничего не знает.

Лена, стоит попытаться.

— Разумеется, — Мэйкон сделал глоток из своего бокала.

Я залез в карман и аккуратно вынул медальон из мешочка, который мне дала Амма, по-прежнему держа его завернутым в платок. В то же мгновение все свечи погасли. Свет вокруг потускнел, а потом вдруг вспыхнул с новой силой. Даже рояль затих.

Итан, что ты вытворяешь?

Это не я.

В темноте я услышал голос Мэйкона:

— Что у тебя в руке, сынок?

— Это медальон, сэр.

— Очень тебя прошу убрать обратно его в свой карман, если ты не против? — голос его был спокоен. Но я знал, что это видимость, он прилагал титанические усилия, чтобы держать себя в руках. Его ироничность исчезла. В его голосе сквозила напряженность, которую он пытался тщательно скрыть.

Я затолкал медальон обратно в мешочек и засунул его в карман. На другом конце стола Мэйкон дотронулся пальцами до подсвечника. По очереди, одна за другой, свечи на столе снова загорелись. Весь праздничный антураж исчез.

В свете пламени свечей Мэйкон выглядел пугающе. Он хранил молчание впервые с тех пор, как я познакомился с ним, словно сейчас он оценивал варианты своих действий по невидимой шкале, от которой зависели наши судьбы. Самое время уходить. Лена оказалась права, это была плохая идея. Возможно, на то, что Мэйкон Равенвуд никогда не покидал дом, имелась своя причина.

— Прошу прощения, сэр. Я не знал, что такое могло произойти. Моя домоправительница Амма отреагировала точно так же, когда я показал его ей — словно это очень могущественная штуковина. Но когда мы с Леной его нашли, ничего плохого не случилось.

Больше ничего ему не говори. Не упоминай о видениях.

Не буду. Я просто хотел узнать, был ли я прав насчет Женевьевы.

Ей не стоило волноваться; я ничего не собирался рассказывать Мэйкону Равенвуду. Я лишь хотел поскорее убраться отсюда. И начал вставать из-за стола.

— Думаю, мне пора домой, сэр. Уже поздно.

— Ты не мог бы описать медальон? — это больше походило на приказ, чем на просьбу. Я не проронил ни слова.

В конце концов, Лена произнесла:

— Он старый и потертый, с камеей на крышке. Мы нашли его в Гринбрайере.

Мэйкон взволнованно крутил свое серебряное кольцо.

— Тебе следовало сказать мне, что ты ходила в Гринбрайер. Он не является частью Равенвуда. Там я не смогу тебя защитить.

— Там я была в безопасности. Я чувствовала.

В безопасности от чего? Речь шла о чем-то гораздо большем, чем обычная осторожность.

— Нет, не была. Это за пределами охранных границ. Он никем не контролируется, абсолютно. Ты очень многого не знаешь. А он, — Мэйкон указал на меня на другой стороне стола, — он не знает вообще ничего. И защитить тебя не сможет. Не стоило его во все это впутывать.

Я вмешался. Я должен был. Он говорил обо мне, как будто меня здесь даже не было:

— Дело касается и меня тоже, сэр. На обратной стороне медальона есть инициалы. И.К.У. Это Итан Картер Уэйт, мой двоюродной пра-пра-прапрадедушка. А другие инициалы — Ж.К.Д., и мы абсолютно уверены, что Д означает Дюкейн.

Итан, остановись.

Но я не мог.

— Нет причины скрывать от нас что-либо, потому что, что бы это ни было, оно уже происходит, происходит с нами обоими. И нравится вам это или нет, но, похоже, это происходит прямо сейчас.

Внезапно ваза с гардениями пролетела через всю комнату и разбилась о стену. Вот о таком Мэйконе Равенвуде мы с детства рассказывали страшные истории.

— Вы, молодой человек, и понятия не имеете, о чем сейчас говорите, — он уставился мне прямо в глаза таким дьявольски цепким взглядом, что у меня волосы зашевелились. Вот теперь у него начались проблемы с самоконтролем. Я сказал ему слишком много лишнего. Страшила Рэдли поднялся и стал расхаживать позади Мэйкона, словно выслеживая добычу, в его круглых глазах было что-то навязчиво знакомое.

Молчи!

Его глаза сузились. От лоска кинозвезды не осталось и следа, на его место пришло что-то зловещее. Я хотел убежать, но был прикован к земле. Парализован.

Я ошибался на счет особняка Равенвуда и на счет самого Мэйкона Равенвуда. Я боялся их обоих.

Когда он, наконец, заговорил, казалось, что он разговаривает сам с собой.

— Пять месяцев. Ты не имеешь никакого представления, через что мне придется пройти, чтобы обеспечивать ее безопасность целых пять месяцев. Чего это будет мне стоить. Как это истощит меня, а, возможно, и уничтожит.

Без единого слова Лена подошла к нему и положила руку на плечо. Буря в его глазах стихла так же быстро, как и поднялась, он вернул себе прежнее самообладание.

— Видимо, Амма довольно мудрая женщина. Я бы последовал ее совету. И вернул бы эту вещь туда, где вы ее нашли. Очень прошу больше не приносить эту вещь в мой дом, — Мэйкон встал и бросил на стол салфетку. — Думаю, что нашу небольшую экскурсию в библиотеку придется отложить, согласны? Лена, проводи нашего гостя к дверям. Это был, без сомнения, экстраординарный вечер. Можно сказать, впечатляющий. Будьте добры навестить нас еще раз, мистер Уэйт.

А затем комнату поглотила тьма, и он исчез.

Если бы я мог, я бы пулей вылетел из этого дома. Я хотел убраться подальше от жуткого дядюшки Лены и от того ужасного представления, что он устроил в доме. Что, черт возьми, только что произошло? Лена торопливо тащила меня к двери, будто боялась того, что может случиться, если она не выведет меня отсюда. Но, когда мы проходили через центральный холл, я заметил что-то, чего раньше не было.

Медальон. Он был на груди женщины с магнетическими золотыми глазами, изображенной на масляном холсте. Я схватил Лену за руку. Она тоже увидела его и застыла.

Его раньше не было.

Это в каком смысле — не было?

Эта картина висит здесь с самого моего детства. Я проходила мимо тысячи раз. На ней никогда не было медальона.

Микрофиша — прозрачный носитель-карта с микрозаписью большого количества информации (напр., страниц издания). Читать такую микрозапись можно только при помощи спец. аппарата.

Рваная свинина — типичное блюдо американского барбекю. Место рождения — Каролина. Лопаточную часть свинины жарят на гриле, а потом рвут руками, чтобы получить маленькие кусочки с явно выраженными волокнами, подается с соусом.

Университет Дюка (англ. Duke University) — частный исследовательский университет, расположенный в городе Дарем, Северная Каролина, США.

Аттикус Финч — адвокат, крайне положительный человек, главный герой книги «Убить пересмешника».