Прекрасные создания

Глава 18 Двадцать седьмое ноября

Обычный американский праздник

(переводчик: Елена Hell_in Харламова)

Время после Хэллоуина напоминало затишье после ужасного урагана. Мы занимались самыми обычными рутинными делами, даже не осознавая, что наши часики тикают. Каждое утро я сворачивал за угол, подальше от глаз Аммы, Лена забирала меня на своем катафалке, Страшила Рэдли встречал нас возле Стоп энд Стил и провожал до школы. Линк был почти что единственным, кто сидел с нами в кафетерии, в крайне редких случаях к нам присоединялся Винни Рейд, единственный член Клуба дебатов Джексона, — в его клубе были явно большие проблемы с проведением дебатов, и Роберт Лестер Тэйл, который вот уже два года подряд выигрывал чемпионаты штата по правописанию. Если нас не было в школе, если мы не обедали на скамейке и не скрывались от слежки директора Харпера, то значит мы в очередной раз сидели в библиотеке, зарывшись в документы, касающиеся медальона, и надеялись, что Мэриан проговорится и расскажет нам что-нибудь. Никаких тебе приставучих кузин-Сирен с леденцами во рту и смертельными объятиями, никаких необъяснимых ураганов третьей категории, ни зловещих черных облаков в небе, даже никаких странных обедов с Мэйконом. Ничего необычного.

Кроме одного. Самого важного. Я сходил с ума по девушке, которая отвечала мне взаимностью. Когда это произошло? И в то, что она была Магом, поверить было проще, чем в её существование вообще.

Это была Лена. Могущественная и красивая. Каждый день был невыносим и каждый так же прекрасен.

И словно этого было недостаточно, произошло немыслимое. Амма пригласила Лену на обед в честь Дня благодарения.

— Я не понимаю, зачем ты вообще хочешь пойти на День благодарения. Это невыносимо скучно, — я нервничал. У Аммы явно было что-то на уме.

Лена улыбнулась, и я расслабился. Не было ничего лучше её прекрасной улыбки. Каждый раз она уносила меня от реальности:

— Мне так не кажется.

— Ты никогда не была на Дне благодарения в моем доме.

— Я никогда не была на Дне благодарения в чьем-либо доме вообще. Маги не празднуют его. Это праздник только для смертных.

— Шутишь? Никакой индейки? И даже никакого тыквенного пирога?

— Нет.

— Надеюсь, ты сегодня не плотно поела?

— Не очень.

— Тогда ты выдержишь.

Я загодя подготовил Лену, чтобы она не удивлялась, когда Сестры начнут складывать булочки в салфетки и прятать себе в сумочки или когда мои тетя Кэролайн и Мэриан убьют полночи на обсуждение местоположения первой публичной библиотеки в США (Чарльстон), или когда они будут определять надлежащие пропорции для краски «Зеленый Чарльстон» (две части черного «Янки» и одна часть желтого «Мятежника»). Тетя Кэролайн была куратором музея в Саванне, и знала об античной архитектуре столько же, сколько моя мама знала об оружии Гражданской войны и военных стратегиях. Потому что именно с этим Лене и предстоит встретиться — Амма, мои сумасшедшие родственнички, Мэриан и Харлон Джеймс в придачу.

Правда, один момент я все-таки упустил, о котором ей стоило бы знать. Судя по обстановке в доме в последнее время, День благодарения также подразумевал участие в обеде и моего отца в пижаме. Но это было тем, что я объяснить просто не мог.

Амма действительно серьезно относилась ко Дню благодарения, что означало две вещи. Мой папа, в конце концов, выйдет из своего кабинета, хотя это все равно произойдет только после наступления темноты, так что исключение будет не Бог весть каким, и поест с нами за общим столом. И никаких пшеничных подушечек. Это было обязательным минимумом из всех требований. Поэтому в честь странствия моего отца в мир, в котором мы все обитали каждый день, она готовила настоящий пир. Индейка, пюре с соусом, паста из фасоли и кукуруза, сладкий картофель с зефиром, медовая ветчина и булочки, тыква и пирог с лимонными меренгами, который, — после вечера, проведенного в болоте, я был в этом уверен, — она делала больше для дяди Абнера, чем для всех остальных.

Я на секунду остановился на крыльце, вспомнив, как чувствовал себя, впервые стоя на веранде Равенвуда. Теперь Ленина очередь. Она забрала волосы сзади в низкий хвост, и я погладил ее по щеке, возле которой вились выбившиеся пряди.

Готова?

Она натянула свое черное платье еще чуть ниже на коленки. Она нервничала.

Нет.

А придется.

Я улыбнулся и открыл дверь:

— Готова или нет, — в доме стоял запах моего детства. Запах пюре и тяжелой работы.

— Итан Уэйт, это ты? — крикнула Амма из кухни.

— Да, мэм.

— Ты привел с собой ту девочку? Идите же скорее сюда, нам не терпится её увидеть.

На кухне было настоящее пекло. Амма стояла перед печью в переднике, в каждой руке по деревянной ложке. Тетя Прю суетилась вокруг, засовывая пальцы в разнообразие мисок на столешнице. Тетя Мерси и тетя Грейс играли в Эрудита на кухонном столе; никто из них даже не замечал, что слов как таковых не получалось.

— Не стой как столб. Веди её сюда.

Каждый мускул моего тела напрягся. Предсказать, что скажут Амма или Сестры, было невозможно. Я так и не мог понять, зачем вообще Амма так настаивала на приглашении Лены.

Она вошла первой:

— Рада наконец-то с вами познакомиться.

Амма прошлась глазами по девушке вверх-вниз, вытирая руки о передник:

— Значит это ты причина того, что у моего мальчика вдруг появилось так много дел. Почтальон был прав. Хорошенькая как картинка.

Интересно, когда Карлтон Этон упомянул об этом, уж не в ту ли их поездку к Заводи бредущего.

Лена покраснела:

— Спасибо.

— Я слышала, ты в этой школе переполох устроила, — улыбнулась тетя Грейс. — Тоже полезно. Чему они только вас там учат.

Тетя Мерси аккуратно выложила по одной букве на стол — Х-О-Ч-Е-Т-Ц-А.

Тетя Грейс наклонилась к столу, сощурившись:

— Мерси Линн, ты снова жульничаешь! И что же это за слово такое? Ну-ка используй его в предложении.

— Мне хочетца немного белого торта.

— Но оно не так пишется, — хоть одна из них знает, как пишутся слова. Тетя Грейс убрала со стола одну табличку с буквой, — в «хочеца» нет буквы «т».

Или не знает.

Ты не преувеличивал.

Я же говорил.

— Неужели это Итан? — как раз в это самое время в кухню вошла тетя Кэролайн с распахнутыми объятиями. — Иди сюда и обними свою тетю.

Каждый раз на долю секунду ее сходство с моей мамой захватывало меня врасплох. Точно такие же длинные каштановые забранные назад волосы, точно такие же темно-карие глаза. Но мама всегда предпочитала ходить в джинсах и босиком, а вот тетя Кэролайн предпочитала стиль южной красавицы — сарафаны и маленькие кофточки. Думаю, ей нравилось выражение лиц людей, когда те узнавали, что она была куратором Исторического Музея Саванны, а не какой-нибудь дебютанткой-переростком.

— Ну и как дела на севере? — тетя Кэролайн всегда называла Гатлин «севером», просто потому, что он находился севернее Саванны.

— Хорошо. А ты привезла мне пралине?

— Разве я когда-нибудь забывала?

Я взял Лену за руку и подвел к нам:

— Лена, это моя тетя Кэролайн и мои двоюродные бабушки Пруденс, Мерси и Грейс.

— Очень приятно познакомиться со всеми вами, — Лена протянула руку, но моя тетя тут же заключила ее в объятия.

Хлопнула входная дверь.

— Счастливого Дня благодарения, — в комнату вошла Мэриан, в руках у нее был сотейник с водруженным на него блюдом с пирогом. — Что я пропустила?

— Белки, — тетя Прю мелкими шажками добралась до Мэриан и взяла ее под руку — Что ты о них знаешь?

— Ну-ка все дружно вон из моей кухни. Мне нужно место для моего волшебства, и, Мерси Стетхэм, я вижу, что ты ешь мои карамельки.

В ту же секунду тетя Мерси перестала ими хрустеть. Лена смотрела на меня, отчаянно пытаясь не засмеяться.

Я могла бы позвать Кухню.

Поверь, Амма не нуждается в помощи, когда речь идет о кулинарии. Она в этом деле настоящая волшебница.

Теперь все заполнили собой гостиную. Тетя Кэролайн и тетя Прю обсуждали методы взращивания хурмы на палящем солнце, тетушки Грейс и Мерси все еще спорили о том, как правильно пишется «хочетца», Мэриан же была отведена почетная роль рефери. По-моему этого было достаточно, чтобы свести с ума любого, но, Лена, зажатая между Сестрами, выглядела довольной, даже счастливой.

Это мило.

Ты шутишь?

Это так она себе семейные праздники представляет? Кастрюли, Эрудит и спорящие старые леди? Я не был уверен, но мне казалось, что это все совершенно не похоже на нормальный День благодарения.

По крайней мере, никто никого не пытается убить.

Дай им еще пятнадцать минут, Ли.

Я увидел, что Амма смотрит в нашу сторону в дверном проеме кухни, но она смотрела не на меня. На Лену.

Она определенно что-то замышляла.

Обед в честь Дня Благодарения начинался, как и каждый предыдущий год. Но ничто не было прежним. Мой отец был в пижаме, стул мамы пустовал, а я под столом крепко сжимал руку девушки-волшебницы. На секунду это сочетание одновременно и радости и грусти полностью захватило меня, чувства были так тесно переплетены, словно были связаны между собой. Но у меня была всего лишь секунда, чтобы подумать об этом. Стоило нам произнести «аминь», как Сестры набросились на булочки, Амма начала всем от души раскладывать на тарелки пюре с подливом, а тетя Кэролайн завела светскую беседу.

Я знал, что происходило на самом деле — если как следует постараться, поддерживать разговор, не забывать о пироге, то может быть никто и не заметит пустующий стул. Только никакого пирога не хватит, чтобы заполнить эту пустоту, ни на одной кухне мира, даже у Аммы. Так или иначе, тетя Кэролайн была решительно настроена на то, чтобы я поддерживал разговор:

— Итан, может быть тебе нужно что-нибудь для реконструкции? У меня на чердаке есть потрясающие куртки, словно из тех времен.

— Даже не напоминай, — я почти забыл, что должен был облачиться солдатом Конфедерации для реконструкции Битвы на Медовом Холме если хочу сдать историю в этом году. Каждый февраль в Гатлине проводились подобные мероприятия — это была единственная причина, по которой в город вообще заезжали туристы.

Лена потянулась за булочкой:

— Я на самом деле не понимаю, почему вокруг всех этих реконструкций такой шум. Ведь на восстановление событий столетней давности тратиться так много работы, хотя об этом можно просто прочесть в современных учебниках по истории.

Ой-ей.

Тетя Прю задохнулась от возмущения, такие слова, с её точки зрения, являлись богохульством:

— Следует сжечь эту школу дотла! Какой истории их там учат! Ни в каком учебнике ты не сможешь прочесть правду про Войну за независимость Юга. Ты должна все увидеть своими глазами, не только ты, все остальные дети тоже, вы должны видеть, как страна, которая когда-то стала единым целым, сражаясь за свою независимость в Американской революции, устроила грызню внутри себя во время Войны.

Итан, скажи что-нибудь. Смени тему.

Слишком поздно. Теперь она в любую секунду может начать горланить гимн США.

Мэриан разрезала булочку и положила внутрь ветчину:

— Мисс Стетхэм права. Гражданская война расколола страну на две части, и брат восставал против брата. Это одна из трагических глав в американской истории. Умерло больше полумиллиона человек, хотя большинство из них сгинуло из-за болезней, а не на полях сражений.

— Трагическая глава — именно так, — закивала тетя Прю.

— Не стоит так расстраиваться, Пруденс Джейн, — тетушка Грейс успокаивающе похлопала по руке сестры.

Тетя Прю выдернула руку:

— Не говори мне, когда мне надо расстраиваться! Я хочу, чтобы они знали, как все было от начала до конца. Я единственная, кто тут занимается их образованием. Эта школа задолжала мне жалование.

Хочу тебя предупредить, что не стоит их заводить.

Очень своевременно.

Лена заерзала на месте, чувствуя себя неловко:

— Простите. Я не хотела проявить неуважение. Я просто никогда не была знакома с кем-то, кто был бы так осведомлен о войне.

Отлично сказано. Если под словом «осведомленность» ты подразумеваешь «одержимость».

— Не переживай, дорогая. Время от времени Пруденс Джейн заносит, — тетя Грейс подтолкнула тетю Прю.

Поэтому мы подливаем в её чай немного виски.

— Это все из-за сладкого арахиса, — тетя Прю примирительно посмотрела на Лену. — У меня портится настроение, когда в крови много сахара.

Ага, а уж как оно портится, когда его там не хватает.

Мой папа кашлянул, рассеяно размазывая пюре по тарелке. Лена ухватилась за возможность сменить тему:

— Мистер Уэйт, Итан говорил что вы — писатель. Какие книги вы пишите?

Мой папа взглянул на нее, но ничего не ответил. Скорее всего, он даже не понял, что Лена обращается к нему.

— Сейчас Митчелл работает над новой книгой. Довольно объемной. Может быть, самой главной книгой из всех им написанных. Митчелл уже написал уйму книг. Сколько всего, Митчелл? — Амма спросила так, будто разговаривала с ребенком. На самом деле ей было прекрасно известно, сколько папиных книг было издано.

— Тринадцать, — пробормотал он.

Лену не отпугнула почти полная утрата навыков общения у моего отца, а я вот был здорово обеспокоен. Волосы растрепаны, под глазами темные круги. Когда все стало настолько плохо?

Лена продолжила расспрос:

— О чем ваша книга?

Впервые за весь вечер в моем отце появились признаки жизни:

— Это любовный роман. Долгий путь был у этой книги. Лучший американский роман. Кто-то даже может сказать, что это станет «Шумом и яростью»№ в моей карьере, но я не могу рассказать содержание. Не сейчас. Не на этом этапе. Не когда я так близок… к… — он замялся, а потом замолчал, как будто кто-то нажал на выключатель у него на спине. Теряя связь с реальностью, папа уставился на мамин пустующий стул.

Амма встревожилась. Тетя Кэролайн попыталась отвлечь нас всех, от того, что на глазах превращалось в самый смущающий вечер в моей жизни.

— Лена, откуда ты сказала, ты приехала к нам?

Но я не услышал ее ответа. Я вообще ничего не слышал. На моих глазах все вокруг двигалось, как при замедленной съемке. Сначала очертание терялось, потом происходило движение и все замирало в конечной точке, как будто каждое движение было воздушной волной.

А потом…

Все в комнате замерло. Я замер. Отец замер. Его глаза были сужены, губы были приоткрыты, будто он хотел что-то сказать, что-то, что никогда не сорвется с его языка. Он все еще смотрел в полную тарелку нетронутого пюре. Сестры, тетя Кэролайн и Мэриан были похожи на статуи. Даже воздух остановился. Маятник высоких старинных часов завис, не долетев до середины.

Итан? Ты в порядке?

Я хотел ответить ей, но не мог. Когда Ридли держала меня своей смертельной хваткой, я знал, что замерзну до смерти. Я и сейчас был будто бы заморожен, но был жив и не чувствовал холода.

— Я сделала это? — громко спросила Лена.

Только Амма смогла ответить:

— Остановила время? Ты? У этой индейки больше шансов стать аллигатором, — она фыркнула. — Нет, дело не в тебе, дитя. Эта сила побольше твоей. Предки решили, что именно сейчас самое время поговорить нам с тобой, наедине, женщина с женщиной. Сейчас никто не может слышать нас.

Кроме меня. Я вас слышу.

Но вслух я это сказать не мог. Я слышал их разговор, но не мог произнести и звука.

Амма подняла глаза к потолку:

— Спасибо, тетушка Далила. Я ценю твою помощь, — она пошла к буфету, отрезала большой кусок тыквенного пирога, положила его в необычную китайскую тарелку и поставила в центре стола. — Вот, оставляю этот кусочек для тебя и остальных Предков, и ты не забудь, что я это сделала

— Что происходит? Что вы им сделали?

— Им я ничего не сделала. Думаю, мне удалось выпросить для нас немного времени.

— Вы маг?

— Нет, всего лишь Провидица. Я вижу то, что должно быть увиденным, что больше никто не видит или видеть не хочет.

— Вы остановили время? — маги умеют останавливать время, Лена рассказывала мне, но только невероятно сильные маги.

— Это не я. Я попросила Предков о помощи, и тетушка Далила мне не отказала.

Лена выглядела то ли напуганной, то ли сбитой с толку:

— Кто такие Предки?

— Предки — это моя семья из мира духов. Они мне помогают, но не только они, рядом с ними есть и другие, — Амма наклонилась через стол и посмотрела Лене в глаза. — Почему ты не носишь браслет?

— Что?

— Разве Мельхиседек не дал его тебе? Я сказала ему, что ты должна его носить.

— Он дал, но я его сняла.

— И почему ты сделала это?

— Мы обнаружили, что он блокирует видения.

— Он и должен кое-что блокировать, пока ты его носишь.

— И что же он блокировал?

Амма потянулась и взяла Лену за руку, перевернув так, чтобы видеть её запястье:

— Не хочется мне быть той, кто тебе скажет это, дитя. Но, Мельхиседек и твоя семья, они тебе не скажут, никто из них, а ты должна знать. Должна быть готова.

— Готова к чему?

Амма подняла глаза к потолку и еле слышно забормотала:

— Она идет, дитя. Она идет за тобой, и у нее сила, с которой надо считаться. Она сама Тьма.

— Кто? Кто идет за мной?

— Мне жаль, что они тебе не сказали. Не хочу я быть этим вестником. Но Предки, они говорят, что ты должна все узнать до того, как станет слишком поздно.

— Сказать мне что? Кто придет за мной, Амма?

Амма сняла висевший на ее шее на тонкой кожаной веревочке маленький мешочек, сжала его, и прошептала так тихо, словно боялась, что кто-то мог услышать:

— Сарафина. Темная.

— Кто это, Сарафина?

Амма медлила с ответом, колеблясь и еще сильнее сжимая мешочек в руках.

— Твоя мать.

— Я не понимаю. Мои родители умерли, когда я была ребенком, и мою маму звали Сара. Я видела это на своем генеалогическом древе.

— Твой отец умер — это правда, но в том, что твоя мама жива, я уверена так же, как в том, что сижу здесь и сейчас. И ты отлично знаешь, что родословные южан никогда не были столь правдивы, сколь это заявлялось.

Лена побледнела. Я напрягся, пытаясь дотянуться до её руки, но добился лишь того, что задрожал мой палец. Я был бессилен. Я мог только смотреть, как она погружается в темноту, одна. Как в наших снах:

— И она Темная?

— Самая Темная из всех ныне живущих магов.

— Почему же дядя не сказал мне? Или бабушка? Они говорили, что она мертва. Зачем им врать мне?

— Потому что есть правда, а есть страшная правда. И это вовсе не одно и то же. Полагаю, они хотели защитить тебя. Они все еще думают, что могут сделать это. Но у Предков нет такой уверенности. Жаль, что именно я тебе это сказала, но Мельхиседек такой упрямец.

— Почему Вы пытаетесь помочь мне? Я думала… думала, что не нравлюсь Вам.

— Это не имеет никакого отношения к тому, нравишься ты мне или не нравишься. Она идет за тобой, и ты не должна ни на что отвлекаться, — Амма приподняла бровь. — И я не хочу, чтобы с моим мальчиком что-то случилось. Это сильнее тебя, сильнее вас обоих.

— Что сильнее нас обоих?

— Все это. Вы с Итаном просто не предназначены.

Лена выглядела непонимающей, Амма снова говорила загадками:

— О чем вы говорите?

Она резко обернулась, будто кто-то коснулся её плеча:

— Что ты говоришь, тетя Далила? — Амма повернулась к Лене. — У нас мало времени.

Маятник на часах едва заметно пополз вниз. Комната словно начала оживать. Мой отец медленно моргнул, прошли секунды прежде чем верхние ресницы сомкнулись с нижними.

— Ты должна снова надеть браслет. Тебе нужна вся помощь, которую ты только можешь получить.

Время вновь потекло на положенной ему скорости…

Я несколько раз моргнул, осматривая комнату. Мой отец все еще смотрел на свой картофель. Тетя Мерси продолжала обертывать булочку в салфетку. Я вытянул перед собой руки и пошевелил пальцами:

— Что, черт побери, это такое?!

— Итан Уэйт! — негодующе задохнулась тетя Грейс.

Амма разрезала свои булочки и наполняла их ветчиной. Она взглянула на меня, пойманная врасплох. Естественно, она не рассчитывала, что я услышу их маленькую беседу. Она одарили меня своим коронным Взглядом, говорившим: «Держи свой рот на замке, Итан Уэйт»

— Это что еще за выражения за моим столом. Ты все еще довольно мал для меня, так что я не постесняюсь промыть тебе рот с мылом. На что, по-твоему, это похоже? Булочки, ветчина, индейка с гарниром. Знаешь, я готовила весь день, поэтому надеюсь, что ты все-таки соизволишь попробовать.

Я посмотрел на Лену. Улыбка пропала. Она уставилась на свою тарелку.

Лена-Длина, вернись ко мне. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Все будет хорошо.

Но она была очень далека от меня.

Лена не произнесла ни слова по пути домой. Когда мы добрались до Равенвуда, она рывком открыла дверь машины, с силой захлопнула ее за собой и все так же молча пошла к дому.

Я не собирался идти за ней. Моя голова раскалывалась. Я не мог даже представить, что чувствовала Лена. Было тяжело переживать смерть матери, но даже я не мог представить, каково пережить то, что твоя мать жаждет твоей смерти.

Моя мама навсегда ушла от меня, но я не чувствовал себя брошенным. Она словно приковала меня к Амме, отцу, Линку, Гатлину, прежде чем уйти. Я чувствовал её на улицах, в доме, библиотеке, даже в кладовке. У Лены никогда этого не было. У нее не было таких привязанностей, она дрейфовала в свободном плавании, как бедняцкая переправа на болоте, как сказала бы Амма.

Я хотел бы быть тем якорем, что сможет удержать ее. Но сейчас не думаю, что кто-нибудь смог справиться с этой ролью.

Лена пронеслась мимо Страшилы, который сидел на веранде, нисколько не запыхавшись, хотя до этого он послушно бежал за нашей машиной до дома. Он даже сидел на моем заднем дворе во время ужина. Вроде бы ему понравился сладкий картофель и маленький зефир, которые я выставил на крыльцо, когда Амма ушла на кухню за добавкой соуса.

Я услышал, как она кричит внутри дома. Я вздохнул, вышел из машины и присел на крыльцо рядом с собакой. В висках стучало, похоже, уровень глюкозы в моей крови резко пошел на нет.

— Дядя Мэйкон! Дядя Мэйкон! Солнце село, я знаю, что ты не спишь!

Я и внутри своей головы слышал Ленины вопли.

Солнце село, я знаю, что ты не спишь!

Я ждал того дня, когда Лена соблаговолит рассказать мне правду о Мэйконе, как рассказала о себе. Кем бы он ни был, не похоже было, что он обычный маг, если маги вообще бывают обычными. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что значат его привычки спать днем и внезапно то появляться, то исчезать, когда ему вздумается. Но все же, я не был уверен, что сегодня хочу зайти внутрь

Страшила смотрел на меня. Я протянул руку, чтобы погладить его, но он увернулся, как бы говоря, что с ним все в порядке. Пожалуйста, не трогай меня, мальчик. Когда мы услышали, что внутри что-то явно ломают, то оба поднялись и пошли на шум. Лена барабанила по одной из дверей наверху.

Дом снова превратился в то, что, как я подозревал, было любимым образом Мэйкона — полуразвалившийся особняк в довоенном убранстве. Втайне я был рад, что не стою на пороге замка. Я был бы рад, если бы я мог остановить время и вернуть все на три часа назад. А если быть честным, то я был бы совершенно счастлив, если бы дом Лены был бы простым сдвоенным трейлером, а мы бы сидели на ступенях на входе с остатками вчерашнего пирогa на тарелках, как и все прочие жители Гатлина.

— Моя мать? Моя собственная мать?

Дверь распахнулась. В дверном проеме стоял совершенно растрепанный Мэйкон. Он стоял в большой мятой льняной пижаме, которая, по правде говоря, — сам не верю, что это говорю, — больше походила на ночную сорочку. Его глаза были краснее, чем обычно, а кожа была более бледной, волосы стояли дыбом. В общем, выглядел он так, словно его переехала грузовая фура.

По-своему он не очень-то отличался от моего отца сейчас, в эдаком милом беспорядке. Даже как-то симпатичнее. Кроме ночной рубашки; моего отца и на смертном одре не застали бы в сорочке.

— Моя мать — Сарафина? Та самая тварь, что пыталась убить меня в Хэллоуин?! Как ты мог скрыть это от меня?!

Мэйкон покачал головой, провел рукой по волосам и сказал раздраженно:

— Амари.

Я бы отдал любые деньги, чтобы устроить спарринг между ним и Аммой. При любом раскладе, я бы поставил на нее.

Мэйкон вышел из комнаты, закрывая за собой дверь. Мне удалось мельком взглянуть на его спальню. В ней было что-то от убежища Призрака Оперы с канделябрами из кованого железа, выше меня ростом и черной кроватью под балдахином из черно-серого бархата. Окна были драпированы тем же угрюмым материалом, висевшим поверх черных ставень. Даже стены были обиты черно-серой материей, которой, вероятно, было лет сто. Комната была пропитана темнотой, темнотой ночи. Впечатление было пугающим до дрожи.

Тьма, самая настоящая тьма, а не просто отсутствие света.

Мэйкон сделал шаг за порог своей комнаты, и в коридоре он уже стоял безупречно одетым, ни одного выбившегося из прически волоска, ни единой складочки на его слаксах и хрустящей белой рубашке, даже туфли из оленьей кожи были идеально гладкими. Ничего похожего не осталось от его вида за момент до этого, и все, что он сделал — это переступил порог спальни.

Я посмотрел на Лену. Она даже не заметила перемены, и мне стало не по себе, от осознания того, насколько сильно ее жизнь отличалась от моей.

— Моя мать жива?

— Боюсь, что все немного сложнее.

— Ты имеешь в виду ту часть, в которой моя собственная мать хочет меня убить? И когда ты собирался сказать мне, дядя Мэйкон? Когда я уже пройду Призвание?

— Пожалуйста, не начинай сначала. Ты не станешь Темной, — вздохнул Мэйкон.

— Не понимаю, с чего бы думать по-другому. Раз уж я дочь, я цитирую, самой Темной из ныне живущих Магов.

— Я понимаю, что ты расстроена. Это сложно принять, и я должен был сам сказать тебе. Но, поверь мне, я хотел защитить тебя.

Теперь Лена была в бешенстве:

— Защитить! Ты заставил меня поверить, что случившееся на Хэллоуин — это какая-то случайная атака, а это была моя собственная мать!!! Моя мать жива и пыталась меня убить, а ты думал, что я не должна знать об этом?!!

— Мы не знаем пытается ли она убить тебя.

Картины в рамах стали дрожать на стенах. По всей длине коридора замигали лампочки. За окнами послышался звук дождя.

— Разве за последние недели у нас было не достаточно непогоды?

— О чем еще ты соврал мне? Что я узнаю в следующий раз? Что мой отец тоже жив?

— Боюсь, что нет, — сказал он так, будто это была трагедия, слишком грустная для того, чтобы вообще о ней упоминать. Тем же тоном люди обычно говорили со мной о смерти моей матери.

— Ты должен помочь мне, — её голос дрогнул.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе, Лена. Всегда.

— Неправда! — выкрикнула она ему в ответ. — Ты не сказал мне о моих силах. Ты не показал, как я могу защитить себя.

— Я не знаю обо всей твоей силе, о её мощи. Ты — Созидатель. Когда тебе понадобится что-то сделать, ты просто сделаешь это. Но только по-своему и когда придет время.

— Моя собственная мать хочет меня убить! У меня нет времени!

— Как я уже сказал, мы не знаем, хочет ли она именно этого.

— Тогда как ты объяснишь Хэллоуин?

— Есть и другие варианты. Дель и я стараемся выяснить это, — Мэйкон отвернулся от нее, словно собирался вернуться в комнату. — Ты должна успокоиться. Мы можем поговорить об этом позже.

Лена повернулась к вазе, стоящей на комоде в конце зала. Словно повинуясь невысказанному приказу, она последовала вслед за её взглядом к стене рядом с дверью в спальню Мэйкона, пролетев напротив нас и разбившись вдребезги. Это случилось достаточно далеко от него, чтобы не поранить, но достаточно для понимания, что это была не простая случайность.

Это не было одним из тех моментов, когда Лена просто потеряла контроль, и это просто случилось. Она сделала это специально. Она осознавала что делает.

Мэйкон так быстро крутанулся на месте, что я даже не заметил момент, когда он оказался перед Леной. Он был так же потрясен, как и я, и пришел к тому же выводу — это было не случайно. А вот на ее лице удивления не было. Он выглядел уязвленным, настолько, насколько уязвленным мог выглядеть Мэйкон Равенвуд:

— Как я и говорил, если ты захочешь что-то сделать, ты сделаешь это, — Мэйкон повернулся ко мне. — Будет еще хуже. Уже в ближайшие недели, я думаю. Что-то изменилось. Не оставляй её одну. Когда она здесь, я смогу её защитить, но моя мать была права, вероятно, ты сможешь справиться с этим даже лучше меня.

— Ауу! Я тебя слышу! — Лена пришла в себя после своей демонстрации силы и ответного взгляда Мэйкона. Я знал, что позже она будет казнить себя за все случившееся, но сейчас Лена была слишком зла, чтобы это осознать. — Не говори обо мне так, словно меня здесь нет.

Позади него взорвалась лампочка, но он даже не вздрогнул.

— Ты сам себя слышишь? Я должна знать! Она охотиться за мной. Я та, кто ей нужен, но я даже не знаю зачем!

Они уставились друг на друга, Равенвуд и Дюкейн, две ветви одного древа Магов. Я раздумывал над идеей смыться оттуда восвояси.

Мэйкон посмотрел на меня. Его глаза говорили «да».

Ленины глаза говорили «нет».

Она схватила меня за руку, и я почувствовал, как горит ее кожа, просто пылает. Она сгорала от злости, никогда раньше не видел ее в таком гневе. Я поверить не мог, что окна в доме до сих пор были целы.

— Ты знаешь, почему она на меня охотиться, не так ли?

— Это…

— Дай угадаю — сложно? — они опять начали сверлить друг друга глазами. Волосы Лены начали свиваться в тугие локоны. Мэйкон крутил на пальце серебряное кольцо.

Страшила попятился прочь из комнаты. Сообразительный пес. Хотел бы я так же уползти из комнаты. Последняя из лампочек лопнула, и мы погрузились в темноту.

— Ты должен сказать мне все, что знаешь о моих силах, — это был ультиматум.

Мэйкон вздохнул, и темнота начала рассеиваться:

— Лена, дело вовсе не в том, что я не хочу говорить тебе. После твоего небольшого представления совершенно ясно, что я даже не подозревал, на что ты способна. Никто не подозревал. Полагаю, что и ты тоже, — он ее еще не убедил, но она продолжала слушать. — Это и означает быть Созидателем. Это — часть дара.

Она стала успокаиваться. Сражение закончено, и на данном этапе она победила:

— Что же мне тогда делать?

У Мэйкона было то же озадаченное выражение лица, как и у моего отца, когда в пятом классе он собрался прочесть мне лекцию про пестики и тычинки:

— Время освоения твоих сил может даться тебе очень нелегко. Возможно, ты найдешь книгу, которая тебе поможет. Если хочешь, мы можем обратиться к Мэриан.

Ага, конечно. Адаптация к переменам. Справочник по магии для современной девушки. Моя мама хочет меня убить: Пособие по самозащите для подростков.

Это будут очень долгие недели.