Прекрасные создания

Глава 15 Тринадцатое октября. Библиотекарь Мэриан

(переводчик: Дарья Just_She Буряк)

Прошло уже три дня, а я все еще не мог перестать думать об этом. Итан Картер Уэйт был застрелен, и, вероятней всего, мертв. Я видел это собственными глазами. Конечно, по сути, все люди из прошлого уже мертвы в настоящем. Но, будучи еще одним Итаном Уэйтом, я никак не мог пережить смерть именно этого солдата Конфедерации. Или, что вернее, дезертира Конфедерации. Моего двоюродного дедушки в четвертом колене.

Я думал об этом во время алгебры, пока Саванна безуспешно пыталась решить уравнения у доски, а мистер Бейтс был слишком занят чтением свежей статьи из «Оружие и Боеприпасы», чтобы заметить это. Я думал об этом во время собрания Будущих Фермеров Америки, когда я не смог найти Лену и в итоге сел рядом с оркестром. Линк сидел с парнями в нескольких рядах позади меня, но я не заметил этого, пока Шон и Эмори не начали издавать животные звуки. Через некоторое время я перестал их слышать. Мои мысли вновь вернулись к Итану Картеру Уэйту.

Дело было вовсе не в том, что он был солдатом Конфедерации. Все в округе Гатлина когда-то приняли не ту сторону в Войне между Штатами. Сейчас мы уже привыкли к этому. Это как родиться в Германии после Второй мировой войны, или в Японии после Перл-Харбора, или в Америке после Хиросимы. История иногда подкладывает свинью. Нельзя изменить место своего рождения. Но это не значит, что вы должны зациклиться на этом. Вы не должны жить прошлым, как леди из ДАР, или как Историческое Общество Гатлина, или Сестры. И вы вовсе не должны мириться с тем, что все так, как и должно быть, как делает Лена. Итан Картер Уэйт не смирился, и я не могу.

Мне было понятно одно — раз уж мы столько узнали об Итане Уэйте, пора выяснить и о Женевьеве. Во-первых, вероятно мы не просто так наткнулись на медальон. Также, возможно, была какая-то причина, почему мы встречаемся во снах, даже если они больше похожи на кошмары.

В любом другом случае я бы спросил маму, если бы это был обычный случай, и если бы моя мама была жива. Но ее не было, мой отец был слишком далек от реальности, чтобы помочь, а Амма ни за что на свете не стала бы помогать в чем-то, связанном с медальоном. Лена все еще дулась на Мэйкона. Дождь наконец-то закончился. А мне полагалось заниматься домашними заданиями, для чего мне было необходимо не меньше двух литров шоколадного молока и столько печенья, сколько я мог унести в одной руке.

Я вышел в коридор из кухни и замер перед кабинетом. Мой папа принимал душ наверху. Это была одна из тех редких причин, по которым он покидал кабинет надолго, так что дверь наверняка закрыта. Он всегда ее закрывал после того случая с рукописью.

Я покосился на ручку двери, и тут же оглядел коридор в обоих направлениях. Осторожно сохраняя хрупкий баланс печенья на пакете молока, я потянулся к ручке. Я еще даже не прикоснулся к ней, как услышал звук открывшегося замка. Дверь открылась сама по себе, как будто кто-то внутри открыл ее для меня. Печенье посыпалось на пол.

Месяц назад я не поверил бы в это, но теперь я был куда осведомленнее. Это был Гатлин. Не тот Гатлин, который я знал, а какой-то другой Гатлин, который очевидно все это время оставался для меня невидимым. Тот город, в котором жила моя любимая девушка, происходившая из древнего магического рода, где моя экономка была Провидицей, гадавшей на куриных костях и разговаривающей с духами своих умерших предков, где даже мой папа вел себя, как вампир.

Для этого Гатлина не существовало ничего необычного. Забавно, живешь где-нибудь всю свою жизнь, но так ничего и не замечаешь.

Я едва приоткрыл дверь, медленно, осторожно. Я мог разглядеть только какие-то детали кабинета, край встроенных полок, заставленных книгами моей мамы и хламом со времен гражданской войны, который она собирала везде, куда бы ни пошла. Я втянул носом запах из кабинета. Неудивительно, почему папа никогда не выходил отсюда.

Я мог практически видеть ее, сидевшую в своем старом маленьком кресле у окна. Она могла бы печатать как раз по другую сторону двери. Открыть дверь чуть пошире, и я ее увижу. Вот только я не слышал стука по клавишам, и я знал, что ее там нет, и никогда больше не будет.

Книги, которые мне были нужны, лежали на этих полках. Если кто-то и знал больше об истории округа Гатлин чем Сестры, то это была моя мама. Я сделал шаг вперед, открыв дверь еще на несколько дюймов.

— Святые небесные угодники, Итан Уэйт, если ты сделаешь еще хоть один шаг в эту комнату, твой отец всыплет тебе по первое число.

Пакет молока чуть не выпал у меня из рук. Амма.

— Я ничего не делал. Дверь была открыта.

— Как тебе не стыдно. Ни один призрак в Гатлине не осмелится зайти в кабинет твоих родителей, только если это не призрак твоей мамочки лично, — она смотрела на меня с вызовом. Что-то промелькнуло в ее взгляде, что я подумал, а не пытается ли она мне что-то сказать, может быть даже правду. Может быть это моя мама открыла мне дверь.

Одно было ясно наверняка: что-то или кто-то очень хотел, чтобы я вошел в этот кабинет, так же, как кто-то не хотел пускать меня внутрь.

Амма хлопнула дверью и, вынув ключ из кармана, заперла ее. Я услышал щелчок и понял, что мой шанс исчез так же быстро, как и появился. Она скрестила руки на груди.

— Сегодня ты должен был заниматься. Разве у тебя нет заданий?

Я непонимающе посмотрел на нее.

— Опять пойдешь в библиотеку? Вы с Линком закончили с тем докладом?

И тут до меня дошло.

— Ага, библиотека. Туда-то я и направлялся, — я поцеловал ее в щеку и побежал.

— Передай привет Мэриан от меня, и не опаздывай на ужин.

Старая добрая Амма. У нее на все были ответы, даже если она не знала суть вопроса, и даже если она отвечала, сама того не желая.

Лена ждала меня на автомобильной стоянке окружной библиотеки Гатлина. Потрескавшийся асфальт был все еще влажным и блестящим от дождя. Не смотря на то, что до закрытия библиотеки оставалось еще два часа, катафалк был единственным автомобилем на стоянке, не считая знакомого старого бирюзового грузовика. Скажем честно, наш город не нуждался в большой библиотеке. Никакой другой город не интересовал нас кроме нашего, и если было что-то, что ваш дедушка или ваш прадедушка не могли вам рассказать, то вряд ли вы когда-либо этим заинтересуетесь.

Лена прислонилась к стене здания и что-то писала в своем блокноте. На ней были изодранные джинсы, огромные непромокаемые ботинки на толстой подошве, и мягкая черная футболка. Тоненькие ленточки были едва заметны в ее локонах. Она выглядела почти как обычная девушка. Но я не уверен, что хотел бы, чтобы она была обычной девушкой. Зато я был уверен, что хочу снова поцеловать ее, но с этим придется подождать. Если у Мэриан будут ответы, в которых мы нуждались, у меня будет куда больше возможностей поцеловать ее.

Я опять вернулся к схеме игры в голове. Пик-н-ролл.

— Ты действительно думаешь, что здесь что-то может помочь нам? — Лена оторвалась от блокнота и взглянула на меня.

Я подтянул ее к себе.

— Не что-то, а кто-то.

Сама библиотека была очень красива. Я провел здесь очень много часов, будучи ребенком, и унаследовал веру своей матери, что библиотека — это подобие храма. Эта библиотека была одним из немногих зданий, которые пережили Марш Шермана и Большой Пожар. Библиотека и Историческое Общество были двумя самыми старыми зданиями в городе, не считая Равенвуда. Это был двухэтажный почтенный дом в Викторианском стиле, старый, покрашенный белой краской и овитый многолетним плющом, спадающим на двери и окна. Здесь пахло стареющим лесом и креозотом, пластиковыми книжными обложками и старой бумагой. Моя мама говорила, что у старой бумаги запах самого времени.

— Я не понимаю. Почему библиотека?

— Дело не в библиотеке. А в Мэриан Эшкрофт.

— Библиотекаре? Знакомой дяди Мэйкона?

— Мэриан была лучшей подругой моей мамы, и ее партнером по исследованиям. Она — единственный человек, который знает о Гатлине не меньше моей мамы, и она самый умный человек в Гатлине, теперь.

Лена смотрела на меня скептически.

— Умнее, чем дядя Мэйкон?

— Ладно. Она — самая умная смертная в Гатлине.

Я никогда не мог понять, что такие как Мэриан делали в таком городе как Гатлин. «Только потому, что ты живешь посередине пути в никуда, — сказала бы Мэриан мне за бутербродами с тунцом, сидя рядом с моей мамой, — не означает, что ты не можешь узнать, где именно ты живешь». Я понятия не имел, что она хотела этим сказать. Я не понимал и половины того, о чем она говорила. Возможно, именно поэтому Мэриан так хорошо ладила с моей мамой; я так же не понимал половины из того, о чем говорила мне мама. Как я и говорил, самый большой мозг в городе, или, возможно, просто самый упертый характер.

Когда мы вошли в пустую библиотеку, Мэриан бродила среди книжных стеллажей в чулках, подвывая себе что-то под нос, словно сумасшедшая из греческих трагедий, которые она любила цитировать.

Так как библиотека была довольно заброшенным местом, за исключением редких визитов леди из ДАР, проверяющих полузабытые факты очередной родословной, у Мэриан была полная свобода действий.

— Ты знаешь ли…

Я шел на ее голос, углубляясь в стеллажи.

— Какой приказ недавно…

Я повернул за угол в раздел беллетристики. Там она и была, покачивалась со стопкой книг в руках и смотрела сквозь меня.

— Всем объявил Креонт-военачальник?…

Лена остановилась позади меня.

— Не знаешь, вижу, а беда грозит ужасная

Мэриан перевела взгляд с меня на Лену, глядя поверх своих очков для чтения в квадратной красной оправе.

— Тому, кто мил обеим.

Мэриан была там, но явно не с нами. Я хорошо знал этот взгляд, и я знал, что она могла найти цитату для любого события, вот только она никогда не выбирала их наобум. Какая беда грозила мне или тому, кто мне мил? Если этим человеком была Лена, то не уверен, что хотел бы это знать.

Я читал много, но не греческие трагедии.

— Эдип в Колоне?

Я обнял Мэриан, поверх груды книг в ее руках. Она обняла меня так сильно, что у меня перехватило дыхание, громоздкая биография генерала Шермана врезалась мне в ребра.

— Антигона, — произнесла Лена из-за моей спины.

Показушница.

— Очень хорошо, — Мэриан улыбнулась Лене через мое плечо.

Я скорчил Лене рожицу, а она пожала плечами:

— Обучение на дому.

— Всегда впечатляет, когда встречаешь подростка, знающего содержание Антигоны.

— Я помню только, что она хотела похоронить мертвеца.

Мэриан улыбнулась нам обоим. Она сунула половину книг в мои руки и вторую половину Лене. Когда она улыбалась, она выглядела как девушка с обложки. У нее были белые зубы и красивая смуглая кожа, она походила больше на модель, чем на библиотекаря. У нее была довольно экзотическая внешность, в ней было намешано так много кровей, словно смотришь на итог все долгой истории Юга — люди из Вест-Индии, с Сахарных островов, из Англии, Шотландии, даже Америки — все так перемешались между собой, что придется переворошить целый лес генеалогических деревьев, чтобы найти истоки.

Даже при том, что мы были к югу от Где-нибудь и к северу от Нигде, как сказала бы Амма, Мэриан Эшкрофт была одета так, словно преподавала в Дюке. Вся ее одежда, все ее украшения, все ее уникальные яркой расцветки шарфы, казалось, были привезены неизвестно откуда и прекрасно дополняли ее ненарочито задорную короткую стрижку.

Мэриан была так же далека от Гатлина, как и Лена, но, тем не менее, она прожила здесь столько же, сколько и моя мама. Теперь уже дольше.

— Я так скучала по тебе, Итан. А ты — ты должно быть племянница Мэйкона, Лена. Печально известная новенькая. Девочка с окном. О, да, я слышала о тебе. Все эти леди, они болтливы.

Мы проследовали за Мэриан назад к центральной стойке и свалили все книги на передвижной стеллаж.

— Не верьте всему, что слышите, доктор Эшкрофт.

— Прошу тебя. Мэриан, — я чуть не уронил книгу. Кроме моей семьи, Мэриан была доктором Эшкрофт почти для всех в этом городе. Лене давали мгновенный доступ в близкий круг, и я понятия не имел почему.

— Мэриан, — улыбнулась Лена. Кроме Линка и меня, Лене впервые удалось почувствовать на себе наше знаменитое Южное гостеприимство от еще одного аутсайдера.

— Я только хочу уточнить, когда ты разбила окно своей метлой, ты не вышвырнула наружу всё следующее поколение ДАР? — Мэриан начала опускать шторы, и жестом позвала нас на помощь.

— Конечно, нет. Если бы я это сделала, у истории никогда не было бы такой огласки.

Мэриан откинула голову и рассмеялась, обнимая Лену.

— Хорошее чувство юмора, Лена. Это тебе пригодится в этом городе.

Лена вздохнула.

— Я слышала много шуток. В основном обо мне.

— Ах, но… Памятники остроумия переживают памятники власти.

— Это Шекспир? — я чувствовал себя немного забытым.

— Близко, сэр Фрэнсис Бэйкон. Хотя, если ты один из тех, кто думает, что именно им были написаны пьесы Шекспира, то, я думаю, ты впервые был прав.

— Сдаюсь.

Мэриан взъерошила мне волосы:

— Ты вырос почти на полтора фута, с тех пор, как я в последний раз тебя видела, ИУ. Чем только Амма тебя кормит? Пирог на завтрак, обед, и ужин? Кажется, сто лет тебя не видела.

Я взглянул на нее:

— Я знаю, прости. Просто мне как-то не хотелось… читать

Она знала, что я лгу, но она поняла, что я хотел сказать. Мэриан подошла к двери, и перевернула табличку с надписи «Открыто» на «Закрыто». Она закрыла замок со звонким щелчком. Это напомнило мне о кабинете.

— Я думал, библиотека открыта до девяти, — если это не так, то моя отмазка для посещения Лениного дома окажется большим промахом.

— Не сегодня. Главный библиотекарь только что объявила выходной день в честь Дня Библиотеки Гатлина. Она довольно спонтанная, — она подмигнула. — Для библиотекаря.

— Спасибо, тетя Мэриан.

— Я знаю, что вы не пришли бы, не будь на то причины, и я подозреваю, что племянница Мэйкона Равенвуда, ни что иное, как причина. Итак, почему бы нам всем не пройти в подсобку, заварить чай и не заварить кашу? — Мэриан любила игру слов.

— Вообще-то, у нас скорее вопрос, — в моем кармане навязчиво ощущалась тяжесть медальона, завернутого в платок Провидицы.

— Все подвергай сомнению. Учи немногое. Никогда не давай ответов.

— Гомер?

— Еврипид. Пора тебе начинать отвечать правильно хотя бы на некоторые из вопросов, ИУ, а не то мне придется пойти на одну из этих встреч совета по школьному образованию.

— Но ты только что сказала никогда не давать ответов.

Она открыла дверь с табличкой «частный архив»:

— Разве это я сказала?

Как и у Аммы, у Мэриан всегда, казалось, на все были ответы. Как у любого хорошего библиотекаря.

Как у моей мамы.

Я никогда не был в частном архиве Мэриан, в подсобке. Если подумать, я не знал никого, кроме моей мамы, кто бывал бы здесь. Это было их место, здесь они писали и проводили свои исследования, и кто знает, что еще они тут делали. Даже моему папе не позволяли сюда входить. Я помню, как Мэриан остановила его в дверном проеме, когда моя мама исследовала какую-то историческую документальную реликвию внутри:

— Частное значит частное.

— Это библиотека, Мэриан. Библиотеки созданы для того, чтобы распространять знания и делать их общедоступными.

— Здесь библиотеки были созданы для того, чтобы Обществу анонимных алкоголиков было где встречаться после того, как их выгнали баптисты.

— Мэриан, не будь смешной. Это всего лишь архив.

— Считай, что я не библиотекарь, а сумасшедший ученый и там моя секретная лаборатория.

— Ты сумасшедшая. Вы просто рассматриваете рассыпающуюся старую бумагу.

— Если вы поведаете свои тайны ветру, не вините потом ветер за то, что он разболтал их деревьям.

— Халиль Джибран, — отрикошетил отец.

— Трое могут хранить тайну, если двое из них мертвы.

— Бенджамин Франклин.

В конечном счете, даже мой отец оставил свои попытки войти в их архив. Мы пошли домой и съели по мороженому, и после этого я всегда думал о своей матери и Мэриан как о несокрушимой силе природы. Два безумных ученых, как говорила Мэриан, прикованных цепью друг к другу в лаборатории. Они писали книгу за книгой, их даже однажды включили в список номинантов Премии Юга, южного эквивалента Пулитцеровской премии. Мой папа страшно гордился моей мамой, ими обоими, хотя мы тут с ним были сбоку-припёку. «Живейший из умов» — так папа имел обыкновение описывать мою маму, особенно когда она была посреди выполнения своего проекта. В это время она как никогда была далека от реальности, но казалось, что он еще больше любил ее именно такой.

И вот он я, в частном архиве, ни мамы, ни папы рядом, и даже ведерка с мороженым не наблюдается. Некоторые изменения происходили слишком быстро, особенно для города, который не менялся вообще.

Ни одного окна не было в обитой панелями, душной и темной комнате одного из старейших зданий в Гатлине. Двумя параллельными линиями в центре комнаты стояли четыре дубовых стола. Каждый дюйм всех имеющихся стен был заставлен книгами. «Артиллерия гражданской войны и Боеприпасы». «Король Хлопок: Белое Золото Юга». Из выдвижных ящиков металлического стеллажа торчали рукописи, а переполненные картотечные шкафы подпирали дверь в комнатку поменьше в глубине архива.

Мэриан занялась заварным чайником и электрической плиткой. Лена принялась рассматривать висевшие на стене взятые в рамы карты Гатлина, рассыпающиеся под стеклом, такие же старые, как Сестры.

— Смотри — Равенвуд, — Лена повела пальцем по стеклу. — А это Гринбрайер. На этой карте гораздо лучше видно границы территории.

Я прошел в конец комнаты, в самый дальний ее угол, где стоял одинокий стол, покрытый тонким слоем пыли и редкой паутины. Старый устав Исторического Общества лежал открытый, с выделенными именами и карандашом, воткнутым в корешок книги. Сделанная из кальки карта была наложена на новую карту Гатлина, будто кто-то пытался мысленно выкопать старый город из-под нового. А поверх всего этого лежала фотография портрета из холла Мэйкона Равенвуда.

Женщина с медальоном.

Женевьева. Это должна быть Женевьева. Мы должны сказать ей, Ли. Мы должны спросить.

Мы не можем. Мы не можем доверять никому. Мы даже не знаем, почему мы видим видения.

Лена. Доверься мне.

— А что это тут, тетя Мэриан?

Она посмотрела на меня, ее лицо погрустнело:

— Это — наш последний проект. Твоей мамы и мой.

Зачем моей маме понадобилась фотография картины из Равенуда?

Я не знаю.

Лена подошла к столу и взяла фотографию.

— Мэриан, а что вы собирались делать с этой картиной?

Мэриан передала каждому из нас чашку чая на блюдце. Это было еще одной традицией в Гатлине. Блюдце — это обязательный атрибут, во всех случаях.

— Ты должна знать эту картину, Лена. Она принадлежит твоему дяде Мэйкону. Вообще-то он сам послал мне ее.

— Но кто эта женщина?

— Женевьева Дюкейн, но я думала, ты знаешь.

— Вообще-то нет.

— Разве твой дядя ничего не рассказывал о твоей генеалогии?

— Мы с ним не очень-то обсуждаем моих умерших родственников. Никто не хочет упоминать моих родителей.

Мэриан подошла к одному из выдвижных ящиков и принялась там что-то искать:

— Женевьева Дюкейн была твоей бабушкой в четвертом колене. Она была интересным человеком, правда. Лайла и я изучали все генеалогическое древо Дюкейн, твой дядя Мэйкон помогал нам с проектом, до самого… — она опустила глаза, — до прошлого года.

Моя мама знала Мэйкона Равенвуда? Я так понял, что он был знаком с ней только благодаря ее работам.

— Тебе действительно стоит знать своих предков, — Мэриан перевернула несколько пожелтевших страниц пергамента, и вот перед нами фамильное древо Лены рядом с родословной Мэйкона.

Я ткнула пальцем в Ленино древо:

— Странно. У всех девушек в вашей семье фамилия Дюкейн, даже у замужних.

— Так повелось в нашей семье. Женщины сохраняют девичью фамилию даже после того, как выходят замуж. Так всегда было.

Мэриан повернула страницу, и посмотрела на Лену:

— Это практика для семей, где считается, что именно женщины наделены силой.

Надо было менять тему. Я не хотел углубляться в историю о могущественных женщинах в семье Лены в присутствии Мэриан, учитывая, что Лена определенно была одной из них.

— Почему ты и мама изучали древо Дюкейн? Что вы исследовали?

Мэриан размешивала свой чай:

— Сахар?

Я кинул сахар в чашку, и она перевела взгляд:

— Нам был очень интересен этот медальон, — она указала на другую фотографию Женевьевы, на этой она была с медальоном.

— Есть одна история. Довольно обычная история, любовная история, на самом деле, — она печально улыбнулась, — твоя мама была таким романтиком, Итан.

Я взглянул на Лену. Мы оба знали, что собирается рассказать нам Мэриан.

— Вам обоим будет интересно, этот роман касается и Уэйтов и Дюкейн. Солдат Конфедерации и прекрасная хозяйка Гринбрайера.

Видения медальона. Сгорающий Гринбрайер. Последняя книга моей мамы была обо всем случившемся между Женевьевой и Итаном, пра-пра-пра-прабабушкой Лены и моим двоюродным пра-пра-пра-прадедушкой, обо всем, что мы видели своими глазами.

Моя мама работала над этой книгой в тот год, когда она умерла. Моя голова кружилась. Это было похоже на Гатлин. Ничего здесь не случается единожды.

Лена побледнела. Она потянулась ко мне и коснулась моей руки, опирающейся на пыльный стол. Я моментально почувствовал знакомый разряд электричества.

— Вот. Это письмо, из-за которого мы все это затеяли, — Мэриан взяла два пожелтевших листа с соседнего дубового стола. Если честно, я был рад, что она не трогала рабочий стол моей мамы. Для меня он был куда более подходящим памятником, куда лучше, чем заваленный гвоздиками гроб. Даже ДАР, которые, конечно же, были на похоронах, как ненормальные, охапками несли гвоздики, хотя моя мама просто возненавидела бы это. Весь город, баптисты, методисты, даже пятидесятники, объединялись в дни смерти, рождения, или свадьбы.

— Прочитайте, только не касайтесь его. Это — одна из самых старинных вещей в Гатлине.

Лена наклонилась над письмом, удерживая волосы, чтобы они не касались старой бумаги:

— Они отчаянно любят друг друга, но они слишком разные, — пересказывала она письмо, — «Разные Виды», так он их называет. Ее семья пытается разлучить их, и он решил завербоваться, хотя и не верит в исход войны, но он надеется, что если будет сражаться за Юг, то заслужит одобрение ее семьи.

Мэриан закрыла глаза и процитировала: «Я готов уподобиться обезьяне, если только это поможет мне получить расположение Гринбрайера. Пусть я ничтожный смертный, но сердце мое разрывается от боли при мысли, что остаток своей жизни я проведу в разлуке с тобой, Женевьева».

Все это звучало, как стихи, какие могла бы сочинять Лена.

Мэриан открыла глаза:

— Как будто он был Атлантом, удерживавшим тяжесть целого мира на своих плечах.

— Это все так печально, — сказала Лена, глядя на меня.

— Они были влюблены. Шла война. Не хочу вас огорчать, но конец плохой, по крайней мере, очень на то похоже, — Мэриан допила чай.

— И при чем здесь медальон? — я показал на фотографию, почти что страшась своего вопроса.

— Предположительно Итан подарил его Женевьеве, как символ тайной помолвки. Мы никогда не узнаем, что случилось с ним. Никто никогда его больше не видел после той ночи, когда умер Итан. Отец Женевьевы выдал ее замуж за кого-то, но по легенде, она хранила его всю жизнь, и он был похоронен вместе с ней. Говорилось, что это очень могущественный талисман — разрушенный союз разбитых сердец.

Меня трясло. Могущественный талисман не был похоронен с Женевьевой, он был в моем кармане — Темный талисман, если верить Мэйкону и Aмме. Я чувствовал, как он пульсировал, будто подпрыгивал на горячих углях.

Итан, не надо.

Мы должны. Она может помочь нам. Моя мама помогла бы нам.

Я сунул руку в карман, развернул носовой платок, чтобы коснуться изношенной камеи, и взял Мэриан за руку, надеясь, что в этот раз медальон сработает. Ее чашка упала на пол и разлетелась на кусочки. Комната закружилась.

— Итан! — закричала Мэриан.

Лена взяла ее за руку. Комната погрузилась в темноту.

— Не волнуйтесь. Мы будем с Вами все время, — голос Лены звучал словно вдалеке, и я услышал звук отдаленного оружейного выстрела.

Через считанные секунды в библиотеке пошел дождь…

Потоки дождя обрушивались на них. Поднимался ветер, начиная задувать огонь, хотя было уже слишком поздно.

Женевьева смотрела на то, что осталось от ее большого дома. Сегодня она потеряла все. Мама. Евангелина. Она не могла потерять и Итана…

Иви по грязи подбежала к ней, неся в юбке все то, что попросила Женевьева.

— Я опоздала, Пресвятой Боже, я опоздала, — заплакала Иви. Она нервно оглянулась. — Ну же, мисс Женевьева, пойдемте, мы ничего не можем сделать.

Но Иви ошибалась. Было еще кое-что.

— Еще не поздно. Еще не поздно, — Женевьева повторяла, как заведенная.

— Вы сходите с ума, дорогая.

Она посмотрела на Иви с отчаянием:

— Мне нужна книга.

Иви отступила, качая головой.

— Нет. Вы не должны связываться с этой книгой. Вы не знаете, что делаете.

Женевьева схватила пожилую женщину за плечи:

— Иви, это единственный выход. Ты должна принести её мне.

— Вы не понимаете, о чем вы просите. Вы не знаете ничего об этой книге…

— Принеси ее мне, или я сама ее найду.

Клубы черного дыма поднимались позади них, огонь еще вспыхивал местами, доедая то, что осталось от дома.

Иви сдалась, приподняв свои изодранные юбки, она повела Женевьеву через то, что когда-то было лимонной рощей ее матери. Женевьева никогда не была в этом месте. Ничего кроме хлопковых полей здесь не было, по крайней мере, так ей всегда говорили. И у нее никогда не было повода бывать здесь, разве что изредка, когда они с Евангелиной играли в прятки.

Но Иви шла очень целеустремленно. Она точно знала, куда она идет. В отдалении Женевьева все еще слышала звук выстрелов и душераздирающие крики ее соседей, на глазах которых сгорали их дома.

Иви остановилась возле диких зарослей ежевики, розмарина и жасмина, обвивавших старую каменную стену. Там, сокрытый зарослями, был маленький сводчатый проход. Иви проворно нырнула в арку. Женевьева последовала за ней. Проем, видимо, был в самой стене, потому что обвитая многолетними дикими лозами арка имела идеально ровную полукруглую форму.

— Что это за место?

— Ваша матушка не хотела, чтобы вы прознали про это место, иначе вы бы поняли, что это.

Издалека Женевьева увидела, что из высокой травы выступают небольшие камни. Конечно. Семейное кладбище. Женевьева вспомнила это место, она была здесь однажды, в детстве, когда умерла ее прабабушка. Она вспомнила, что похороны были ночью, ее мать стояла в высокой траве, в лунном свете, и шептала слова на языке, который не понимали ни Женевьева, ни ее сестра.

— Что мы здесь делаем?

— Вы сказали, вам нужна книга, верно?

— Она здесь?

Иви остановилась и недоуменно посмотрела на Женевьеву:

— А где же еще ей быть?

В глубине стояло еще одно здание, увитое плетущимися растениями. Склеп. Иви остановилась у двери.

— Вы уверены, что хотите…

— У нас нет на это времени! — Женевьева потянулась было к дверной ручке, но таковой там не оказалось. — Как это открывается?

Пожилая женщина поднялась на цыпочки, чтобы достать до верха двери. В тусклом свете пылающего вдалеке огня Женевьева разглядела маленький гладкий камень с вырезанным в нем полумесяцем. Иви положила руку на камень и нажала. Каменная дверь поползла в сторону со скрежещущим звуком. Иви потянулась за чем-то внутри склепа. За свечой.

Пламя свечи осветило маленькую комнату. Она не могла быть шире, чем несколько футов. Но повсюду, на каждой стене были старые деревянные полки, заставленные крошечными пузырьками и бутылками с цветочными настойками, порошками, и мутными жидкостями. В центре комнаты стоял каменный стол, на котором лежала старая деревянная коробка. Она выглядела более чем скромно, единственным украшением на ней был крошечный полумесяц, вырезанный на крышке. Такой же рисунок, как и над дверью.

— Я к ней не прикоснусь, — тихо сказала Иви, как будто думала, что сама коробка может услышать ее.

— Иви, это всего лишь книга.

— Нет, только не в вашей семье.

Женевьева аккуратно сняла крышку. Книга была в черном, потрескавшемся кожаном переплете. Не было никакого названия, только тот же самый полумесяц, выдавленный на обложке. Женевьева осторожно достала книгу из коробки. Она знала, что Иви суеверная. И пусть она поддразнивала старушку, но она также знала, что Иви была очень мудрой. Она умела гадать на картах и чайных листиках, и мать Женевьевы спрашивала Иви и ее чайные листочки всякий раз, когда нуждалась в совете, например, когда лучший день, для посадки овощей, чтобы избежать заморозков, какие травы использовать, чтобы вылечить простуду.

Книга была теплой. Казалось, что она живет и дышит.

— Почему у нее нет названия? — спросила Женевьева.

— Если у книги нет заглавия, это не значит, что у нее нет имени. Вот этот знак обозначает, что это Книга Лун.

Она больше не могла терять времени. Она пошла на свет пожара через темноту. Назад к тому, что осталось от Гринбрайера, к Итану.

Она листала страницы. Там были сотни Заклинаний. Как она сможет найти правильное? И вдруг она нашла его. Оно было на латыни, хорошо знакомом для Женевьевы языке, ее мама нашла учителя с Севера, чтобы быть уверенной в том, что она и Евангелина выучат его. Самый важный язык, по мнению ее семьи.

Связующее заклинание. Связать Смерть с Жизнью.

Женевьева положила книгу рядом с Итаном, водя пальцем по первому стиху заговора.

Иви схватила ее за запястье и крепко сжала его.

— Сегодня не та ночь. Середина луны для Белой магии, полнолуние для Черной. Нет такого времени, когда магию можно смешивать.

Женевьева выдернула руку из хватки.

— У меня нет выбора. Это единственная ночь, которая у нас есть.

— Мисс Женевьева, Вы должны понять. Те слова — они больше чем Заклинание. Они — сделка. Нельзя использовать Книгу Лун и ни чем не заплатить за это.

— Мне все равно, какой будет цена. Мы говорим о жизни Итана. Всех остальных я уже потеряла.

— У него нет больше жизни. Ее отнял у него выстрел. То, что вы пытаетесь сделать, неестественно. И нет тому никакого оправдания.

Женевьева знала, что Иви права. Мама довольно часто говорила ей и Евангелине об уважении Естественных законов. Она переходила черту, которую ни один из Магов в ее семье никогда отважился бы переступить.

Но их всех больше нет. Она была единственной, кто остался в живых.

И она должна была попробовать.

— Нет! — Лена отпустила наши руки, разрывая круг. — Она стала Темной, разве вы не поняли это? Женевьева, она использовала черную магию.

Я схватил ее за руки. Она попыталась вырваться. Обычно при прикосновении от Лены исходило солнечное тепло, но на сей раз она ощущалась скорее как торнадо.

— Лена, она не ты. Он не я. Это все случилось больше чем сто лет назад.

Она была в истерике.

— Она это именно я, поэтому медальон хочет, чтобы я видела это. Он предупреждает меня держаться от тебя подальше. Так я не смогу причинить тебе боль после того, как стану Темной.

Мэриан открыла глаза, они стали как будто больше своего обычного размера. Ее короткие волосы, обычно опрятные и хорошо уложенные, были растрепаны. Она выглядела опустошенной, но веселой. Я знал этот взгляд. Такой же взгляд часто бывал у моей мамы.

— Ты еще не Призвана, Лена. Ты не хорошая и не плохая. У тебя типичное поведение мага пятнадцати с половиной лет в семействе Дюкейн. Я познакомилась со многими Магами за свою жизнь, а уж Дюкейнов почти всех перевидала, и Темных, и Светлых.

Лена ошеломленно смотрела на Мэриан.

Мэриан пыталась привести в норму дыхание:

— Не станешь ты Темной. Успокойся. Такая же мелодраматичная, как Мэйкон.

Почему она знала о дне рождения Лены? Откуда она знала о Магах?

— У вас есть медальон Женевьевы. Почему вы не сказали мне?

— Мы не знаем, что с ним делать. Все нам говорят разное.

— Дай-ка взглянуть.

Я залез в карман. Лена положила руку мне на руку, и я заколебался. Мэриан была самой близкой подругой моей мамы, и она была для меня членом семьи. Я знал, что я не должен сомневаться в ней, но я вспомнил, как пошел тогда за Аммой на болото, где она встречалась с Мэйконом Равенвуда, а ведь и представить себе не мог подобного.

— Откуда нам знать, что мы можем доверять тебе? — спросил я, и мне было ужасно неловко, что я задал такой вопрос.

— Лучший способ выяснить можете ли вы доверять кому-то — это довериться ему.

— Элтон Джон.

— Почти. Эрнест Хэмингуэй. В определенном смысле он был рок-звездой своего времени.

Я улыбнулся, но Лена не желала так легко расставаться со своими сомнениями.

— Как мы можем доверять вам, если все от нас что-то скрывают?

Мэриан посерьезнела:

— В первую очередь, потому что я не Амма и не дядя Мэйкон. Я не твоя бабушка и не тетя Дельфина. Я Смертная. Я ни на чьей стороне. Между черной и белой магией, Светлыми и Темными магами, должно быть что-то, что будет держать равновесие — это что-то — я.

Лена отступила от нее. Это было невероятно для нас обоих. Откуда Мэриан знала так много о семье Лены?

— Что вы такое? — в семье Лены это был ключевой вопрос.

— Я — главный библиотекарь Гатлина, я им стала, как только переехала сюда и останусь им впредь. Я не Маг. Я не более чем летописец. Я всего лишь храню книги, — Мэриан приглаживала волосы. — Я — Хранитель, одна из немногих смертных, посвященных в историю и тайны мира, частью которого нам никогда не стать. Всегда должен быть кто-то, и в этот раз этот кто-то — я.

— Тетя Мэриан, о чем вы говорите? — я совершенно запутался.

— Скажем так, есть библиотеки, и есть библиотеки. Я служу всем добрым жителям Гатлина, будь они смертными или магами.

— Вы хотите сказать…

— Магическая библиотека округа Гатлина. Я, конечно же, библиотекарь магов. Главный библиотекарь магов.

Я уставился на Мэриан, как будто видел ее впервые. Она смотрела на меня теми же карими глазами, той же знакомой улыбкой, она выглядела как обычно, но в то же время совершенно по-другому. Я всегда задавался вопросом, почему Мэриан оставалась в Гатлине все эти годы. Я думал, что это было связано с моей мамой. Теперь я знал, что причина в другом.

Я не мог понять, что я чувствую, но Лена чувствовала явно противоположное:

— Значит, вы можете помочь нам. Мы должны выяснить, что случилось с Итаном и Женевьевой, какое это имеет отношение к Итану и ко мне, и мы должны узнать все это до моего дня рождения, — Лена смотрела на нее с надеждой. — В Магической библиотеке должны быть записи. Возможно Книга Лун там. Вы думаете, в ней могут быть ответы?

Мэриан отвела взгляд:

— Может — да, а может — нет. Боюсь, я не могу помочь вам. Мне очень жаль.

— Как это так? — она говорила бессмыслицу. Я никогда не видел, чтобы Мэриан отказывалась помочь кому-нибудь, особенно мне.

— Я не могу заниматься этим, даже если очень хочу. Это часть моей должностной инструкции. Я не пишу книги, не пишу правила, я только храню их. Я не имею права вмешиваться.

— Эта работа важнее, чем помощь нам? — я встал перед ней, чтобы она была вынуждена смотреть мне в глаза. — Важнее меня?

— Все не так просто, Итан. Есть баланс между миром смертных и миром магов, между Светлыми и Темными. Хранитель — часть того баланса, часть Порядка Вещей. Если я брошу вызов законам, которыми я Связана, баланс будет подвергнут опасности, — она посмотрела на меня, ее голос дрожал. — Я не имею права вмешиваться, даже если это убивает меня. Даже если это причиняет боль дорогим для меня людям.

Я не понимал, о чем она говорила, но я знал, что Мэриан любила меня так же, как она любила мою маму. Если она не могла помочь нам, на то должна быть причина.

— Хорошо. Вы не можете помочь нам. Тогда отведите меня в Магическую библиотеку, и я все выясню сам.

— Ты не Маг, Итан. Не тебе принимать решение.

Лена встала рядом со мной и взяла меня за руку:

— Я могу. И я хочу пойти.

Мэриан кивнула.

— Хорошо, я отведу вас, в следующий раз, когда она будет открыта. Магическая библиотека не работает по тому же расписанию, что и Библиотека Гатлина. Ей не хватает регулярности.

Конечно же, не удивительно.